Похоть закулисья

       Наверное, многие из вас раньше задумывались над тем, насколько красный двуликий цвет. Он дерзок, он манит и притягивает, обволакивая шалью похоти и страсти. Удивительно то, что хватает лишь секунды, чтобы красный скинул все лишние путы и предстал в новом амплуа: нахальном, вызывающем, агрессивном и жестоком. Цвет крови и мяса, секса и чувств. Он имеет множество оттенков, которые можно сравнить с количеством ролей, что отыгрывает один актёр.       Что же будет, если принять тот факт, что всё вышеперечисленное относится не только к цвету, но и к определённому человеку? Пусть комбинация ингредиентов кажется слишком опасной, она прекрасно существует в нём. Пьеро изо дня в день видит в глазах напарника лёгкую насмешку, что мешается с ноткой похоти. Он каждой клеточкой тела ощущает,  сколько силы, жестокости, желания и влечения вкладывает Шут в свои удары. И если бы это было только на потеху публике... К сожалению для Поэта, Арлекин упивается своим господством над Пьеро, глядя на некогда белое, испачканное лицо кровью. Алая жидкость смешивается со слезами , и в такие моменты на лице Арлекина можно будет увидеть тень сочувствия и сожаления. Но лишь на миг...       После представления Арлекин не подойдёт просить прощения. Шут приблизится немного позже, возникнет за спиной страдающего Поэта, застав врасплох. Красному всегда нравилось находиться с Пьеро в те моменты, когда тот крутился возле зеркала. Он находил очень романтичным и страстным целовать Пьеро в шею, глядя ему в глаза через зеркало. Арлекину нравится, когда Поэт вздрагивает, покрывается дрожью, прижимается ближе, не смотря на всю боль, что он испытывает. Пьеро испускает томный вздох, что заставляет Арлекина усмехнуться. Поцелуй на шее превращается в укус, а Поэт сжимается и скулит от боли. Руки Шута блуждают под рубашкой, вычерчивая узоры на белоснежной коже. Секунду спустя Арлекин разворачивает Пьеро к себе и целует его мягкие губы. Поцелуй жёсткий и требовательный, он вызывает у обоих салют из чувств. В такие моменты несчастный Поэт ненавидит своего напарника больше, чем любит. Пьеро не понимает, за что его так не любит судьба... Сначала Мальвина, которая отвергала Поэта, и в конце концов, сбежала от него. А теперь Арлекин? Только вот этот не отталкивает, наоборот, он берёт тогда, когда хочет.       В момент поцелуя Арлекин медленно стягивает с Пьеро его рубашку, заставляя покрыться кожу парня мурашками от холода. Красный отрывается от губ напарника и спускается дорожкой поцелуев сначала к шее, после к ключицам, оставляя там несколько бордовых пятен. Когда поцелуи доходят до груди и язык Арлекина затрагивает сосок, Поэт вынужден выгнуться навстречу, проглатывая стон. Руки Красного продолжают избавлять от одежды и Пьеро, и себя. Очередной стон Поэта теряется в танце губ, которые накрывают его собственные. Проводя тыльной стороной ладони по бедру Пьеро, Арлекин смеётся ему прямо в губы, чувствуя, как напарник смущается и краснеет. Поэт пытается препираться, но теряется в чувствах, когда ладонь Шута смыкается на его члене. Арлекин вновь целует, а после прикусывает кожу на фарфоровой шее. Параллельно с этим он двигает рукой вверх-вниз, заставляя дыхание Пьеро участиться. В голове у поэта нет ни единой мысли, которая бы помешала происходящему. Он любил и ненавидел дни их близости. Он желал и отвергал Шута, в конце концов,  отдаваясь ему до конца. Пьеро нравилось чувствовать что-то кроме боли, позволяя себе тонуть в томной дымке похоти, что шалью обволакивала их тела. Ему нравилось чувствовать чужие руки на своём теле, терпеть укусы. Поэту нравилось то, что из раза в раз он мог уткнуться в плечо Шута и стонать, пока никто их не слышит. Что до Арлекина, - тому просто нравилось владеть Пьеро. Он хотел его губы, которые всегда были такими бледными и наливались кровью во время поцелуев. Он хотел кусать его белоснежную кожу, оставляя на ней следы, о которых знали лишь они вдвоём. Он хотел его всего. Шут всегда был резок, похотлив, жесток, но когда дело доходило до секса с его любимым "фарфоровым мальчиком", Арлекин лишь напускал видимость дерзости, следя за тем, чтобы он не сделал слишком больно. И даже сейчас, нахально укладывая Пьеро на стол возле зеркала, Арлекин следил за тем, чтобы Поэту ничего не давило и не причиняло боль, ведь боль нести ему может только он.       Чувствуя под собою опору, Поэт облегчённо выдыхает очередной стон. Ему казалось, что ещё секунда и ноги просто перестанут держать его. Разум настолько затуманился, что Пьеро потерял счёт времени, просто отдаваясь ощущениям. Сладкая поволока сгущалась внизу живота, готовая достичь пика, но Арлекин не давал этого сделать. Он сбрасывал темп, продолжая двигаться медленно и размеренно, заставляя Поэта хныкать и молить закончить. Но Шут не слушал. Он целовал нежную кожу, кое-где оставляя засосы и укусы, водил свободной рукой по сгибам тела напарника. Всё же Арлекин привык его мучить и данная ситуация не стала исключением. Он сбивался с ритма из раза в раз, давая надежду и тут же отбирая её. Шут упивался громкими стонами, которые напарник перестал сдерживать, наплевав на то, что их могли услышать посторонние. Пьеро хватался за крепкие плечи, впиваясь в них длинными ногтями. Арлекин шипел от боли и смеялся напарнику в лицо. Всё же у того не получиться сделать больно, настолько насколько это делал сам Шут.       Эмоции переполняли Пьеро. Ему хотелось кричать, стонать и выгибаться. Он желал закончить, но в то же время, просил продолжать. Такая приятная ласка переросла в очередную издёвку, которая к ужасу самого "фарфорового мальчика" ему нравилась. Все ощущения и движения сливались в сплошную какофонию, заставляя их обоих трястись от напряжения. Просьбы Поэта сладкой мелодией тянулись к слуху Шута. Арлекину до чёртиков нравилось такое сосредоточенное лицо напарника, нравились чёрные волосы, разбросанные по лицу, нравились его губы, которые он закусил до крови в порыве страсти, ему льстили слёзы, что бежали по белым щекам. Пьеро был личным видом искусства для Арлекина, его личное наслаждение и самый низменный порок. Белоснежно чистый, всегда печальный и такой хрупкий, под Арлекином становился грязным и развратным и Шута это вводило в чистую эйфорию. В эти моменты ему не нужно ничего, лишь бы его Пьеро стонал его имя.       Когда оттягивать уже стало невозможным, Арлекин ускорился и позволил им обоим захлебнуться в волне оргазма. Поэт в последний раз выкрикнул имя напарника, притягивая того к себе и кусая мочку уха. В этот момент существуют только они и больше ничего. Наслаждение друг другом полностью накрывает их нежной вуалью лёгкой дрожи. Мурашки бегут по телу Пьеро, когда Арлекин накрывает его губы своими и слизывает с них кровь. Ресницы на полузакрытых глазах подрагивают, будто крылья бабочек, щекоча лицо Шута. Тот смеётся чисто, искренне и довольно. Он получил то, чего желал, и картина, отражающаяся в зеркале напротив, устраивает его, как никогда прежде. Шут и Поэт олицетворяют похоть закулисья, которую никогда не увидит зритель.       Оно и к лучшему...