Сдуваемый холодным ветром

      Стеклянная ножка бокала в дрожащих пальцах чуть покачивается, перескакивает от подушечки пальца к другой. Холодный ветер, проскакивающий в открытое окно колышет разноцветные лепестки стоящих в изящной вазе цветов, заставляет листики соприкасаться с искусственными стеблями и с тихим шуршанием отскакивать. Снующие посетители дорогого ресторана с деловитым видом осматривают в прекрасно красном цвете интерьер стиля рококо, держа крохотную сумочку на сгибе локтя и свободной рукой поправляя якобы выпутавшиеся из идеальной аристократической прически пряди.       В оленьих глазах плещется презрение к персоне, стоящей поодаль, на алых губах катаются остатки красного вина рода Domaine de la Romanee-Conti. Капельки бордового напитка изящным движением подхвативших салфетку пальцев исчезают, оставляют после себя лишь горько-вишневого из-за незаметного бальзама привкус. Концы черных волос изящно падают на веснушчатый щеки, обводят каждое ярко выраженное пятнышко и иногда заползают в темные, как само олицетворение пленяющего греха, глаза. Он подносит к приоткрытым губам вино, оставляет сразу же пропавший след дыхания на бокале и заглядывает в холодные очи напротив, с противным чувством наслаждения дорогой выпивкой принимает выливающееся на язык вино.              Спутник упирается длинным пальцем в уголок пухлой губы, не выдавая интереса водит взглядом то по вычурным окнам, то по чужим дрожащим пальцам. Узловатые пальцы тянутся к пуговицам, расстёгивают пиджак с выставляющей на показ богатство, пусть и совсем крохотной, брошью YSL, зачесывают выходяще за рамки аристократии длинные волнистые волосы чуть назад.       – Чего же тебе нужно, Феликс? – упавшие с высохших губ слова ласкают слух, отскакивают от стен черепной коробки и пропадают, растворяясь спустя некоторое время. Феликс опускает темные глаза вниз, рассматривает контрастно белую ткань на столе и аккуратно, придерживая мизинцем ставит бокал пред собой.              – Мне многого не нужно, сэр. – взгляд из-под ресниц жадный, захватывающий внимание и до безумия, дрожащего в крови желания красивый. Феликс приподнимает уголки губ в едкой, совсем немного коварной, больше игривой улыбке.       Джисон следит за каждым самоуверенным движением, тихо выдыхает, кусая кончиком зуба губу и встаёт, протягивая раскрытую ладонь спутнику.              – Прошу пройти за мной, Феликс.

Получасом позже.

             Кончики пальцев пачкаются в бегущем по коже липком поте, скользят по теплой коже, оставляют после себя размытые, вдавленные в тело следы. Тело в широких ладонях заметно, искусительно дрожит, падающие из уголков закрытых глаз слезы впитываются в повязку, оставляют большие пятна, иногда проскальзывают к мокрому виску.              Окутавшая тело, совсем немного напрягающая темнота заставляет вздрагивать от сжимающих тело пальцев и грубых, таких же как хватка на черных волосах, толчков, которых зубы непроизвольно сжимаются и жалкий, просящий скулеж срывается с губ, она принуждает ждать чужих прикосновений с застывшим в предвкушении сердцем.              Впутавшиеся в пряди пальцы чуть тянут за корни, держат голову запрокинутой, открытой для шершавого, хранящего нотки вина языка и мягких губ, ни разу не тронувших его собственные. Красные, как символизирующие потрясающе красную страсть розы, засосы и следы зубов так потрясающе смотрятся на коже, что хочется оставить ещё и ещё, слизать текущие по шее капли пота и оставить на повтор каждый судорожный вздох, ускорить темп, вдавить в шатающуюся кровать до сорванного, хрипящего голоса.              Удерживаемые бархатной тканью запястья, изящно протянутые к спинке кровати немного болят и чуть дёргаются в жалких попытках опуститься и дотронутся до чужого тела, провести тонкими пальцами по мышцам и впиться короткими ногтями в кожу плеч, оставить там ярко-красные полосы.              Громкий, заставляющий окунуться в омут греха стон падает с губ вместе с капелькой слюны, повисает в воздухе и разбивается о стены в стиле барокко, пока дрожащие пальцы сжимаются в кулаки и оставляют полумесяцы на коже вспотевших ладоней. Джисон хрипло выдыхает почти что на самое ухо, широкими руками хватает сжавшуюся вокруг талии ногу под коленом и до сладостно сжимающегося сердца нежно целуя острое колено, прижимает его к груди, размашисто толкаясь под новым, потрясающе-правильным углом.              – Джисон, Джисон-и! – Феликс высоко кричит, выгибает спину и дёргает все так же сдерживаемыми руками, в попытках ухватится за что-то, собирает их в кулачки вновь и вновь, вжимает голову в небольшую подушку, украшенную собственными волосами. – Ах, Боже, сильнее!              Спинка кровати ударяется о узорчатую стену под громкие крики и скрип ножек кровати, скрытые под черной тканью глаза закатываются, а капли солёной жидкости падают с ресниц и сразу же умирают, впитавшись в ткань. Джисон громко рычит, толкается сильнее, заставляет задыхаться и заметно, так ужасающе заметно дрожать от грубых толчков.              Феликс сбито шепчет «Да, вот так!» гнет спину вслед чужим прикосновениям, переместившимся с колена ниже, хватает ртом воздух пытаясь не захлебнуться в прекрасном судорожном вздохе.              – Джисон-и, Хан-и, развяжи, прошу, Джисон, развяжи меня… – прерываемый громкими, жалкими всхлипами шепот растворяется в относительной тишине, сменяется новыми греховно красивыми стонами и закатившимися за повязкой глазами.              – Нет, Феликс, не сейчас. – он подушечками пальцев ведёт по вздрагивающему от неожиданных прикосновений телу, задевает собственные отпечатавшиеся укусы и сжимает до приятной боли чувствительную кожу, приглаживает чужие волосы, поддевает кончиком пальца повязку на глазах, норовя стянуть и позволить увидеть хоть что-то, но лишь дразнит, прикасается к чужим губам, слизывает остатки вишнёвого бальзама с жадными искорками в глазах, наслаждается лёгкими соприкосновениями совсем не так, как положено по статусу и толкается до сотен сверкающих звёзд в глазах.              Феликс оглушительно громко кричит, зажмуривает черные глаза. Соленые капельки падают с ресниц, проводят ещё одни влажные дорожки в сторону висков, горячее, тяжёлое дыхание остаётся на чужих губах с горьковатым для него – непривыкшего пить алкоголь парня, почти ушедшим привкусом вина на них.        Джисон оставляет на губах почти незаметный ласковый поцелуй, покидает тело, снимает и завязывает презерватив, откидывая его в сторону.              Крупная дрожь отпускает тело, позволяет расслабленно лечь, попытаться пошевелить затекшими руками. Кончики чужих пальцев вновь цепляют повязку, в этот раз снимая ее насовсем и сразу же проскальзывают по предплечьям к запястьям, распутывают ткань, освобождая аристократически утонченные запястья.       Темноту нарушает только небольшая лампа, стоящая на расписной деревянной тумбе у кровати и свет огромной, далёкой луны. На тумбочке лежит открытая книга с художественной литературой, живые цветы на подоконнике в коричневом горшке выбиваются из роскошного барокко.              С закрытыми глазами Джисон, игнорируя чужое семя на телах, сжимает талию сильными руками к себе, тычется чуть мокрым носом во впадинку меж шеей и плечом и прикрывает глаза, в которых сверкают огоньки счастья.              – Почему ты… Вы были так добры ко мне?.. Вы не должны были беспокоится обо мне, и тем более целовать! – он трёт крохотными пальчиками покрасневшие запястья, шмыгает красным носом, даже не пытаясь спешно вытереть украшающие лицо слезы и сводит вместе дрожащие ноги.       Джисон с тихим вздохом опирается руками о кровать, садится совсем рядом, окидывает взглядом расписанные стены, тонкими фалангами хватает чужие запястья и нежно, так, как не положено холодному аристократу, целует кожу, подушечками аккуратно сминая ее.       – Я оставлю ответ на твой вопрос в секрете, ладно? – он с трепещущим сердцем кладет чужую ладонь на мягкую кровать, вычурно украшенную целомудренными завитками и касается искусанными губами костяшек, маленьких царапин и следов от ногтей.              Совсем не холодный он, совсем не жесток! – Феликс шокировано смотрит на собственную руку, поражается милости со стороны Джисона и про себя нарекает его милосердным, в душе безумно желая вернуть фантомные ощущения поцелуев.