Тревожность

Пугод всегда был мальчиком порядочным. Не пил, не курил, с девочками не гулял — ничего из этого, честно говоря, даже не приходило ему в голову большую часть его жизни, а даже если и приходило, то надолго не задерживалось. Казалось, все дело в том, что родители его «чересчур хорошо воспитали», как любил говорить Жираф, раз за разом пытающийся заставить друга выпить хотя бы глоток алкоголя. Пугод на это лишь посмеивался уклончиво, отшучиваясь. Дело, на самом деле, было не совсем в этом. Нет, конечно, родители определённо внесли большой вклад в его исключительно здоровый образ жизни, это правда. Но такое же по значимости, а, возможно, и в большей степени, влияние на него оказывала его патологическая тревожность. Она касалась всех аспектов жизни юноши, не давая расслабиться ни на секунду. Даже сон у парня всегда, сколько он себя помнил, был рваным, прерывистым и чрезвычайно чутким. Казалось бы, это даже хорошо — чуть что, он всегда готов ко всему. Но в этом и была проблема. Из-за постоянной паранойи Пугод постоянно был напряжённым, раздражительным и очень, очень усталым. И даже поделиться ему своими проблемами было не с кем — людей эта ужасная, надоедливая тревожность подпускать к себе тоже не позволяла. Так было до того момента, когда в его жизни появились его два лучших друга — Жираф и Модди. Модди… именно этот человек каким-то образом смог отыскать его в этом мире среди миллионов, миллиардов людей и подобрать ключ от его закрытого на все возможные замки сердца. Для Пугода до сих пор было загадкой, что именно в нем было такого, что привлекло мужчину — он ведь был совсем обычным, непримечательным тогда ещё подростком. Он не имел какого-то выдающегося ума, внешности или черт характера — так он всегда думал. Юноша вообще считал, что его максимально закрытый образ только отталкивает людей, ведь за годы тревоги и страха перед остальным миром он будто отрастил шипы, чтобы даже если кто-то и попытался подобраться ближе — непременно укололся и отступил. Но Модди это почему-то не отпугнуло. На самом деле, у Пугода все больше и больше создавалось впечатление, что именно эта его черта будила в его друге какой-то непонятный ему азарт, желание пробить, наконец, его защитную оболочку. И, честно говоря, у него это получалось. Пугод и сам не заметил, как это произошло. Со временем он стал позволять мужчине все больше и больше, сам того не замечая. Он больше не отстранялся от чужой руки на плече, неловко хихикая, не хмурился недовольно на суховатые, но не обидные подколы, не впадал в ступор от внезапных, странных подарков, оставленных на его базе вместе с лаконичной, как и сам мужчина, подписью: «От Модди». Тот будто медленно, день за днем, год за годом медленно приручал парня, словно дикого котёнка, а тот даже и не сопротивлялся. Приручение прошло более, чем успешно, и через время Пугод не мог представить и дня без собственных мыслей о мужчине. Ушки под шляпой беспокойно поднимались, стоило ему вспомнить о предстоящей встрече с другом, хвост обматывался вокруг ноги, а сердце сжималось в предвкушении. В Модди ему нравилось много чего — его сухое, слегка грубоватое чувство юмора, его задумчивая немногословность, его спокойный, глубокий, словно тихий океан, взгляд… Но больше всего Пугоду нравилось то, как безопасно он себя чувствовал рядом с другом. Как вся эта многолетняя тревожность почти полностью растворялась, отступая за задворки сознания, стоило ему оказаться рядом с Модди. Стоило мужчине посмотреть в его сторону, улыбнуться и кивнуть, как вся паранойя и страх неизменно исчезали. Пугоду всегда казалось, что Модди в этой жизни не волновало вообще ничего. Будто ничего не могло заставить его волноваться, испугаться или прийти в восторг — он был словно скала, крепкая и непоколебимая, устойчивая ко всему, и даже цунами не смогло бы заставить его пошатнуться. Он был полной противоположностью суетливого, вечно спешащего и тревожащегося по мелочам Пугода, и именно это юношу в нем и привлекало. Так сильно, что ему никогда не хотелось отходить от мужчины дальше, чем на пару метров. Он готов был признаться себе, что пошёл бы за ним на край света, неизменно держась позади и аккуратно наступая маленькими ножками в его большие следы — все, что угодно, лишь бы навсегда остаться в этом чувстве защищённости и спокойствия, когда весь шум в его голове растворяется под этим внимательным, заботливым взглядом. Именно поэтому Пугод совсем не сопротивлялся, когда большие, крепкие руки аккуратно обняли его за талию, будто боясь сломать, а чужие губы мягко накрыли его собственные. Наоборот, он неумело, но так отчаянно подался навстречу, ближе, плотнее прижимаясь к широкому, сильному телу перед собой, встречая все прикосновения на полпути. Он совершенно не знал, что делать — о таких вещах он до этого, разве что, в книжках читал, и то не заострял на этом внимание, — но желание близости окутывало его. Поэтому он отдает все бразды правления в надёжные руки Модди, который сейчас удерживал его от падения, так как ноги совсем ослабли от переполнявших его чувств. Пугод в силу своей природы был маленьким, так что пальцы мужчины на его талии почти соприкасались друг с другом, и сейчас юноша чувствовал себя от этого ещё более спокойно и защищённо, зная, что Модди о нем позаботится, Модди поможет, Модди ни за что и никогда не даст его в обиду. Он вздохнул в поцелуй, вставая на цыпочки и обнимая мужчину за шею, прижимаясь ещё ближе, словно пытаясь слиться с ним воедино. Тот хмыкнул, чмокнул его в последний раз и разорвал поцелуй, выпрямляя спину. — Всё хорошо? Он спросил с мягкой ухмылкой на губах, совершенно точно зная ответ, но, как и всегда, желая убедиться, получить от Пугода словесное подтверждение — и от этого у юноши снесло голову ещё сильнее. У него опухшие, красные губы и такого же цвета щеки — смущение пополам с желанием переполняло его, и он отвернул голову, избегая насмешливого, но такого серьёзного одновременно взгляда. Кивнул. — Я не слышу. У Пугода внутри все перевернулось, когда он слышит нотки властности в голосе мужчины — такой тон он обычно использует, когда юноша делает что-то, что ему не нравится. Недостаточно угрожающе, чтобы напугать, но достаточно серьёзно, чтобы дать понять, что лучше бы ему начать слушаться. — Д-да, — Пугод почти прошептал, застенчиво выглядывая из-под шляпы, на секунду встречаясь взглядом с Модди и тут же прячась обратно. Его маленькие, изящные руки вцепились в предплечья наёмника, острые коготки впились в кожу через одежду, но тот словно этого и не заметил, никак не реагируя. — Да? — вместо этого он наклонился ближе, убирая одну руку с чужой талии и кладя ее на щеку юноши, мягко заставляя его повернуться к нему обратно. Пугод услышал насмешку в тоне мужчины и вспыхнул ещё сильнее, собираясь ответить, но его снова целуют, на этот раз более настойчиво. От такого напора Пугод чуть согнулся назад и захныкал, крепче хватаясь за чужие руки. Он пытался отвечать, двигая губами в ответ, но Модди перебил все его попытки, полностью и беспрекословно лидируя, мягко ведя его сквозь поцелуй. Большие руки заскользили вниз по маленькому телу, достигая бёдер, и мягко подхватили юношу, на что тот резко вздохнул от неожиданности, но слегка задрожал от прилива возбуждения на такое откровенное проявление силы. Он уже чувствовал, как скользко у него стало там, внизу, и закусил губу, краснея от стыда сильнее и пряча голову в изгибе чужой шеи, сжимая руки на широких плечах. Он почувствовал, как его понесли, а после аккуратно положили на его же кровать, заползая следом и нависая сверху. Шляпа слетела с головы, но в моменте Пугод этого даже не заметил. Он открыл глаза, бросая горящий взгляд на мужчину, и от того, что он увидел, юношу бросило в дрожь — чуть приоткрытые губы, тяжёлое дыхание, тёмный, глубокий взгляд, будто пожирающий его живьём… Парень рвано вдохнул и на выдохе издал высокий короткий звук, чувствуя слабость и спазм внизу живота. От этого глаза Модди потемнели ещё на несколько тонов, и Пугод подумал, что сейчас он выглядит как хищник, наконец, поймавший свою жертву в ловушку. — С ума меня сводишь, — мужчина посмотрел на него тяжёлым, возбужденным взглядом ещё пару секунд и наклонился к чужой шее. Несмотря на свое очевидное желание, даже сейчас он оставался таким же мягким и заботливым, как и всегда, лишь слегка сжимая зубы на нежной коже, чтобы не сделать больно. Но Пугод задохнулся даже от такого не слишком откровенного прикосновения, запуская руку в волосы наёмника, растрепывая их ещё больше. Он откинул голову назад настолько, насколько мог, оставляя Модди как можно больше места. И тот, конечно, использовал это, держась над юношей на одном локте, пока другая рука опустилась ниже, оглаживая худое бедро и подталкивая его вверх, побуждая обхватить ногами свою талию. Пугод сделал это на автомате, кусая губы в попытке сдержать звуки, рвущиеся изо рта неукротимым потоком. Никто до этого никогда не трогал Пугода вот так, так что это оказалось сюрпризом для них обоих — узнать, что он на самом деле такой чувствительный. Хотя, настолько же важную роль в этом играл и контекст, конечно же — вряд ли юноша реагировал бы так же, если бы это с ним делал кто-то другой. Сейчас же, когда он получил то, о чем не осмеливался даже мечтать, тело будто выкрутило чувствительность на максимум. — М-модди, — чужое имя непроизвольно слетело с искусанных губ вместе с несдержанным хныканьем, в то время как мужчина продолжал атаковать шею Пугода, оставляя лёгкие, едва заметные следы и постепенно спускаясь ниже. Названный поднял голову, отзываясь, и, встретившись с юношей глазами, в которых тот видит лишь сильный, неукротимый голод, набросился на него с поцелуем. Пугод с энтузиазмом ответил и простонал в поцелуй, когда почувствовал, как чужое возбуждение упирается ему в бедро. Модди толкнулся вперёд, потираясь о него сквозь одежду, и рыжие уши юноши прижались к голове, когда в ответ на эти действия его брюки стали ещё более влажными. Модди, конечно, не мог этого чувствовать, но все равно его дыхание стало ещё более тяжёлым, желание усилилось стократно от чужой отзывчивости, и он запустил одну руку в чужие волосы, касаясь мягкой шерсти ушей и поглаживая их, одновременно спускаясь ниже, к груди. Второй рукой он чересчур грубо принялся расстегивать пиджак и рубашку, и одна пуговица даже отлетела в сторону, вырванная от нетерпения. Пугод на это издал лишь нуждающийся звук, умоляюще смотря на него снизу вверх, и Модди стиснул зубы, сдерживая себя от того, чтобы не съесть юношу целиком. Вместо этого он что-то коротко прорычал и вернулся к его груди, кусая, и провел большим пальцем по старым, бледным шрамам, вслушиваясь в задушенные звуки сверху. — А-ах, Модди!.. — он услышал, проводя языком по маленьким, вставшим уже соскам, слегка покусывая. Пугод весь такой сладкий, невинный, нетронутый, и от этого голову сносило невероятно. Хотелось его испортить, разрушить, но в хорошем плане, показать, как хорошо ему может быть, если… Одновременно со своими предыдущими действиями Модди опустил руку вниз, оглаживая впалый живот и касаясь края брюк. Он мог чувствовать, как Пугод задержал дыхание, очевидно, снова начиная волноваться. Поэтому вместо того, чтобы перейти эту новую, неизведанную еще, и потому пугающую для юноши грань, мужчина снова поцеловал его, позволяя обнять себя за шею, и двинулся рукой ещё ниже, аккуратно, легонько прикасаясь к пугоду сквозь слои одежды. — М-модди! Подожди!.. — взволнованно воскликнул тот, отрываясь об чужих губ. Но Модди не остановился, а подтолкнул парня ещё дальше, быстро находя нужное место и мягко надавливая на него большим пальцем, двигаясь кругами. Лицо Пугода вспыхнуло, невероятно краснея за секунды, и он приоткрыл рот, судорожно вздыхая и всхлипывая. Его уши и хвост подрагивали от ощущений, и у мужчины темнеет в глазах, когда он подумал о том, как юноша будет реагировать, когда он прикоснется к нему без одежды. Пугод выгибался в его руках, словно пытаясь убежать от настойчивых прикосновений, хныкал и хватался за него руками, выпуская когти. Одежда Модди кое-где даже порвалась, и он шумно вдохнул сквозь зубы, выплескивая чувства на чужой шее. Рука мужчины продолжала движение, осторожно, но твёрдо и так правильно гладя и потирая нуждающееся, пульсирующее место. Его собственный член уже почти болел от возбуждения, но он предпочитал это игнорировать, направляя всего себя на свою текущую задачу. Ему было вполне достаточно видеть, как извивалось и выгибалось под ним маленькое, гибкое тело, как чужой хвост плотно, почти больно обвивался вокруг его бедра, и как янтарные глаза закатывались назад от переизбытка ощущений. — Чш-ш, котенок, — почти прошептал Модди, его голос звучал хрипло и очень, очень низко, и он видел, как вздрогнули от этого чужие уши, а влажное пятно на брюках под рукой стало чуть больше. — Расслабься. Дай мне позаботиться о тебе. Пугод на это издал жалобный звук, впиваясь коготками в плечи мужчины, словно пытаясь удержаться в этом мире, переполненный ощущениями. Поток стонов и всхлипов, против воли вырывающийся из его рта, даже не думал останавливаться, и Модди прикрыл глаза, пытаясь сдержаться сам, пока каждый чужой звук раз за разом шёл горячей волной прямо в его и так уже болезненно возбужденный член. Его большой палец то замедлялся, то ускорялся, чередуя темп и степень давления, сводя парня с ума, а другая рука одновременно с этим пыталась удержать чужие бедра на месте. Через пару минут Модди подумал, что, в целом, он мог бы подтолкнуть Пугода ещё дальше и, наконец, прикоснуться к нему кожа к коже, но, внезапно для них обоих, юноша внезапно выгнулся почти чересчур сильно и вскрикнул, кончая. Очевидно, сказалась полная неопытность. Мужчина завороженно наблюдал за ним широко раскрытыми глазами, на автомате продолжая гладить его, хоть и в более медленном темпе, и через несколько секунд тот недовольно захныкал, пытаясь оттолкнуть его руку, перевозбужденный. — Модди… — скулил капризно и устало, и мужчина слегка улыбнулся, слыша свое имя уже который раз за такой короткий промежуток времени. В этот раз он не настаивал, ведь точно знал, когда нужно остановиться, а когда подтолкнуть, и сейчас точно не тот момент. Он отстранился, давая Пугоду вытянуть и расслабить ноги, а сам сел рядом, кладя руку на свое возбуждение, все ещё находящееся в полне боевой готовности. Но сегодня он этим не воспользуется. Пока Пугод неловко приподнимался на локтях, судорожно думая о том, что же теперь стоит сказать, Модди, как обычно, решил все за него, вставая с кровати. — Мне нужно идти, прости, Пугод, — и скрылся в дверном проёме, оставляя после себя лишь едва уловимый запах еловой коры и костра. — Ха?.. Эй! Подожди, Модди!.. — юноша среагировал с опазданием, собираясь встать, но это уже не имело бы смысла, так как от мужчины в его доме не осталось и следа. Пугод просто надеялся, что он вернётся.