An Existence With No Poetry

— Нет. — единственное, что слетает с губ Жана, когда он с тяжелым звуком приземляется на потресканный паркет. Часть его твердит ему, что он должен посмотреть вниз, чтобы проверить, не появилась ли очередная трещина в полу старой базы снабжения — той, за которую они, кажется, давненько боролись зубами и ногтями, но он не делает этого. Челюсть Микасы напрягается, желваки дёргаются. Она выглядит так, будто хочет что-то сказать, но Армин делает шаг вперёд. Жан не удивлён. Армин всегда был таким, всегда хотел загладить конфликт без драк — будь то незначительное недоразумение или какая-то грандиозная ссора, он не уверен, когда стал таким красноречивым шарлатаном — он всегда был разговорчивым, всегда хотел поговорить. Жан знает это. Вот почему он даёт ему говорить. Жан отчаянно указывает на количество погибших людей, защищавших свой остров, свои дома, свои семьи. Пойти против Эрена, в конце концов, было плевком в лица воинов, тела которых были оставлены гнить в Шиганшине. Тела, которые сгорели во время появления Колоссального титана Бертольда, не оставив после себя даже нашивки, которые могли забрать. Тела в Тросте, его родном доме, которые были небрежно брошены в пламя, которые не оставили после себя ничего, кроме неузнаваемо обломанных костей. Микаса вновь выглядит так, будто хочет сказать, но Армин останавливает её. Он кладёт руку на её плечо, и они каким-то образом обмениваются мыслями, используя только взгляды. И они уходят, оставляя Жана наедине с собой и своими демонами. Он думает об озвучивании ещё чего-то, с чем он не согласен. Что он не хочет видеть этот мир сожжённым и растоптанным, но он не может найти силы, чтобы выдавить голос. Он устал. Ещё до вступления в разведкорпус. Когда он возвращается к Флоку… он вспоминает, как говорит ему, что хочет принять его предложение присоединиться к нему, его встречают лучезарной улыбкой. Ему сказали, что он должен вскоре помочь Флоку — он хочет казнить добровольцев. Публично. И было бы чудесно, если бы с ними был один из их героев, отважный ветеран разведки, тот, кто был там с самого начала. Демонстрируя пример того, что происходит с врагами, маскирующимися под союзников. «Любая песня подходит к концу,» — говорит он. Жан не скучает по тому, как Оньякопон пристально смотрел тогда. Этот холодный взгляд остаётся, когда человек, которого Оньякопон считал союзником, произносит эмоциональную речь перед элдийцами. О ксенофобии. О ненависти. О… о чем-то ещё. Он не успевает договорить — Флок вкладывает в его руку пистолет, отдавая честь пустить пулю в лоб одному из милых противников. Жан хочет испытывать ненависть отвращение к хриплым возгласам толпы перед ним, празднующей то, как содержимое черепа Оньякопона украшает каменные полы. Но он не может. Он не сильно лучше них, не так ли? Он мог бы остановить это. Он мог бы поработать с другими, чтобы что-то с этим сделать. Он мог бы пойти с ними, чтобы спасти мир. Но он выбрал земные удобства знакомого мира. В своих размышлениях он едва замечает звук пули, выпущенной в Елену. Теперь жизнь изменилась. Больше нет сражений и войны. Нет для Жана, по крайней мере. Флок выполнил свою часть сделки, дав ему возможность обрести дом в глубине страны. Как ему и снилось, он проводит свои дни, потягивая лучший ликер Митраса. Только крепкие напитки; он говорит, что вино расстраивает его, напоминает ему обо всех дорогих товарищах, которых они потеряли, но это неправда. Он просто хочет чего-нибудь крепкого. Чего-то, что сбивает его с ног и оставляет с пульсирующей головной болью, когда он просыпается в луже собственной рвоты. Он начинает пить еще больше, когда узнает, что случилось с его друзьями. Версии расходятся, но общая нить сводит к тому, что то, что осталось от разведчиков-отступников, возглавляемых бывшим командиром Ханджи Зое, было убито при попытке захватить порт. Действительно, с их стороны было храбро попытаться, учитывая, как мало их было. Но он полагает, что храбрость не всегда имеет большое значение — иногда храбрость оставляет ваши отчаянные мозги на сапогах людей, которые скачут от своего эгоизма и ликуют от результатов своей жестокости. Он задается вопросом, выглядело ли серое вещество Армина, несмотря на его огромный интеллект, так же, как и у Оньякопона. Но он ненавидит думать об этом. Жан откручивает крышку новой бутылки виски и выпивает её залпом. Напиток обжигает горло. Он задается вопросом — то ли это, что чувствовали люди, находясь под ногами титанов из стены. Он знает, каково это, каково это — быть обожженным и страдать, но он никогда не познает ужаса от нахождения у них под ногами. Но никто не знает чувство обжига лучше, чем Армин. Насколько известно Жану, он единственный, кто выжил, чтобы рассказать эту историю. Он делает ещё глоток. Судя по всему, Микаса тоже мертва. Менее просветлённые утверждают, что она, как только увидела безжизненное тело Армина, бросилась прямо в море и утопилась. Однако это просто бредово. Он так не думает. Более вероятно, что она тоже была застрелена. Есть столько пистолетов, которые Аккерман может направить на них и остаться в живых. Не то чтобы она сдалась без боя. Флок говорит ему, что многие из них погибли. В основном дети. Молодые рекруты, которые в глубине души были будущим острова. Он делает ещё глоток. Конни был пронзён лезвиями. Один чистый удар поперек горла. По крайней мере, так ему сказали. Было легко забыть, что он сам по себе был грозным бойцом — все выглядели неуклюжими детьми по сравнению с Микасой или капитаном Леви, — и мастерство может завести вас так далеко. Но когда ты полностью окружен… Он делает ещё глоток. Леви тоже умер. Очевидно, что он не участвовал в драке — случайный взрыв громового копья чуть не разорвал его на куски. Как это произошло, Жан не уверен, но ему невыносимо думать, что человек, который спасал их снова и снова, чья мудрость и мужество мотивировали их, умер. Сильнейший боец человечества, уничтоженный без оглядки на годы, которые он провел на службе, защищая всех в стенах. Он делает ещё глоток. Жан хочет подумать о Ханджи. О том, как её обычно шумное, возбудимое «я» было полностью подавлено после ухода Моблита и Эрвина, но он не может. Не по какой-то более моральной причине, ведь тот факт, что алкоголь, который он глотал, больше не обжигает, и он остывает. Он тоже не горит, когда снова поднимается. Он почти ничего не чувствует. Больше нет. Когда он просыпается, он просыпается для Флока. Его лицо искажено отвращением, когда он смотрит на беспорядок, который Жан устроил из себя прошлой ночью. Он не сопротивляется, когда другой мужчина хватает его, поднимает со стула и уносит в ванную. Приятно быть чистым. Флок все время разговаривает с ним, и, несмотря на головную боль, которая отдается в его черепе, ему это нравится. Это приятно. Он не помнит, когда в последний раз с кем-то разговаривал. Конечно, во сне его преследовали призрачные образы друзей, которых он оставил позади, тех, кого он потерял до того, как они узнали, что скрывается за стенами, но это было не то же самое. Их холодные взгляды шокировали бы его, если бы он проснулся, но голос Флока ощущается так же, как одеяло, в которое его укутывает кто-то другой, как только он надевает свежую одежду. С тех пор Флок постепенно становится постоянным гостем в доме Жана. Он приносит ему еду и напитки, которые не являются алкогольными, и составляет ему компанию. Некогда привычный привкус крепкого алкоголя сменяется теплом Флока, ощущением, которое с течением времени становится все ближе и ближе. Там, где он когда-то сидел на удобном расстоянии от Жан на диване, теперь пусто, он сидит рядом с ним. Именно Жан сделал первый шаг. Он был одинок. Так одинок. Даже простое прикосновение колена Флока к нему приносило некоторое утешение. Но этого было недостаточно. Этого никогда не было достаточно. Жизнь Джин сейчас характеризуется избытком. И он больше не умеет себе ни в чем отказывать. Вот почему, когда Флок навещает его уже не в дневное дело, и он не уходит, вежливо попрощавшись и коротко кивнув. Он остается на ночь. Сначала это было на диване, потом он начал спать с в постели Жана. Теперь Жан использует его грудь в качестве подушки, а Флок запускает пальцы в его волосы. Его волосы стали значительно длиннее, намного длиннее, но Флок говорит, что ему это нравится. Он находит это привлекательным. Жан не уверен, что это правда. Но он думает что Флок не врет. Он не может найти причину, по которой Флок бы стал. Эрен никогда не вернется. Таким образом, Флок остается во главе вооруженных сил, и Жан скучает по нему, когда он уезжает на встречу с королевой Хисторией. Он не знает, что они обсуждают. Флок однажды попытался рассказать ему, но все то время, когда он говорил, Жан мог слышать только Марко. Он знал, что будет разочарован. Он знал, что выпустил обугленные кости, которые крепко держал в руке, и это причиняет ему боль. Он зажал уши руками, и Флок перестал говорить об этом. Он больше никогда об этом не говорит. Он знает, что не может продолжать в том же духе вечно. Невежественный. Напиваясь, он видит, как призраки его товарищей разочарованно смотрят на него сверху вниз. Это просто. Это заманчиво. Вот почему Флок выливает весь ликер. Поэтому он говорит всем торговцам на рынке, чтобы они ничего не продавали Жану. Он знает, что Флок заботится о его наилучших интересах. Но, черт возьми, неужели он и впрямь скучает по нечеткому оцепенению, которое может прийти только после нескольких лишних рюмок, скучает по тому, как он просыпался, абсолютно ничего не помня о том, что произошло прошлой ночью? Когда Флок возвращается, он рад видеть, что Жан трезв, а Жан рад, что его больше не оставляют наедине со своими мыслями. Казалось, они всегда становились испорченными и отчаянными, когда его оставляли на произвол судьбы. Но когда Флок здесь, Жан может отвлечься. Запутаться в объятьях рыжего и получить поддержку и поцелуи, когда он проснется в холодном поту, резко выпрямившись и тяжело дыша. Бывают ночи, когда это труднее. Тогда он вообще не может заснуть, но, по крайней мере, у него есть Флок. Ему есть на кого опереться, есть кто-то, кто любит его. Это почти заставляет его забыть о зверствах, в которых он был замешан. Почти.