Проигравший

      Я пытаюсь снять обувь с ног, руки не слушаются — здесь так темно. Перед моими глазами образы кружат в понятном только лишь им вихре, и я облокачиваюсь на стенку, сползая по ней на пол, не в силах противостоять алкоголю, который окутывает мой разум туманом.       Это первый раз, когда я не помню себя, но твой образ… Его из моей памяти не вывести даже остриём кинжала. Твои подведенные красным алые глаза, хищный взгляд, устремлённый не в мою сторону. Ты высечен в моей душе как статуя из мрамора, нерушимая временем, ветрами и обстоятельствами, с каким-то отрешенным взглядом смотрящая сквозь меня.       Пожалуйста, посмотри на меня.       Посмотри на меня хоть раз.       Крик из моего рта выскакивает сам собой — такой протяжный и отчаянный, как у раненого льва. Хорошо, что музыка настолько громкая, что он растворяется в воздухе. Россыпь слёз, как чёртовы жемчужины, остается на моих щеках.       Я даже не мечтаю о том, чтобы поговорить с тобой, как раньше — нет, нет, я лишь хочу твоего внимания. Подари мне свой взгляд, который задержится чуть дольше, чем вскользь обронённый, и я буду готов свернуть горы за это мгновение, подарю тебе всё, что имею, и заполучу всё, чего у меня нет — только посмотри на меня.       Ноги не слушаются. Я опираюсь на стенку, пытаясь собрать себя воедино и выглядеть чуть более уверенно, чем минуту назад. Мне нельзя показывать свою слабость — это слишком большая роскошь для такого, как я.       Я прохожу дальше в комнату, заполненную дымом, едким запахом алкоголя и твоим присутствием. Собственно, я не чувствую ничьего присутствия так, как ощущается твоё — ты заполняешь пространство даже самой большой комнаты собой, оставляя меня без малейшего глотка воздуха, ведь всё вокруг — запах твоего парфюма, и всё вокруг — багровый отблеск твоих глаз.       Сегодня ты без своего проклятого дракона. Я усмехаюсь, плюхаясь на диван в нескольких метрах от тебя, и наблюдаю. Наблюдаю, как твои бледные руки поднимают стакан с янтарной жидкостью. Мне всегда казалось, что виски — это что-то серьёзное, для тех самых мужчин в идеально выглаженных костюмах с блестящими запонками, сидящих на кожаных креслах. Но вот он ты — с идеально растрёпанными волосами — тёмными, как глубокая бездна, в которой не видно дна, и в которую я с удовольствием падаю каждый раз. Не в костюме, и без кожаного кресла. Боже, как же гармонично ты смотришься с этим бокалом, которого касаются твои губы.       Я опрокидываю очередную стопку текилы, и внутри меня разливается что-то — то ли алкоголь, проникающий всё глубже в моё сознание и одаривающий своим теплом, то ли горечь от того, что я никогда не смогу достать до звёзд руками.       — Ты сегодня еще более пьян, чем обычно. — я чувствую только то, как диван слегка прогибается от нарушившего его покой очередного человека, и даже не смотрю в сторону нарушителя.       — Разве такое возможно? — криво усмехаюсь, и ставлю на стол очередную пустую стопку. От громкой музыки кружится голова, или это не от неё?       — Цзин Юань, остановись, пожалуйста. — мягкий голос Яньцина выводит меня из какого-то транса, когда он робко касается моего плеча.       По моему телу проходит разряд электричества. Или это я — само электричество, напряжённая струна, готовая вспыхнуть в любой момент?       Его касания всегда невесомые, робкие и легкие, будто молодая лань ступает в логово дикого зверя — с интересом продвигаясь всё дальше и дальше, но зная, что может быть съедена в любой момент. Я не люблю, когда он меня трогает. Резким, неосознанным движением, я смахиваю его руку.       Его прикосновения всегда про обожание, про взгляды украдкой и красные щеки. Я не хочу, чтобы он меня трогал, потому что не хочу пользоваться его желанием. Яньцин отстраняется — движения ломаные, резкие. Я перевожу взгляд на его хрупкое тело. Он ниже меня на несколько голов — искусно сделанная мастером фарфоровая статуэтка, которая разобьётся на миллионы осколков, если тронуть неосторожно.       — Яньцин, не думай обо мне так часто — голова будет болеть. — заставляю себя улыбнуться, проводя рукой по его пшеничным волосам.       — Кто о тебе еще подумает, если даже ты сам о себе не думаешь? — парень хмурится, но инстинктивно подаётся вперед, ища ласки в моих руках.       «И правда» — раздается эхом в моей голове, но я не в силах признать своё поражение вслух.       Музыка как будто становится громче и с каждой рюмкой вытесняет мысли в голове, создавая внутри искусственные помехи. Чья это квартира вообще? Я оглядываюсь по сторонам, скользя взглядом между людей, тоже находящихся здесь, и не вижу ни одного знакомого лица. Мои визиты сюда уже стали постоянными — я знаю, что он тоже сюда приходит, поэтому не могу дать ему возможность прожить хоть день без моего тяжёлого взгляда.       Кстати, про него. Я судорожно ищу его глазами, и вижу его удаляющийся силуэт. Инстинктивно подаюсь вперёд — за ним, за его запахом амбры, соснового леса и металла. Даже если это означает находиться с ним в одной комнате на расстоянии, проходить мимо друг друга в коридорах или мельком увидеть его в других объятиях; мне просто нужно было увидеть его еще раз.       Внутри меня взрывается очередная ядерная бомба — я подрываюсь с дивана, на котором удобно восседал целый вечер и заливал огромную зияющую дыру в груди текилой. Толпа поглощает его образ, он растворяется в ней, и я слепо бегу за ним сквозь неё — распихивая всех вокруг — лишь бы коснуться его рукой, лишь бы ощутить его взгляд на себе. Сознание плывёт, а дыхание дается с таким усилием, будто эта дыра внутри меня — она настоящая, а, возможно, даже живая, всасывающая все вокруг и так и не сумевшая утолить свой голод.       Стены квартиры сменяются белыми лестничными проёмами, я кое-как натягиваю обувь в спешке, пытаясь догнать фантом своего больного и пьяного сознания. Лишь бы мне показалось, лишь бы я никого не увидел. Эта дыра в груди меня стонет и ноет, и я не смогу контролировать то, что так давно сидит внутри меня.       Пожалуйста, не стой там.       Подъездная дверь с грохотом закрывается за спиной, а мой взгляд встречают его багровые глаза, мерцающие в вечернем свете фонарей. Его глаза…тёмная ночь, философия мрака и бесконечности, как кинжал вонзающиеся в моё лицо.       — Юань? — тихий шёпот, приподнятая бровь.       Я стою как вкопанный, будто мои ноги вросли в землю и пустили корни. Движение — значит смерть. Движение — и я не смогу противиться голодному зверю внутри, так отчаянно желающему получить своё. Тишина вокруг звенит и отдает болью в моих висках, и я со смехом закрываю лицо дрожащими руками.       Движение — значит проигрыш. Кто первый сдвинется с места, тот проиграл.       — Блейд…- насколько бы не были сильными мои руки, сам я бессилен перед ним. Я так отчаянно и жадно ждал этого момента, но так и не могу решиться посмотреть в глаза своему страху — страху утонуть в нём окончательно.       Прохладный вечерний ветер растрепал мои и без того непослушные волосы, снегом спадающие на плечи. Я не помню, что произошло дальше, и как корни, вросшие в землю, вырвались из неё. Помню только привкус металла во рту — жгучий, яркий, заполняющий моё сознание и вытесняющий мысли о том, что я проиграл уже давно. Я — проигравший твоему величию мраморной статуи, твоему запаху горьких сигарет вперемешку с карамельным привкусом виски, и твоей холодной бледной коже с россыпью уже посветлевших шрамов, твоим грубым, умелым рукам. Я приму свое поражение, обязательно, но не сейчас.