blugri

      Из-за шкафа Хосок вынимает еще один холст и, осмотрев его, слегка улыбается, так как некогда считал его непригодным и готов был извиниться за каждую царапинку на натянутом полотне. Юнги обращает внимание и, поведя губой кивает, разрешая положить в стопочку к остальным. Солнце опускается лучами на покрытые лаком мазки и играется ими, поблескивая, Юнги желает задернуть шторы, но вспоминает, что те отсутствуют: Хосок официально переехал со всем нужным и выбросил лишние вещи еще весной, после дня рождения Юнги, однако идея продать холсты, озарившая Хо и понравившаяся художнику за кофе после пробуждения, заставила вернуться. Пыль не так сильно осела на мебель, оттого место все еще выглядело уютно и не напрягало воспоминаниями об ушедшем пережитым, не пугало ни атмосферой — на посетителей даже немного нахлынула ностальгия.       Подкатив стул, Хосок забирается на него и достает еще пару холстов — с фрагментами леса и озера, что были из той коллекции, часть которой ему так и не удалось приобрести — и, вздохнув, осматривает их, а потом с щенячьим взглядом смотрит на Юнги.       — Я нарисую тебе сотню таких, солнце, — вытянув холсты из крепкой хватки отправляет к десятку других. — У нас в квартире места полно, но сохранять то, что не вызывает особые удары сердца ни к чему. Есть твои любимые картины, и мы их оставим, а эти попадут в лучшие руки.       — И тебе даже не жаль? — вздохнув, садится на стул и тянет за запястье к себе, чтобы посадить на бедро и дать немного отдохнуть. Юнги не сопротивляется и, приобняв рукой отрицательно кивает, поясняя свою позицию:       — Мне не жаль, потому что я написал их очень давно и уже не ощущаю эмоциональной привязанности.       — А я помню, как старался слинять с работы как можно раньше, чтобы купить у Чжи все самое понравившееся, как грустил, когда картину покупали раньше меня, как плавал в фантазиях, что эта картина приближает к тебе и твоей чуткой скрытой от мира натуры.       — Мы меняемся и, чтобы быть ближе, тебе достаточно обнять меня, — улыбнувшись, отводит взгляд к картинам. Он не ощущает былой слабой привязанности, которая испарялась, стоило продать одну из них, не ощущает атмосферы, в которой писал их. Помнит только, что страдал от одиночества и забивал его творчеством как только мог, как судорожно дрожали руки от отсутствия интереса к рисованию в моменты ухудшения состояния. Появление старого себя, когда в соседней комнате рисуется не из-за страха потерять интерес к жизни, хочется меньше всего, ведь он будет как соль на рану и напоминание о пережитом этапе. — Я ж картины особо никогда не любил. Мне важен процесс и ощущение, что я живой из-за рисования, что я что-то чувствую. Продавая, я радовался, ведь мне будет на что жить. И так по кругу: рутина, радость от нее, продажи, радость от наличия денег. Их так много в моей жизни, что чем-то особенным не являются, — улыбнувшись, поворачивается к Хосоку, расслабленно, сцепив уже обе руки запястьями на шее. Тот не отводит взгляда и ожидает продолжения слов. — А у тебя есть написанные розочки на снегу, а еще сердце из облака. Они созданы ради тебя и их точно нужно повесить в квартире. Они важны, как и картина твоих глаз, луна и TOI-5214b. Пока что оставим только их.       — Хорошо, – кивает.       —Очевидно, что я нарисую еще множество картин, и они будут более осознанными и продуманными, а не частью рутины, и, как только создам шедевр, подарю тебе.       — А картина для сестры является особенной?       — Конечно, — усмехается, положив ладони на щеки, — на ней ты изображён, между прочим, — и целует, прежде чем встать и вернуться к работе. Да, они оба устали, но завершить сборы и отвезти все на место хочется именно сегодня. За окном темнеть из-за времени года не планируется, но живот Юнги напоминает урчанием, что покушать было бы славно и по расписанию. — Насколько работа является шедевром зависит от вложенной в процесс души. А к работе с твоим я приложил все, что только можно. И если ты сейчас пошло пошутишь, я тебя ударю.       — Мы слишком мало занимались таким, чтобы шутить.       — Это был как упрек? — недоверчиво глянув на сидящего, вскидывает бровь. — И я не злюсь. Я хочу узнать, что, может быть, делаю что-то не так в отношениях.       — Все ты так делаешь. Точнее, все, что ты делаешь, нормально.       — И даже касательно секса?       — Даже касательно секса. Мы не часть дешевого романа или персонажи в симс или фанфика, чтобы сношаться ежедневно. Твоя тяга минимальна, моя накапливается от тактильного взаимодействия и редко нуждается в том, чтобы сбить напряжение.       — В книгах вообще врут, мне кажется, потому что мы ни под один канон и троп не попадаем.       — В этом наша особенность. Мы, не обремененные ни статусом, ни предрассудками, встречаем друг друга и постепенно влюбляемся, сами того не планируя, — улыбнувшись, смотрит на слегка уставшего Юнги, что, закатив глаза, останавливает поток поэтических мыслей:       — Красивые словечки оставь на потом — сейчас нужно покончить с этими холстами, — и тяжело вздыхает, будто ему кто-то всерьез даст взять их в руки. У Хосока физическая подготовка выше во всех направлениях, да и не только физическая , что значительно упрощает их существование. Как Юнги кажется, он бы не посмотрел на Хосока под углом не просто натурщика, если бы тот не был таким ярким, внимательным и не боящимся стереть грань предрассудков между ними. И красивым тоже — если бы Юнги не влюбился в глаза, то ничего бы не произошло. И самое главное — если бы Хосок не появился в неподходящий момент, то все пошло бы иначе.       Опыт Хосока в однополом сексе удивил, и после он рассказал, что отношения существовали по нужде. Юнги, ощущая лежащей на груди головой спокойное биение сердца, от которого, кажется, мог уснуть прямо сейчас, выразил удивление и задумался вслух о нужде к постоянной физической близости, раз у Хосока были отношения именно из-за секса. Юнги никогда влечения сильного не испытывал, а в переходном возрасте к порно тянуло лишь как к запретному плоду, в процессе выбора которого он обращал внимание на парня и в процессе концентрировался на нем. Оттуда пошли вопросы к самому себе, изучение этого всего и довольно легкое принятие характеристики себя, ведь даже тогда он понимал, что отношения для него — нечто недосягаемое. Физическое влечение подавлялось из-за замкнутости, а интересен попробовать это уступил творчеству. До Хосока осознанные мысли о сексе его не тревожили, а после углубления общения и вступления в отношения некоторые касания казались уж слишком острыми и обжигающими, однако Мин ссылался на то же, что и вызвало подобную реакцию на обыденные касания в начале их общения. Хосок же объяснил, что ему секс важен минимально и нужен лишь в моменты, когда тело, словно сосуд, переполняется от постоянных касаний и взаимодействии и нуждается в разрядке. Важности в сексе огромной нет, но сам процесс, особенно с опытностью и внимательностью Хосока, от которой у Юнги голова кругом шла, и он не знал, куда себя деть, и его окончание доставляет множество эмоций и ощущений, от которых в какие-то моменты Юнги не хватало воздуха, вызывает только восторг. Позже он начал изучать этот вопрос с целью сделать приятно в ответ и провалился в попытке совершить, ведь Хосок так ловко и умело прижимает, обнимает и пускает поцелуи, что из головы вылетает весь изученный материал, мозг может только прислушиваться к каждому касанию и миру, что внутри уже в десятый раз переворачивается.       Отнесенные в багажное отделение машины холсты, бережно покрытые газетой и перевязанные шпагатом для сохранности, осматриваются художником, пересчитываются, чтобы удостовериться, что Хосок точно ничего не припрятал, и, оставшись довольным, закрывает багажник и садится в машину.       — А если я повторно что-то выкуплю? — не выжидая подходящий момент, задает вопрос Хосок, приблизившись. Юнги отрицательно мотает головой и от вздоха в ответ, продолжает:       — Просто я хочу очиститься от того этапа. Он был тяжелым, он длился лет семь, и будет лучше, если я как можно скорее забуду о нем и начну рисовать новое. Все тоже самое, но с иными причинами и настроем. Но, может быть, если то, что тебе приглянулось, не купят, то я отдам тебе, а не Чжи, чтобы она продала остатки. Хорошо, солнц? Не обижаешься?       — Конечно нет, просто не теряю надежды, что получится оставить хотя бы одну.       — Вот и прекрасно, — глянув на холсты на задних сиденьях, которые они забрали их рабочей комнаты, возвращается к Хососку. — Но я поставлю то, что тебе нравится подальше, чтобы внимания меньше было.       — Спасибо.       Обращенный взгляд в окно длится около получаса: на дорогах из-за выходного дня активное движение и где-то случилось маленькое ДТП. В центральном парке людно. На широком пешем мосте через реку, приток которой находится около дома Юнги и куда приятно ходить проветрится и поговорить, тоже шумновато       Юнги бывал тут очень редко — чтобы сделать фото для рисования да и все, даже никогда не гулял — и сейчас все кажется новым и незнакомым. Опустив стекло, всматривается в площадь, стоя на перекрестке. Еще пол минуты, и они двигаются с места, паркуются. Юнги выходит, осматриваясь. Ветер с влагой оставляет невесомые отпечатки на лице и в волосах, Мин оборачивается на закрытые двери и глупо улыбается, дыша полной грудью от переполнения эмоциями, главной из которых является счастье — такое чистое и масштабное, какого у него еще не было даже рядом с Хосоком. Тот в ответ улыбается и смотрит тепло и счастливо. В серо-голубых радужках сияет радостное солнце. Юнги отворачивается в сторону площади и еле держится, чтобы не прыгать от счастья и свободы, не глядя на людей, не слыша голоса, что ранее стало бы причиной зажать хотелки и постесняться. Ветер путает волосы, задирает край футболки, Юнги морщится и обходит машину, заглядывая на задние сидения. Вынимает связанные между собой холсты и кладёт на асфальт картины. К ним Хосок прибавляет творения из багажника — среди них очень много маленьких работ, которые Хосок любил скупать больше остальных. Художник отыскивает табличку с прайсом на разные форматы, занизив цены раз в пять, и победно показав Хосоку, не находит сразу: тот ушел с частью картин на мост. Юнги его догоняет и кладет оставшиеся картины рядом.       — Чжиын обещала появиться, — Хосок садится на столб, а Юнги, не глядя, находит его ладонь, прижимая к поверхности ограждения.       — Да, она мне тоже написала. А ты будь осторожнее, пожалуйста, — глянув за пределы моста из светлого камня, поджимает губы.       — Все будет хорошо, — поцеловав партнера в волосы, встает на ноги и обходит холсты. Развязывая шпагат и снимая обертку, протягивает по очереди работы, и Юнги ставит их, опирая о барьерные ограждения из камня. Больших холстов чуть больше пятнадцати, они занимают много места и привлекают внимание прохожих. Пара девочек останавливаются с матерью и заглядываются на маленькие фрагменты города. Хосок, похлопав по плечу, кивает на них, а Юнги, глянув на парня, отходит к потенциальным покупателям.       — Здравствуйте, Мин Юнги, не ожидала увидеть вас за пределами квартиры.       — Здравствуйте,— поджав губы в улыбке, кивает в знак приветствия. Девушку он узнает: покупала один пейзаж и заказывала портрет дочерей. — Решил продать все, что рисовал в стол и что не продалось через Чжиын.       — А почему, если не секрет? У тебя какие-то проблемы? Может, помощь нужна? — у девушки явно не самые приятные мысли развиваются в голове, оттого лицо моментально погрустнело.       — Ох, да что вы? — потеряно спрашивает сбитый с толку художник. — У меня в жизни самый лучший этап наступил, поэтому я решил расстаться с картинами. Хочу отпустить прошлое и его тягости, чтобы ничего об этом не напоминало. И, если бы были проблемы с деньгами, то я не продавал картины за сущие копейки, так что волноваться не о чем. Что-то приглянулось?       — Вот эти крохи — указывает на три стоящих рядом холста: кусочек многоэтажки, светофор и знаки пешеходных переходов в вечерней темноте с освещением фонаря и узкая улочка с гаражами вдоль дороги из щебенки.       — Пойдемте, я вам упакую. Хосок скажет сумму, — кивнув на парня в шортах и футболке оливкового цвета, берет маленькие полотна в руки и обходит девушку и детей, достигая газеты и шпагата. Под неспешный разговор Хо с покупателями художник быстро и бережно упаковывает приобретенные картины. Пока он прощается с гостями, появляется еще один мужчина — как выяснилось, он ценитель и часто покупал работы у Чжиын и отвел отдельную стену под них в кабинете. Юнги это искренне порадовало и удивило, он предложил встретиться лично и создать картину на заказ, и мужчина согласился, просунув купюры с неприлично крупной в самом конце оплаты, отчего Юнги, растерянный и не знающий, что делать, побежал за покупателем, извиняясь и протягивая излишки, однако мужчина закрыл чужую вытянутую ладонь своей и сказал, что это за все шедевры, что художник создаёт. И развернулся, уходя с тремя холстами в газете. Осталось еще двенадцать.       Хосок принес камеру из машины и незаметно делал снимки Юнги, вливающегося в общение с подходящим людьми, которые ничего покупать и не планировали — говорили спасибо за творения и, посмотрев все картины, уходили, оставив приятный осадок на душе. Хосок уже не включается в диалоги: Юнги сразу влился в них и стал основной фигурой, спустя пару покупателей приноровился упаковывать купленные картины и беседовать, после вручая холсты и говоря спасибо с пожеланием хорошего вечера. А вечер и правда хороший — солнце не печет так сильно, от запаха моря и долетающих до волос капель свежо и легко. почти каждый прохожий оборачивался на оставшиеся холсты и иногда подходили посмотреть и погооврить с Хосоком, который перенял роль продавца, когда устал Юнги. Кто-то, узнав стиль картин, радовался встречи с их создателем, ведь ранее на личные заказы не хватало финансов, и преобретал холст. Кто-то не знал ничего о Юнги и ошибочно думал, что картины — реплика известного художника, — но это никак не влияло на желание забрать себе домой кусочек леса, запечатленный аромат розы в вазе или вид серой многоэтажки, которые у Юнги лучше остального получаются.       Хосок надеялся, что Чжи найдет время посетить их, оттого взгляд вечером часто изучал людей, отыскивая ту самую макушку. Осталось три холста, Юнги льнет к оперевшемуся о ограждение Хосоку и кладет голову на плечо. Тот, поцеловав в волосы, обращает внимание на измотанность партнера и, заправив его осветленные недавно волосы за ухо, тихо спрашивает:       — Может, закончим? Ты очень устал.       — Осталось только три, а еще Чжи не пришла. А она обещания не нарушает и просто обязана появиться. Ты так не думаешь? – и поднимает взгляд.       — Она обычно выполняет обещания, — пожав плечами, протягивает руку за спиной Юнги и опирается ею о каменную поверхность. Хосок надежды не теряет, а вскоре изучающий взгляд замечает ту самую. Усмешкой привлекает внимание художника, но голос Чжи перебивает это внимание.Окрыленный счастьем Юнги срывается с места, чтобы сильно сильно прижаться к девушке и не отпускать еще около минуты, не особо разбирая из-за бормотаний слова. Поодаль лишь слышит голос Хосока и обращает на него внимание, наконец-то отлипнув от Чжи. Та убирает руки с плеч художника, широко улыбаясь.       — Тебя так долго не было, я уже почти потерял надежду, — вздыхает Юнги и оборачивается, показывая картины. — У меня осталось три, а было восемнадцать.       — Ты большой молодец, я горжусь.       — Это не только я молодец, — пихнув Хосока в бок, кивает на остановившегося в пяти метрах парня и стреляет на отошедшую к холстам Чжи. Смекнув, что к чему, Чон с довольной и лукавой улыбкой подходит к девушке, а художник еще пару секунд смотрит на почти смутно знакомого парня и перемещается к друзьям.       — Они такие красивые, не могу поверить, что никто не купил, — вздохнув, Чжи садится на корточки, чтобы лучше рассмотреть, тем самым марая подол летнего белого платья. Хосока садится рядом и, положив ладони на колени, тихо спрашивает:       — А он с тобой?       — Вы заметили Чонгука? — кусая губу от неловкости, посматривает на Хосока.       — Ну ты его плохо скрывала, — усмехнувшись, кивает в сторону фигуры в темной футболке и широких штанах. — Он не хотел бы что-то купить или лично познакомиться с Юнги?       — А Юнги будет комфортно?       — Он уже несколько часов общается с людьми, которых заинтересовали картины, так что да. Он сильно вырос в этом плане.       — И изменился. Спасибо за это.       — Эй, я не так много сделал.       — Много, не отрицай это. Временами максимум, что я могла сделать — повесить продукты на ручку двери и надеяться, что, спускаясь по лестнице, услышу звук открывания двери, что он попросит остаться. А тут на тебе — и доверие, и общение, и отношения. И ты поменялся.       — Да, я перестал гнаться за людьми и бояться одиночества. А еще рядом с Юнги спокойно и тревожиться совсем не хочется. И я не тревожусь. Вообще. Это так удивительно. Джин прекрасно работает, я ощущаю счастье от работе в пекарне, я прихожу домой и плавлюсь в объятиях и ощущаю себя к месту. У меня никогда не было такого, ни с кем в попытках построить отношения, — на эмоциях рассказывает Хосок и замолкает, пытаясь разобрать клубок из мыслей, что накрывает каждый раз, стоит заговорить о них. Девушка, поняв это, тихо смеется и поглаживает плечо. Хосок всегда был солнцем, но он был им от отчаяния, а вывернутые разом на прогулке все темные закоулки души ломали восприятие парня как что-то счастливое полностью. Видя то, как он с горящими глазами смотрит на Юнги, как искренне говорит и улыбается от упоминания, тепло просачивается в теле и остается в девушке надолго, отбивая ритмом сердца «они счастливы»       Юнги вытягивает фотоаппарат, висящий на шее, и делает фото сидящих, чтобы купить в художественном маленький квадратный холст и нарисовать. Мимо проходят пять подростков и, обернувшись на них, встречается взглядом со стоящим поодаль Чонгуком. С ним он знаком совсем мало, но узнает человека по лицу в панаме, в футболке, что словно продолжается в татуировке на руке. Они такие разные с Чжиын, что немного смешно. Хотя…       С Хосоком они тоже слишком разные. Словно солнце и луна, один из которых светит ярко ярко, а второй — отражает свет и сияет.       Юнги улыбается, поджав губы, и опускает фотоаппарат, не отрывая глаз от Чонгука. И он принимает это за зеленый свет, неуверенно подходя ближе. Кусая нервно губу с проколом, поднимает голову и смотрит на художника.       — Вроде, я вас в лицо знал, и с Чжи общаюсь, но когда вы пришли к ней в школу, даже не узнал. Извините.       — Ох, не стоит извиняться, — Юнги улыбается еще шире и хлопает по плечу, откровенничая на тон ниже: — Если бы не тату и прокол, то я бы тебя не узнал.       — Хорошо, как скажите, — хихикнув, переводит взгляд на сидящих. — Вы продаёте картины?       — Да. Хочу отдать в хорошие руки все, что осталось от прошлой жизни.       — Вы бросает рисование? — испуганно возвращает взгляд на собеседника.       — Нет, нет, что ты, — испугавшись такой реакции, отрицательно кивает головой. — Просто новый этап в жизни и творчестве.       — Новый?       — Ну, как видишь, я сейчас не заперт наедине с творчеством, значит что-то поменялось. Не знаю, чего я достигну, но азарт есть.       — А хотели бы себе ученика?       — М? Ученика?       — Ну да. Извините за резкость вопроса и наглость, но, как я знаю, Чжи обо мне иногда с вами говорит, даже показывала мои работы, я посчитал, что рискнуть можно. Может, вы доросли до такого?       — Ты хотел бы учиться у меня? Серьёзно?       — Да я лучше вас никого и не знаю. Вы правда лучший художник, с которым работать — мечта.       — Ох… — от комплиментов становится неловко, он трет шею, бегая взглядом по дороге. — Спасибо за слова, мне аж неловко. Ты правда хотел бы? — и возвращает широко открытые глаза на Чонгука. Залитый краской и скрывающий это панамой кивает.       — Да. Я когда с Чжи начал общаться, то она про вас рассказала. Я стал ещё более счастливым рядом с ней, ведь я могу познакомиться и с вами. Ну что, возьметесь?       — Думаю…. да, — кивает. — Попробуем, а там посмотрим. Твои работы выглядят красиво, стиль читается, но слабо.       — Потому что на учебе был в основном диджитал. А я так хочу достичь чего-то в рисовании традиционными материалами.       — И достигнешь. Я помогу, — улыбается. — Загляни, как сможешь. Чжи даст номер и адрес. Только предупреди, потому что я живу не один и нахожусь в квартире не постоянно.       — Спасибо, вам, — Чонгук еле сдерживает в себе порывы счастья. — Я обещаю, что буду стараться, вы во мне не разочаруетесь.       — Обращайся ко мне на «ты» . И по имени.       — Хорошо, спасибо, — он обнимает неловкую фигуру художника в черных футболке и спортивках, отчего панама падает с головы и, подняв ее, Чонгук замечает обернувшихся и подходящих парня и девушку. Те своей улыбки не скрывают, и Чонгук впадает в полную неловкость, натягивая головной убор.       — Мы думали, что вас знакомить придётся, — посмеиваясь, девушка берется за руку Чонгука.       — Я уже достаточно крутышка, чтобы проворачивать подобные махинации, — прыскает Мин смотрит сначала на Хосока, а затем на холсты, и обращается к Чонгуку, — А ты не хотел бы купить? Я могу и так отдать, только возьми. Осталось три неба. Хочется?       — Можно? — хлопая глазами, удивляется.       — Конечно, — цокая языком, тянет парнишу, взявшись за руку выше локтя. — Чжи, я украду твою скромняшку, но ненадолго.       Та, хихикнув, кивает, а Юнги ведёт Чонгука и протягивает квадратные холсты от 10 до 20 сантиметров. Чонгук внимательно рассматривает их и, прижав к груди тихо спрашивает «можно?».       — Да, Чонгук. Забирай, просто так, мне даже приятно отдать именно тебе.       — Спасибо, большое спасибо, — поджимает губы в улыбке и получает в ответ тоже.       — Пожалуйста. Жду фото в вашей уже общей спальне с картинами над кроватью, — засмущав окончательно, идет к Хо и Чжи. Теперь все распродано, они могут ехать со спокойной душой домой. Мост опустел, что удивительно, ведь солнце наоборот начало садиться и стало не так жарко.       — Юнги потребовал фото с картинами в нашей общей спальне. Считаю, это огромнейшная причина съехаться, — показывает стопку холстов и улыбается смеху девушки. Юнги льнет к стоящему поодаль Хосоку со спины и, обняв, тяжело и устало вздыхает.       — Поедем домой, м?       — Да, солнце, я безумно устал. У меня рот даже с тобой так много не говорит, это ужасно.       — Думаю, ты привыкнешь, — смеясь, разворачивается в руках и целует в нос, отчего Юнги морщится и утыкается лицом в грудь. — Гу, Чжи, мы уходим. Хорошего вечера, может, как-то вместе прогуляемся!       — Пока!       Проводив счастливо идущих за руку пару, Юнги поднимает голову.       — А Чонгук моим учеником будет. Мы уже договорились, как будет время — он придёт и мы все обсудим, а потом начнем заниматься.       — Правда?       — Ага, —улыбается от поцелуя в щеку. — Сам от себя не ожидал. Он еще очень смущался, а я пытался тоже не смущаться и говорить. Вроде получилось. Он такой классный, надеюсь, что у них все сложится.       — Я в этом даже уверен. Ну что, едем домой?       — Да, только нужно забрать табличку с ценами, я сейчас, — Юнги расцепляет объятия и идет к указанному предмету. Подняв ее, замечает чудо — пыльный серый котенок спрятался от солнца. Среагировав на движения, он открывает глазки и поднимает голову к человеку, тихо мяукая. — Хосок, иди сюда! — окликнув, берет комочек милоты в руки и показывает подошедшему. Чон расплывается в улыбке, наклонившись над изучающим его котенком. Тот пищит, здороваясь и чуть не падает с рук, пытаясь понюхать нос. Юнги пугается и, поймав, прижимает к груди. — И что с ним делать? Ошейника нет, выглядит неопрятно, да и худоват.       — Давай его оставим? — подняв взгляд, встречается с чужим. Внутри художника растекается трепет и тепло.       — Оставим? Навсегда?       — Да, месяц. Будет частью жизни и семьи, м? — Хосок подходит ближе и кладет руки на талию.       — И назовем пылью. Потому что он серый, — Поднимает голову. Как мечтал сделать в прошлом. Смотрит в глубокие голубо-серые глаза. Весь мир будто замирает, ветер касается волос и щек, улыбки, уносит тихое «давай» в сторону и оставляет наедине. Хосок, сглотнув ком от счастья, нежно целует, обнимая крепче и ощущая телом тепло чужое и от совсем маленького комочка — части их будущей жизни и счастья, что тихо мяукает, обещая стать самым лучшим котенком в их жизни, какими стали Хосок и Юнги друг для друга, счастливых каждой клеточкой тела и частичкой души.