Кровавая луна

Гуро замер. Замер и Гоголь, неподвижно глядя на него. Тёмные глаза в бледных отсветах свечей выглядели большими и растерянными, но Гуро ощущал сгустившуюся вокруг тьму и понимал, что ступал на очень тонкий лёд. Он сделал медленный, вопросительный шаг вперёд, и Гоголь, синхронно, отступил назад. Его глаза стали ещё темнее, будто вода в шторм. Он отступил под сень крыши, словно прячась во тьме, и угрожающе сощурился. Гуро понял — дальше хода не было. По крайней мере, если он не хотел связываться с явно раздражённым Тёмным. — Полно, Николай Васильевич, полно, — мягким и негромким голосом произнёс он, пуская в тон бархат и тепло. Но эти нотки Гоголя не обманули: где другой юный колдун бы расслабился, внимательно вслушался, там этот конкретный напрягся ещё сильнее. Гуро испытал мимолётное сожаление. Некогда он, ведомый работой, назначенной графом Бенкендорфом, уже пересекался с Гоголем — кружил ему голову мягкими речами, завлекал и утягивал с собой на дно. А после, насытившись, бросил, уверенный, что им больше не суждено было встретиться. Юный Тёмный был лёгкой добычей — невинной, нежной и очень доверчивой — но Гуро он не интересовал. Способности тех, кого поцеловала Смерть, были слишком нестабильны, чтобы их можно было контролировать. Нет, Гуро мог бы, но не захотел. Тогда он ещё не понимал, чего лишался. И вот теперь, под светом красной луны, они стояли напротив друг друга. Гоголь почти по-собачьи нюхал воздух, а Гуро с напряжённым интересом наблюдал за ним. Кровавое лико полной луны сияло над крышами, и ритуал должен был быть проведён. Граф Бенкендорф много потратил, чтобы провести все необходимые расчёты. Орденские ведьмы нашли идеального — того, с кем он, Гуро, должен провести последние приготовления. Юная душа, уже помеченная тьмой, невинная и неопытная. Ведьмы сияли, восхищаясь тем, что смогли отыскать, а Гуро, идя на встречу со своим временным помощником, даже не предполагал, чем всё обернётся. Ну да, ведьм можно было понять. Настоящий Тёмный — неслыханная редкость. Ритуал должен был стать по-настоящему мощным. Вот только была загвоздка — Гуро уже испытал доверие этого конкретного Тёмного. И хотя обряд помог бы им обоим, Гуро знал об упрямости юного колдуна перед собой и заранее готовился к бою. — Не ожидал увидеть вас здесь, мой милый друг, — заметил он негромко, заставляя Тёмного прислушиваться. Гоголь продолжал хранить мрачное молчание. Запястья его украшали белёсые шрамы — Гуро временами с интересом посматривал на них. Видно, после их последней встречи жизнь Гоголя изрядно потрепала. Выглядел он не в пример увереннее того желторотого юнца, каким был, когда отправлялся вместе с ним в Диканьку, чтобы встретить свою судьбу. Признаться, Гуро уже скучал по тем круглым ланьим глазам, так преданно и доверчиво смотрящим на него. Теперь же Гоголь глядел на него холодно и недоверчиво, хмуря тонкие брови. — Я понимаю, это очень неожиданно. Но, Николай Васильевич, давайте будем честны — нам всем нужна защита. Это место, — Гуро слегка повёл ладонью, — насыщено магией. Кровавая луна бывает столь редко… Глупо тратить её зазря. Давайте уже завершим ритуал — и энергия, что таится в этих камнях и стенах, станет вашей. Много вкусной и сытной энергии… И голод уйдёт. Теперь он не был столь беспечен. Информации о Тёмных было не так много, но почти все источники, к коим он припал, говорили одно — Тёмный не мог жить без поглощения. Он, как вампир, сосал энергию места, в котором проводил ритуалы. И хотя Гуро был уверен, что Гоголь не делал пока ничего подобного, он чувствовал, как слова его достигали цели. И это Гоголь недоверчив и даже обижен. Тёмный же — тот, дикий, сильный, могущественный где-то внутри — слушал внимательно. Ему нужна эта энергия. Гуро вновь двинулся на Гоголя, и тот вновь отступил. — Я не верю вам, — наконец сипло выдохнул он, и Гуро слегка улыбнулся кончиками губ. — Понимаю. Я плохо поступил с вами, друг мой, и ваше недоверие оправдано. Но клянусь, что в этот раз всё будет по-другому. Гоголь напряжённо осмотрелся. Свечи, усеивавшие пол и взлёты вокруг, образовывали сложный рисунок. Место проводящих ритуал было посередине — там, где свечи расходились, обнажая пустую площадку. Гуро снял с плеч тяжёлый меховой плащ и аккуратно бросил его в самый центр этой пустоты. — Ложитесь, мой юный друг, — пригласил он, осторожно пододвигая подсвечники чуть в сторону, чтобы свечные огарки не опалили нечисть, с которой он будет кувыркаться. Гоголь беспокойно раздул ноздри, сжал ладони в кулаки, но не сдвинулся. — Ну же. Николай Васильевич, мы шли к этому долгие месяцы, — терпеливо уточнил Гуро, расстилая плащ шире. — Вы же знаете, что с вами будет, ежели откажетесь. Колдунство не терпит слабых, особенно то, что было подарено Смертью. Вы — Тёмный, хотите этого или нет. И вы должны быть выше нашего конфликта. Ваше доверие было бы бесценно, но раз уж не можете подарить его, давайте сделаем то, что должны. Гоголь глухо вздохнул. Под взглядами ведьм — чертовки, всё-равно следили за ними, прячась во тьме — он потянулся к пуговицам своего пальто. Гуро вновь наткнулся взглядом на его шрамированные запястья и облизнулся. Ничего, всё впереди. Сегодня он оближет всё, обведёт языком все маленькие бугорки на шелковистой молодой коже. Он протянул руку, предлагая Гоголю помощь, но тот проигнорировал его. Мальчишка! Гуро отступил, жадно разглядывая обнажившееся тело, неуверенно разлёгшееся на меху. Юный Тёмный вдыхал прохладный августовский воздух, и его тёмный взгляд нервно сновал по округе. Нечисть вела, обычно, но этот раз был особенным. Молодой и неопытный колдун, пришедший на зов, полный обещаний, так и кричал — быть ему снизу, снизу навсегда. — Я не умею это делать, — под острым плотоядным взглядом бывшего врага нехотя признался Гоголь и напрягся, когда Гуро, ухмыляясь, медленно опустился на корточки возле него. — Не бойтесь, мой друг. Я научу вас, — тихо произнёс Гуро. Кажется, юный колдун как раз этого и боялся. Но зов, приведший его сюда, в объятья безграничной энергии, никуда не делся и лишь становился сильнее, зовучее, вынуждая Тёмного внутри молодой оболочки предвкушающе шевелиться. Гуро снял перчатки и отбросил их во тьму. Шелест подсказал ему, что ведьмы продолжали быть рядом. Они, словно голодные комары, реяли в черноте теней, не рискуя выбраться в освещённую луной и свечами местность. Их блеклые глаза отблёскивали в темноте, а чёрные души вибрировали, подавляя неопытного Тёмного. Тот съёжился на плаще Гуро и не отрывал от него взгляда. Гуро поймал этот взгляд, полный нервозности и ненависти. Будто кобыла, которую он должен объездить. Так как юнец ненавидел его, ни о каких ласках, конечно, не было и речи. Гоголь не доверял ему и вряд ли бы расслабился даже после самых чувственных прелюдий. Поняв это, Гуро вздохнул. — Ненависть — сильное чувство, Николай Васильевич, — тихо произнёс он. — Но оно приносит не самые лучшие последствия. Вы готовы довериться мне? Гоголь покачал головой. — Что ж, тогда вам будет больно. Раздвиньте ноги, друг мой. Разумеется, калечить его в планы Гуро не входило. Юный колдун, хоть и раздражал немного, не был виноват в своей недоверчивости. Но и церемониться с ним Гуро не собирался. Поэтому, когда Гоголь, поколебавшись, развёл колени, он решительно вторгся меж его ног. Он обвёл пальцами тонкую юношескую шею, чувствуя биение чужого пульса в просвечивающих голубых венках. Гоголь не двигался, никак не реагируя на его прикосновения. Его глаза были широко открыты, но он, казалось, совсем никуда не смотрел — тёмный взгляд словно был обращён куда-то вглубь. Тёмный чутко прислушиваться к своим ощущениям и явно нервничал от того, что они были здесь не одни. Гуро плюнул себе на ладонь, словно дремучий простолюдин, и провёл влажными пальцами по ложбинке меж худых ягодиц. Бархатная тёплая кожа становилась гладкой там, где прошлась его слюна. Гоголь прерывисто выдохнул и дёрнулся, когда длинные мозолистые пальцы, не щадя, плавно вторглись внутрь. Гуро придержал его за плечо свободной рукой. — Тише, ти-и-ише, — прошелестел он, раздвигая пальцы в чужом теле, двигая и поглаживая, принося слишком много противоречивых ощущений. — Если будете дёргаться, я могу навредить вам. Лежите тихонечко, друг мой. Вот так… — Гоголь, судорожно выдыхая горячий воздух, постарался замереть. Он слегка поджал колени, видимо, думая, что так ощущения будут не столь сильными. Глупый мальчик! Гуро улыбнулся. В таком положении он мог глубже задвигать пальцы. — Подымите ноги. Так. А теперь положите их мне на плечи. Правильно. — Гуро придержал чужие бёдра, зная точно, что сейчас будет опасно. Тьма буквально сгустилась вокруг, когда Гуро убрал пальцы и заменил их собой. Гоголь не был барышней, и вхождение было трудным. Напряжённое тело сжалось вокруг него, трепеща от боли, и Гуро прикусил губу, не спеша. Его медленность, однако, ещё больше распаляла юное тело под ним — каждый миллиметр плоти, неспешно входящий внутрь, ощущался горящей кочергой. Гоголь судорожно дышал, дёргая ногами в тщетной попытке вырваться. На его длинных ресницах капельками влаги выступили слёзы, щёки предательски побледнели, а вход в каменное, казалось, тело постепенно влажнел. И хотя это было неправильно, Гуро не отказал себе в небольшом капризе. — Вы моя девственница, дружок, — прошептал он, склонившись над нервно сопящим врагом. — Не умом, так телом. Это хорошо. Ваша кровь расслабит вас и позволит мне быть быстрым и очень жёстким. Гоголь остро глянул на него. Этот взгляд так не вязался с беспомощным и даже жалким видом, что он демонстрировал, что Гуро чуть не отпрянул. Карие глаза стали почти чёрными, и из их глубины на Гуро посмотрело что-то древнее и очень опасное. — Не… играйте… с ним… Яков Петрович, — задыхаясь, сухо прошептал Гоголь. Тёмная эманация, взвившись вихрем, потушила несколько свечей. Ведьмы подошли ближе, наслаждаясь энергией, которую выплёскивал испытывающий боль Тёмный. Гуро решил пока не провоцировать его на агрессию и, крепче сжал чужие бёдра, решительно втолкнулся внутрь. Кровь булькнула вокруг, и Гоголь, запрокинув голову, болезненно поморщился. Его кожа стала совсем серой, словно пепельной, а под глазами образовались чёрные растрескавшиеся круги. Тёмный прошил Гуро своей сущностью, оплёл тёмными бесовскими щупальцами, раздражённо дохнул в лицо злобой и агрессией. Луна мерно осыпала их мертвенно-красным цветом, и её бока стали ещё ярче, словно на них тоже попала брызнувшая кровь. Но всё это прошло быстро, будто кто-то пролистнул календарь. Тёмный ушёл — осталась лишь напряжённая энергия, клубившаяся вокруг, да бледнота на лице Гоголя стала столь явственной, что Гуро забеспокоился. Как бы в обморок не упал, для ритуала это было бы не хорошо. — Эй, Николай Васильевич! Друг милый! Оставайтесь с нами, не нужно отключаться! — Гуро несильно похлопал его по щекам, приводя в чувство. Гоголь моргнул. Гуро склонился над ним и с лёгкой улыбкой заглянул в слезящиеся, слегка расфокусированные глаза. — Вот так, молодец! Совсем немного осталось. Давайте сюда руки. Мелкие белёсые шрамы, которые Гуро видел в самом начале ночи, оказались не очень-то и мелкими. Будто кто-то, отчаявшись, методично наносил их самым остриём ножа. Гуро поднёс запястье к лицу и медленно прошёлся по нему языком, чувствуя его поверхностью каждую вспухлость грубо зажившей кожи. Гоголь дёрнулся. Мокрый прохладный язык задел его куда больше, чем естество Гуро, до сих пор двигающееся где-то внутри. Он попытался выдернуть руки, сильнее сжал колени, предупреждающе выдохнув: — Лишнее! — Полно, Николай Васильевич. Зачем-то же вы их оставили. — Гуро вновь, медленно и дразняще, прошёлся языком по шрамам, обводя влагой каждый их изгиб. Дрожь прошла по телу Гоголя, и он напряг руки — так, что вспухли маленькие голубые венки под кожей. Гуро обвёл языком и их, слегка надавливая, чтобы чувствовать биение крови внутри. Его тело постепенно начинала брать дрожь, а внизу живота скапливалась сила, готовая излиться в любой момент. И, когда этот момент подошёл, Гуро был готов. Он слегка прикусил пропахшие писчей краской пальцы, заставив Гоголя вскрикнуть, после чего сыто повёл бёдрами. По жилам разливалась усталость, смешанная с удовлетворением. Гуро медленно вышел, позволяя чересчур чувствительному Гоголю почувствовать каждый дюйм своего достоинства, после чего встал. Его мир ещё слегка пошатывался, а перед глазами постепенно исчезала ритуальная красная пелена. На губах до сих пор держался вкус молодого колдуна — его кожа, солоноватая и нежная, пахла бумагой и лёгким, едва уловимым морозцем. — Ритуал был успешен, — негромко произнёс Гуро и обернулся. Взъерошенный, как воробей, Гоголь поднялся следом. Он тоже покачивался и выглядел ещё более устало. Странно. По идее, он должен был впитать значительную часть выступившей от их соития энергии и выглядеть не в пример лучше. Но на ногах держался он куда хуже, чем Гуро. Последний, помолчав, сделал пару шагов в сторону юнца, и Гоголь промолчал. От руки, придержавшей его, он не отслонился, хоть и недовольно нахмурился. — Что же вы, Николай Васильевич, энергией не подкормились? — Гуро на миг замер, когда в его голову вонзилась неприятная мысль — а умел ли Тёмный вообще это? Гоголь не ответил. Выставив вперёд ладонь, он отодвинул от себя Гуро и отступил на шаг. Бледные щёки ещё не вернули краски, но взгляд постепенно становился всё более осмысленным. — Пожалуйста, не надо, — тихо попросил он, и Гуро, уважив его личное пространство, отступил. Но теперь уже его мозг был куда более любопытен. Собирая свечи и помогая ведьмам убирать последствия ритуала, Гуро постоянно оглядывался на Гоголя. Юный колдун сидел на каменном выступе и рассеянно смотрел на небо. Его взгляд, не отрываясь, гипнотизировал кровавую луну, которая уже была совсем не столь алой, как во время ритуала. Слегка розоватая, она временами погружалась под невесомый флёр облаков, после чего выныривала вновь. Гоголь завороженно смотрел на неё. Видимо, его силы откликались на зов ночного светила и чувствовали себя комфортно здесь. «Жаль, злопамятный мальчишка, — подумал Гуро рассеянно, позволяя ведьмам сменить обереги. Всё же длительное взаимодействие с нечистью оставляло свой след, который и убирали вырезанные из человеческих костей побрякушки. — К нам бы его. Думаю, граф мог бы найти ему подходящую наставницу. А так лишь сгубит свой дар, глупый упрямый юнец!» Однако, когда Гуро повернулся, собираясь ещё раз осмотреть Гоголя и — а вдруг — уговорить его пойти с собой, то никого не увидел. Луна стала совсем обычной, а раненый Тёмный исчез, будто его никогда здесь и не было.