𝐂𝐨𝐦𝐞 𝐀𝐬 𝐘𝐨𝐮 𝐀𝐫𝐞

Позади дома разверзлась земля,

Образовалась такая глубокая яма, Что никак не достать до дна.

Она всасывает в себя воздух

И издаёт тихие звуки моря.

Мы иногда проводим время,

Стоя у края,

Нам нравится спорить,

Кто сможет подойти ближе,

Мы заключили соглашение,

Что если один из нас упадёт,

Другой бросится за ним.

«Glen Phillips»

             Карс всë ещё тащил на себе Йошикаге. После того, как своеобразная жеребьёвка преподнесла вердикт: «не убить» — полубог окончательно разочаровался, даже разозлился. Уж больно не хотелось весь путь таскать на себе худосочного человека. Всë же он — высшее существо, даже божество, а не какая-то повозка. Скинуть его сверхчеловек тоже не мог. Не то место.       Оставалось терпеть. А терпел он долго и много. Подавленный голод в недрах организма постепенно давал о себе знать.       В колосьях что-то шелохнулось. Карс тут же обратил на это внимание. Промелькнул рыжий хвост и сразу скрылся в траве.       «Лиса», — подумал Карс.       Доносились звуки непонятной возни: недовольное вскрикивание, переходящее на лай, рычание. Прыжок. Показалось жилистое тело лисицы и снова скрылось в зарослях. Топот быстрых лап, очередное рычание. Протяжный взвизг, доносящийся по округе, но не лисий, больше похожий на полевого зверя.       Карс добродушно улыбнулся: «Сегодня мне удалось лицезреть красоту охоты». Он решил подойти поближе, но так, чтобы не мешать дикому зверю.       Лиса, недовольно фырча, придавливала лапой визжащего молодого сурка байбака. Старшие сурки обычно крупнее, вполне себе способные дать отпор рыжим плутовкам. А тут — совсем подросток, недавно оторвавшийся от материнского соска, едва обросший каким никаким жиром и по неопытности своей не знавший ни об острых зубах, ни о цепких когтях хищников. Зверëк источал едкие феромоны ужаса, коих улавливал сам Карс.       В глубине души полубог хотел спасти малыша, но уважение к самой природе не давало ему этого сделать. «Нет уж! Я не наступлю на те же грабли! Ни при каком другом случае. Пусть идёт по своему естественному процессу!» — заверял себя полубог.       Несмотря на страх, сурок продолжал бороться. Стоило лисице протянуть морду, как подросток царапнул еë коготками. Яростно визжа, раззадорившаяся хищница навалилась на барахтающегося зверька. Сурок кричал, изворачивался как мог. Увы, но у каждого травоядного единый исход. Послышался сдавленный хруст. Зверëныш взвизгнул в свой последний раз. Рыжая охотница победно подпрыгнула. Подцепила обмякшее тельце, посмотрела на своего наблюдателя и нырнула в сторону зарослей.       «Вот что означает целостная иерархия, — гордо улыбнулся Карс. — Хищники всегда находятся на высшей ступени, покуда травоядные или иные входят им в пищу. В дикой природе нет жалости, лишь беспрерывный процесс. Пожалуй, и я не буду жалобен к этим людям? Что сбудется, если я поглощу хотя бы одного человека? Да хоть этого доходягу. Всë равно потом их прибавится. Хотя этих тварей четверо. Выбирай кого хочешь!»       — И-и-извините, ч-что отвлекаю вас от с-с-созерцания природой, — раздался срывающийся голос Йошикаге — Поверьте, я бы и сам не прочь понаблюдать за красотами вместе с вами. Но, кажется, ещё чуть-чуть, и я лицезрю иные красоты, которые бы никогда не хотел видеть в своей жизни.       В миг Карс поднял ногу. Из неë сразу возникло костяное лезвие.       — Если хоть одно слово вырвется из твоих уст, то я тут же оторву тебе язык и запихну глубоко в глотку до тех пор, пока ты не задохнëшься! — угрожало божество.       — Как скажете. Молчание — золото. Мы, японцы, тоже ценим это, — говорил Кира, сглатывая слюну. — Единственная просьба, прежде чем замолчу.       — Говори! — гаркнул Карс. Спустя множество веков он почувствовал сильнейшую ярость на людей. При этом так сильно, чтобы вены бурлили гневом, чтобы челюсть скрипела от раздражения. Но даже Кира не сможет сместить с титула «самого главного раздражителя во Вселенной» неуловимого хитреца Джозефа Джостара. Парня, чьи ум и смекалка смогли одолеть божественное создание, низвергнуть всю силу существа далеко-далеко в космос. Поверженная гордость заиграла на струнах души: «Где бы ты ни был, Джозеф Джостар. Где бы ты не жил. И не важно, насколько немощным будешь! Я найду тебя и расправлюсь. Гордость требует отмщения! Зуб за зуб! Око за око!»       — Я могу продолжить? — вмешался в мысли Карса Йошикаге.       — Да! — рявкнул на него полубог, убирая лезвие.       — Понимайте, — продолжал Йошикаге. — Прямо сейчас я не в самом удачном положении. Можно сказать, буквально нависаю над землëй. Можете подтянуть меня, пожалуйста.       Полубог нахмурил брови. По ощущениям Кира и впрямь находился рядом с копчиком. Спиной улавливалось еле заметное дыхание. Карс рывком подтянул того за ноги. Несчастный щëголь от неожиданности охнул, но возражать не стал.

***

      Дьяволо мертвенно лежал на диване. Всë тот же дом, всë те же люди, сидевшие подле него, всë такое же тусклое освещение от такого же хилого огня и всë тот же размеренной треск старой древесины. Пахло сыростью, тепло от камина едва могло перебить еë.       Ужасно пульсировали вены. Кто-то, точно маленький и проворный, плавал в них, будто по водосточным трубам. И при этом этот кто-то не был одним, чтобы суметь взбаламутить кровь в венах. Руки чесались, зудели. Обезумевший от боли мужчина вгрызался в кожу зубами, яростно расчесывал её. Грязные ногти, словно железное остриë лопаты, продырявливали кожный покров, глубоко доходили до мяса. Нестерпимо щипало, но безумца это не останавливало. Он разрыл себе нарыв, чрез которого ручьями стекала освободившаяся из телесного заточения кровь. Наконец-то обезумевший смог добиться цели. Зубы перегрызли вены. Целый кровяной фонтан извергся оттуда. Сквозь мясную кашу просачивалась маленькая чëрная нить. Дьяволо судорожно подцепил еë за кончик и рывком потянул наружу. Она была настолько длинной, что показывалась лишь наполовину. Мужчина вытягивал и вытягивал, покуда нечто не предстало во всей своей красе — волосяной паразит, походящий на конский волос. Он извивался, скрючивался в три погибели, находясь в чуждой среде.       Сколько ещё червей Дьяволо сможет вытащить из себя? Он вытаскивал их один за другим, безжалостно выкидывал на пол, обрекая на мучительную погибель. Заболели глаза. И тогда-то он с ужасом осознал, что твари заполонили всë тело. Паразиты омерзительно копошились в органах. Дышать было тяжко. Сердце билось едва-едва. В ту же секунду чëрные нити вырвались на свободу: из глаз, из носа, из-под ногтей. Они разрывали каждый сантиметр на теле. Тяжело хрипя, Дьяволо бился в агонии.       Истошный крик вырвался на свободу.       Мужчина проснулся в холодном поту. Ещë не отойдя от пережитого ужаса, Дьяволо дрожащим взглядом озирался из в стороны в сторону, желая найти хоть какую-нибудь связь с реальностью, пока не столкнулся с надменным лицом блондина.       — Зачем портить такую благозвучную тишину? — с наигранной досадой объявил Дио.       — Иди в задницу! — надрывисто огрызнулся Дьяволо.       Кровопийца усмехнулся, покачав головой:       — Я бы с удовольствием, но не при свидетелях, — ехидно ответил он, обернувшись в сторону Энрико.       Священник сидел, как тихая равнодушная статуя, только дрожащие пальцы выдавали в нëм живого человека.       «Ну же, ответь мне! Давай! Ругайся, проклинай, скажи, что ненавидишь! Взгляни на меня, Энрико!» — яростно требовал Дио.       Молчание друга — самое невыносимое наказание, заставляющее убедиться в собственной ничтожности: «Это моя вина. Я ничтожество. Я жалкий прах перед Вселенной. Я признаю это. План с самого начала был провальным. И, может быть, что-то внутри подсказывало об этом, но я стоял на своëм, даже не осознавая, на что обрекаю тебя».       Скорбь выкручивала наизнанку. Вампир горестно взирал на священника. Он сидит так близко, но казалось, что за тысячу вëрст. Его задумчивое лицо в переливающемся свете огня казалось таким мутным, будто это не Пуччи, а иллюзия. Да и всë здесь казалось сплошной иллюзией, оставляющей Дио один на один с горестными мыслями: «Это и не план вовсе, а чëртово проклятие! Агнец, преподнесëнный в жертву собственной бесщадной гордыне. Мой милый друг, я обрëк тебя на страдания. Я отнял у тебя беззаботную мирную жизнь. Сколько всего ты смог бы добиться, сколько счастья мог видеть, сколько по-настоящему хороших и надëжных людей могло быть рядом с тобой. Весь мир мог быть открытым тебе. Можешь ли вспомнить, сколько раз искренне улыбался после моей гибели? Не встретясь с тобой ранее, ты не чах бы в одиночестве, не заточал себя в многолетний траур. Что же я с тобой сделал? Во что я тебя превратил, Энрико? Прости меня, дорогой друг. Прости. Я главная ошибка в твоей жизни. Как бы мне хотелось сказать тебе об этом вслух, но не желаю ещë больше пасть в твоих глазах…»       С каждой скорбной мыслью Дио мерещилось, как сужаются стены в захудалом домишке. Как оттесняют собой всё больше и больше свободного места. Невыносимая тишина давила на голову и уши. «Нет! Нет! Нет! Я не вынесу этой тишины. Поговорите со мной! Поговорите!» — пронзительно кричал Дио у себя в голове.       Стены стремительно приближались к вампиру, чудовищно напоминая ему о долголетнем заточении в гробу на глубине океана. «Я не хочу снова быть там! Не хочу!» — ревел он. Кровопийца судорожно пытался вдохнуть кислород, но ничего не выходило. Его будто и не было вовсе.       Ужаснейшая чернота ослепила взор. Только слышны приглушëнные всплески воды. Что-то резко билось об гробовые стенки. «Нет, я не там. Я не там. Нет!» — судорожно отрицал он.       В недрах черепной коробки укоризненно зазвучал голос Дарио:       — Какая же ты всë таки тряпка! Сраная шпана, пытающаяся доказать, что она чего-то стоит! Да ничерта подобного, ублюдыш! Ни-чер-та! Без стенда, без величия, без почитателей ты всë такое же чмо! А после того, как ты сдох, куда попал? В рай? Ну или Ад, где я успешно жарюсь? А-н нееееет. В дряхлую халупу. Возвратился, туда, откуда и вылез! — омерзительно заржал отцовский голос.       — Твои слова — жалкие попытки задеть за живое. Но я не собираюсь спорить с тобой. Во мне всë ещë живëт гордость.       Вампир отдышался. Всë постепенно возвращалась на круги своя. Он крепко опëрся об пол, стараясь найти опору. Пелена разошлась и перед его лицом вновь предстал Энрико.       Пуччи мельком поглядывал на Дио. Всë это время вампир не сводил с него пристальных глаз. От такого давления Энрико чувствовал себя не в своей тарелке. Священнику казалось, что кровопийца пытается пробуравить ему огромную дыру в щеке. Но что-то большее смущало в нëм. Нога Брандо дëргалась, будто от напряжения, пальцы дрожали, зрачки то расширились, то сужались. Если присмотреться поближе, взгляд был совсем пустым. Дио прерывисто дышал, да так сильно, словно пытаясь заглотнуть весь воздух в мертвенные лëгкие. «Неужели у него паническая атака? — задумался Пуччи. — В моменты тревог я обычно отсчитываю простые числа, делящиеся только на один и на самих себя. От их счëта приходит спокойствие и ясность ума. Я же ведь говорил ему! Как Дио мог такое забыть? Если задуматься, в этом нет его вины. Паника затуманила разум. Так уж и быть, напомню», — Энрико захотел повернуться к вампиру с советом, но сразу одëрнул себя: «Нет уж! — Священник стиснул зубы. — За такое равнодушие к себе я должен отплачивать Дио таким же равнодушием. Он сам создал себе проблему. Пусть и решает».       Успокоение души и сердца нужно не только Дио, но и самому Энрико. Священник тяжело выдохнул: «Меня ждёт большая миссия. Не стоит тратить на него свои нервы. Если Дио всё ещё не покинула мудрость, то он сможет справиться самостоятельно».       Он перевёл взор на огонь. Его лёгкие трепыхания убаюкивали тревожные думы. Но насколько долго может продлиться покой? Священник тихо отсчитывал про себя простые числа: «2…3…5…7…11…13…17…19…»       Сколько бы Энрико не старался прийти в себя, голову всё равно нещадно оккупировали пчелиным роем мысли: о перезапуске, Рае, Дио, Карсе.       «2… 3…5…7… Перезапуск, Рай», — Пуччи мотнул головой.       «2… 3…5…7… Дио, Карс, — решил по новой отсчитать священник, но у него ничего не вышло. — 2…3… Перезапуск, Рай, Дио, Карс».       — Чëрт! — выругался вслух Энрико.       «Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс, Перезапуск, Рай, Дио, Карс», — словно под действием Made in Heaven буйные мысли разрывали черепную коробку. Голова трещала по швам. Пуччи массировал виски. Ещё и беспокойство за старого друга вплеталось нитями в этом запутанном клубке.       Он вновь посмотрел на него. В этот раз Дио наблюдал за огнём, но, почувствовав на себе интерес священника, тут же обернулся. Напыщенная уверенность засияла в вампире. При виде Энрико он расплылся в улыбке.       — Паскуда! — вслух выругался Энрико, отворачиваясь от вампира.       Брандо хмыкнул. Вальяжно развалившись на кресле, он деловито обратился к розоволосому недотроге:       — Предложение войти в твою задницу всё ещё в силе?       Энрико озлобленно цыкнул: «Как он смеет ëрничать?»       Дьяволо, пытавшийся прийти в себя, взорвался, словно древний вулкан:       — Сраный ублюдок! Да за кого ты меня принимаешь? За драную спидозную блядь?       — Как жаль… Как жаль… Мне так нужно расслабление…       — Да иди ты на…!       Раздались тяжёлые шаги. В дверном проёме показался Карс. Оказавшись в гостиной, он окинул присутствующих таким взглядом, будто сейчас начнётся целое настоящее театральное представление. Не теряя секунды, Карс скидывает с себя Йошикаге. Тело бедняги с треском упало на пол, будто мешок с сухими брёвнами.       — Чëртова мать! — ругнулся от боли щёголь. — Понимаю, я вас достал, но можно обращаться со мной чуть поаккуратнее.       Не обращая внимания на замечания Киры, полубог подходит к розоволосому андрогину, больно хватает за плечо и со всей силой швыряет в сторону Йошикаге. Оба падают плашмя.       — Стра-а-айк, — в смехе протянул Дио. Вампир обратил внимание на священника. Тот сидел в полуприседе, чуть ли не готовившись выпрыгнуть и поскакать далеко-далеко в поле.       Энрико взирал на происходящее широко раскрытыми глазами, приоткрыв рот. Дио ощущал в друге склизкое предвкушение от грядущих событий. Хоть он и корил себя за него, но понимал, что священник не без греха.       Наблюдение за другом наталкивало на размышления, и Дио, в свойственной ему манере, предался им: «В каждой человеческой душе есть закуток. Свет морали, законов, обязанностей пред народом не затрагивает его. В нём же находится бездонный колодец, крепко запертый люком. В этом колодце хранится самое страшное, что есть на Земле. То, что никогда в жизни нельзя открывать. Увы, люди рождены во грехе: кто-то приоткрывает люк, выпуская на волю совсем немного тьмы. Кто-то раскрывает полностью, что всё самое ужасное, тёмное, губящее, разъедающее всё и вся вытекает наружу, как было в легенде об «Ящике Пандоры». Люди жестоки. Даже самый доброй души человек заражён скверной. С нашими глубокими пороками соседствует любопытство. Если уж в Эдеме люди и были чисты, то единственным, чем мог одарить их Господь, так это любопытством. История стара, как мир, ведь именно оно обрекло Адама и Еву на дальнейшие скитания. Любопытство движет прогрессом. Любопытство порой доводит до жестокости. Жестокость требует пищи, и любопытство его подкармливает. Чего только стоят казни, — сладостно протягивает про себя Дио. — Люди собираются толпами, лишь бы поглазеть на то, как кого-то вешают или отрубают голову. Многие видят для себя наставление или тешат своё самолюбие. Аля: «Посмотрите на этого идиота! Как хорошо, что я не на его месте». А сами за душой имеют грехи куда страшней. Тот же самый меценат сиротского приюта вполне себе может с любовью гладить детей по макушке, а ночью насиловать коз да овец. Может даже и этими ласковыми руками. Опять-таки, все мы чудовища… »

***

      Старая Викторианская Англия. Лондон, пускай и отошедший от Великого зловония, всё ещё пах кислой капустой, но, быть может, неприятным запахом разило от двух бедняков: отца и сына. Отец — пухлый неказистый старикашка, покрытый язвами. Недалеко от него стоял белокурый мальчишка. Весь в каком-то дранье, но выглядел гораздо лучше отца. Увы, даже смазливый вид не смоет позорного бедняцкого клейма.        Мальчишка раздосадованно разглядывал свои ладони, покрытые гнойными струпьями — отголосками тяжёлых работ.       На дворе 1873 год. Множество событий произошло за это время, но самое важное — сложный этап на страницах английской истории — биржевой крах, именуемый «Долгой депрессией».       Проблемы родного государства не тревожили пятилетнего Дио. Даже тяжелейший труд на старом заводском станке не волновал его. С ним произошло нечто иное. Настолько будоражащие детский разум, что оно теплилось в нём и поныне.       Мальчишка с отцом пришли не абы куда, а на торговую площадь.       Повсюду рядами усеяны всевозможные палатки: с едой, сладостями, пряностями, различными диковинками.       Моросил дождь, постепенно сгущались тучи. Но плохая погода не помеха для местных торгашей. Каждый старался перекричать друг друга, пытаясь выцепить любопытного покупателя. Да и сами покупатели ничем не отличались от них. Они толкались, устраивали словесные перепалки, порой чуть ли не доходило до драк. Две на вид опрятные дамы сразу превратились в хабалистых тёток, стоило им присмотреть одну красивенькую шляпку с перьями.       Дарио Брандо, глава семейства, деловито рассматривал сию картину.       — А бабы то ничего, — задумчиво пробубнил он, почëсывая засаленную бороду, постоянное пристанище вшей. — Надо бы их снять, хоть одну. Хорош отвлекаться, ублюдыш! — гаркнул на сына старик. — А ну-ка пересчитай, сколько у нас там бабок осталось.       Хоть Дарио и урод, всех уродов объединяет лишь только одно — высочайшее самомнение.       Дио фыркнул и достал из кармана мешочек. Он аккуратно высыпал горсть монет на ладонь.       — Каких-то пару грошей, — обиженно объявляет мальчишка.       — Пойдёт-пойдëт, — задумчиво протягивает Дарио. Давай-ка мне сюда, сынуля, — с наигранным добродушием старикашка растягивается в улыбке, обнажая гнилые зубы.       — Не отдам! — рявкнул на отца Дио. Несмотря на адскую боль в руках, мальчишка со всей силы сжимал монеты в кулаке. — На них мы купим еду для похлёбки и больше ничего!       В его детском голосе звучала мужская твёрдость. В таких условиях дети взрослеют раньше. Он всегда думал, что с самого рождения был взрослым, всего лишь заточëнным в теле младенца.       — Так мама сказала, — твёрдо добавил маленький Брандо.       Дарио отвесил сыну тяжёлую оплеуху. Дио пошатнулся, щека горела, будто ошпаренная. Монеты со звоном полетели на дорогу.       — Денежки-денежки! — радостно пропел Дарио, опускаясь на колени. Он сразу поднял монеты, складируя их в карман. Самодовольство мгновенно сменилось озлобленностью дикого пса.       — Мама-мама! — надрывисто передразнил отец. — А ты знал, что твоя драная мамаша в последнее время мне не даёт? Жалуется, мол, голова, видите ли, болит и слабость постоянная, — противно засюсюкал старик.       Дио озлобленно смотрел на предка. В глубине души хотелось заплакать. Разрыдаться навзрыд от обиды: на равнодушных людей, на отца тирана, на глупую добрячку мать, бредящую о Рае, на жизнь, на судьбу, на всех-всех-всех. Но мальчик знал: нужно быть сильным. Слëзы — удел слабых. Заплачешь — получишь вдвойне. Таков закон семейства Брандо. Об этом он узнал в три года. Мать была слабой, от того и получала в четыре раза больше, а Дио — нет. Дио был сильным.       Не смолкая, Дарио продолжал жаловаться на мать:       — Хоть ты и сопля, но пойми! Вот представь, когда снизу всё колется, чешется, а с тобой бок о бок проживает щëлка, породившая на свет ублюдка, которая ничерта не хочет утолить этот недуг! — Брандо старший взорвался, прыснув слюной. — Бог создал мужчине обслугу в виде женщины. Так пусть и выполняет любую прихоть по щелчку еë господина! И ноги раздвигает тоже! Не приведи Господь к бабскому бунту, а иначе не будет услады! — перекрестился Дарио. Старик откашлялся. После напыщенных речей о месте женщин в этом мире, отец рывком подтащил сына к себе. Он крепко схватил Дио за грудки. Из отцовской пасти пахнуло зловонным дыханием.       — А теперь слушай сюда, щенок, — грозно процедил старик. — Прямо сейчас ты идëшь и воруешь картошку во-о-он у того мужика, — он показал пальцем в сторону самой далёкой лавки, где сидел здоровый бородатый мужчина. — Или, — усмехнулся отец. — Личико у тебя миловидное. Умаслишь его так да сяк. Подлижешься к нему, вымолишь хотя бы кожуру, если тот скупердяй от мозга костей. Авось и повезёт, он и по юнцам окажется, — хрипло засмеялся старик, довольный своей идеей.       Дио сглотнул слюну, злобно буравя отца взглядом. Мальчишка сжимал руки в кулак. В маленьком сердце забился огонёк отмщения.       — Хочешь мне вдарить, да? Силёнок не хватит. Ударь лучше уж свою мамашку. Это её вина. Мы тут чуть ли не с голоду сдыхаем. А хотя, чего ты хотел? Думал, что родишься с золотой ложкой во рту, и все желания будут как на блюдечке подаваться? А-н нееет! Ничерта подобного! Боженька решил, чтобы твой нелюбимый папашенька не во время высунул. И уж извините, что родился ты не у богатеев. Так что мой тебе совет, сыночек. В этой жизни ты либо крадëшь, либо лижешь задницы. Только люди голубых кровей способны на большее. А эту черту ты уж точно навряд ли переступишь.       Отец отпустил сына и подтолкнул его вперёд.       — Валяй уже и скажи спасибо хотя бы за право выбора. А то кто знает, вдруг я захочу подложить тебя под того же торгаша. Так что живо беги, свистя пятками! — подгонял Дарио.       — Не забывай, чья кровь у тебя в венах! — вдогонку крикнул старик.       С внутренним напряжением Дио подошёл к лавке. Вблизи торгаш казался ещё больше. Он походил на здорового вепря. При виде него у мальчишки невольно дрожали коленки.       Нужно было действовать быстро, но осторожно. Он незаметно оглянулся по сторонам. Никто не обращал на него внимания. Воспользовавшись моментом, мальчишка схватил картофелину. Но мужик обернулся и увидел происходящее. Он мгновенно вцепился воришке в руку, крепко сдавливая еë. Мальчик пытался вырваться, но не тут то было. Торгаш орал на него благим матом:       — Как ты смеешь воровать мою картошку, паскудный мальчишка? Хочешь, чтобы я поотрывал тебе руки?       Вдалеке скорбно зазвучали колокола, предвещая страшные события. На небе сгущались тучи, орошая дорожную поверхность холодным дождём. Хищной стайкой слетелись вороны.       Над площадью воцарилась гробовая тишина.       Послышался конский топот. Люди завороженно смотрели в сторону надвигающегося звука. Забыв про воришку, торгаш отпустил его руку. Дио быстро положил картошку в карман.       На площади столпились кони и люди, облачённые в пёстрые одеяния.       На старой деревянной сцене стоял глашатай, громко скандирующий толпе:       — Дорогие господа! Вам выпала честь лицезреть нечто удивительное!       Будто мотылёк, летящий к свету, народ от мала до велика подходил к сцене. Дио судорожно выискивал Дарио. Заметив знакомую плешивую макушку, он подошёл к отцу, тронув того за плечо. Старик обернулся.       — Вышло? — спросил он. Сын кивнул.       На помост вывели человека в кандалах.       — Радуйся, что успел к приезду этих, — обратился Дарио к сыну и мотнул головой в сторону людей в латах. — А то бы оказался на плахе вместе с осуждённым.       — Пред вами Джек Поттер, проживающий на Огр-Стрит, — объявил глашатай. Народ зашептал, только Дио и Дарио никак не реагировали на заявление. Отец, бывало, когда выпьет, рассказывал об этом злачном месте, вместо страшилок.       Огр-Стрит — закуток ада. Трущобы, где порождается чернь похуже семейства Брандо. Остаётся лишь только догадываться, чего мог начудить Джек Поттер.       — Осуждённый за изнасилование девятерых младенцев и одной женщины, — оглашал пороки осужденного вестник. По толпе пронёсся ропот. Он придержал паузу, ожидая тишины. Когда всё утихло, глашатай продолжил:       — А также, осуждённый за осквернение библейских догматов. Мистер Поттер пытался совратить мужчину.       Раздался оглушительный шум: кто-то осуждающе свистел, кто-то бормотал проклятия, а кто-то торопил палача.       — Взываю народ к тишине! — затребовал объявляющий. Народ замолчал. — За свои скверные деяния осуждённый приговорён к смертной казни через отсечение головы!       На помост взошёл палач, облачённый в капюшон кровавого цвета.        Вестник обратился к обвиняемому:       — Пока ваш палач готовится, вам предоставляется шанс сказать последнее слово.       Полуслеповатыми глазами Джек Поттер вглядывается в толпу. Медленно поднятая рука показала в сторону Дио. Джек хотел что-то сказать, но из него вырвался только протяжный стон. Маленький Дио оцепенел от ужаса. Осуждённого подхватили под руки и потащили к плахе.       Палач закончил приготовления и не спеша подошёл к Поттеру. Он поднимает топор и одним ударом прерывает жизнь осуждённого. Голова падает с плеч под дружный охот толпы.       У Дио звенело в ушах. Он не отрывал взгляда с происходящего. Мальчишке казалось, что голова всё ещё была жива и даже подмигивала ему.

***

      «Каплет дождь, — улыбнулся Дио, вслушиваясь в тарабанящие звуки. — Честно, я и сам не могу предположить, чего хотел от меня мистер Поттер. Может, он хотел сказать: «Я тебя вижу», будто вглядываясь в моё будущее. Даже сам папаша, Гиена ему Огненная, говорил, что я мог оказаться на месте Джека. А может быть, обычная нелепая случайность. Стоял бы на моëм месте другой мальчишка, Джек Поттер указал на него пальцем. Либо просто обычное помешательство головой. Либо же сработала сила притяжения, то бишь Гравитация. Ведь, как говорится: «Птицы одного оперения держатся вместе». Но наиболее точно мою ситуацию может описать одно русское выражение, услышанное мною когда-то. Если уж не подводит память, говорилось оно так: «Рыбак рыбака видит издалека»... Существует одна легенда. Жил да был такой французский химик Антуан Лавуазье. Павший эдак в 1794 году жертвой политических интриг. Исход его донельзя прост и логичен. Беднягу приговорили к казни через гильотинирование. Учёный даже перед лицом смерти верен науке. Таким до победного оставался и месье Лавуазье. Он решил поставить свой посмертный эксперимент, проверив, будет ли жив ещё какое-то время после отрубания головы. Каков итог? По разным данным и словам, глаза на отсечённой голове Антуана Лавуазье моргали от пятнадцати до тридцати секунд, что очень шокировало многих», — задумчиво охнул Дио.       Карс натужено выдохнул, глядя на происходящую картину.       Розоволосый и Йошикаге вцепились в нелепой схватке.        — Отвали от меня, паскуда! — истошно выл щёголь, стараясь скинуть с себя неформала. Дьяволо, хоть и худющий, будто трость, всё равно придавливал противного японца. Кира бил его по спине, вытягивал шею, лишь бы противник не касался его своим лицом.       — Думаешь, мне не хватит сил врезать тебе? Драться я пока не разучился!— он лупсачил Киру в ответ. Хлестал по щекам, совал пальцы в ноздри.       — Не трожь меня, драная потаскуха! Я не хочу заражаться от тебя СПИДом! — кричал Йошикаге.       — Ах, драная потаскуха... — прошипел Дьяволо. — Драная потаскуха...       — Заражайся, сука, заражайся! — неформал схватил Киру за челюсть, стараясь раскрыть еë. Он выхаркнул. С губ нитью стекала плотная слизистая субстанция. Щёголь мигом ударил врага, нечаянно отеревшись рукавом об слизь. По телу пробежались мурашки.       — Я зарожусь СПИДом! Мне срочно нужна профилактика! — истерил он.       Дио ни на что не обращал внимания. Он пребывал в мире грёз, лишь ностальгично приговаривая: «Ох были времена...»       Только Пуччи таращился на Карса, желая что-то сказать. Но из уст выходило сбивчивое: «Ба... Ба... Бе-бе...»       Полубог медленно провёл ладонью по лицу от разочарования:        — Хотел как лучше, а получил компанию умственно отсталых...