В объективе

На самом деле Фута всегда считал Румери гомофобом. Уж слишком часто он шутил про геев, обидно шутил, и пусть слова не относились напрямую к Футе, он запоминал оскорбления. И также запоминал, что Румери нельзя знать про его ориентацию. Он держался долго, что уж там — он до последнего ничего не говорил про своего парня. Румери узнал всё от Микото, с которым его познакомили ещё год назад с отговоркой «просто друг»; этот идиот по пьяни на вопрос «чем занят?» ответил «Футу ебу». И на втором курсе никто бы из них двоих не подумал, что на третьем будут собираться на групповухи. Ни Фута, которому с одним-то парнем неловко, ни Румери, что до этого не питал особых чувств к другу, а к его парню тем более. И Микото, наверное, тоже, а ведь из-за его тупости и начались эти странные отношения, которые, вроде, и не полиаморные, а вроде и всем троим хорошо, все получают удовольствие. Только Фута по-прежнему стыдился и себя, и этих придурков. Это же неправильно, грязно и мерзко. За столько времени он всё ещё считал Микото единственным парнем, доверял ему, хоть рядом и был его лучший друг, с которым они знакомы куда дольше. Фута просто хотел казаться невинным, — казаться, потому что он уже не раз участвовал в групповухе, — пока сам разрешал Румери трахать себя на глазах у того-самого-единственного-парня. Фута смотрел в объектив, запрокинув голову на подушку, и из всех сил скрывал смущение за экраном телефона, где высвечивались какие-то скучные новости. Он ненавидел эту привычку Микото, — тот каждую оргию снимал на фотоаппарат. На профессиональный, мать его, фотоаппарат. Фута знал про увлечение съёмкой, но не догадывался, что вскоре станет звездой домашнего порно. — Фута, отложи телефон. — Микото настраивал объектив, подбирая хороший кадр; затем недовольно выглянул из-за камеры, когда Фута не послушался. — Ну же, милый. Мне нужно твоё лицо. Ещё и чуть ли не мурлыкал, не скрывая блеска в глазах. — Отстань от него, Микото. Чёрт, порой Румери выдавал дельные мысли. Странно, конечно, почему именно во время секса. Он взял Футу за руку, вошёл глубже, чуть ли не упираясь головой в плечо Микото. Неудобное положение, конечно, они выбрали для съёмок... Но Фута и не жаловался, ибо мог снизу видеть, как жарко его «друзья» обменивались поцелуями время от времени, делая вид, будто хорошо ладят. Кому как не ему знать, что по ночам те жёстко трахались рядом с ним. — Мне важны эти фото, знаешь ли. — Ты же на них просто дрочишь потом, не? Микото оторвался от его губ, явно удивлённый таким заявлением. — Нет... Это на память. У него таких фото «на память» уже порядком двадцати гигов должно было накопиться, учитывая, сколько он их делает за одну ночь. Фута отложил телефон, не в силах разбираться, что и кому тут не нравилось. Лягут спать, — попинает обоих, типа во сне. — Если на память, почему тоже не поснимаешься? — И кто же будет делать фото? У вас обоих нет вкуса. — А у тебя его дофига. Фута отвлёк их от перепалки, притянув Румери к себе. Сплошная головная боль. Но, пожалуй, он готов потерпеть их ссоры ради приятного вечера, — и, может быть, ночи, если они перестанут дурачиться. Фута нарочно возбуждал в Микото ревность; хоть ему и нравилось видеть, как его любимого растлевали, он всё равно обычный человек, склонный отстаивать свою «территорию». Так и сейчас он мрачно ждал, когда двое насосутся у него на коленях, и медленно прокручивал объектив туда-сюда, намекая, что у него терпение не резиновое. — Теперь точно ничего не видно. — Микото снял аппарат с шеи, разочарованно глядя на парней. Это разочарование не из-за неудачной съёмки, — а из-за невозможности поставить Футу на место. Показать, что Микото ценит секс с ним гораздо больше, чем это делает Румери. Что он ревнует, когда Футу при нём трахают. И тем не менее — Микото упивался своей же ревностью, не стыдился признать, что он — без малого — куколд. — Давай просто потрахаемся без этого? — Фута, несмотря на лень и дрожь в руках, поднялся с подушки, как бы говоря Румери «всё». — Знаешь, тебе бы тоже попасть в объектив. —...Мне? — Он замешкался. Ну, конечно, ни на одной из фотографий не было Микото; всё-таки он здесь «оператор», очень злой оператор, который не доверит никому камеру. Если и доверит, то примотает к чужим рукам скотчем. — Сам понимаешь, вы же не умеете снимать. — Чё там уметь-то? Как-нибудь разберёмся. — Румери прикусил его мочку, вряд ли заигрывая, но подначивая присоединиться. «Отложи уже камеру, займись чем-нибудь полезным». — Я поснимаю. — Да чёрт с тобой. Только не сломай её, сучёныш. Микото передал ему аппарат, поругался на то, что Румери держал его неправильно, и что в конце сессии засунет ему объектив в очко, если он не будет обращаться нежно с камерой. Для Футы отдых длился недолго; Микото расстегнул ширинку, наваливаясь на него сверху. Давно не был в позиции ведущего, последний месяц трахал только Румери, сам никогда не ложился, как бы его не упрашивали. Фута смог подобрать ключ к его сердцу, — и анальной девственности, — просто родившись низким парнем. Всегда было интересно, как Румери воспринимал их отношения. Он вклинился в дуэт, когда те уже давно встречались и спали, и первое время считал себя третьим лишним. Потом вошёл во вкус и говорил, мол, классно, на выбор целых два партнёра, ебись не хочу. Для Футы он всё ещё скорее друг, чем парень, хоть это и не совсем нормально, когда у друга на тебя привстаёт. И на твоего парня в том числе. Хотя, справедливости ради, они «дружили» и вне постели. Фута не привык, что на месте «оператора» не Микото. Потому не смотрел в объектив, но в глаза напротив, — ловил на себе осуждение, словно он конченный шлюхан, и теперь должен был ответить за измену. — О, а камера-то реально крутая. — Румери уже направил объектив на «сцену», радостно смотря в глазок и делая первые кадры. Оба взглянули на него, не скрывая раздражения. — Что? Правда ведь. — Ещё бы она не была крутой, это ведь моя камера. — Ничем бы хорошим спор не кончился, если бы Фута вовремя не усмирил Микото, погладив по щеке и заправив прядь светлых волос за ухо. — Если ты её сломаешь, по кругу тебя пустим, понял? — Ой, нашёл чем пугать. — Верно. Тебе же понравится. — Заткнитесь, ну. Успеете ещё пособачиться. Микото перевернул его, уткнул головой в подушку; хотел ли, чтоб Фута замолчал, или сделал это в порыве страсти, — да хрен его знает. Главное, что он наконец перешёл к делу. Смазал член и одним пальцем раздвинул стенки, вошёл, заставив Футу выдохнуть в наволочку. — Горячий. — Краем глаза видел, как Микото облизнулся, ощущая свою власть. На самом деле, смешно: кого них могли пустить по кругу, так это Футу, и они уже его по очереди оттрахали. Какой он всё-таки извращенец, раз думает об этом. — Постарайся для меня, солнце. — Иди к чёрту... Он лишь сильнее вжимался в подушку, шипел что-то невнятное, чувствуя, как Микото медленно двигался и просовывал смазанные пальцы внутрь. Открыто «издевался» над Футой, — на деле же показывал Румери, насколько сильно любил своего рыжего. Настолько сильно, что не гнушался трахаться с ним при друге. — Фута, не прячься. И Румери туда же. Пусть фотографирует так, — Фута не хотел и не мог поднять голову, ибо ему слишком, блять, хорошо, чтоб напрягаться. — Этот придурок меня бесит. — Придурок? Подбирай выражения. — Схватил за бёдра, грубо толкаясь внутрь, зная, что Фута от него без ума, что он согласен на совершенно всё, если Микото будет гладить его по спине и говорить, какой он молодец. — Внимательнее, Румери. Микото наклонился и резко оторвал Футу от подушки, схватив за шею, вынудил смотреть в объектив. Не разрешил спрятать красное от стыда лицо, когда Фута попытался отвернуться. — Ну же, смотри в камеру. Чёрт, да он и правда садист. Или извращенец, — одно другому не мешает. Микото гладил его подбородок, целовал куда-то за ухо, перешёл на затылок, где уже были засосы Румери, — но это не «отговорило» укусить в те же места. Фута хотел заплакать, однако знал, как его слёзы влияли на обоих; даже если ему было приятно, они сразу прекращали, думая, что Фута рыдает от боли. Представлял, насколько жалко сейчас выглядел: измученный, красный и вспотевший от жары; но Румери только рад его фотографировать. — Да, прекрасно. Ты чудесен, Фута. — Ещё бы. — Как же порой хотелось ударить его за противную ухмылку, но Фута — почему-то — рад, что его хвалят. Будто он какая-то породистая шавка, отменно воспитанная и выдресированная; таял каждый раз, когда ему говорили, что он хороший мальчик. — Молодец. Микото дал ему глоток воздуха и отпустил, продолжил осторожнее, но иногда хватал любимого за мокрые волосы; Фута не слышал щёлканье кнопки, однако был уверен, что Румери снимал. Ему тоже нравилось наблюдать за тем, как Футу трахает другой парень, за тем, как он прячет смущённое лицо; всем троим стоит признать, что их такое возбуждает. Да и Фута не скрывал, что ему нравилось слушать стоны обоих, когда Микото злостно втрахивал Румери в постель; Фута лишь лежал рядом, словно это обычное дело, и листал ленту Твиттера, иногда прерываясь на «подержаться за ручки». Хотя не всегда такая «идиллия» заканчивалась на двоих — сразу после они предпочитали лечь на грудь Футы и спокойно ему подрочить, целуя в шею и губы и вместе читая идиотские новости. — Будем заканчивать? — Микото слегка шлёпнул его и сжал мягкую кожу, — и этого хватило, чтоб Фута застонал. — Или Румери хотел бы занять твоё место? — С чего бы?! — Показалось, что-то давно я тебя не ебал. — Вчера... — Ну, давно. — Обломись. — Он встал с дивана, чтоб сделать фото с другой стороны. Микото его ответ не понравился. Совсем. Он схватил Румери за ногу, отчего тот потерял равновесие, и камера грохнулась на пол; линза смачно треснула и вызвала у Футы мурашки. — Ой-ой. Не повезло тебе. — Это...! Это же твоя камера, еблан! — И ты не смог её уберечь. Что делать будем? — Ты это назло? — Румери осматривал разбитый объектив, переживая за камеру даже больше, чем владелец. — Новая дорого обойдётся... — Забей на неё. Самое время отрабатывать. Футе разрешили отдохнуть и лечь обратно на спину. Ожидал, пока закончится перепалка; ни одна ночь не проходила без ссоры между этими двумя. Иногда казалось, что они терпели друг друга только ради Футы. Румери оставил фотоаппарат на столе, уже предчувствуя худшее. Микото толкнул его на кровать, поставил на колени над Футой, так, чтоб было прекрасно видно лицо и загоревший торс; но он обращал внимание не столько на подтянутое тело, сколько на родинку под левым глазом. — А ему обязательно смотреть? — Отвёл взгляд, словно его действительно это смущало. — Почему нет? Ему такое нравится. Фута уловил намёк, но закатил глаза, будто устал слышать это каждую ночь. Да, пожалуй, вправду нравится. В этом было что-то большее, чем просто жажда удовлетворить похоть. — Как скажешь... Микото погладил его по лопаткам, уткнулся в крепкую шею. Он не раз говорил, что у Румери хорошее тело, не будь он идиотом, он бы ещё пересмотрел мнение на его счёт, а пока тот сидел во «френдзоне» и сам не торопился говорить о чувствах. Вообще неважно, любят они друг друга, ненавидят, — они всё равно трахаются и делят между собой одного парня. Все трое в плюсе, нет? Фута, который доволен, что ебут не только его, Румери, которому «прикольно» прыгать от партнёра к партнёру, и Микото, что просто рад стараться для своего рыжего любителя нестандартно подрочить. — Фута, хочешь поснимать? — Тот указал на телефон у изголовья. — Пароль знаешь. — А почему я не знаю? — Румери хмурил брови, но недовольство сошло на нет, когда Микото прижался к нему всем телом. — Поэтому и не знаешь. — На телефон не так хорошо выйдет. — Фута легко ввёл пароль, что состоял из его даты рождения — 0419, и открыл камеру. В отличие от остальных, себя он фотографом не чувствовал; неловко держал экран, надеясь, что тот не упадёт на него в процессе. Конечно, он умел снимать, но, блять, ему ещё не доводилось снимать порно. — Если хочешь, можешь и видео снять. — Получится дешёвое хоум-порно, — заключил он, делая первые фото на пробу, что — неудивительно — вышли расплывчатыми. — Никто его не увидит, всё равно. Микото достал смазку, наконец подготовил Румери, не забыв напомнить ему, в чьей квартире тот живёт, — укусил в шею. — Фута... Просто будет смотреть? — Румери выдохнул, стиснул зубы, зная, что его сейчас будут «пытать» на камеру. Безусловно, если бы не хотел, не соглашался, да и его никогда не смущало, что Фута почти каждый вечер за ними наблюдает. А тут, глядите-ка, святоша. Микото остановился, переглянулся с недоумевающим Футой, что прятался за экраном телефона. — Он отдыхает. — А мне отдых не положен? — Уже устал? Теряешь хватку. Ножки кровати заскрипели, и Фута, — готов поклясться, — заскрипел бы вместе с ними от неожиданности. С такого ракурса парней он ещё не видел, потому смущённо прикрывался камерой; пусть его и от всей сцены разделял экран, дикую злость обоих он ощутил полностью. Чёрт, да, он бы действительно подрочил на это, если бы руки были свободны. Но ему надо было ровно держать камеру и страдать от стояка; Фута хотел присоединиться, у него и поза удобная: лежал с раздвинутыми ногами, совершенно открытый и «беззащитный». Терпел на себе похотливый взгляд Румери, что был бы не против взять его прям так. Фута засмотрелся и чуть не выронил телефон, вовремя пришёл в чувства. Не хватало ещё и нос случайно разбить. — Осторожнее, или ему придётся и эту камеру отрабатывать. — Почему мне? — Он взял Микото за запястье, опустил руку себе на пах, чтоб хоть как-то унять ноющее из-за Футы чувство. — Если б мог, посадил бы тебя на цепь во дворе. — Мечтай. Микото впивался ногтями в его поясницу, и тот, — на удивление, — не ныл от боли. Румери привык, что все «наказания» полагались ему, ибо Фута самый младший среди троих, с ним нельзя жёстко обращаться. И тем не менее это не мешало Микото ставить его раком в коридоре после рабочего дня, потому что чей дом — тот и главный, и трахать перед зеркалом, пока Румери зависал в игровом центре. И после каждого такого вечера гладил Футу по голове, как своё самое ценное сокровище, и отводил в душ. — Не хочет ли моё солнце присоединиться? Прижимаясь к плечу Румери, Микото вслепую нашёл внизу Футу и залез под лёгкую пижаму, огладил живот и стояк. Присоединиться? Каким образом? Он был занят съёмкой и глотал слюну, наблюдая за представлением, устроенным лично для него, и проклинал Микото, что тот не помог ему кончить минутами ранее. Он поднялся к уху Румери, с трудом дыша и сбавляя темп, прошептал что-то невнятное, словно сговариваясь. На миг они прервались, чтоб Румери спустился ниже; он задрал на Футе кофту, оставил пару засосов под пристальным наблюдением, дошёл до паха. И Микото внимательно приглядывал за обоими, особенно за Футой, что всё ещё строил из себя невинность, скрывался за телефоном. На деле думал: «Блять, да выебите меня уже как-нибудь». — Не обязательно... — Тихо. Он отрабатывает. — Я тебе щас с локтя тресну, — прошипел он прежде, чем Микото потянул его за кудрявые волосы, опуская ещё ниже. — Займи рот чем-нибудь полезным. Наш «оператор» ждёт. Фута не отнекивался: ему хотелось посмотреть на это со стороны. И заснять тоже. Румери делал это не часто, с Футой вообще ни разу; из принципа, или потому что его рот всегда болит из-за Микото, — чёрт знает. Он начал с неловких поцелуев, не слушая причитаний над ухом. Пока Микото ругался на его никчёмность, Фута скулил в рукав, довольствуясь тем, что есть. Да и просто наслаждался, зная, что Румери наконец согласился ему отсосать. Неуверенно, стыдливо, не без помощи Микото, что в один миг надавил ему на затылок и заставил заглотить глубже. — Плохо я тебя учу. — Вдруг перешёл с резкости на нежные поглаживания по спине. Порыв «любви», — или гордости за дрессировку Румери, — быстро кончился, и Микото устроился меж его ног. — Это слишком. — Не то, чтоб Фута хотел его отговаривать. Всё-таки рисковал в следующий раз попасть на место Румери, если будет много язвить. И тем не менее... Закончить покусанным он тоже не хотел. — Вовсе нет. — Микото вновь вошёл, жёстче прежнего; ехидно улыбнулся, услышав стоны и придыхание обоих. Фута не мог ровно держать камеру, как бы не старался; из-за Микото кровать ходила волнами, трахался он даже грубее обычного. Господи, никогда бы не подумал, что будет частью такой групповухи: один парень ему сосал, пока принимал сзади от другого, и, чёрт, Футу это приводило в восторг. То, что у него вообще были такие свободные отношения с двумя людьми, где никто не стеснялся своих желаний, частый и непредсказуемый секс. Для него, как девственника, что держался целых двадцать лет, это настоящее благословение. Фута иногда отрывался от съёмки, чтоб погладить мягкую макушку, и Микото сразу ругался. «Снимай двумя руками». И ему приходилось слушаться по понятной причине; впрочем, хоть ему и казалось, что положение Румери какое-то слишком ужасное, втайне желал оказаться на его месте. В смысле... Почему бы и нет? Румери почти не прерывался, только иногда вытаскивал член и целовал основание, размазывал слюну — и посматривал на Футу, будто искал его одобрения. На деле точно так же похотливо улыбался, как и Микото, — он никогда не мог стерпеть на себе подобный взгляд, сразу думал, что его сейчас грубо трахнут. — Ублюдок, — выдохнул Румери, когда Микото резко толкнулся. — Ты мне мешаешь. — Учись работать на двоих. — Учись читать атмосферу. — Ого, какие слова ты знаешь, — он усмехнулся, загребая растрёпанные волосы. — Радуйся, что тебя не поимели в два ствола. — Промой рот с мылом. В их ссоры лучше никогда не влезать, сами разберутся в конце концов. Фута оставался крайним в спорах, как самый младший, которого надо беречь, и если ругать, то мягко и ненавязчиво. Но и плюс в этом был: о нём заботились в первую очередь. Это смешно, учитывая, что Румери его старше всего на несколько месяцев, по сути они ровесники, а внимание и нежность доставались только Футе под предлогом того, что он их маленький заебавшийся (во всех смыслах) цветочек. Микото не ответил на его желчь, — потому что перестал обращать внимание на его тупые подколы, — только замедлился. Немного. Самое нелюбимое в сексе — ограничения. Нет, конечно, важно установить границы и прочую хрень, особенно когда вы трахаетесь втроём; у них есть основные правила, по типу не причинять боль и немедленно прекратить, если об этом умоляет партнёр. Но, чёрт, серьёзно? Фута не может нормально потрахаться из-за какого-то глупого видео? То, что он младший, не значит, что он хочет секса меньше остальных. Тем более такая удачная возможность подвернулась. Румери перед ним буквально опустился на колени и ублажал пальцами, а Фута мог лишь смотреть, потому что ему не разрешали трогать и как-либо вмешиваться. А ему ужасно хотелось схватить его за волосы и насадить ртом. Эти два пидора его окончательно развратили. Он прикусил губу, наблюдая за происходящим на экране, иногда срывался на стоны и отпускал лестные комментарии в сторону Румери, — хвалил за работу. Но затем присмотрелся и заметил, что. Что он всё это время не записывал. Блять. Блять, вправду, — ни одного видео. Фута сглотнул со страху, что ему просто настанет пиздец, если он признается в своей тупости Микото; он всегда благосклонен к любимому, но сейчас мог легко прийти в ярость, потому что уже распалился и настроился на съёмку. И надеялся, что Фута снимал. А он даже не удосужился нажать на кнопку. Ему всё равно не избежать «наказания», ибо Микото узнает. Он первым же делом проверит, что там отснял Фута, и ничего не найдёт, ибо Каджияма настолько криворукий идиот, что не смог нажать на огромную красную кнопку и записать чёртово видео. Никогда бы не подумал, что будет так убиваться из-за домашнего порно. Однако теперь он рисковал стать звездой следующего ролика и занять место Румери. Не то, чтоб он боялся... Но он морально и физически не готов. Фута ради приличия решил «пусть будет хоть что-то» и теперь включил съёмку. Вот бы провалиться, блять, под землю. Он с трудом удерживал камеру пальцами, втягивая воздух, старался молчать. Не хотел, чтоб его стоны попали на запись, не хотел отвлекать обоих от секса. Но когда он выдохнул что-то невнятное, Микото осуждающе взглянул на него и приложил палец к губам. «Молчи». Уверен, будь это секс только между ними двумя, — Микото не стал бы его затыкать. Потому что обожал рычание Футы во время оргазма. Зато он позволил освободить руку и вцепиться в простынь. Фута чуть ли не разодрал ткань, — словно его самого сейчас дико драли, — и мучился от горячего дыхания и языка. Его возбуждал не только минет, — но и то, как Микото облизывался, смотря на довольное лицо Футы. Возможно, мысленно представлял, что сегодня ночью с ним сделает. С лицом, не с Футой. Облегчил ему работу — впечатал Румери в пах, так, чтоб ствол вошёл до глотки; и Фута, томно прорычав сквозь зубы, кончил — и умудрился порвать простыню. Всё тело разом расслабилось; он отдышался, словно несколько минут таскал тяжести, на деле просто лежал и получал удовольствие. — Не-не, куда? Глотай. Фута сквозь сонливость видел, как двое снова ссорились: Микото, что пытался удержать другого на месте, и Румери, с отвращением прикрывающий рот рукой. Всё-таки он послушался и проглотил сперму до последней капли, вытер слюну с уголков губ и наконец повернулся к Микото, что не мог сдержаться от насмешки. Похоже, и он «справился» со своей целью. — Когда-нибудь я тебя придушу. Вопреки словам поцеловал Микото — жадно, с языком, на радость уставшему Футе. — Иди уже мыться. Когда он ушёл, громко ругаясь на горький вкус спермы, Фута поднялся на дрожащих руках и стёр пот со лба. Расплылся от облегчения, но вспомнил, что проебался со съёмкой; а Микото уже взял телефон и проверял, что он там всё-таки наснимал. Конечно, ничего. Хотя несколько минут с концом сохранилось, должно быть достаточно, нет? — Ты не снимал? — Он разочарованно вздохнул и отложил телефон, а Фута уже успел сто раз представить, как теперь его отымеют на этой несчастной кровати и заснимут всё на видео. — Давай тогда не будем расстраивать Румери. — А ты разве не расстроен? Ты же потом это всё пересматриваешь, нет? — Ну, грустно, конечно. — Микото наклонился к нему и поцеловал в шею, вылизал засос. — Можешь отдохнуть полчаса. Я ещё отыграюсь. — Полчаса? Стареешь... — Нет. — Вдруг поднял взгляд на дверь в душевую, где Румери всё ещё приводил себя в порядок. — Как думаешь... Сможешь осилить сразу двоих?