BIG — Kendra Jae
У Чимина типичная жизнь ребёнка богатеньких родителей: дом на голливудских холмах, огромный бассейн, шикарная комната с потрясающим видом на Лос-Анджелес и кроватью кинг сайз, свита омег, люксовые шмотки, сумки, туфли, идеальная фигура, кукольное лицо, пышная попа и розовая, в цвет его волос, тачка. BMW 2M. Родители подарили её Чимину на совершеннолетие, так что она совсем новенькая — ей чуть больше полугода. Так вот, его жизнь и впрямь можно считать идеальной. Чимин не знает бед, не знает истинного смысла слова «работа», хоть и учится в универе — в одном из самых престижных в Соединенных Штатах. Как мы можем понять, у Чимина вообще всё самое лучшее. Даже характер. На удивление. Возможно, он лишь слегка надменен. Ведь так принято называть людей, любящих себя, уважающих свои и чужие личные границы? Или тех, кто чётко делит мир на то, что им подходит и что им не подходит. Людей Чимин тоже привык делить. Оттого некоторые считают его той ещё стервой, но на чужие границы Чимин никогда не наступал. Не имеет привычки. Если его спросят напрямую, он всегда ответит честно, как и что он думает на тот или иной счёт. Всего лишь голые факты, которые тех, кто зависим от чужого мнения, могут ранить. — Тебе нравится? — Прости, но нет. Не моё. Отчего-то многие воспринимают подобные ответы болезненно, словно его мнение — закон. Это не так. Потому Чимина не трогает, когда его вкусы или взгляды с кем-то не совпадают. Пускай. Ему не нужно подкреплять своё мнение чужим, но именно оттого многие считают его сукой. Или, возможно, он многим нравится и на него хотят равняться, оттого неискренне всячески желают добиться его расположения. Ещё есть люди, привыкшие чувствовать свою значимость за счёт того, что к их непрошеным советам прислушиваются. И их глубоко обижает, когда Чимин этого не делает. Но они должны прежде всего разобраться в себе, а не винить его. Так? Конечно, Чимину часто прилетают ножи в спину и за богатых родителей, и за брендовые шмотки, и за люксовые туфли, и за дорогие украшения. Ведь как это может быть: ему досталось это всё просто так? Вообще, нет. Чимин зарубил на носу: у всего есть своя цена. И цена его шикарной жизни — вечная тоска по родителям, которые дали ему всё для того, чтобы он вырос здоровым, спокойным, вежливым, умным и счастливым — всё, кроме своего внимания. С детства Чимина воспитывали нянечки, а позже — гувернантки. А ещё на него возлагают большие надежды по всем фронтам: учёба, карьера, замужество. И если первый пункт он выполняет с отличием, плавно подкрадываясь к успешному выполнению второго, то с третьим у него некие проблемы. С этого, пожалуй, можно и начать. На хрупкие плечи Чимина, как на одного из прекрасных представителей омег, возложены большие ожидания в выборе будущего супруга для создания не менее достойной семьи, в которой он рос. До определённого дня его успех заключался в том, чтобы не влюбляться во всяких тупых альф из школы. Не поддаваться гормональному всплеску и не путать желание потрахаться с влюблённостью. С этим Чимин потрясающе справлялся до одного конкретного дня, который перевернул всю его идеальную жизнь с ног на голову.No Police — Doja Cat
Стоял жаркий май. Уставший Чимин возвращался с Родео-Драйв домой в Голливуд с полным багажником новеньких покупок: духи, косметика, платья, туфли, сумки. Утром он как раз освежил свой нежно-розовый, как сахарная вата, цвет волос и сделал новенький маникюр. Он был весь день на ногах, потому мечтал добраться домой поскорее, где его ждал ровно никто, ведь родители уехали на два месяца в командировку по Европе: Рим — Лондон — Париж — Амстердам. Ничего особенного — так, типичная деловая поездка, в которую, спасибо Вселенной, Чимин не вписался из-за сессии. Вырвавшись из долгой пробки, уставший Чимин за громкой музыкой не заметил, как немного превысил скорость на своей розовой БМВ. Ну и конечно же, как по закону жанра, за ним увилась полицейская машина. Она включила световые спецсигналы и через громкоговоритель попросила остановиться на обочине. Закатив глаза, Чимин с тяжёлым вздохом выполнил указание и приготовил документы и себя: проверил макияж, разгладил невидимые складки на пудровом шёлке мини-платья и подкрасил мерцающим блеском губы, пока коп шёл к его машине. В тот вечер небо горело лилово-розовым отливом, а в воздухе стоял запах раскаленного асфальта и свежескошенной травы. Уже зажёгся миллионами огней город ангелов, расстилавшийся внизу холма, на котором Чимина, нарушителя законов, остановили. В окно постучали. Он его опустил. И мир застыл. Как в кино, цвета вокруг вспыхнули и угасли, когда Чимин увидел его — полицейского, вполне дружелюбно ему улыбающегося. На нём была чёрная униформа с короткими рукавами, плотно облегающими поджарые татуированные бицепсы. Ещё у него была сильная грудь, мощь которой пуговицы чёрной рубашки удерживали на последнем издыхании; узкая талия, широкие плечи, огромные тёмные, как мерцающая звёздами ночь, глаза и широкая белоснежная улыбка, которая коснулась его губ сразу же, как только он увидел застывшего Чимина. Он был в полицейской кепке. Поправив козырёк, он представился: — Офицер Чон. Будьте добры, ваши документы. Офицер Чон выпрямился, отступил от двери и ещё несколько мгновений наблюдал за тем, как Чимин пытался вернуть улетевшую в астрал душу на место. Офицер Чон был до жути поджарым, красивым, высоким и сильным, точно сошедшая модель с обложки журнала Плейбой — гейской версии. Нет. Он не был похож на гея ни капли, но Чимин не знал, как называются эротические журналы для омег. На губах офицера Чона заиграла ухмылка. Он вздохнул и повторил: — Будьте добры, предоставьте ваши документы. И Чимин отмер. Захлопал накрашенными ресницами и с мелкой дрожью в руках передал то, что у него просили. Их пальцы соприкоснулись лишь на ничтожную секунду, но этого было достаточно, чтобы электрический разряд прошил маленькое тело Чимина до самых костей. Он дёрнул руку и, когда офицер Чон бросил на него подозрительный взгляд, мило улыбнулся. — Пак Чимин, — прочитал он его имя и выбил весь воздух из лёгких. В мыслях Чимин уже объезжал его стальные, обтянутые тёмной тканью брюк бёдра в застегнутых за спиной наручниках. И видимо, свои фантазии ему не удалось скрыть в усилившемся аромате феромонов. Офицер Чон поднял на него тяжёлый взгляд, подошёл ближе к машине и, опустив на крышу руку, склонился. В его протянутой руке были документы. — Куда спешили? — спросил он, пока Чимин забирал всё ещё дрожащими пальцами свои права и регистрацию. — Д-домой, — ответил Чимин и поднял свои кукольные влажные от лёгкого возбуждения глаза на офицера. На языке крутилась тупая клишированная фраза из порно: «Арестуете меня?», которую Чимин проглотил и несмело спросил: — Штраф? — На первый раз — предупреждение, — тихо сказал офицер Чон и, сложив руки на ремне, к которому были прицеплены кобура и наручники, со вздохом выпрямился. — Не гоняйте. Возвращайтесь домой в сохранности. Не моргая, Чимин тупо закивал и в несвойственной ему манере прошелестел: — Спасибо, — а затем после небольшой паузы с несмелой улыбкой добавил: — офицер. Это было горячо. У офицера Чона на губах заиграла та самая многообещающая ухмылка, которую дарят альфы понравившимся омегам. Они поняли друг друга, а ещё Чимин подумал, что с радостью искупал бы свою сладкую клубнику в не менее сладком природном аромате офицера Чона — белом шоколаде.♡♡♡
Paint The Town Red — Doja Cat
В общем, в тот день всё изменилось и осталось прежним. Чимин сошёл с ума. Впервые за двадцать лет своей идеальной кукольной жизни он потерял покой и познал то самое чувство, когда не можешь спокойно спать по ночам, когда перестаёшь чувствовать вкус еды, когда доводишь себя оргазм за оргазмом в который раз за сутки. Чимин помешался. Он пытался найти офицера Чона в инстаграме, фейсбуке, на той самой дороге, где они впервые встретились, но всё тщетно. Грёбаный коп-Аполлон канул в небытие, и Чимину пришлось смириться и жить дальше злым и неудовлетворенным. Казалось бы, у него есть всё. В его доступе любой красавчик универа. Абсолютно любой с радостью вылижет его с головы до пят, стоит только поманить наманикюренным пальчиком. Но мысли Чимина витают только вокруг одного конкретного альфы. Спустя две недели неудачных поисков он успокоился. Выдохнул. Ведь как учили родители? Если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. Несмотря на непреодолимую тягу, Чимин меняет. И вот он здесь: прежний — со своей привычной идеальной жизнью. Закрыв сессию, они с друзьями закатывают крупную вечеринку. Обычно Чимин не пьёт. Так вот, сегодня не тот день. Надев одно из своих любимых мини-платьев нежно-розового цвета с корсетным верхом и фатиновой юбкой, Чимин сияет и привлекает внимание альф, посасывая из трубочки Секс на пляже, а затем немного перебирает. Его везёт домой Тэхён — один из тех красавчиков альф, которые не прочь забраться ему под юбку. Его ладонь лежит на голой коленке Чимина, пока сам он давит на газ порша, рассекая ночное шоссе Лос-Анджелеса. Тэхён трезв — Чимин пьян и не против фингеринга. В конце концов, если прикрыть глаза, то можно представить того сногсшибательного копа. А горячая ладонь Тэхёна скользит выше по гладкому, точно шёлк, бедру и забирается под короткий подол платья. Прикрыв мерцающие блёстками веки, Чимин раздвигает ноги и тихо выдыхает, когда длинные пальцы касаются тонкого кружева стринг. — Уже мокрый? — раздаётся бархатный голос Тэхёна. — Мгм, — Чимин дрожит, подставляя себя умелым движениям. Он промокает мгновенно, стоит только подумать об офицере. Его пульсирующую киску поглаживают через влажную ткань и, мягко надавив на бугорок клитора, не спеша массируют по кругу. Хочется большего, но Тэхён, как назло, не заходит дальше. Бросает в жар. Чимин тяжело дышит и, закусив пунцовые губы, подаётся вперёд, навстречу касаниям, когда слышит: — Вот чёрт. Рука исчезает. Затихает музыка и, как в прошлый раз, раздаётся: — Остановитесь на обочине. Чимина окатывает как ледяной водой. Широко распахнув глаза, он дёргается и оборачивается в жалкой попытке сквозь мерцающий красно-синий свет разглядеть машину. Будто они не все одинаковые у копов. Тэхён опускает все окна, чтобы проветрить сладость аромата так и несостоявшегося секса. — Подай салфетки, — спокойно просит он, а Чимин, сиганув обратно на сиденье, начинает суматошно искать их по салону, будто его попросили не о салфетках, а немедленно замести следы преступления. Хотя… — В бардачке, — с ухмылкой указывает друг, и в лицо ему летит упаковка. — Ты чего? А Чимин: — Ничего. И, одернув подол платья, открывает солнцезащитный козырёк, облизывает указательные пальцы и подтирает осыпавшуюся тушь под глазами. Дует в ладонь, пытаясь распознать, пахнет ли ещё от него алкоголем, а Тэхён, с каменным лицом косясь на него, поднимает окна, пока к их запаркованной машине идёт коп. Берцы шуршат о гравий. Чимин видит только силуэт, но уже по нему понимает: это он. Сердце заходится как ненормальное и, грозясь пробить в груди дыру, подпрыгивает к самому горлу, когда в окно стучат. ЧЁРТ. Чимин, честное слово, адекватный, но сейчас. Сейчас ему хочется завизжать, вылететь из машины и накинуться на самого горячего копа города. Страны. Мира. Сначала он говорит: — Офицер Чон. Права и регистрацию, — а затем, заметив стройные, прикрытые пудровым подолом платья ноги на пассажирском сиденье, резко наклоняется, отчего Тэхён, подающий ему документы, испуганно вздрагивает. Чимин видит его глаза и… позорно сияет точно самая яркая звезда на небе. Нет, как грёбаное солнце. Одно радует: офицер Чон, судя по удивленному лицу и лопнувшей на губах улыбке, тоже рад его видеть. Чимину, как дурачку, хочется запищать: «Офицер Чон! Здравствуйте! Это я — Чимин! Помните меня?!» и помахать ладошкой. Но он только поджимает губы в попытке скрыть рвущуюся наружу улыбку, пока мир вновь, как тогда, гаснет, а Чонгук с ухмылкой отрывает от него глаза и проверяет протянутые документы. — Пили? — спрашивает он. — Нет. Только мой спутник, — отвечает Тэхён, указывая на Чимина — на Чимина, который, поймав лукавый взгляд офицера, смущенно опускает свой. — Что ж, хорошо, — тот возвращает документы, прощается и разворачивается, чтобы уйти, а Чимин, то ли запаниковав, что опять потеряет самого горячего копа планеты, то ли осмелев от выпитого алкоголя, наклоняется к Тэхёну и в такой же не свойственной ему манере бесстыже выкрикивает: — Офицер Чон! — он удивленно оборачивается. Их взгляды сталкиваются, и Чимин совершенно пьяно улыбается. — А как вас зовут? Вообще-то, он не имеет права спрашивать. Не имеет права приставать к полицейскому при исполнении, но, кажется… — Чонгук. Кажется, Чонгуку, подарившему ему на прощание ту же ухмылку, что и в вечер их первой встречи, самому плевать на эти права и правила. — Пока, Чонгук! — завалившись на бёдра оцепеневшего Тэхёна, кричит ему вслед Чимин и машет ручкой. Так и не обернувшись, Чонгук салютует, направляясь к своей мигающей машине. У Чимина в животе бабочки, и больше он не позволяет притронуться к себе чужим пальцам. А с Чонгуком они встречаются через пару дней на том же холме. Чимин не нарушает, но его всё равно останавливают. И он бы был безумно рад их встрече, если бы не раннее утро и не его короткая пижама цвета фуксия, в которой он всего лишь хотел доехать до минимаркета и купить закончившиеся сигареты. — Офицер… — Чон, — перебивает Чимин и ухмыляется в опущенное окно. Тот отражает ухмылку, когда он заканчивает тише: — Гук… Оперевшись на крышу его машины, офицер Чон Чонгук отвечает: — Права и регистрацию, — и берет паузу, за которую сердце Чимина, разогнавшись до скорости света, впечатывается в рёбра, когда Чонгук тихо добавляет: — Чимин. Чимин не жилец. Сжав руль в своих руках, он даже не слышит о просьбе. Смотрит на всю эту сексуальную груду мышц, заглядывает в ворот расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашки и сглатывает. Кожа груди чертовски гладкая, а ещё такая упругая. Хочется вжаться в неё лицом и зарычать, как дикое животное. Так. Спокойно. Чимин омега. Он обязан сохранить хотя бы те жалкие остатки крупиц здравого рассудка, но офицер Чон, опустив взгляд на его голые загорелые бёдра, ни черта не помогает. Особенно когда толкает щёку языком и поднимает тяжёлый взгляд на Чимина. — Права… — Ах, да-да. Сейчас, — оживает Чимин и, достав из подлокотника документы, подаёт Чонгуку. Опять их пальцы соприкасаются, но в этот раз он не одергивает руку, а Чонгук… задерживает. И с ухмылкой забирает. Какая тупость смотреть в права, которые он уже и видел, и запомнил. Ведь томное «Чимин», произнесённое ранее, лучшее свидетельство того, что он запомнил и документы, и их обладателя. Внезапно Чимина прошивает разрядом, когда он замечает тонкое колечко в губах; когда Чонгук теребит его кончиком языка, во что-то вчитываясь в документах. — Любишь пить, Чимин? — внезапно спрашивает он, закрывая права. Удивленно захлопав ресницами, Чимин отрицательно качает головой. — Нет. Просто отмечали успешное закрытие сессии, — шелестит он, забирая документы. Вот и всё. Сейчас офицер Чон опять пожелает ему добраться в сохранности и уйдёт. Волна эйфории откатывает так же быстро, как накатила, но Чонгук внезапно наклоняется и, оперевшись руками об окно, цепляет свои чертовски длинные пальцы в замок. — Учишься? Господь милосердный. Он так близко, что Чимин может разглядеть крохотные поры на его носу и бархат медовой кожи на щеках. Мир замирает. Чёрные глаза пригвождают к месту, точно молотком, а затем поджигают, что Чимин, чувствуя себя мороженым, растекается сладкой лужей по кожаному креслу. — Да, — мягко отвечает он. А Чонгук, наклонив голову, не моргая, облизывает уголок губ. Испуганно оторвав от них взгляд, Чимин возвращает внимание к его глазам. Слышит только стук собственного сердца в ушах, пока Чонгук рассматривает его: розовые волосы, нос, щёки, губы, шею, ключицы. Быть может, сейчас он попросит номер Чимина? Или пригласит его выпить кофе… — Хорошо. Не гоняй, — ошарашивает Чонгук. Выпрямляется и, хлопнув по двери, с ухмылкой отходит от машины. Что?! Не гоняй?! И всё? У Чимина охреневший вид. Но он даже не собирается его скрывать, смотрит на него неверящим взглядом. И, когда тот улыбается шире, Чимин поджимает губы, бросает в подлокотник документы и, ударив по газам, с визгом срывается с места. Правда, после притормаживает и соблюдает норму, чтобы тупой Чонгук его больше не остановил. Какого хрена? Почему он… почему он откровенно флиртовал, но ничего не сделал? Совсем! Загораются щёки, душа, тело. Чимин тушит их, сбавляя скорость у магазина. Выпрыгнув из машины, хлопает дверью и разгневанный несётся ко входу.♡♡♡
Peach Body — Iggy Azalea
Так проходит неделя. И хоть на иссушённом зноем холме в привычном месте стоит полицейская машина, Чимин правила не нарушает и проезжает мимо с высоко задранным носиком. А Чонгук отчего-то его совсем не останавливает проверить документы. — Мда, — вздыхает Хосок — лучший друг Чимина, по совместительству альфа и самый гейский гей на планете. — Зайка, не грусти. Просто нарушь правила ещё раз. Юнги — второй лучший друг Чимина, по совместительству омега и гетеро, — наконец отлипнув от какого-то там сезона «Топ-модель по-американски», прекращает пилить ногти и оборачивается к их развалившейся на огромной розовой кровати парочке. Каждый четверг они устраивают посиделки у Чимина. Они все в шёлковых пижамах от Виктории Сикрет. На Чимине, конечно же, комплект цвета фуксия, на Хосоке — небесно-голубой. Он считает, что все оттенки голубого ему идут больше всего из-за платинового блонда. На его короткие волосы сложно зацепить резинку, как друзьям, поэтому на нем красуются цветные заколки. Вообще, их троица специально подражает омегам из подростковых фильмов нулевых. Это задаёт их посиделкам определённый антураж. Чимин в тканевой маске удивлённо вскидывает брови, распахивает свои пунцовые, вымазанные в клубничном блеске губки и не успевает издать ни звука, потому что вклинивается Юнги, округлив глаза, под которыми наклеены лаймовые, в цвет пижамы, патчи. — Что, блять? Прости, конечно, милый, но Чимин омега. И не в обиду альфам будет сказано, — он взмахивает пилкой для ногтей и тычет в лежащего на животе Хосока. — Но с чего бы ему увиваться за каким-то тупым спермобаком, который не в состоянии связать пары слов? — и отворачивается, чтобы агрессивно вернуться к своим ногтям. — Чимин, не смей нарушать. Надув губы, Чимин смотрит на Хосока, а тот недовольно скосив глаза на Юнги молчит. Затем встаёт, подходит к нему и вырывает пилку. — Эй! — Эй! — уперев руки в бока передразнивает Хосок. — У тебя что, проблемы? Чимин рассказывает нам, что впервые вкрашился в альфу, а ты со своим «тупые спермобаки». — Но если он тупой? — с вызовом смотрит на него развалившийся в кресле-мешке Юнги. — Причём тут его мозги вообще? Чимин хочет потрахаться с красавчиком копом. Так какого хрена он не может этого сделать? — Потому что он тупо… — Спермобак, незаслуживающий такого прекрасного омегу и бла-бла-бла, — закатывает глаза Хосок. — Смотри шире, — и внезапно бросает взгляд на притихшего Чимина, — клишированный стереотип: альфа тот, кто берет, а омега тот, кто даёт. Но разве удовольствие получают не оба? И разве омега не получает удовольствие в сто раз больше? — Хосок затихает. Снисходительно смотрит на Юнги. — Если бы на месте Чимина был альфа, который захотел завалить какую-то сексапильную омегу, то все бы тут орали: «О! Давай-давай, красавчик!» — Хочешь сказать, что я должен преследовать только свои интересы? — вздернув бровь, улавливает суть Чимин. — Точно. Представь, как бы на твоём месте повёл себя альфа. Забудь о гендерных стереотипах. Их придумало древнее общество, которое было далеко до человеческой осознанности. Мы в каком веке живём? В веке гендерного равноправия. И пошли на хуй патриархальные установки, где омега не имеет права ебаться, с кем захочет так же свободно, как альфа. И знаешь, кто ещё судорожно придерживается этих норм? — Альфы со small dick вайбом, — вставляет Юнги. — Совершенно верно. И с хера нам подстраиваться под мнение маленьких членов, только чтобы им угодить? А с этим офицером тебе детей не рожать, но, — он хитро улыбается, — на смертном одре ты точно вспомнишь горячий секс с копом. Возможно, самый горячий в своей жизни, — покачивая бёдрами, Хосок плавно поступью подходит к кровати и указывает на засиявшего Чимина пилкой. — Уверен, Мини, если ты попросишь офицера Чона тебя арестовать, то он вытрахает из тебя душу, но перед этим… — Перед этим нацепит на тебя наручники, — выдыхает уже оживленно Юнги и вскакивает с кресла. — Мини, нарушь правила! Выеби этого секс-копа! В общем, Чимин решает нарушить. Это происходит уже на следующий день, когда он несётся на всех парах домой сквозь окутанный нежной сумеречной дымкой Лос-Анджелес. И как только показывается знакомая патрульная машина на возвышении холма, нога в пудровой босоножке давит газ, а Чимин с лукавой ухмылкой проносится мимо. Зажигается спецсигнал. Сердце ускоряет ритм. За ним увивается полицейская машина. Чимин отпускает педаль, когда слышит команду: — Немедленно прижмитесь к обочине и остановитесь. Он выполняет указание. Розовая БМВ заглушает мотор. Раздаётся хлопок двери позади стоящей патрульной машины, и уже знакомый высокий, широкоплечий силуэт чеканит берцами гравий. В зеркале заднего вида Чимин проверяет макияж, поправляет укладку, разглаживает на мини-платье невидимые складки и выдыхает. Сейчас или никогда. Татуированные пальцы ударяют по стеклу трижды, и Чимин его опускает. — Офицер Чон. Прошу ваши права и регистрацию, — непривычно холодно чеканит Чонгук, даже не наклонившись к окну. Его сильные руки сложены на ремне. Ноги расставлены на уровне плеч. На лице строгость — ни тени знакомой ухмылки. Глаз не видно из-за тёмных авиаторов. Чимин, хлопая ресницами, старается не расстраиваться, даёт заготовленные документы и пялится. — Пак Чимин, вы превысили допустимую скорость на десять миль в час. Куда-то спешите? Ну да, к тебе. — Нет, — расстроенно выдыхает Чимин. Настрой как ветром сдуло. Дурацкий офицер Чон возвращает права. — Не нарушали до этого? — внезапно спрашивает он, и Чимин, выгнув бровь, смотрит на него как на идиота. Чонгук делает вид, что они типа видятся впервые? Окей, Чимин подыграет. Цокнув, устремляет взгляд вперёд и лениво бросает: — Нет. — На этот раз отпущу вас с предупреждением. Не гоняйте. И всё. Совсем всё. Чонгук уходит, так больше не произнеся ни слова. И Чимин нарочито медленно выруливает с обочины. Затем, когда патрульная машина скрывается за холмом, врубает музыку на всю и вдавливает педаль в пол. Грёбаный Чонгук. Что за игры?♡♡♡
Kream — Iggy Azalea
Чимин не так прост, как кажется. А ещё умеет быть отчаянным. Он рассказывает о потерпленном фиаско друзьям, когда они встречаются в любимом гавайском баре на берегу Тихого Океана в Санта-Монике. На Чимине, пожалуй, самое откровенное платье из всех имеющихся в гардеробе. Струящийся сатин цвета армантовой мадженты оттеняет его нежную с лёгким налётом загара кожу. На хрупких плечах красуются ленты бретелек, завязанные бантиком. Маленькую, но аппетитную грудь не скрывает почти ничего, кроме небольшого клочка ткани, соединенной золотой застёжкой. Всего одно неаккуратное движение, и вставшие горошины сосков смогут лицезреть все посетители. Но Чимин аккуратен, а ещё слегка огорчён и унижен. Он весь вечер ловит взгляды альф, но ему это мало чем интересно. Юнги непривычно молчит, посасывая коктейль из трубочки, пока Хосок, скрестив руки на груди, сетует: — Что-то не сходится. Может, он играет? Юнги тяжело вздыхает. Подавляет порыв выразиться «ага, в клоуна» и уводит взгляд в зал, пока Хосок продолжает: — Ну типа задаёт антураж, разжигает в тебе пожар? Он же пожирал тебя взглядом? — Блять, ты видел меня? — возмущённо указывает на себя Чимин. — Он чуть слюной не подавился. Я что, выдумал, по-твоему? — Нет-нет, — взмахнув рукой, качает головой Хосок, будто подобный вариант он даже не рассматривает. — Просто рассуждаю, — и опрокидывает в себя стопку текилы. — Ладно. Тогда, может стоит забить? Поджав губы, Чимин коротко кивает и без интереса смотрит на танцпол. Скользнув по его недовольному лицу, неоновый луч светомузыки опускается на мерцающие блёстками ключицы и уносится прочь. Так вот, Чимин не так прост, как кажется. Умеет быть отчаянным. Уже за полночь. В нём — всего один бокал вина для поднятия настроения, в наманикюренных пальчиках — кожаный руль, а во взгляде — острая, как лезвие заточенного ножа, сталь. Он выбросит тупые мечты о всяких тупых копах. Уже завтра встретится с Тэхёном и выпустит пар, и никакие высшие силы, а тем более какие-то альфы, не будут властны над его волей. Так думает он, пока за ним не увивается знакомая машина на пустынном холме. — Вот чёрт. В Чимине всё ещё один бокал вина. — Нет-нет-нет. Включается спецсигнал. — Прижмитесь к обочине и остановитесь, — как гром среди ясного неба. А Чимин даже не помнит, превышал ли он скорость. Все его мысли были максимально далеко от ночной дороги, но максимально близко к тому, кто, хлопнув дверью отчего-то не по правилам заглушенной патрульной машины, хрустит гравием в его сторону. Сердце заходится лихорадкой и готовится лопнуть от напряжения. Тело охватывает колючий холод. Чимин вообще никогда не попадался с алкоголем в крови за рулём. Он, чёрт возьми, не пьёт! Пальцы ударяет дрожь, когда раздаётся стук в окно. Чимин даже не успел морально подготовиться: проверить макияж, подкрасить губы, поправить платье. Он забывает, как его зовут, когда, задержав дыхание, опускает окно. Как идиот впивается взглядом в ремень, на котором висят наручники и кобура, и сглатывает. Тишина. Офицер Чон ничего не говорит, но его поджарые татуированные бицепсы напрягаются. Крепкая грудь высоко вздымается, а затем раздаётся вздох и строгое: — Права и регистрацию. Опустив глаза, Чимин распахивает пушистый клатч, достаёт документы и, так и не подняв взгляд, отдаёт в руки строгому полицейскому. Может, его пронесёт? Ласковый порыв ветра, задувая в машину, поднимает розовый подол платьица. Кричат цикады, горит одинокий фонарь на пустынной дороге, и, если поднять голову, то можно увидеть на иссиня-чёрном небе россыпь звёзд. Но в затянутой тишине Чимин продолжает держать голову прямо, а взгляд — опущенным. Он молится, чтобы его не спалили. Зачем вообще нужен был этот никчёмный бокал вина, не сыгравший по итогу никакой роли в скучном вечере? Молчание звенит пением цикад, а потом нарушается тяжёлым вздохом и шуршанием полицейской униформы. Положив руку на крышу машины, офицер Чон наклоняется и спрашивает: — Когда выпивали в последний раз? — выстрелом в лоб. Испуганно скосив на него глаза, Чимин застывает. Проглатывает язык. А Чонгук такой чертовски красивый в своей этой иссиня-чёрной, как ночное небо, униформе и с внимательно строгим взглядом огромных чёрных глаз. Те сверкают бликами одинокого фонаря и подсветки приборной панели. Смотрят прямо в душу Чимина и поглощают её. Он понимает: Чонгук — бездна. Опять мир сужается до точки. Вспыхивает в груди. Загораются щёки. Становится нечем дышать, а голова начинает идти кругом. Чимина вырывает из астрала указание: — Заглушите двигатель, покиньте машину и следуйте за мной. О нет. Нет! Сейчас Чимина лишат прав. Его роскошной жизни наступит конец, потому что родители, единственное, что от него требующие — это хорошего поведения взамен на все блага, которые они ему дарят, сойдут с ума. И ладно, если бы Чимин, провалил экзамен. Он сел за руль пьяным!Tokyo snow trip — Iggy Azalea
Меж лопаток пробегает холодок. Офицер Чон отходит от двери, ждёт, когда Чимин выйдет из неё и пойдёт следом. Шелест гравия. Стальные бёдра. Узкая талия. Широкие плечи. Мощная спина. Только сейчас Чимин понимает, насколько он меньше богоподобного копа. Боится, но в то же время не может унять разразившееся пламя в груди. Офицер Чон с легкостью раскроет его как книгу, согнёт, как корешок, сломает и возведёт на небеса, если захочет. Он выше на голову. Даже больше. Маленький Чимин ему по плечо. Ах. Его уверенная походка кружит голову, как и короткие волосы на затылке, когда он снимает фуражку и бросает её на заднее сиденье Доджа. Поджав плечи, Чимин обнимает себя руками, не решается подойти ближе. Тёплый ветер, лаская подол платья, нежно облизывает уже влажную и горячую промежность. Если он сядет в машину, офицер Чон раскусит его, озабоченного их разницей в размерах. Господь, какой он огромный. Строгий. Сильный. Надёжный… — Пак Чимин, — зовет он, открыв пассажирскую дверь автомобиля, точно джентльмен, — садитесь. И Чимин, придержав платье, выполняет указание. Обойдя машину, офицер Чон садится на водительское сиденье. Хлопает дверь. Проваливается сердце. Салон погружается в глухую тишину. И Чимин разбивает её судорожным вздохом, будто в него уже вошёл сильный и крепкий член полицейского. Он конченый извращенец: не перестаёт дрожать, а думает о непристойностях. Офицер Чон не включает свет. Сохраняет напряженное молчание. От него сладко пахнет — белым шоколадом. Не остается сомнений, что к Чимину он неровно дышит. Но вот загорается свет, а Чонгук с тяжелым вздохом берёт с панели бланки, раскрывает права Чимина и молчит. Что-то заполняет, пишет ровным почерком, обхватив своими невозможно красивыми длинными татуированными пальцами тонкую ручку. Они бы могли ощущаться так глубоко — глубоко в Чимине, если бы он был посмелее. Пьяный уже не от алкоголя взгляд ползёт по упругому, обтянутому темной тканью брюк и двойным ремнём, за который крепится кобура, бедру. Это ужасно. Сплошное наказание. Чимин течёт и даже не скрывает, а татуированная рука замирает — перестает писать. Чимин слышит хриплое: — Много выпил? Плечи скребут мурашки. Подняв невинный, застеленный влажной похотью взгляд, Чимин тупо качает головой и выдыхает: — Один бокал. Чёрные глаза Чонгука смотрят прямо, а затем медленно опускаются ниже, на распахнутые алые губы Чимина. — Нельзя за руль даже после одного, — тихо объясняет он как маленькому. А Чимин по инерции облизывается и отвечает: — Я знаю. Тёмный взгляд тяжелеет и опускается ниже — на мерцающие ключицы. И Чимин начинает дышать чаще, становясь невозможно горячим. Жар стекает в низ живота и, осев в паху, делает Чимина совсем мокрым, когда Чонгук смотрит на его почти ничем не прикрытую грудь со вставшими горошинами сосков. Его природный аромат, проникнув в сознание, оседает на корне языка сладостью. Чимин сглатывает и закусывает губу. Чонгук спрашивает: — Зачем сел? Чимину хочется заскулить. Он смотрит на офицера, у того из андеркарта спадают смоляные пряди на высокий лоб. Сердце ускоряет ритм. Чимин шепчет: — Чтобы вы меня арестовали. И его прошивает яркой вспышкой феромонов. Накрывает точно волной цунами, а Чонгук, притянув его за шею, впивается в губы. Врывается языком в жар его рта. Давит утробный рык. Чимин цепляется пальчиками за его огромные плечи, всхлипывает, стонет — Чонгук глотает. Он течёт — Чонгук чувствует и, разорвав поцелуй, командует: — Назад. И Чимин вылетает из машины. Чуть не падает на ослабшие коленки, дёргает продрогшими пальцами ручку задней двери, а Чонгук уже позади, упирается стояком между ягодиц, атакует плечи и шею поцелуями, не даёт сесть, накрывает горло рукой, сжимает другой грудь и расстёгивает. Ту чертову застёжку. — Ах, — только и успевает проскулить Чимин, опустив взгляд на свои вставшие горошины сосков. Татуированные пальцы ласкают ареолы и жадно сминают грудь, острые клыки царапают стык плеча и шеи, и Чимин рассыпается, опрометчиво открывая доступ к запаховой железе. Если бы его не вжимали в каменное тело позади, то он упал бы прямо так — на жёсткий гравий. Вдоль позвоночника раскатом проносится дрожь. Поясницу облизывает языками пламени, а невозможно каменный член офицера Чона потирается о его пышную попу. Он весь такой… большой. Запрокинув голову, Чимин сам направляет его руки — под подол. Даёт оценить степень катастрофы. Вздохнув, Чонгук ухмыляется, гладит влажную киску сквозь прозрачную ткань стринг и опаляет шею горячим дыханием: — Омега течёт для меня? Проникнув под резинку, ласкает пальцами гладкую кожу, размазывая по ней выделения. Ведёт вдоль складок вверх, а затем — снова вниз, дразня и не прикасаясь к покалывающему бугорку. Хныча, Чимин подаётся назад, требуя большего, и отвечает: — Д-да, офицер Чон. Это всё для вас. Горя раскалённо-алыми щеками, он закусывает губу и вжимается затылком в сильное плечо, когда Чонгук с тихим рыком наконец перестаёт игнорировать его клитор. Мягко надавливая над ним подушечкой пальца, ласково массирует и, когда Чимина сгибает дрожью, с новой силой вжав в себя, выдыхает: — Такой чувствительный, да? — Мх. Д-да… Пожалуйста, — надломив точёные брови, хнычет Чимин, двигая бёдрами навстречу. Он тоже хочет коснуться. Заведя руки назад, Чимин сжимает стальные бёдра и тихо стонет, когда два пальца офицера, скользнув по вымазанным в соках складкам, проникают в жар его тела, раскрывая крохотную щёлку, хлюпая смазкой. Он давит на стенки и, втирая стальной член меж упругих ягодиц, спрашивает: — Везде такой крохотный? Как думаешь, сможешь принять это своей малышкой? — и насаживает скулящего Чимина на пальцы, как на крючок, надавливая на чувствительное местечко. А тот, задыхаясь удовольствием, выпаливает: — Ммм-да! Да! Смогу! — повернув голову, Чимин вжимается щекой в напряжённый бицепс и остаётся до конца честным: — Я приму его, — он потирается попой о стояк, — всем, чем пожелаете-ах! Не успев закончить, он давится стоном, потому что Чонгук, прижав к себе, захлопывает его рот свободной ладонью и совершенно грязно и яростно начинает трахать его киску, вдалбливая татуированные пальцы с адской скоростью, разбрызгивая капли смазки на розовые босоножки и свои чёрные берцы. Закатив глаза, Чимин держится за его каменные бёдра, как за спасательный круг. Расставляет ноги шире, подаётся движениям, трётся о крепкий стояк позади и уже мечтает, чтобы он оказался глубоко внутри. — Всегда такой, Чимин? — выдыхает на ухо он и, выскользнув из киски, поднимает руку, чтобы продемонстрировать свои мерцающие в прозрачных выделениях пальцы. — Ммм… — Что? Хочешь что-то сказать? — убрав ладонь со рта, спрашивает он, а Чимин схватив его руку, слизывает — слизывает себя же с длинных пальцев под пристальным, прожигающим взглядом. — Чёрт… Завороженно наблюдая за розовым кончиком языка, Чонгук сам проталкивает фаланги глубже, наверняка представляя на месте пальцев свой огромный член. Втянув щёки, Чимин помогает визуализировать его фантазию и, скользя губами по длине, слизывает соки, а потом отпускает. Его взгляд теряет фокус из-за напавшего, как дикий зверь, желания. А в глазах офицера Чона — неистовый огонь, которым он сжигает дрожащего Чимина дотла. Он проводит большим пальцем по контуру плюшевых губ. Ночь. Пустая трасса. Одинокий фонарь и усыпанное звёздами небо. Чонгук огненный, как печка, а Чимин не менее жаркий и обезумевший. Его руки тянут вниз, осыпают плечи поцелуями. Губы Чонгука поднимаются выше и выше, пока не замирают у виска. Чимин слышит: — Пак Чимин… — Д-да? — Вы арестованы. Щелчок. Распахнув широко глаза, Чимин восторженно дёргает окольцованные сталью запястья и давится стоном. Он в наручниках. Как и мечтал! А Чонгук тем временем толкает его к распахнутой двери, разворачивает и, подхватив на руки, снова целует, проталкивая язык в его рот. Со скованными за спиной руками Чимин даже не может ухватиться за его шею, не может обнять за сильные плечи, но дрожит от восторга, что его мечту превращают в реальность. Каменная эрекция офицера Чона втирается в влажную промежность, пуская по венам волны огня; вжимается в чувствительный клитор, пачкаясь в омежьем соке. Глотая стоны, обезумевший похотью Чимин дрожит, пылко отвечая напором. Облизывает упругий язык Чонгука и, наклонив голову, проникает в рот, царапаясь об увеличившиеся клыки. Альфа жаждет укусить, вонзить острые зубы в его тонкую шею, поставить метку и сделать своим. Только от одной мысли Чимин захлебывается всхлипом и, закатив глаза, трётся жадной киской о член. Разорвав поцелуй, Чонгук аккуратно укладывает его на заднее сиденье, будто хрустальную вазу, а сам… Встаёт на колени. Перед ним. Перед его разведёнными ногами. И нападает нежными поцелуями на бёдра, увлажняя и без того течную киску. — О боже, о боже, — сбито скулит Чимин, пока потолок Доджа расцветает звёздами. Они лопаются перед мокрым взором искрами, когда губы Чонгука поднимаются всё выше и выше. Смяв в пальцах мягкость бёдер, он говорит с усмешкой: — Можно просто: офицер Чон. И стягивает прозрачные стринги. Тонкие ниточки смазки тянутся от промежности и обрываются, когда ткань белья, скользнув по ногам, падает на землю. А Чонгук покрывает поцелуями гладкие голени от ступней до коленей, не пропуская ни единого участка кожи. А потом он лижет. Ведёт языком выше и выше по внутренней стороне бедра, то втягивая аппетитную мягкость в рот, то нежно покусывая, доводя Чимина до исступления. Тот разводит ноги шире, мечтая наконец получить желаемое, и не сдерживает капризный стон. Его киска ноет, выделяя новые порции смазки. Та, вытекая из пульсирующей щёлки, скатывается по ягодицам и впитывается в розовый шёлк платья. Взгляд Чонгука тяжелеет, когда он подступается к самому желанному на свете десерту. Его грудь не перестаёт сотрясать утробный рокот. Как голодное животное, он готов сожрать маленького Чимина и не оставить даже косточек. Закинув стройные ножки на свои сильные плечи, он замирает над влажной, раскрытой для него киской и, прикрыв глаза, вдыхает запах омежьего сока. — М-м-м… Я бы так хорошо покрыл твой клубничный аромат своим, не находишь? Любишь сладкое, Чимин? — тихо рычит он, не спеша оттягивая нежную кожу промежности в стороны. Любуется своим поздним ужином: мерцающими в смазке складками и нежным бутоном клитора. Опустив пьяный взгляд, он закусывает губу, когда пульсирующая щёлка выделяет новую порцию прозрачного сока, увлажняя себя всё больше и больше для его каменного члена. Не удержавшись, Чонгук наклоняется и, едва касаясь, ловит каплю кончиком языка. Прикрывает глаза и смакует, пока всё тело Чимина бьёт дрожь от нетерпения. — Да… Да! Умоляю, альфа, покрой меня всего, прошу… Пожалуйста… — Как ты нетерпелив, Мини, — глумится Чонгук указательным и большим пальцем оттягивая нежную кожу над клитором. — Помнишь? Это ты арестован.Streets — Doja Cat
А затем разум Чимина превращается в полный хаос. Зажмурив глаза, он до боли закусывает губы, рычит, поднимая голову с сиденья, и роняет её, раздаваясь разбитым стоном, потому что язык Чонгука так же бесподобен, как и он сам. Тот нежно и нерасторопно кружит над клитором и, простреливая электрическими разрядами, посылает волны импульсов по телу. Втянув набухший бугорок в рот, офицер Чон массирует его кончиком языка, а татуированными пальцами, размазывая соки вокруг пульсирующей дырочки, не проникает внутрь. Сердце Чимина заходится неравномерными точками, разгоняя кипящую кровь по венам. Распахнув глаза, он хнычет: — Офицер Чон, пожалуйста-пожалуйста… А тот, словно не слыша его мольбы, слизывает смазку с раскрытой щёлки и, проведя языком по складкам, снова дразнит покалывающий бутон клитора. Оттянув пухлые губки в стороны, любуется сверкающей киской и жарко выдыхает: — Такой аккуратный… Маленький. Не дав опомниться, Чонгук снова приникает к нему распахнутым ртом и, втянув ягодный аромат феромонов, теряет рассудок. Его движения становятся жадными и резкими. Язык слизывает всё новые порции смазки, ведёт по складкам и кружит над клитором, пока Чимин разбивает ночную тишину грязными стонами и бесстыже подгоняет: — Мх… Альфа, сожри меня… да-да, вот так. Закатив глаза, Чонгук стонет в удовольствии; проникнув языком в пульсирующий жар, слизывает с подрагивающих стенок выделения и глотает. Похож на голодного зверя. Стоя на коленях перед полицейской тачкой, он хмурится и толкается глубже, кончиком носа упираясь в бугорок клитора. Чимин дрожит и, прогнув поясницу, ёрзает, пытаясь добиться большей стимуляции, и Чонгук даёт ему её. Вылизывая вагину, мягко трётся носом о напряжённый бутон и давит рокот, когда Чимин, обезумев похотью, уже неразборчиво мычит сквозь зубы: — Чонгук-Чонгук! Ещё! От его дрожащего голоса, от его капризных стонов, от его хныканья и невозможно сладких феромонов голова идёт кругом. Грудь охватывает необузданное пламя. Чимин до одури сладкий и мягкий. Вкусно пахнущий и крохотный. Вобрав бугорок клитора в рот, Чонгук проникает двумя пальцами в крохотную вагину и, согнув их под нужным углом, массирует чувствительные стенки, разбирая Чимина на атомы. Чонгуку бы и в голову не пришло, что он, придумав новый повод позвать самого сногсшибательного, очаровательного, пленительного омегу на свидание, уже сегодня будет вместо этого пожирать его киску. Чимин не давал покоя его мыслям с самой первой встречи. Вскружил голову и не выходил из мыслей ни на минуту. И всё, как назло, было против: двухнедельный отпуск, затем неудачная попытка позвать Чимина выпить, после навязанный напарник-новобранец, которого нужно было всему обучать. Сегодня преисполненный решимостью во что бы то ни стало позвать Чимина на свидание Чонгук стерёг трассу, как верный пёс, весь день. И ему воздалось — он дождался. Сейчас он наконец находится на своём месте, там, где желал оказаться долгий месяц: между стройных ног омеги своей мечты. Сбитое дыхание тонет в звонком стрекоте цикад и усыпанной звёздами ночной тишине. На пустом шоссе, в отдалении, горит одинокий фонарь, и любой, кто проедет мимо, сможет увидеть их — его, копа, стоящего перед патрульной машиной на коленях и пожирающего самую желанную киску на свете. А Чимин ёрзает и сладко стонет. Раскрывает себя, бесстыжего, сильнее, сгибая ноги в коленях. Хнычет, виляя бёдрами в попытке получить ещё больше стимуляции. Чонгук пачкает себя в его соках: лоб, щёки, нос, рот, подбородок — с дикой улыбкой, обезумевший восхищением, не пропускает ни единый участок лица. Умывается, впитывает в себя, тяжело дышит и мечтает утонуть в нём — в Чимине. Погрязнуть, как в болоте, без возможности выбраться и спастись. Он увлажняет средний палец в соках и ведёт ниже. — Ты сказал, — хрипит он, кружа вокруг пограгиващего колечка мышц, — что сможешь принять меня всем, — палец дразняще надавливает на нежный проход, проникая в тугой жар на одну фалангу, — чем я пожелаю? У Чимина заходится сердце и, отдавая пульсацией в висках, ударяется о рёбра, когда фаланга мягко скользит глубже. Его киска пульсирует, выделяя всё больше смазки. Он обожает, когда альфы во время секса трогают его и там. Пах прошивает огнём, и между ног начинает приятно покалывать. Подтянув к себе колено, Чимин задирает другую ногу и, уперев каблук в порог, раскрывает себя сильнее. В конце концов, он не святой. И сегодня у него была призрачная надежда подцепить кого-то в баре, чтобы выбить из головы того, кто стоит перед ним на коленях. Не получилось, потому что после встречи с Чонгуком Чимин альф не замечает. Потому он чист и готов на любые авантюры. — Да-да! Всем… Я приму вас всем, чем пожелаете, офицер Чон. Рыкнув, Чонгук снова склоняет голову над его киской и, втянув бугорок клитора в рот, ласкает языком, медленно проталкивая палец в тугой жар. Уже представляет, как заполнит Чимина всего: спустит в рот, киску и задницу. Покроет его прелестное лицо спермой и заставит кончать, пока он не начнёт умолять остановиться. Но Чонгук ещё не знает Чимина. Он не попросит. Когда средний палец оказывается полностью внутри, Чонгук с ухмылкой давит на переднюю стенку, и Чимин всхлипывает, запрокинув голову. — Любишь, когда тебя берут здесь? — спрашивает, пока палец мелко толкается в узкий проход. — Д-да… — Прелесть, — выдыхает Чонгук, опуская глаза. — А её… — свободной рукой он размазывает вокруг пульсирующей щёлки выделения и, закусив губу, скользит в неё двумя пальцами, — любишь, чтобы её игнорировали или… За Чимина отвечает грязный стон. Дернув скованными за спиной руками, он плавно покачивает бёдрами, безмолвно прося продолжить. Хнычет — кости сводит от желания кончить. Живот напрягается и стягивает узелками. Чонгук двигает пальцами в проходе и киске одновременно. Чавканье смазки, сбитое дыхание и капризные стоны утопают в ночной тишине шоссе. Подавив рокот, Чонгук резче толкается в вагину и вводит третий палец, растягивая её под себя. Под свой каменный член. Тот ноет и бесконечно дёргается, спрятанный в брюках униформы. Хочет на волю. В Чимина. — Так хочу повязать тебя, — выдыхает он и вновь припадает губами к чувствительному бугорку клитора. Массирует кончиком, быстрее работает пальцами, разбрызгивая кристально прозрачную смазку по кожаной обивке сиденья. Втянув живот, Чимин жмурится и давит каблуками на спину офицера в попытке прижать к себе и потереться об лицо. — Боже-господи… Ммм, я с-сейчас… блять, — с дрожью выдыхает он. Чонгук понимает всё верно. Нахмурив брови, прикрывает глаза и ускоряется: пальцами и языком. Пульсирующие стенки вагины и ануса тесно сжимаются на нём, предвещая скорый конец. Киска громко хлюпает и чавкает, разбрызгивая капли соков. Те пачкают подбородок и щёки Чонгука. Его член в штанах болезненно напрягается, и он неосознанно толкается вперёд в воображаемый огненный жар тела. Чимин скулит и молит не останавливаться, трахать его жёстче, быстрее, грубее. Пальцы офицера Чона вбиваются в него с безумной скоростью, язык безустанно ласкает покалывающий клитор, пуская по телу разряды тока. Между ног становится горячо, низ живота прошивает вспышкой. Не в силах лежать спокойно, Чимин, уже алый от напряжения, задирает ноги и, уперев каблуки в кресло, застывает. Закусив губу и зажмурив веки до звёзд перед глазами, чувствует подступающий оргазм, невозможно яркий, долгожданный, сжигающий до атомов, такой, каким он себе его представлял с Чонгуком; такой, какой не мог получить в одиночку, как бы ни гнался за ним. Секунда. И взрыв накрывает оглушительной волной, точно цунами снося всё на своём пути, выбивая из лёгких воздух, из тела — душу. Ночную тишину разрывает стон. Он обрывается, как крик подстреленной в полёте птицы, утопая в шелесте ветра и стрекоте цикад. Из пульсирующей щёлки вытекает кристально прозрачная жидкость, которую Чонгук с довольным оскалом ловит губами, языком и щеками, умывая лицо, сглатывая до последней капли. Всё затихает.Haze — breathe.
Ослабнув, ноги Чимина соскальзывают и безвольно свисают с кресла, пока Чонгук, аккуратно покинув его разобранное на части тело, встаёт. Умывает лицо ладонью и, задрав голову к небу, выдыхает. Он ещё не кончил, но был чертовски близок спустить в штаны. Никогда прежде его не крыло так от кого-либо. Скользнув взглядом по неряшливо разложенному на сиденье Чимину, он ухмыляется, довольный проделанной работой. Несмотря на неопрятный вид: мокрые ноги, взъерошенные волосы и мятое платье, подол которого задрался до живота, — выглядит он всё ещё сногсшибательно. Даже красивее, чем прежде, чем до того, как Чонгук прикоснулся к нему. Его напряжённые соски стоят, так и маня опробовать их на вкус, укусить, обвести ареолы языком. Опухшие губы безвольно распахнуты и горят алым, как и его влажные от слёз и пота щёки. Впалый живот подрагивает. Киска аппетитно сверкает в выделениях. Сам Чимин невидящим взором пялится в потолок Доджа, пребывая в послеоргазменной неге. Та мягко качает его на волнах и убаюкивает точно колыбель, пока Чонгук, сделав шаг в его сторону, не касается его. Татуированные пальцы ласкают чувствительную киску, и Чимин, забывшись в удовольствии стонет, неосознанно раздвигая перед ним ноги. — Как ты, принцесса? — грудной голос Чонгука рассыпает по телу мурашки. И Чимин с блаженной улыбкой отвечает честно: — Мне никогда лучше не было. — Да? — его пальцы скользят в размякшую после оргазма киску, мягко толкаются, вырывая из Чимина тихие стоны. — Ещё будет, — обещает он. — Давай пока снимем с тебя это. Чтобы расстегнуть наручники, Чонгуку приходится наклониться. Обнять его разомлевшее тело и приподнять, прижав эрекцию к его киске. Шершавая ткань униформы приятно потирается о нежную кожу, что Чимин тихо хнычет и, когда его руки оказываются свободны, обнимает Чонгука, вжимаясь в его большой член. Пачкает в смазке и соках полицейскую униформу. Притянув за затылок, Чонгук сминает его пышные губы и проникает языком в рот, давая испробовать себя же на вкус. Он целует шею, втягивает кожу, но отпускает до появления отметин. Клыки царапают вдоль запаховой железы, и Чимин, наклонив голову, беспрекословно открывает к ней доступ и хнычет, когда Чонгук шепчет: — Не сейчас, ангел. И, нетерпеливо толкнувшись, целует родинку на его ключице. Смяв небольшую грудь в своих сильных ладонях, облизывает, как и хотел, ареолу и, подняв тяжёлый взгляд, втягивает сосок в рот. Нежный укус — надломив брови, Чимин скулит, зарываясь в его влажные волосы, и льнёт к мощной груди. А Чонгук спускается поцелуями ниже и ниже: вдыхает сладкий аромат его тела с бархатной кожи живота, мягко прикусывает тазовые косточки и, прижавшись губами к гладкому лобку, отступает. С усталой улыбкой Чимин смотрит на него, пока Чонгук достает из заднего кармана пачку и, подцепив из неё сигарету губами, поджигает, хмуря брови. Рыжее пламя мерцает в бисеринках пота и омежьей смазки на лице, а затем затухает. Сделав затяжку, бесподобно красивый Чонгук выпускает дым, бросает на застывшего Чимина взгляд и обворожительно улыбается, стряхивая пепел. — Ты чего? — спрашивает он и, втянув щёки, делает новую затяжку. А Чимин, сдвинув себя к краю сиденья, тянет к нему руки. — Офицер Чон… — Да, принцесса? — Чонгук подходит ближе, гладит его по щеке и, подцепив пальцами подбородок, заглядывает в глаза, а те вновь застелены влажной пеленой. С довольной ухмылкой он затягивается, а Чимин, распахнув алые губы, тихо делится своим тайным желанием: — Хочу отсосать тебе, пока ты куришь. Выдохнув дым, Чонгук без лишних слов зажимает сигарету в зубах и расстёгивает пряжку ремня, затем — пуговицу и молнию ширинки. А Чимин разбитый, с розовыми, в цвет растрёпанных волос, щеками выглядит как упавший с небес ангел. Его затуманенный взгляд следит за тем, как пальцы расстегивают ремни на бёдрах, как летит кобура на землю. Звякнув о гравий, та поднимает дорожную пыль. Если Чонгука поймают, точно уволят. И даже отец — начальник полиции — вряд ли спасёт его задницу. Плевать. У него здесь самый долгожданный поздний ужин: Чимин и его, пока ещё не забитая семенем киска. Безупречный, умопомрачительный, юный и нежный, как бутон розы, он распускается во всей красе, опьянённый похотью и желанием скорее взять офицера в рот. Подняв сверкающий взгляд, он закусывает губу, придвигаясь ближе, а Чонгук, перехватив сигарету, затягивается и выпускает облако дыма. Он не железный. И выдержкой перед нежным образом падшего ангела не может похвастаться. Чонгук приспускает штаны. Достает налитый возбуждением член. На его кончике мерцает капелька предсемени, и Чимин, заметив её, не даёт ей упасть, накрыв своими невозможно пухлыми губами головку, и в унисон с Чонгуком стонет. Вкусный — офицер Чон до безобразия вкусный. Тот шипит, запрокидывает голову к ночному небу и опускает руку с тлеющей сигаретой, пока Чимин играет с ним: кончиком языка дразнит чувствительную дырочку уретры, облизывает уздечку и, втянув щёки, мягко посасывает кончик, пока не насаживаясь глубже. У Чонгука уже болезненно ноет и пульсирует, у основания формируется узел, предвещая скорый конец. Обняв его нежной ладонью, Чимин вынуждает взглянуть на себя и с безумной улыбкой проводит языком по всей длине: от основания до головки, а затем заглатывает в жар своего рта. Вздох. — Чёрт, — шипит Чонгук и, нахмурив в удовольствии брови, делает новую затяжку. Выдыхает дым. Не сводя с него мокрого взора, Чимин хнычет и начинает сосать так, словно его член самое желанное на свете лакомство. Вид курящего офицера Чона до умопомрачения заводит. Выбившиеся из андерката смоляные пряди спадают на лоб. Чонгук с вожделением наблюдает за каждым его движением, словно дикое животное выслеживающее свою добычу. Его стальные бёдра мелко потряхивает, а Чимин старательно качает головой и не перестаёт течь. Киска снова покалывает и, желая ощутить заполненность, пульсирует, выделяя новые порции соков. Не моргая, Чонгук прожигает в нём дыру. Запустив татуированные пальцы в розовые волосы, сжимает и предлагает заглотить его глубже. По плечам расползаются мурашки, и Чимин, проронив стон, прикрывает глаза, вбирая увитый венами член в тесноту своего горла. Сглатывает, обнимая стенками упругую головку, и, скользнув пышными губами по длине, просит: — Пожалуйста, офицер. Накажите меня за нарушение правил. И высовывает острый язычок, приглашая воспользоваться своим ртом, как Чонгуку заблагорассудится. Тот выкидывает докуренную сигарету и, взяв член у основания, шлёпает по нему кончиком. — Как скажешь, куколка. И вводит. Сжимает в пальцах розовые пряди и подаётся бёдрами вперёд, вгоняя длину по самый узел. Запрокинув голову, не в силах подавить утробный рокот, смотрит на звёзды и жадно проталкивает член глубже и глубже. Скоро кончит. Он думает: если и есть Рай, то скрыт он в Чимине, отсасывающем ему как в последний раз в жизни. Ненасытно. Голодно. Без стыда. Семя, смешанное со слюной, стекает по его подбородку и капает на розовый подол шёлкового платья. Знойная ночь. Чонгук весь мокрый, напряжённый как камень, тяжело дышит, зачесывает волосы назад и насаживает чавкающее горло на изнывающую плоть. А Чимин мычит и, зажмурив в удовольствии глаза, старательно качает головой, подстраиваясь под ритм. Не перестаёт ёрзать в попытке потереться влажной киской о кожу сиденья и слышит с усмешкой: — Поласкай себя, малыш. Подняв пьяный взгляд, растянутый ртом вокруг члена он хватает за брюки, безмолвно прося подойти ближе. И Чонгук, поняв без слов, вжимает бедро меж его разведенных ног и рычит, когда Чимин начинает о него тереться, пачкая в своих выделениях униформу. — Чёрт. Такой распутный, — с восхищением выдыхает он и резче толкается. Низ живота охватывает пламя. Обезумевший Чимин стонет и расслабляет глотку, вбирая плоть до узла. Его горло распирают жёсткие толчки, а голову кружит феромонами и грубо сжатыми в волосах пальцами. Потираясь покалывающим клитором о шершавую ткань, он чувствует, что и сам готов вот-вот кончить, но Чонгук резко отстраняется. Размазывает слюну и смазку по длине и, сжав в кулаке член, грубо дрочит над его лицом. — Закрой глазки, — судорожно выдыхает он. С блаженной улыбкой Чимин выполняет указание и, распахнув губы, с готовностью подставляет язык. То, что видит перед собой Чонгук, не сравнится ни с одним горячим порно в мире. Оно же подталкивает к черте и толкает в бездну — Чимин, ощутив горячие капли на своём лице, всхлипывает, открывая рот шире, и мычит, смакуя солоновато-пресный вкус семени. Сжав дрожащей рукой узел, Чонгук болезненно хмурится и, мелко надрачивая, сдаивает себя до последней капли: орошает пунцовые щёки, нос, попадает и на лоб, и на подбородок, пятная кукольное лицо, как того и желал. И, когда Чонгук затихает, Чимин аккуратно открывает глаза, а затем с дьявольской ухмылкой сглатывает, выбивая последние крупицы разума. Затем он вытирает уголки пышных губ, слизывает остатки с пальцев и шелестит: — Офицер Чон, прошу, трахните меня.Sidetracked | Perfect Lover — Tanerelle
И Чонгук с рыком забирается в машину. Хлопает дверь. Они не смогут быть тихими, и пусть в салоне до безобразия душно, но так они хотя бы останутся незамеченными. Он хватает Чимина и, будто тот ничего не весит, усаживает на свои колени. Целует. Смяв пышные губы, прикусывает и глотает стон, слизывая его с языка. Ладони скользят по плечам и ключицам, останавливаются на шее и сжимает её, тонкую. Мягко, потому что Чонгуку чудится, что крохотный, дрожащий в его руках Чимин сотворён из стекла: чуть придавишь — треснет и рассыпется. И пока он сдерживает свою силу, напрягая мышцы спины, плеч и рук, Чимин самозабвенно виляет аппетитной попой и мнёт его бицепсы, не в силах насытиться их рельефом и твёрдостью. Чонгук словно вылит из стали, кажется таким надёжным и непоколебимым перед ним — маленьким и неугомонным. Его ведёт. Безвольно распахнув рот, он подставляет себя умелым ласкам и хнычет, потираясь покалывающей киской о напряжённое бедро. Ухмыляется в поцелуй: сегодня он не оставит на форме офицера ни единого чистого участка ткани. — Такой жадный, — скалится Чонгук и помогает двигаться, раскачивая на себе. — Давай, киса, пометь альфу своим ароматом. — Ммм… х-хочу, чтобы после ты взял меня сзади… — делится заветным желанием Чимин и, обняв ладонью всё ещё каменный член, приподнимается, чтобы направить его наконец в себя. Смотрит прямо в чёрные глаза и, распахнув рот, скользит головкой по складкам и клитору, размазывая выделения. Дрожь, пронесясь раскатом по позвоночнику, охватывает кости, и уголок пробитой губы Чонгука ползёт вверх. — Да? — выдыхает он и, огладив поясничный прогиб, сминает ягодицы. Пальцы ласково касаются расселины. — Хочешь… узел? — надломив брови, Чимин мелко кивает и вжимает головку в раскрытую щёлку. — Наполнить тебя? — спрашивает Чонгук, массируя нежные края ануса. — Д-да… До отказа, — Чимин сжимает тыльную сторону его шеи и начинает медленно опускаться, обволакивая распирающую плоть. — О боже… т-такой огромный, — хнычет он, прислонившись ко лбу Чонгука. Тот скалится, обнажая острые клыки, и, силясь не сомкнуть в удовольствии глаза, жадно впитывает в себя образ Чимина. Сладкая истома, написанная на его лице, дело рук — члена — Чонгука. Он её творец. А Чимин раскалывается на части и стонет, когда головка целует шейку матки. Он намеренно сжимается, обнимая стенками член, и судорожно выдыхает, ощутив запредельную заполненность. Голову кружит-кружит и кружит. Склонив её, он, опьянённый феромонами, втирается носом в стык шеи и плеча Чонгука и, шумно вздохнув, обмякает. Перед глазами мелькают вспышки. Его, маленького и хрупкого, обнимают сильные руки. Чимин слышит, чувствует удары чужого сердца и мычит. — Альфа-альфа… — Альфа здесь, — хрипит Чонгук и, наклонив голову, дает вжаться лицом в запаховую железу. Ощутить его феромоны — раствориться в них. Держать себя в руках становится до одури сложно. Клыки зудят — Чимина хочется укусить и присвоить себе. Грудь охватывает необузданное пламя, а киска снова тесно сжимается, словно не желая выпускать из своего плена. Чонгук не толкается. Даёт привыкнуть к размеру и болезненно хмурится, когда чувствует кожей влагу языка. Тот мажет и лижет вдоль запаховой железы, собирая концентрат феромона. Дрожащий от переизбытка чувств Чимин даже не подозревал, что, оказавшись в непосредственной близости, потеряет рассудок. Альфа пахнет так сладко, так вкусно, так правильно, что в голове не укладывается, как нужно будет оторваться от него позже. Стираются понятия «прошлого» и «будущего». Остаётся «здесь» и «сейчас», где Чимин, тяжело дыша, втягивает тонкую кожу на стыке шеи плеча и мягко прикусывает, наслаждаясь моментом единения. А Чонгук, уставившись в пространство, обнимает крепче и, слыша стук сердца в ушах, позволяет делать с собой всё, что заблагорассудится. Он ни перед кем не открывал раньше шею. Его член напрягается и дёргается внутри растянутой на нем вагины. А та отзывается пульсацией, и Чимин, отпрянув, делает первое движение бёдрами, вырывая из них обоих стон. Затем он двигается ещё и ещё и, нетерпеливо насаживаясь на каменную плоть, набирает скорость, пробуждая Чонгука. Ладони того скользят по шёлку платья и, огладив влажную от испарины спину, ложатся на шею. Пальцы смыкаются, и Чимин мычит в удовольствии, раскачиваясь на распирающей плоти. До предела заполненная киска пульсирует и, выделяя всё больше смазки, увлажняет член. Чонгук смотрит в глаза, а там — никакой связи с реальностью. Зрачки расширены, расфокусированы, смотрят сквозь. Пунцовые щёки мерцают в испарине, горят от внутреннего жара их тел. Дышать совершенно нечем: раскаленный, пропитанный их феромонами воздух застревает в горле. Но это не мешает им снова вцепиться в губы друг друга, смять их и сплестись языками. Движения ускоряются. Подаваясь навстречу, Чонгук врывается в хлюпающую киску, раскалывая Чимина на части. Тот звонко стонет в смазанный поцелуй, цепляется за плечи, тянет рубашку, царапает кожу и подмахивает пышной попой, самозабвенно гонясь за новой порцией наслаждения. Пульсирует, течёт, горит, тесно вжимается по основание, растягивая себя, крохотного, под большой размер распирающей плоти. Та ощущается невероятно глубоко, как никогда. Из Чонгука вырывается утробный рокот и, пронесясь раскатом по машине, пробирает мелкой дрожью хрупкое тело Чимина. Тот плавно раскачивается на нём, как наездник. Упругая головка скользит по мягким стенками и упирается в чувствительное местечко, когда Чимин, отпрянув, хватается позади за стальные бёдра своего офицера и с шальной улыбкой меняет угол проникновения, раскрывая себя в новой красе. Его маленькая грудь с напряженными сосками подпрыгивает в такт фрикциям, а киска обильно полирует член. Опустив на место их соединения взгляд, Чонгук рычит сквозь зубы: — Блять. Клянусь, я повяжу и забью тебя до отказа, — и грубо натягивает на себя, врываясь в чавкающую узость. Чимин огненный, мокрый, тесный и ещё до безумия звонкий. Салон машины утопает в его стонах и криках, когда Чонгук, приподняв бёдра с сиденья, трахает с бешеной скоростью, сминая в тиски его нежные бёдра. Закинув руки на передние кресла, тот запрокидывает голову и скулит, принимая в себя каждый твёрдый толчок. Нахмурив брови, Чонгук, как машина, не замедляясь ни на секунду, отбойным молотком вдалбливается в хлюпающую вагину. В жилах закипает кровь. Внутренности выворачивает острое желание кончить, излиться в Чимина, сделать своим и заполнить его впалый живот до отказа. Опустив руку, тот раскрывает свою киску средним и указательным пальцем, безмолвно требуя смотреть лишь на себя. На то, какой он жадный, красивый, порочный, невозможный, доступный для него — для Чонгука. Захлебываясь стонами и всхлипами, он бессвязно молит: — Г-господи. Да! Офицер Чон, прошу уничтожь меня! Да-да-да! И Чонгук совершенно точно слышит слёзы в его голосе. Схватив за шею, он падает с Чимином на кресло и, сменив бешеный темп на тягучий и глубокий, слизывает соль с его щёк. Даже с разводами туши на лице Чимин выглядит как грёбанное совершенство. Дрожит, открывает доступ к своей сладко пахнущей шее и доверительно льнёт, пытаясь перевести дыхание. Безотрывно любуясь им, Чонгук мнет пышную задницу и, оттянув ягодицы в стороны, ласкает пульсирующий проход, не проникая внутрь. Дразнит. А Чимин хнычет и, подмахивая навстречу, опускает полный вожделения взгляд.Dreamgirl — Tanerelle
Так красив… разбитый удовольствием, с размазанной косметикой и подсохшей спермой на щеках — выглядит нереальным и хрупким. Глупо, но именно в этот момент Чонгук представляет, как однажды, много лет спустя, он проснётся с Чимином в одной постели, возможно, на их годовщину, и, обняв его, сонного, со спины, вспомнит, каким безумным и безудержным был их первый раз. Как текла его тушь от слез удовольствия, размазался блеск на зацелованных губах, как мерцали в испарине и сперме его нежные щёки. Лёгкие охватывает пламя, и мир сужается до точки — до Чимина. Подцепив пальцами подбородок, Чонгук впивается в его губы и, скользнув языком в рот, ускоряет толчки. А тот отвечает голодно и пылко, словно только этого и ждал. Наклонив голову, сам напирает, обнимая за шею. А после, отпрянув, с довольной ухмылкой ускоряется. Влажные шлепки голой кожи, мягкое чавканье смазки, сбитое дыхание и прыгающая перед раскалённым лицом упругая грудь — персональный Рай Чонгука. Обхватив губами горошину соска, он вбирает её в рот и, облизнув ареолу, закатывает глаза, вскидывая резче бёдра. Низ живота прошивает огнём. Чимин капризно стонет. По его стану ползут лучи фар и, мерцнув голубым бликом на плечах, исчезают. Только сейчас Чонгук с пьяной ухмылкой подмечает: сколько таких машин они уже пропустили, утонув друг в друге? Из-за обильных выделений член уже легко скользит в сформированную под его размер вагину. Обволакивая длину, гладкие стенки податливо раскрываются, позволяя головке при каждом движении навстречу целовать шейку матки. Запрокинув голову, Чимин цепляется за плечи Чонгука, скулит и сжимается, всем телом ощущая скорый конец. Такой чувствительный. Из-за удобной позы тепло удовольствия волнами разносится по телу. Растянутая вокруг члена вагина хлюпает, выделяя всё больше и больше влаги. Опустив между ними руку, Чонгук большим пальцем ласкает бутон клитора и довольно урчит, когда Чимин, содрогнувшись, громко всхлипывает. — Да, альфа, да… Ещё. Вот так. И, распахнув искусанные губы, цепляется позади за колени Чонгука, тесно обхватывая собой каменную плоть. А тот, резче толкаясь, скалится и смотрит на него без отрыва, словно пытаясь проглотить каждое мгновенье. Распалённый, румяный и влажный от пота Чимин вновь, подступив к черте, теряется в наслаждении. Чонгук не успевает: мечется глазами от его лица к подпрыгивающей от грубых толчков груди и рычит. По хрупким плечам снова ползёт свет фар проезжающей машины, и Чимин поднимает абсолютно дикий, застеленный экстазом взгляд. На губах Чонгука рисуется похотливая ухмылка. Сверкнув клыками, он хрипит: — Давай, куколка, кончай. Испачкай мой член. И Чимина сносит. Он, словно дождавшись позволения, впивается в шею Чонгука короткими ногтями, распахивает рот и с судорожным вздохом опускается на член до конца. Плавно покачивая бёдрами, трётся клитором о короткие волосы паха и смотрит в глаза, пока пламя, вспыхнув внизу живота, разносится по всему телу и охватывает голову. Шею, щёки, затылок — всё заливает жидким огнём, и в кожу будто вонзается тысячи мелких игл. Кости сводит судорогой. Чимин высоко и пронзительно стонет и не замечает, с какой силой сжимает горло Чонгука, перекрывая доступ к кислороду. И тот не препятствует, смяв ягодицы, помогает двигаться на себе и смотрит жадно, словно боится пропустить хоть одно мгновение того, как Чимина растаскивает на куски. Его киска пульсирует и удушливо сжимается, обильно покрывая выделениями член и область паха. В руках Чонгука он растекается горячей лужей и наконец даёт вздохнуть, обессиленно упав головой на его плечо. Мир проваливается в темноту. Когда Чимин приходит в себя… Нет, когда он приходит в более менее осознанное состояние, его попа лежит на крепких бёдрах Чонгука, а сам он скулит в наслаждении, вжимаясь лицом в кресло. Потому что длинные, сильные и умелые пальцы творят чудеса. Они, смазанные и горячие, скользят уже в почти разработанный проход и, растягивая эластичные края, массируют стенки. Так хорошо. Не отрывая от сиденья щеки, Чимин бросает расфокусированный взгляд на Чонгука и, прикрыв глаза, задушенно стонет. На лицо того спадают чёрные влажные пряди, брови сосредоточенно нахмурены, а в глазах — сплошная похоть, вожделение и восторг. Без отрыва разглядывая его раслабленное в послергазменной неге тело, он теребит пирсинг в губе. Услышав стон, замедляется и спрашивает: — Что такое, малыш? Больно? И Чимину действительно больно — больно видеть его таким совершенным, горячим, сильным, заботливым и в тоже время властным, знающим, как доставить удовольствие и возвести на небеса его, крошечного и податливого. Чонгук пленяет, и Чимин впервые в жизни ощущает, что не властен над собой. Не может устоять перед ним и не хочет. Он смотрит на Чонгука и обжигается. Вильнув одобрительно попой, сам насаживается на пальцы, а затем тянет к нему руку. Перехватив её, Чонгук целует ладонь, гладит и продолжает мягко толкаться. — Ты дьявольски красив, — как в бреду хрипит Чимин. Ухмыльнувшись, Чонгук отвечает: — Я польщён слышать это от тебя. — Почему-ах! — три пальца, скользнув особенно глубоко, надавливают на переднюю стенку, срывая с губ новый стон. Приподняв пышную попу, Чимин безмолвно просит ещё и внезапно получает мягкий шлепок. — Ох… — Потому что, ангел. Таких, как ты, людей не существует, — завороженно шепчет Чонгук и, огладив ягодицу, сжимает её. Оттягивает в сторону и, оценив степень растяжки, раздвигает пальцы. Захныкав, Чимин нетерпеливо ёрзает. Его киска аппетитно сверкает — так и манит вновь уткнуться, окунуться в неё и опробовать на вкус. — Признавайся, — хрипит Чонгук, — ты упал с небес? — Ах… Д-да, и разбился, — оглянувшись, он лукаво улыбается, намекая, на причину крушения. Покинув тугой жар, Чонгук берёт заготовленный презерватив, рвёт зубами и рычит: — Хм… Если ты ещё можешь говорить, то недостаточно разбит. На колени, детка. Дыхание застревает в лёгких. Прогнув поясницу, как кошка, Чимин поднимает попу, чтобы позволить вылезти из-под себя и, закусив губу, давит улыбку, когда Чонгук целует в ягодицу, а затем прикусывает. — Вкусный, — слышит томный шёпот уже в бреду. Чимин заводится как по щелчку пальцев. И снова — душно, жарко, нечем дышать, а аромат Чонгука, овладев разумом, отключает его. Вдоль позвоночника растекаются мурашки. Пока позади него пристраиваются и готовятся к новому раунду, Чимин, уложив грудь на кресло, тянет руки назад и тихо спрашивает: — Офицер Чон, я же всё ещё арестован? Раскатав презерватив по члену, Чонгук смазывает себя и, капнув лубрикант на гостеприимно раскрытый проход, скалится: — Конечно, котёнок. Звякнув, сталь вновь окольцовывает запястья. Сердце, заметавшись по грудной клетке точно пойманная птица, бешеным ритмом разгоняет кровь. Та кипит, бурлит и, прилив к щекам, охватывает голову огнём. Пульсируют виски, киска и весь Чимин, который, прикрыв глаза, выдыхает, ощущая, как головка упирается в нежные края ануса, а затем… плавно проникает внутрь. Распирая со всех сторон, член медленно входит, даруя восхитительную наполненность. Утробный рокот, затрещав по машине, расслабляет и без того размазанного по сиденью Чимина. Заскулив, он открывает глаза и понимает, что ничего не видит. Не чувствует ни капли боли, но в подавляющих феромонах альфы ощущает себя неописуемо хорошо. — Блять… — выдыхает тот и, погрузив длину по основание, замирает, давая время им привыкнуть друг к другу. — В тебе точно скрыт рай, малыш… Тяжело дыша, Чимин чувствует, как от всего происходящего становится до одури мокрым. Его пустая щёлка пульсирует и, выделяя новую порцию смазки, пачкается. Стекая по складкам, сок увлажняет нежный бутон клитора и, скользнув по лобку, капает на кожаное сиденье. Дёрнув скованными руками, Чимин хнычет, ограниченный возможностью дотронуться до себя. Киску покалывает, и тогда спиной он ощущает тепло крепкой груди. Горячее дыхание Чонгука рассыпает по коже мурашки, и Чимин, наклонив голову, покорно открывает доступ к шее. — Проверяешь мою выдержку, принцесса? — шепчет тот и обхватывает губами мочку уха, вырывая из распалённого дотла Чимина новую череду всхлипов и стонов. — Если укушу, не будешь ругать меня потом? — глумится он, поглаживая свободной рукой живот. — Н-нет… — едва находит силы для ответа Чимин и, вжав щёку в кресло, всхлипывает, когда пальцы Чонгука дотрагиваются до покалывающего бугорка клитора. — Не соблазняй меня, молю. Я на грани, чтобы не сделать тебя своим сейчас. В одурманенной феромонами голове не может сложиться пазл, почему альфа не хочет поставить метку. Почему не хочет сделать Чимина своим? Прикрыв глаза, он подаётся назад и удушливо сжимает каменную плоть. — Пожалуйста, альф-фа… П-пожалуйста… У Чонгука перед глазами плывёт. Маленький и хрупкий Чимин, растворившись в аромате его феромонов, едва ли может соображать. По закону Штатов незапланированный укус во время соития приравнивается к насилию — насилию над волей человека. Как коп, Чонгук знает о скверных случаях, когда едва знакомые пары, потрахавшись, ставят друг другу вечные метки без возможности что-либо исправить и мучаются всю жизнь. Знает и о том, как альфы, намеренно подавив феромонами омег, присваивают их себе без разрешения, когда те находятся в уязвленном состоянии. Бывают и иные, крайне редкие случаи: когда альфу и омегу в одинаковой степени ведёт друг от друга с первой встречи, и они, под влиянием безумной страсти, случайно связывают себя меткой, а дальше живут душа в душу, как истинная пара. В том, что он без ума от крохотного Чимина, Чонгук уверен, но… Он пока ещё не знает, что каждая фантазия Чимина о нём всегда заканчивалась меткой. Всегда. Пусть он это утаил от друзей, думая, что его посчитают ненормальным и не поддержат затею потрахаться с самым горячим копомHey Iggy — Iggy Azalea
И Чимин, не успев захныкать, стонет, когда Чонгук резко толкается. Затем — ещё и ещё, увеличивая амплитуду проникновения. Податливые стенки раскрываются, позволяя проникнуть глубже. До головокружения обволакивают член, и мгновенье — салон вновь заполняют мокрые звуки секса. Позабыв обо всём на свете, Чимин звонко стонет и, подмахивая пышной задницей, сам подается назад, поглощая своей голодной задницей всю длину. Киска ноет и пульсирует, сжимается вокруг пустоты и течёт — хочет ласки, а Чонгук, смачно смяв ягодицы, оттягивает их в стороны. Любуется тем, как нежно-розовый проход покорно растягивается на ширине его толстого члена, принимая в себя толчок за толчком. Выскользнув до головки и схватив за наручники, он беспощадно насаживает разомлевшего Чимина на себя. Тот захлебывается стонами — всхлипами. Влажная кожа звонко шлёпается, смазка чавкает, и розовый проход душит — душит в своих нежных объятиях. Как заведенный, Чонгук с довольным оскалом любуется потерянным в экстазе ангелом и грубо врывается в его узкую попу — аппетитную, упругую, пышную и сочную. Как же хочется ее укусить. Вонзить клыки в бархат плоти, покрыть багровыми отметинами и мять — бесконечно мять ее мягкость. Потянув за наручники, он заставляет Чимина оторваться от сиденья и рычит: — Рукам не больно? — Ах! Нет-нет! Сильнее-сильнее, пожалуйста… Офицер Чон, прош-шу-с-сильнее! Голову сносит. Тяжелый взгляд наливается безумным блеском. Черные пряди, выбившиеся из андерката, непослушно лезут в лицо, липнут ко лбу. Не обращая на них внимания, Чонгук сжимает зубы и, держа Чимина за наручники, с безумной ухмылкой вдалбливает в разработанную узость свой каменный член. Он давно не кончал, и у основания крепнет узел. Хочет спустить, забить его, крохотного и разбитого, своей спермой до отказа. А молочная кожа задницы при каждом твёрдом толчке, при каждом касании о его стальные бёдра мелко содрогается, и Чонгук отпускает себя. Хлопок. И на пышной ягодице расцветает алый след, он его сжимает, а Чимин, как обезумевший, молит: — Ах, да! Ещё-ещё! Сделай так ещё! И Чонгук, бросив взгляд на его взбитые розовые волосы, на тонкую напряжённую шею, на хрупкие, сведённые у позвоночника лопатки, снова огревает смачным шлепком. Опьяненный грязной похотью Чимин рычит и, безвольно уронив голову, быстрее подмахивает задницей. Просит: — Ещё! Сильнее! И Чонгук, отпустив наручники, позволяет упасть грудью на сиденье. Сжимает ягодицы — упругая кожа просачивается сквозь пальцы, — и, сменив угол проникновения, вдалбливается с бешеной скоростью. Голову кружит. Член сжимает в стальные тиски. В паху тяжелеет и тянет. И не описать словами насколько это хорошо. Гребанный рай. А Чимин безостановочно скулит, безвольной куклой сотрясаясь от обрушившихся на его хрупкое тело толчков, но сильнее гнет поясницу, как обезумевший подставляя свои жадные дырочки, безмолвно прося еще и еще. Мало. Мало. Чимину так мало альфы. Мало его члена, мало его запаха, мало его рокота и стонов. Он хочет поглотить его собой. Чонгук — бог, дьявол, бес, дикое животное. Трахает так сильно, так мощно, так сладко, выбивая из легких хрипы и стоны, из головы — все мысли, из тела — душу. — Трахай-трахай-трахай меня, — зажмурив глаза, рычит Чимин, сжимая застегнутые в наручники кулаки. Короткие ногти до боли впиваются в ладони. И снова задницу обжигает шлепок — Ах! Блять! О мой б-о-о-г, — киска безостановочно сжимается вокруг пустоты, желая заполучить член, который, игнорируя её нужду, не перестаёт таранить его растраханную дырочку. — Да, киса. Называй меня богом. Тебе хорошо? — Да-да-да! Очень… Ах-хммм… — пунцовое, мокрое от испарины лицо увлажняют и слезы. Хорошо — не то слово. Чимина, словно тряпичную куклу, мнут, терзают, трахают, рвут на куски. Он хочет кончить и неосознанно выпрямляет колени, поднимая задницу выше и выше в погоне за удовольствием. — Моя кис-ска… Прош-шу, Ч-чонгук… поласкай меня. О боже я-я-сейч-час умру-у-у… Словно обезумев, Чонгук не слышит, рычит и вдалбливается в податливый жар; безжалостно бьется стальными бедрами о крепко сжатую в его пальцах пышную задницу и, упираясь набухшим узлом в разработанные края ануса, мечтает проникнуть глубже; вдавить член по основание и сцепиться — залить тугой проход своим горячим семенем. А Чимин течет и капает. Заливает своей пульсирующей киской кожаное сиденье. Унюхав сладкий аромат омежьего сока, Чонгук действует на инстинктах: склоняется и, сменив темп с быстрого и размашистого, на глубокий и твердый, рокочет на ухо, проникая рукой под хрупкое омежье тело. Одно касание к покалывающей киске — Чимина простреливает дрожь. Сжав челюсти, он покорно ждет, когда им наиграются: Чонгук размазывает выделения по крохотным складкам и с громким чвоком толкается в вагину. — Малышка так течет для меня? — хрипит он, погружая три пальца в податливую щелку. Та, покорно раскрывается, обволакивает нежными стенками и, пульсируя, покрывает влагой кожу. Застыв, Чимин до скрипа зубов стискивает челюсти и скулит, когда пальцы цепляют его как на крючок, надавливая на чувствительную точку. — Да? — Да-да-да… Его колотит, но он кротко, не прося о большем, принимает в себя распирающую заполненность и глотает — глотает свой кайф. Его поощряют утробным рокотом и тихим: — Моя прелесть. Такая послушная омега. И Чимина снова сносит, когда пальцы, выскользнув из киски, наконец касаются напряжённого бутона, нежно ласкают и толкают к черте вместе с вдалбливающимся в растянутый проход членом. Чонгук ускоряется. Кости сводит судорогой, с распахнутых губ слетает рваный вздох, и связь с происходящим трещит — рвётся по швам. Чимин кончает. Ярко, остро, до звона в ушах и оглушительного взрыва в грудной клетке. Сознание заволакивает багровым туманом, и он даже не замечает, как вздрагивает, пытаясь вырваться, сползти, уйти и, напротив, поддаться наслаждению — Чонгуку, его пальцам, его члену. Тело трясёт, и Чимин, захлёбываясь стонами, рычит и молит не останавливаться. Не хочет, чтобы это заканчивалось. Мечтает остаться в этом сладостном, пронизанном похотью и дикой жаждой мгновении. А Чонгук с довольным оскалом продолжает врываться в него и ласкать чувствительный клитор, пока тело в его руках окончательно не обмякает. Убрав пальцы, он целует безвольно лежащего Чимина в плечо и, выскользнув из его растраханной задницы, срывает презерватив. Хмурит брови и дрочит. Восторженно смотрит на пульсирующую вокруг пустоты розовую дырочку, сжимает челюсти, наклоняет член и, прислонив головку к проходу, выстреливает внутрь. — Ммм… Боже, — надломив брови, скулит Чимин, ощутив горячие капли семени. — Ты такой грязный… А Чонгук, продолжая сдаивать себя, орошает порозовевшие от интенсивных толчков ягодицы и с глумливой улыбкой выдыхает: — Ошибаешься, ангел, — шлёпнув головкой по подрагивающему колечку, скользит по вымазанным в выделениях складкам и, подразнив клитор, заставляет содрогнуться. — Теперь грязный ты, — затем он внезапно погружается в размякшую после интенсивного оргазма вагину и, чавкая обилием смазки, плавно толкается.So High — Doja Cat
Распахнув глаза, Чимин восторженно оживает, но его тело в то же мгновенье покидают. А Чонгук, отстегнув наручники, падает на сиденье и притягивает к себе на колени. Подцепив пальцами подбородок, увлекает в нежный и такой нужный после грубого раунда поцелуй. Поочередно и мягко втягивает искусанные пышные губы, гладит по влажной спине и плечам, даже не подозревая, что распаляет новый огонь своей лаской. Такой заботливый, нежный, чуткий — вытрахал душу, а сейчас нерасторопно возвращает ее на место. И Чимин, не в силах взять эмоции под контроль, обнимает его сильную шею ладонью и отвечает пылко. — Неугомонный, — расплывается в улыбке Чонгук. — Тебя возможно удовлетворить? — М-м, — качает головой Чимин. — Я никогда так никого не хотел. Не думаю, что мне может быть достаточно, особенно, — его пальцы цепляются за ворот полицейской рубашки, — когда ты в этом. — Нравятся альфы в форме? — Нравится Чон Чонгук в форме, — мурчит Чимин и, поёрзав на ещё не опавшей плоти, заглядывает в глаза. Те разморенно расслаблены, веки полуприкрыты, зрачки расширены, слегка скошены и сверкают поволокой нежности. В груди становится до одури тепло. И большого, мощного Чонгука хочется задушить в своих объятиях. — Я представлял это на капоте твоей машины, — шёпотом делится с ним Чимин, словно это секрет. И Чонгуку не нужно больше слов и объяснений, чтобы исполнить желание своей принцессы, любящей нарушать закон. Если Чимин хочет, значит так и будет. Подхватив его на руки, он вываливается из душного салона на улицу. Скрипя берцами о гравий, твёрдо шагает к цели. А вцепившийся в его плечи Чимин, пытаясь скрыть улыбку, кусает губы и качает в воздухе всё ещё обутыми в пушистые розовые босоножки ногами. Судя по нависшей розовой полосе над горизонтом, время летит к рассвету. Небо, сбивая с себя тёмный цвет, заливает сиреневой синевой. Вдали уже погас одинокий фонарь, а кожу охватывает прохлада раннего утра. Ласковый ветер, пружиня листья пальм, путается в розовых, как сахарная вата, волосах Чимина. Бережно уложив его на капот, Чонгук зачесывает свои влажные пряди назад и ухмыляется, когда ему в немой просьбе подают запястья. У кого-то определённо кинк на ограниченность в движениях. — Может, — начинает Чонгук, застегивая наручники, — в следующий раз тебя связать? — А ты умеешь? — в голосе нескрываемый восторг. — Умеешь, — ухмыляется он, пристраиваясь меж разведенных ног, и, взяв ещё не до конца опавший, но без былой твёрдости член, мажет головкой по складкам. И сосредоточенно хмуря брови, направив себя, толкается в податливую мягкость киски. Мелко задрожав, Чимин выдыхает и запрокидывает сцепленные руки над головой. — Х-хочу. Расстегни рубашку. Установив зрительный контакт, Чонгук ухмыляется и, начав нерасторопно толкаться, выполняет указание, с удовольствием наблюдая за расцветающим восхищением во взгляде Чимина. Облизнув губы, тот расплывается в улыбке, оценивая сногсшибательную красоту поджарого торса: крепкая грудь, которая так и манит уткнуться меж гладких мышц; напряжённый пресс с плавно очерченными кубиками и V-образными линиями косых мышц. Из лёгких вылетает весь воздух, а плавно скользящий в киске член уже вновь каменный и распирающий гладкие стенки. Не моргая, Чимин без смущения любуется им и шумно дышит, ощущая, как внизу живота сладко тянет лишь от одного вида. Пристально следя за его реакцией, Чонгук затаивает от восторга дыхание. Не сказать, что он был обделён вниманием омег. Совсем не сказать. Но видеть в глазах Чимина неприкрытое, чистое очарование — совершенно иное, неподвластное описанию чувство. Чонгук склоняется над ним, нежно целует и, поочерёдно смакуя мягкость губ, улыбается, когда Чимин закидывает ему на шею скованные руки и снова отвечает пылко, разжигая резким движением языка новый пожар в груди.WAP — Cardi B ft. Megan Thee Stallion
— Быстрее, — требует он и, заглянув в глаза, не сдерживается. Облизывает взглядом голую шею, ключицы, грудь. Скулит, когда Чонгук, сжав его талию, выполняет просьбу и в жадной погоне насытиться вдалбливает свой каменный член, подбрасывая его на капоте. Поднимается, жадно смотрит на то, как киска растягивается вокруг ширины его плоти и тяжело выдыхает. Видит, в какое безобразие превратилось когда-то красивое платье, и рычит, врываясь в чавкающую узость, шлепаясь стальными бёдрами о влажную кожу. Маленькая грудь со вставшими горошинами сосков подпрыгивает от интенсивных толчков, а Чимин совершенно бесстыже и грязно стонет. Ловит голодный взгляд на своём платье и с шальной улыбкой требует: — Сними его! Сорви! Схватив за подол, Чонгук, не сбавляя темпа, рвёт шёлк — татуированные бицепсы напрягаются, с ними вздуваются вены. А Чимин, закатив глаза, мычит в удовольствии. Упругий кончик члена, скользя по эластичным стенкам, вжимается в шейку матки и ощущается невероятно глубоко. Веки, налившись свинцом, опускаются, и Чимин рассыпается мурашками, покорно раздвигая ноги шире, принимая в себя толчок за толчком. Хрупкий, маленький и дикий он выглядит как неземное создание, упавшее на капот Доджа с небес. И Чонгук, закинув его стройные ножки на свои сильные плечи, продолжает разбивать его, грязно стонущего, на куски, атакуя укусами гладкость голеней. У основания набухает узел, и Чонгук может поклясться, что если не повяжет его сейчас, то сойдёт с ума окончательно. А Чимин, ощутив, как при каждом толчке края его растраханной киски растягиваются, вспыхивает и исходит дрожью. Пульсирует и, выделяя больше смазки, неосознанно готовит себя для вязки. Он скулит: — Повяжи, альфа! Подхватив на руки, Чонгук впивается в его пунцовые губы, неистово натягивает на себя, точно безвольную куклу, и давит рокот. Вдали мерцает свет фар, но он, успев спрятать их за машиной, вжимает Чимина в дверь и вколачивается с новой силой. Сложенный пополам, голый, не считая пушистых розовых босоножек, тот плавится в сильных руках Чонгука, точно мороженое, забытое в зное июльского дня, и капает на чёрные берцы. Ошибка — склонить голову и, вжав мокрое в испарине лицо в тонкую шею, снова вдохнуть пленительный аромат омежьих феромонов. Ошибка — поддаться и облизать вдоль запаховой железы в попытке впитать в себя сладость Чимина. Сердце, зайдясь лихорадкой, впечатывается в рёбра и, сотрясая грудную клетку, пробуждает в душе Чонгука то, что он всю ночь старался сохранить спящим. А Чимин, захлёбываясь стонами, едва успевает дышать, онемев от восторга, когда его нежную кожу царапают клыки. Запустив пальцы в короткие волосы, он сжимает их с силой и рычит почти безумно: — Блять давай! Повяжи меня, альфа, сделай своим… Схватив под коленями, опьянённый феромонами и похотью Чонгук раскрывает его и, сложив пополам, одним резким движением вгоняет узел. А затем, как только горячий напор семени выстреливает в матку, с волчьей жадностью, будто дикое животное, наконец поймавшее свою добычу, с утробным рыком вгрызается в его плечо, прорывая клыками нежную кожу. И мир застывает.
Good Good — Tanrelle
Застывает и Чимин, прошитый насквозь хлёстким разрядом тока. Распахнув широко глаза, он невидящим взором впивается в лазурное небо и взрывается, разбиваясь на тысячи мелких осколков, пока Чонгук, жёстко толкаясь на глубине, забивает его, как и обещал, до отказа. Полотно реальности исходит рябью, а от места укуса по венам растекается жалящий яд. Сердце Чонгука грузно бьётся — и Чимину кажется, что он чувствует его удары у себя в груди. Ощущает себя единым целым с ним, принадлежащим ему, частью чего-то большого, светлого, сильного и надёжного. С подрагивающих ресниц срываются слёзы, а в груди нарастает жар. Глупо, но сейчас, если бы Чимин мог вымолвить хоть слово, он бы сказал, как до беспамятства влюблён в Чонгука — не головой, не чистым разумом и трезвым рассудком, а тем, что обычно принято называть звериной сущностью. Неприступная для всех омега Чимина, словно найдя своё место в мире, ластится, утопая в объятиях альфы, которого сразу признала истинной парой. Когда Чонгук приходит в себя и разжимает хватку, его сердце проваливается куда-то вниз. Ощутив слабость в коленях, он со скулящим стоном принимается торопливо зализывать кровоточащую рану и ругать — корить себя за непоправимое. Но руки — ласковые и мягкие руки Чимина, непоколебимо схватив его за волосы, выдирают из охватившей паники и заставляют поднять затуманенный виной взгляд. Его истерзанные губы дрожат. Но на них плавно расцветает улыбка — сердце пропускает удар — расцветает и Чимин, как нежный розовый бутон в первых солнечных лучах, он распускается во всей красе и ласково обнимает ладонями щёки. Непоколебимый, стойкий, хоть и до невозможного разбитый с размазанной по лицу тушью он говорит: — Офицер Чон, — и затихает, выдерживая торжественную паузу. За эту паузу у Чонгука перед глазами проносится вся жизнь до — до их судьбоносной встречи. А затем Чимин продолжает: — Теперь вы мой. И Чонгук, довольно заурчав, перехватывает его поудобнее и, дав обнять свою талию ослабшими ногами, впивается в его сладкие губы. Они отдаются поцелую, пока мимо по шоссе проезжают машины, а город, расстилающийся под холмом, на котором они встретили друг друга, просыпается ото сна в золотых лучах рассвета. И через много-много лет, когда Чимина спросят, какое время его самое любимое, он не задумываясь ответит: майский вечер, когда небо горит лилово-розовым отливом, в воздухе стоит запах раскаленного асфальта и свежескошенной травы, а город зажигается миллионами огней. Время — когда он впервые встретил Чонгука — истинную пару, будущего мужа и отца своих детей и понял, что до этого и не жил.♡♡♡
Ain’t Shit — Doja Cat
— Боже, что теперь мы скажем твоим родителям? — выдыхает Чонгук. Они несутся на розовой БМВ по шоссе в Голливуд. Чимин уже привёл себя в относительный порядок: смыл салфетками косметику, причесал волосы, попил воды и, опустив окно, теперь сияет безупречной естественной красотой, подставляя себя ласковому потоку утренней свежести. Чонгук тоже привел себя в порядок — относительный, — забрал кожанку из служебной машины и накинул её на голое тело. На этом всё. Его штаны от униформы всё ещё в компрометирующих следах страстной ночи. Он, держа руль одной рукой, не перестаёт с серьёзным видом совершенно несерьёзно сетовать, в душе, как щенок, радуясь содеянному. В конечном счете именно ему достался самый сногсшибательный, невероятный, очаровательный, обворожительный омега на земле. Кто Чонгук, если не счастливчик? Беззаботный же Чимин в огромной полицейской рубашке, закинув ноги в пушистых розовых босоножках на приборную панель, тонет в аромате своего альфы и, покачивая ступнёй в такт журчащей по радио песне, устало улыбается. Плевать ему, что они скажут родителям. Для них же главное, чтобы их чадо было счастливым? Так вот, Чимин безгранично, невозможно, до горящих в угли костей счастлив. Одарив Чонгука кокетливым взглядом, он протягивает ручку с розовым маникюром, делает музыку погромче и, надев солнечные очки, откидывается на кресле, открывая окно пошире. Улыбается, когда на его бедро ложится горячая татуированная ладонь его мужчины, и переплетает с ним пальцы, с восхищением отмечая разницу в размерах. Так или иначе, что бы им кто ни сказал, теперь они связаны до конца жизни, и произошедшее придётся принять с миром. А если не примут, Чимин мягкой силой заставит.