* * *
В лифте мы спускались с Верой молча. Только на выходе в серую дневную хмарь она молвила мне: — Ну, доволен? Теперь у нас опять нет работы. — Ага, — я потёр затылок, куда приложился чем-то серьёзным секьюрити — один из двух, явившихся на выручку хозяину. Именно они в конце концов, как я понял, выволакивали меня под ручки. — К счастью, — добавила Вера, — у меня есть ещё один клиент. По странному совпадению, его тоже зовут Денис Стохерин. Но нам нужно в аэропорт. — Он что, живёт в другом городе? — Нет, — Вера туманно усмехнулась. — У него студия в самолёте. Он считает, что так — ближе к небесам, источнику вдохновения.Краска и вагинальный сок (и кровь?)
17 января 2024 г. в 13:54
Всю дорогу Вера то и дело принималась меня пилить.
— Ну скажи, как ты будешь объяснять своё присутствие? Вот чего ты припёрся?
— Скажу, что ты моя девушка. Не хочу оставлять тебя. Буду рисоваться с тобой.
— Да он просто прогонит тебя.
— Этого я и жду. Ты же «выйдешь в эти двери вместе со мной»?
— А деньги? Ревнивый ты интриган. Осёл.
— Му-у, во-первых. Не осёл, а бык. И почему ты не радуешься, что на твои прелести нашёлся такой ценитель, что не готов их кушать… вот так, в несколько рыл?
— Горюшко ты моё. Глаза бы тебе завязать, чтобы ты просто не видел, как… надо мной там издеваются.
— Если что и надо завязать, то не глаза, и не мне.
Вера хихикнула и дала мне затрещину. Меня это скорее порадовало. Это был, наверное, первый жест, которым она продемонстрировала «интерес» к моему телу, как-то показала, что оно присутствует в её реальности…
Вопреки моим страхам, Денис Стохерин принял моё присутствие как должное. Меня не остановили на проходной, удовлетворившись моим напряжённым объяснением про «мою девушку», и когда нас на невесть каком этаже небоскрёба встретил парень в белой «тройке», он тоже лишь скользнул по мне взглядом, не задавая вопросов, и безразлично хмыкнул в ответ на мои «спотыкающиеся» попытки обосновать своё присутствие.
Студия Стохерина напоминала, скорее, огромный спортзал — хотя, с низким офисным потолком. Мягкий металлически-медовый свет струился из спрятанных плафонов, в дальнем конце был расположен мольберт, и туда, раздевшись догола, прошествовала Вера. Ей потребовалось, наверное, секунд сорок, чтобы пересечь всё пространство. Я — разместился на чём-то вроде трёхярусных трибун в начале, тоже раздетый. Не уверен, почему. Просто, когда Вера начала разоблачаться, мне показалось невыносимым — остаться в стороне.
Начался процесс позирования. Я заскучал. Ничего интересного не происходило. Изредка мимо трибун проходили из двери в дверь какие-то люди: пара девушек в кимоно, похожие на шлюх, рабочий с лестницей, двое мужчин, явно гостей, ведущих себя тихо, по-свойски.
Похоже, я начал слегка задрёмывать, потому что, когда в очередной раз вернулся к действительности, яркий свет сменился полумраком, устрашающе обширный зал исчез — осталось самое его начало, перекрытое стеной. Кажется, именно ввиду её возникновения люди здесь и ходили — в спутанном сознании я не задался вопросом, как может быть так, что по студии миллионера, где он рисует, а голая леди позирует, может просто так разгуливать народ. Теперь это стало понятно — я сидел в коридоре, и единственным «демонстратором ню» тут тоже был я… То-то проходящие на меня так оглядывались… Как был, голый, я ринулся к стене в поисках проходов и проёмов. Вернуться за одеждой было бы можно, но не хватало терпения, меня «несло». Я был на взводе — как, меня оставили, не предупредив?!
Не знаю, как, но мне удалось-таки найти зал-студию. Возможно, то, что показалось мне стеной, было на самом деле плотным занавесом-воротами, изолирующими студию? Кажется, я обогнул его сбоку? Не уверен. В тот момент я всё ещё находился в спутанном состоянии сознания, так что часть моих действий не отложилась в памяти. Факт в том, что вскоре я уже взирал на Стохерина, со вкусом и вдохновением рисующего нечто на ростовом мольберте. Рисовал он в весьма причудливой и пошлой манере — на самом деле, его кисть значительно больше времени проводила на теле Веры, причем, в весьма нескромных его местах. Оторопев от этого зрелища, не будучи уверен, можно ли называть это сексуальным насилием или всего лишь перформансом, я понаблюдал несколько лишних мгновений и за счёт этого неожиданно понял, что именно делает Стоъеориг Он использовал эрогенные зоны Веры, как палитру. На моих глазах он со вкусом размазал краску между её половых губ, затем нанеся несколько мазков, после чего принялся с выражением сладкого мучителя на лице кружить концом кисти вокруг её соска. Вера вела себя достойно — то есть, так, как и должна вести себя страстная женщина, когда её ласкают. Она выгибалась, ахала, подставляла свои сокровенные места — подмыхи, внутреннюю сторону бёдер, аж пританцовывала… Кажется, даже её язык — использовался как «пад» для смешивания красок.
Увидев меня, она ойкнула, вытащила глаза и прикрылась, фатально портя градации. Её ладони тоже несли на себе оттенки цветогаммы. На самом деле, в этом жесте не было большого смысла, потому что и так ясно, чем они здесь занимались / могли заниматься / непременно будут заниматься без меня, но я все равно сделал «страшное лицо».
— Это моя девушка, — бессмысленно предупредил я ещё раз.
— Так. И что? — уточнил художник вполоборота, ещё не вполне выйдя из творческого процесса.
— Из того, что ты отгрохал тут роскошный особняк, не следует, что с ней можно обращаться, как угодно, — прорычал я, на самом деле, я не зная, весь ли небоскрёб принадлежит Стохерину или он снял только один этот этаж. Мне достаточно было донести смысл.
— Я думал, вы вместе рисуетесь, — пожал плечами Стохерин и кинул Вере покрывало, в которое та вцепилась, как парашютист — в нераскрывшийся парашют, не делая попыток накинуть его на себя.
— Рисоваться — так — я точно не буду, — ядовито отозвался я.
— Ты и не подойдёшь, — успокоил Денис. — Для моего дивного метода нужна именно женщина. С влажными интимными местами, и пахнущая, ммм, как женщина, — Стохерин сжал пальцы, как бы демонстрируя сокровенную суть сказанного, и с наслаждением понюхал кисточку.
Я не сдержался и заглянул за пюпитр — несмотря на хамскую, провоцирующую обстановку, было невыносимо — отказать себе в любопытстве, что же нувориш-извращенец сделал там из моей Веры.
На картине была изображена красная гоночная машина.
— Это что ещё за «утеноид»?! — Я буквально услышал скрежет своего ломающегося мозга — мне казалось, что, если рисуют обнажённую натуру, на полотне естественно ждать именно её.
— Ах, это… — Денис безмятежно полуотвернулся. — Видишь ли, я стараюсь открывать новые стили. Это модно в современной арт-сфере. Конкретно данный, который я пробую, заключается в том, что, вместо того, чтобы вдохновляться натурой, я переношу на холст жидкости возбуждённой самки. Её слюну, её влагалищные выделения, её пот, пропитанный феромонами — будучи смешанными с краской, они символически бустят эротизм, сублиминально доводя его оттенки до зрителя… Что-то вроде двадцать пятого кадра, только в сфере живописи, — он подмигнул мне вполоборота.
— Оу. А если я тебе по харе смажу, результат сойдёт за свежий колёр для твоего творческого метода? — неожиданно для себя «кинул перчатку» я.
— Хочешь попробовать? Решить, кому девушка достанется? Ну, давай, — неожиданно согласился Денис, и начал обходить меня по спирали.
— Прекратите, придурки! — Вера попыталась вмешаться, влезши между нами, но Денис отбросил её, как тряпку. Пол, правда, был мягкий, так что это можно было счесть просто за меру предосторожности.
Не знаю, на что он надеялся, по его лицу невозможно было прочитать ничего определённого. Поэтому, вероятно, для него было большим сюрпризом, когда мой первый удар — угодил по этому лицу. Денис успел лишь чуть-чуть отклониться и повернуть голову — я, словно в слоу-мо, увидел, как смялась щека, а нейтрально-снисходительное выражение моего противника сменилось удивлённым. Честно говоря, дерусь я редко, поэтому столь быстрый успех ошеломил меня. Я протормозил пару секунд, пытаясь уложить этот факт в голове, и поплатился за это — подпрыгнув на полусогнутых, Денис нанёс мне какой-то необычный подлый удар — кулаком сверху, будто молотом. У меня в глазах взорвались чёрные звёзды, всё, что я мог — прикрыться, а Денис начал методично, кажется, даже не особо стремясь вкладываться, словно пытаясь «победить по очкам», наносить мне удары по корпусу. Улучив момент, я ударил его локтем в голову. Денис, болезненно рыкнув, упал-уклонился от дальнейших возможных атак, держась за череп.
— Запрещённый удар, — уведомил он.
— Кто сказал?
— По правилам чемпионатов.
— А, ну, извини, — безразлично отозвался я, понятия не имея, правду ли он сказал.
— Синяк будет, — пожаловался он, а затем подскочил и, развернувшись в прыжке вбил мне ребро ноги в грудь.
— Оу! — воскликнула вместо меня Вера одурманенно, шокированно и с запоздалым предостережением, таким голосом, словно этот удар пришёлся по ней.
Я промолчал. Раундкик, страшный по мощи в фильмах и играх, на практике оказался не таким уж сильным — он скорее снёс меня, чем причинил вред. А может, моему самонадеянному противнику не хватило профессионализма. С трудом понимая, что делать, я поднялся, пользуясь тем, что Денис не добивает, и принялся молотить его уже всерьёз, вспомнив тренировки и полученные на них «заветы». Ноги, руки, руки, ноги… Стиль Стохерина не был мне знаком, он пригибался и скрючивался, словно уродливый карлик, блокировал удары слишком «тесно» к телу, словно бы подставляя руку запоздало, в последний момент, но нечто общее в наших навыках было. Это позволяло строить планы… теоретически… на самом деле, все мои атаки «сглаживались», попадали вскользь. Самое страшное — что мы начали уставать. «Если бы он только раскрылся, хотя бы разок», — пульсировало у меня в голове. Чувствуя, что сил хватит ещё минут на пять, а после этого я лягу сам собой, я в последней вспышке активности принялся теснить оппонента, который не понял, чего я добиваюсь, пока не оказался прижат к стене. Здесь, пользуясь тем, что его движения скованы, я «вернул» ему серийку, выданную в начале, постаравшись в каждом из ударов «отбить» все годы занятий и спаррингов. Часть ему удалось смягчить, но всё же это было лучше, чем ничего… а затем вдруг на мою голову обрушился удар. Сзади. Мир померк.