Кому в Кэртиане жить хорошо?

      Два бокала вина на столе. Одно для себя, второе... Второе для Юстиниана. Утром пришло письмо от Придда. Валентина, не Вальтера. Где тот сообщал о смерти брата. Сообщал коротко, по канцелярски, будто за плечом стоял кто-то, готовый наказать за любое неосторожное слово. Первым порывом было броситься в родовое имение спрутов, но едва ли он чем-то помог бы. Джастина не вернуть, а его убийца - в том, что это было оно Алва не сомневался - все равно не будет наказан. Это кто-то от двора. Не лично, конечно. А может и семьи... Он обязательно выяснит.       Самым отвратительным было то, что они говорили об этом с Юстином - не отзывают просто так в родовые земли доверенных офицеров Первого Маршала. Особенно после того, как Олларию наполнили слухи весьма подозрительного толка.       Но Джастин тогда заверил:       - Всё в порядке, - его всегда горячая рука обжигала плечо даже через ткань камзола. - Мне нужно быть там. И я обещаю, что вернусь. Моя служба ведь не окончена?       Рокэ тогда согласился, позволил ему уехать. Потому что это был только его, Джастина, выбор. И Алва не вправе был удерживать его.       А теперь пил за его упокой. За упокой того, кто так неожиданно ворвался в его жизнь, кто смог заслужить его доверие... кому так и не успел признаться в любви.       Время медленно подбиралось к полуночи. Огонь в камине догорал, тени стремительно заполняли комнату. А Рокэ всё сидел за столом, не решаясь взять в руки гитару. Это казалось оскорбительным для Юстиниана: он больше не услышит перебор струн, не сможет привычно усесться у каминной решётки, смотря на него, Рокэ, нежным, заинтересованным взглядом, теребя в пальцах ножку бокала.       Леворукий, ну почему каждый раз уходят те, кто ему дорог? Неужели это такое проклятье? Братья, сестры, отец, мать, Джастин...       Полночь подкралась незаметно, часы на стене отбили двенадцать. Огонь окончательно потух, обернувшись углями. Стало темно... и отчего-то холодно. Будто пришла зима. Неожиданная и морозная. Такая зима, которая вымораживает душу, а не тело. Вряд-ли кто-то сможет теперь согреть её.       - Здравствуй, Росио, - вкрадчивый, до боли знакомый голос и до ужаса печальные серые глаза, неожиданно сияющие во мраке стальным потусторонним блеском.       Это невозможно! Джастин... мертв...       - Юст... - холодные родные, но чужие пальцы накрыли губы, не давая произнести такое дорогое имя. Их взгляды встретились. Джастин умолял без слов, просил простить. Не его, убийцу, того, кого Юстиниан знал и за кем не пришёл, потратив единственную возможность, чтобы увидеть человека, с которым не успел попрощаться.       - Кто? - голос Рокэ был жёсткий и будто чужим. - Имя!       - Не надо... - вкрадчиво попросил Юстиниан. Но что значит не надо? Как может быть не надо, если он мёртв?       - Что надо, а что нет я решу сам! Назови имя!       - Нет, - Джастин покачал головой и, резко дёрнув на себя Рокэ, заглянул не в глаза, а будто бы в душу, сквозь тысячи масок, которые тот надевал, боясь показать кому-то правду. - Обещай, что простишь их... всех... - выдохнул он, всё ещё не отпуская своего Ворона из объятий.       - Не могу... - Рокэ чуть заметно повёл головой, смягчил тон, подстраиваясь под тихое звучание голоса Джастина. - Те, кто причастен к твоей смерти заплатят. Я никогда не прощу ни твоего убийцу - кто бы им ни был, - ни Штанцлера, ни Вальтера, ни Катарину, ни любую другую закатную тварь.       От имени королевы Джастин вздрогнул, как от пощечины. В его глазах застыло до боли знакомое выражение мольбы. Но нет. Её он не простит ни за что. Она первая начала игру, эту дурацкую игру «один рассказывает то, что сказал другой, потому что третий слышал, что четвёртый видел». Что же, сыграем, Твое Величество!       - Тогда последнее, что мне остаётся: молить Создателя о прощении для них и тебя... - веско проговорил Юстин и отступил назад, окинул кабинет печальным взглядом, остановил его на гитаре, так и стоящей совершенно одиноко. - Сыграй мне, Росио... Там слишком тихо, хочу унести отсюда хотя бы отголосок звуков. Пусть там, он останется со мной.       Как же страшно звучали эти слова, но Рокэ, ни сказав больше ничего, взялся за инструмент. Аккорды с трудом складывались в песню, но Джастин не осуждал, терпеливо ждал, пристроившись у камина, пока Рокэ совладает с собой.       Первая баллада, которая получилась действительно ровной, рассказывала о любви ветра и моря, двух стихий, что так связаны друг с другом, но никогда не могу стать единым целым. Один будет вечно спешить, поднимать волны, но не иметь возможность погрузиться в них, а другой ждать и помнить, храня в себе воспоминания о каждом прикосновении, что так и не смогло перерасти в объятья.       Потом стало легче. Струны привычно перебирали пальцы, голос стал звучать твёрже, а на бледном лице Джастина появилась робкая улыбка.       - Светлеет, - после очередной песни заметил он.       Рокэ знал, что это значит. Но до чего же больно было отпускать Юстиниана. Хотелось на прощание дать ещё больше, подарить ему все песни мира, оставить рядом, увести прочь от опасности и боли.       - Ты вернёшься снова?       Зачем он спросил, ведь ответ лежит на поверхности...       - Нет, - Джастин тряхнул головой, и легкие кудри забавно взлетели вверх. - Сегодня всё кончится, Ро. И это правильно.... Мертвым не место среди живых, как Полночи не место с Полуднем. Это две изнанки одного мира, скрепленные тонкой гранью из крови, что впитало в себя Единое Сердце. Сердце, что обязано биться, - холодная ладонь коснулась груди, первые лучи уже стремились прорезать край неба. Джастин судорожно сжал рубаху Алвы на груди, глядя в глаза со смесью страха и отчаяния. - Поцелуй меня, Росио! Прошу...       Рокэ крепче прижал Юстиниана к себе, одной рукой мягко вплел пальцы в кудрявые волосы и поцеловал. Сначала нежно, словно в их первый раз, когда боялся, что Джастин передумает, уйдёт, а потом всё с большим пылом, не давая себе времени на вздох. До головокружения впиваясь в мягкие, холодные губы, изучая, сплетаясь, стараясь вложить в этот поцелуй все свои эмоции. Пусть Джастин забудется за ними, пусть не думает о смерти.       Джастин отстранился сам, заглянул в глаза:       - Я люблю тебя... - тихо сорвалось с родных губ, прежде чем Юстиниан исчез.       Рокэ думал, что истратил весь запас боли и гнева, когда только пришла весть о смерти Джастина. Нет. Это не было даже ее отголоском.       Рокэ упал на колени там же где и стоял, и взвыл.