Able to escape

Мама неприлично долго копошится в шкафу. Опять. На улице еще тепло, а листья и не думают желтеть, но маме всё равно. Как там говорится? У воина нет цели, у воина есть путь? Я снова пытаюсь приостановить раскопки, но уже более раздраженным тоном. — Мам, есть у меня теплые вещи, перестань уже! Я же говорю - я всё собрала еще вчера, – аккуратно перекрываю телом доступ к шкафу и конвеер останавливается. — Анечка, – мама звонко отчеканивает каждый слог моего имени и упирается руками в бока. Где-то я читала, что кошки выгибаются в горбик, чтобы казаться объемнее и с большей вероятностью отпугнуть противника. Так вот у мамы похожая тактика. – видела я твой багаж, и могу сказать тебе, что теплых вещей там в помине нет! А если ты засчитала ту парочку свитеров, то у меня для тебя плохие новости – ты заболеешь и вернёшься обратно ни с чем, ясно, инженер вы наш? Я тяжело вздыхаю и мысленно считаю до пяти. Нужно закругляться, а иначе я опоздаю на поезд. — Мама. Я там уже была, всё проверила, я знаю какая там погода, как мне там одеваться, что брать, а что нет. Я была там, мам. – на всякий случай повторяю и указываю пальцем на себя – И я там буду учиться. Мне кажется, или я лучше знаю, какие вещи мне нужны, м? Еле сдерживаю победную улыбку, пока наблюдаю за метаморозами маминого лица, после сказанного. У нас так уже второй год подряд, считай традиция. Я пытаюсь отстоять свои права, мама возмущается, потом приходит папа и всё как-то устаканивается. Схема невероятно проста. Но в этом году я уезжаю в колледж, так что, всё по-другому. — Анна Сергеевна, – она начинает говорить и выглядеть так, словно я сказала ей, что состою в полигамных отношениях с трасгендерным мужчиной, небинарной персоной и буренкой с дальнего луга – как ты можешь так с родной матерью разговаривать! Я будто тебе зла желаю, ей Богу, – мама краснеет, хмурит брови и кажется скоро начнет прыскаться ядом и выпускать выхлопные газы из ушей. И так каждый раз. – Я же знаю как ты мёрзнешь, на таких-то холодах. — Мама, мне не десять. Я взрослый человек и могу сама решить, мерзну я, или всё же нет. Спасибо, что заботишься, но твоя забота у меня уже по самые гланды! Последнее предложение я сама не заметила, как прокричала. Мамины глаза расширились до размера небольших блюдец, и теперь она стала походить на сову. О, о, о, мне пришел конец, не так ли. Мама уже распахнула рот, для нескончаемого потока словесного поноса, но дверь в мою комнату со скрипом отворилась. Папа неуверенно просунул голову в образовавшийся разъём и тихо прокашлялся. — Что?! – мать резко обернулась в его сторону и смерила взглядом палача а-ля "Ты прервал мою экзекуцию, как посмел! " — Мариночка, дорогая, там такси за Анечкой приехало, – робко пролепетал папа, открыв дверь до конца – не задерживать же человека, а? Мама вся чуть ли не затряслась от злости. Переводила яростный взгляд с меня на папу, с папы – на мой рюкзак. Оставаться на вторую волну маминого бешенства категорически не хотелось. Так что пока она была в замешательстве, я оперативно ухватила свой багаж и прошмыгнув мимо папы, быстро выбежала за дверь. На такой скорости главное на лестнице не шлепнуться, дальше каких-то особых препятствий нет, дорога чиста. Я резко срываю свою куртку с железного крючка и она издает неприятный, резкий звук. Порвала, но сейчас это неважно. Это будет важно только когда доеду до колледжа, а сейчас – все равно. На улице меня уже поджидало такси. Оно стояло в нескольких метрах от дома, такое жёлтое, немного ржавенькое, с черной клеткой, будто из девяностых приехало. Сзади еле слышно доносились разъярённые крики мамы, но они доносятся позади, а я бегу вперед. Навстречу будущему, навстречу городу. Навстречу себе. Я не оборачиваюсь. *** Таксист со смешными шеткообразными усами, широко заулыбался когда я вместе с двухста рублями, протянула ему еще сто рублей чаевых. — Спасиба, девушка-красавица! Чтоп у тибя всё в жизни было ха-ра-шо! Таджик радостно помахал мне загорелой рукой и уехал в противоположную сторону от вокзала. Напоследок, я взглядом проводила его такси и пошла напрямую к кассе. Ветер какой-то прохладный, так еще и солнца нет. Старушка с неестественно рыжими волосами устало протянула мне билет. Билет наощупь очень приятный, немного шершавый. И пахнет очень вкусно, почти как книги. Такой билет хочется сохранить надолго. Я смотрю на небо. Облачно, такое чувство, что дождь собирается. Но вообще, я не об этом думаю. Я думаю делаю ли я всё правильно. А вдруг мама права? Может не стоило всё бросать и ни того ни с сего выучиваться на инженера? Я могла бы по маминым заветам остаться в родной Адамовке, выйти замуж за какого-нибудь там Артёма, нарожать ему детей и жить себе спокойно. Ничего не сделав, ничего не добившись. Зачем мне бороться, если это никому не нужно? Но на самом деле я знаю ответы на все эти вопросы. Просто это сложно. Мне с детства было легко. Родители преподносили всё на блюдечке с голубой каёмочкой, баловали и делали всё что я пожелаю. И ведь меня это устраивало! До какого-то момента, разумеется. Потом их забота стала навязчивой, тягучей, горой песка в которую меня затягивало всё больше с каждым годом. Они разбаловали меня, сделали мягкой и податливой, чтобы в будущем я была той, кем они поделают. Но я не стала. Ужас своего положения я осознала в пятнадцать. Я в богом забытом поселке, где просто нет места для развития. И если я останусь здесь, вечно жить под родительской крышей, то я потеряю себя, саму свою суть. Человек ведь создан чтобы развиваться! Поэтому я и налегла на учебу. Одноклассники стали странно на меня подглядывать. Они не понимали зачем я столько учу, но я их не виню. Для большинства из них мир заканчивался на собственном дворе. А я просто хотела чего-то большего. Я прекрасно помню день, когда сказала родителям о колледже в Москве. Скандал был на славу, но меньшего я и не ожидала. В воспоминаниях, её слова навечно отпечатались тяжёлой печатью. "— Мечты, мечты, все всегда мечтают! Но если бы я хочу стать птицей, я, что же, в окно брошусь? Ты молода, мечтать тебе никто не запретит, но ты должна понять разницу между мечтаниями и грубой реальностью. Может сейчас у тебя есть всё и ты можешь уехать, но что будет потом? Через год, два? Где ты будешь, если что-то случится, куда пойдёшь? Верно, дорогая моя, обратно домой. Пойми меня, доченька, я хочу тебе лишь счастья, но там его нет и не будет! Ты не привыкла к тем местам. Тут и есть твой дом. И ты должна понять это, а не гнаться за тем чего нет. Я люблю тебя, дочка. " Стук и грохот, доносившиеся издалека, вытащили меня из воспоминаний. На мгновение всё это стало казаться просто долгим сном. Было так хорошо мечтать о прекрасной жизни в городе, достойной должности и тихо дожидаться возможности осуществить мечту. А теперь я здесь. Всё готово. И от будущего меня отделяет лишь пара шагов и толпа людей заходящих в вагон. Куда вдруг делась та смелость и решительность, и почему так странно подкашиваются ноги... Разве не к этому я так долго шла? Разве не об этом мечтала перед сном? А что же теперь... Передо мной две двери. Я знаю, что уготовила мне одна из них и эта дверь – выход из вокзала. Я еще могу вернуться, раскаяться перед родителями и пойти по протоптанной дороге, где не будет страстей, сложности или перенапряжения. По этой дороге шли целые поколения и всё что мне нужно будет делать, так это идти точь-в-точь по отпечаткам их шагов. И всё будет просто. И я буду рядом с мамой и папой, и будет у меня прекрасное, спокойное будущее. Но двери всё-таки, две. И за второй всё, везде и сразу. Я не знаю что со мной будет, когда я буду и где. Я не знаю совершенно ничего и зайдя за эту дверь – я попросту ослепну. Меня там никто не знает, никто не ждет и не факт что всё сложится нормально. Может мне повезёт, может нет. Это как играть в карты: сначала ты не знаешь что с тобой и у тебя будет, а потом просто начинаешь играть с чем дают, ну а там, вертись как можешь. И проиграть я могу с той же вероятностью, что и выиграть. И это риск. Риск прогореть и стереться в серую золу. И он чрезмерно велик. И сейчас я видимо должна колебаться между этими дверями, но есть одна проблема. Я просто очень люблю риски.