***
Последние два месяца её жизнь напоминает американские горки. Несмотря на это, у Гермионы нет ни единого желания остановиться и сойти на рельсы рутины. Что ни делает, куда ни идёт, повсюду по пятам за ней следует лёгкость. У Гермионы болят щёки от улыбок, гудят ноги от прогулок и нет ни единой мысли о будущем. И не важно, что её состояние объясняется вредным ловцом «Уилтширских гадюк» рядом. К несчастью, в её случае доводы рассудка не помогают, а только ухудшают ситуацию. Каждый раз в груди ощущение, словно между рёбрами втиснули уголёк — Гермиона не будет задумываться, как долго он тлеет и как скоро затухнет. Нет, то, что между ней и Малфоем, — вряд ли можно назвать «отношениями». Им очень комфортно друг с другом, но «отношения»? Гермиона точно знает одно — ей хорошо. Никогда раньше ей не было так хорошо. А потому она постоянно продлевает часы собственной беззаботности, забывая о реальном времени. Заканчивается вторая неделя его отпуска после травмы колена, а они с Малфоем, когда он восстанавливается достаточно, успевают пройтись по улочкам старого города, поцеловаться и поругаться раз сто. И, да, никто из них не планирует останавливаться на достигнутом уровне. Гайд-парк в пятницу необычно многолюден, но огромный дуб прячет их тени от взглядов любопытных прохожих. Хотя быть пойманными фотографами «Ежедневного пророка» им не грозит: те обычно обитают в локациях волшебного Лондона или около, а Гайд-парк туда не относится. В обычном магловском мире никому нет дела, что Гермиона Грейнджер зарывается пальцами Драко Малфою в волосы, пока он читает то, что она принесла ему. Гермиона проверяет первый набросок статьи, и животом ощущает, как он ворочается, переворачивается и перелистывает страницу. Мягкие пряди щекочат её пупок, и Гермиона шумно втягивает воздух в ноздри, массируя Драко голову. — Елена — паршивый друг. — Она любит Деметрия. — Когда любовь стала поводом для предательства друга? — Ты уже дошёл до части с волшебным зельем? — Нет. — Читай дальше. — Обязательно, профессор Макгонагалл, — она дёргает его за волосы, его плечи напрягаются и из рта вылетает едва слышный вздох. Гермиона старается не задаваться вопросом, чем вызвана эта реакция. Через несколько минут Малфой надувает губы, захлопывает книгу и бросает ей: — Гоблин, твой Шекспир создан для Марка. Он бы смог оценить лесное безобразие, — его рот кривится. — Этот развратник не появлялся у меня уже около недели, что жутко подозрительно, учитывая, что у него нет своего постоянного жилья. Марк — самый странный человек, которого она когда-либо встречала. Она так и не поняла, почему он не снимает собственную квартиру в Лондоне и живёт у Драко. Денег у него явно достаточно. Хотя Марк пытался ей объяснять что-то про «крепкую мужскую дружбу» и прочее. Гермиона хмыкает: — От Гарри и Джинни тоже ничего не слышно. — Думаешь, он и Поттеры?.. Ну?.. — Эм, честно, чем меньше я буду знать, тем легче мне будет засыпать у них в квартире. — Ханжа. — Я не осуждаю, а просто не практикую подобное. Малфой ёрзает. Гермиона исправляет порядок слов в пяти предложениях, откладывает блокнот и тихо спрашивает: — А ты? Опасная территория. — Не на моей памяти. Она с облегчением выдыхает. — Завтра всё в силе? — Малфой поднимает голову, и рука Гермионы из его волос падает на живот. — Грейнджер? — Напомни ещё раз, почему мы встречаемся не у тебя? — Потому что твой дом ближе к стадиону. — Мы оба знаем, что там одинаковое расстояние. Малфой трёт глаза. Ясно, видимо у него нет настроения объяснять ей, почему он категорически против фотосессии в его доме. С его привычкой отталкивать её Гермиона может не ожидать ничего в ближайшие двадцать минут. Хотя в последние дни он ведёт себя так, как будто она — его лучший друг, а не случайная погрешность в планах. — Почему ты так не хочешь, чтобы я побывала в твоей квартире? — Потому что, — он вздыхает, и она чувствует, как его голос вибрирует, когда он касается губами полоски кожи между джинсами и футболкой. — Это твоя грёбаная работа, да? Ты войдёшь туда, и это сразу перестанет быть только «нашим» и станет «всеобщим»? Воу. Она не ослышалась или он вправду только что произнёс слово «нашим»? От новой неожиданной откровенности Гермиона на минуту впадает в лёгкий ступор. Все его слова сводятся к одному: «Я не хочу делиться тобой». И от этого у Гермионы бабочки в животе, как у тринадцатилетнего подростка после первого поцелуя. Малфой продолжает: — Это единственное место, где я могу быть собой. Где я — не ловец «Уилтширских гадюк», не бывший Пожиратель Смерти Драко Малфой, не позорный наследник, лишённый права наследования, а просто я. Доходит, Грейнджер? И я не хочу, чтобы мой первый секс с тобой был в месте, куда после придёт твой мальчик и будет фотографировать и обнюхивать каждый угол? Боже, сегодня у Драко не закрывается рот. Гермиона, конечно, очень ждёт того, что случится, когда она сможет украсть его с улиц, но, Мерлин, чем больше они сближаются, тем больше ей кажется, что вся эта маска холодности и отстранённости — для тех, кто плохо знает его. Неожиданно в личном общении Драко Малфой оказывается более открытым, чем она. Сенсация. Шок. — Крис — не мой мальчик, Драко. Он — профессиональный фотограф. — Да будь он хоть восставшим из мёртвых Боумейном Райтом, мне плевать. Ему и его великану-полароиду не место в моей квартире. — А мне? Драко молчит несколько секунд, прежде чем добавить: — А тебе — только, когда ты допишешь статью. — Как гостеприимно, — ворчит Гермиона, прежде чем воскликнуть и вскочить, оттолкнув его голову с живота. — Мерлин! — Ты забыла моё имя, Грейнджер? — Я забыла, что завтра я должна быть на ужине у родителей. Они празднуют годовщину. Малфой чешет подбородок, а она откидывается назад на плед и разочарованно стонет. — Так что всё переносится. Хотя первая половина дня… В общем, я свободна до семи вечера. Драко поднимает брови и снова прикусывает нижнюю губу. Он делает так всегда, когда хочет что-то сказать, но сомневается. — Что у тебя на уме? — Ну, я думал… — он прочищает горло. — Я мог бы пойти с тобой. Глаза Гермионы расширяются, и она поднимается на локтях. — Ты… Стой, ты хочешь пойти со мной на ужин к моим родителям? — Да. — Ты хочешь пойти со мной на ужин к моим родителям, но не хочешь видеть меня в своей квартире? Серьёзно? — Что тебя так удивляет, Грейнджер? — Ты… — ей не хватает дыхания. — Это… Боже… Малфой, ты — ходячее противоречие. Вот что. — Если что, я воспринимаю твои слова как комплимент. Она пинает его ногой.***
— Напомни, почему мы с тобой выбрали парк, а не «Шекспировский глобус»? — Ты назвал меня занудой. — И ты решила доказать мне обратное? — Не делай вид, что это не был твой изначальный план. Рискуй! Возможно, Грейнджер раскрыла его. С одной стороны, театр был приятной безопасной опцией, но ведь Драко уже был в волшебном театре. И для чего ему ещё один, только магловский? А вот от названия «Башни Алтона» веет загадочностью и даже опасностью. Драко не из тех, кто боится бросить себе вызов. Драко ничего не боится. У него удалили чувство страха из грудной клетки, чтобы вместо него вшить в сердце адреналиновую зависимость. Поэтому он играет в квиддич и не замечает, когда переворачивается на метле вверх тормашками, и поэтому он способен оценить риски, когда перед ним действительно что-то опасное. И мельтешащие цветные огни, огромные шатры и толпа маглов — не угроза, а смехотворное зрелище. Тем не менее, когда Грейнджер заканчивает слизывать сахарную вату с его губ, и он поднимает голову вверх, в его животе завязывается узел. Он думал, что магловский парк аттракционов состоит из зелёных кустов, притворных подземелий, пушистых уродцев и сладкой дряни разных вкусов и размеров, но перед глазами — огромная механическая махина дрожит и рычит, пока возбуждённые маглы садятся в вагоны, чтобы заорать во всю глотку, когда их переворачивает, орошает водой и выбрасывает в свободное падение на несколько метров между двумя разъединёнными рельсами. Всё это происходит в маленькой металлической машинке, словно скопированной с тележек из подземелий Гринготтса. Драко подташнивает от одного вида изогнутых коряг, по которым скрежещет металл колёсиков. Плакат с улыбающимися жёлто-белыми кругами вызывает в его груди тревожное чувство. Под странным названием «Смайлер» написана цифра четырнадцать, и Драко гадает, что это. — И это лучше, чем заржавевшее скрипящее колесо с кабинками? — Только ты способен унизить мировую достопримечательность, увидев её издали. Мы же даже не сели вчера в кабину из-за твоей истерики по поводу скуки. — Я всё ещё не понимаю, что в нём особенного? И почему маглы называют его глазом? Оно же не видит, нет? Грейнджер закатывает глаза и вздыхает. Она кивает на сооружение, нависающие над ними: — Думаю, подобное намного ближе к твоей профессиональной деятельности. — С каких пор пристёгивать себя к самоубийственной гномьей тележке приравнивается к полёту на метле? Она хихикает, как маленькая девочка, и тянет его в толпу: — Обещаю, Малфой, тебе понравится. Драко ничего не отвечает, но он никогда раньше не сомневался в словах Грейнджер настолько сильно. Его подозрения усиливаются, когда после двадцати минут ожидания, во время которых он успевает облапать Грейнджер и поймать несколько неодобрительных взглядов от женщин среднего возраста с ненавидящими их детьми-подростками, его усаживают в кабинку и обматывают ремнём. Глаза Грейнджер горят, и он наслаждается, как она невзначай впивается ногтями в его бедро, словно подбадривая. — И сколько этот кошмар займёт времени? — Горка? — Это скорее похоже на червоточину. — Около трёх минут. Если быть точнее… — Грейнджер закрывает один глаз. — Где-то две минуты сорок пять секунд? Драко хмурится, пытаясь понять, какая у вагончика скорость, потому что конструкция с земли выглядит бесконечно огромной и очень запутанной. Магл в тёмно-красной форме подходит к нему и проверяет ремень на плечах и талии. Грейнджер спускает очки с его лба, чтобы после убрать кудри в хвост и надеть свои. Звучит сигнал старта, вагончик трогается, и она широко улыбается, болтая ногами. Подозрительно весёлая — Грейнджер редко бывает настолько весёлой. — Грейнджер? — Да-а-а-а? — А… Какая у неё скорость? — Это одна из самых быстрых американских горок в мире, — они выезжают из закрытого здания и начинают набирать высоту. Рельсы скрипят, сзади слышится несколько взбудораженных возгласов. — Примерно восемьдесят пять километров в час. — Ты хотела сказать, пять километров в час, да? Ты ошиблась? Грейнджер качает головой: — Неа. — Грейнджер, как что-то может развивать такую большую скорость? Даже метла не способна… — он не заканчивает мысль. Она вылетает из его головы, как только вагончик бросает вниз, и его желудок прилипает к позвоночнику. Салазар, в этот момент он думает, что скоро умрёт.
***
— Твоё лицо… — она облизывает ложку с малиновым мороженым и качает головой. — Я никогда не забуду твоё лицо. Малфой прищуривается и предупреждающе шикает на неё. Он приглаживает волосы, с ужасом вспоминая, в каком состоянии они были, когда он сошёл с колеса смерти и смог прислониться к первому попавшемуся по пути объекту. Это оказался магл, одетый в костюм огромного красного медведя, и Грейнджер пришлось вытаскивать его из тисков плюшевого чудовища. — Скажи же, что это намного лучше квиддича? — Нет. Ничего на свете не лучше квиддича. Возможно, он лжёт, но Грейнджер слишком довольная. — И те десять минут после… — рука накрывает её рот, и она мычит ему в пальцы месиво из звуков. Всё под контролем, пока её язык не облизывает тыльную сторону его ладони. Там остаётся липкий след. Гоблин, он ненавидит её. Они ведут себя как дети, но никому нет дела. Счастье нарастает, словно распространяющийся пожар. Они говорят обо всём, кроме статуса их отношений. И Драко рад, потому что всё, в чём он нуждается, — целовать малиновые губы Грейнджер, пока она поедает своё мороженое. Что он собирается сделать, когда наклоняется и трётся своим носом об её нос. Грейнджер улыбается в его губы, а он коротко целует её. Комбинация адреналина и свободы влияет на него хуже, чем никотин или магловские наркотики. И поэтому, когда Грейнджер отталкивает его и откидывается на спинку дивана, облизывая кончики пальцев, и в её глазах появляется недобрый огонёк, он отвечает на него широкой ухмылкой и приглушённым «блять». Больше всего на свете он хочет раздеть и трахнуть её. Её ступня касается его икры под столом, и если бы не разговор за спиной, то Грейнджер явно бы сейчас не замерла с серьёзным лицом. — Это Драко Малфой? — Да, кажется, он. Что он делает в магловской части Лондона? — Проедает деньги от квиддича. Что ещё? — Зря ему дали условный срок. Никогда не поверю, что, несмотря на все публичные утверждения, он действительно больше не поддерживает семью. — Однажды Пожиратель Смерти — всегда Пожиратель Смерти. Как скоро они соберут компанию, чтобы вернуть очередного фанатика к жизни? — Дерьмо, я боюсь его. Грейнджер сжимает его плечо, когда Драко дёргается. Она смотрит на него с сожалением: атмосфера разрушена. Тонкая рука отодвигает пиалку с мороженым, она встаёт, и Драко поднимает нахмуренные брови. Она тянет его за руку из кафе, и когда они выходят на улицу, Драко ощущает давление в висках, вперемешку с горечью. Они идут в непонятном направлении, разделяя на двоих тягость молчания. Он не знает, что ожидать от неё. — Часто такое бывает? Драко грустно усмехается. — Побочный эффект известности. Люди всегда будут молоть языком. Никого не интересует правда. Грейнджер медлит, прежде чем спросить: — Правда? — Если люди хоть раз видят плохое, они больше никогда не видят хорошее. Он слышит, как стучат подошвы её ботинок по асфальту. Её левая ступня поднимается и опускается на плитку вместе с его. — Ты общаешься с матерью? Драко втягивает воздух сквозь зубы. — Не сказал бы, что мы не понимаем друг друга. — Когда вы в последний раз разговаривали? — Я не видел её около года. — Почему? — Грейнджер, остановись, — с надрывом говорит он. — Я… Сейчас самое отстойное время обсуждать мой конфликт с Нарциссой. Я давно перерос свои убеждения, но… — она наклоняет голову. — Имеем, что имеем. — Ладно, но с тебя причитается. — Что? — Не сейчас, так потом.***
У него появляется ещё одна причина больше никогда не возращаться сюда. Он всё ещё слишком дезориентирован после грёбаного ада на рельсах, поэтому позволяет Грейнджер затащить себя в сувенирный магазин. Пока она рассматривает улыбающиеся плюшевые бананы, от которых у Драко мурашки по коже, он встречается взглядом с продавцом. Парень с жёлтым ирокезом на голове и фиолетовыми квадратными очками сочувственно улыбается ему, когда из-за его спины выскакивает Грейнджер. На её голове ободок с дьявольскими рожками: они загораются красным каждые три секунды. Когда она протягивает ему ещё один с крылышками, Драко качает головой. — Нет, — она сводит брови на переносице. — Ни за что, Грейнджер. Она опирается на его плечо, прежде чем пощекотать носом щёку и прошептать: «Пожалуйста». Малфой оборачивается к ней, и Грейнджер хихикает. Мерлин, она хихикает! В этот момент ему хочется превратить её в дрожащее изнывающее от желания нечто в его постели. Живот скручивает от возбуждения. Похоже, она добилась своего — и если быть честным, эта адская безделушка раскрывает её истиную природу. Всю свою жизнь она всех обманывала, чтобы затащить Малфоя на горки, а после влюбить в себя. Драко не хочет думать о том, как выглядит с двумя крылышками на голове, когда они выходят из шатра. Она смеётся, ударяя по пружинке пальцем, и, да, Драко окончательно продал душу дьяволу, и имя ему — Гермиона Грейнджер. — О, это будка для фотографий? Как здорово!***
Лампа над ними несколько раз моргает. Гермиона сжимает бутылку вина под мышкой, а он переминается с ноги на ногу. К вечеру холодает. Кудри Грейнджер завиваются от накрывшей улицы Лондона влажности. Драко нервничает. Такая глупость, учитывая, что он изначально не думал, что увидит её родителей. — Ты готов? — она поднимает на него глаза, и вдруг волнение исчезает, заменяясь струящимся по телу теплом. Он забывает о том, что произошло в кафе, и о неловком разговоре после. Каждый раз, когда она смотрит на него вот так, сомнения пропадают, сердце замедляется, и ему хочется написать домой. — Если ты готова, — шепчет Драко, и на это она даёт ему руку, а после нажимает на звонок.