Кому: Ли Минхо
Вторник, 2:38
Можем встретиться и обсудить кое-что по работе?
Хёнджин ткнул кнопку «отправить» и ухмыльнулся собственной глупости, откидываясь на подушки. Обсуждать нечего — он просто хочет увидеть Минхо, и тот, конечно, сразу поймёт это при встрече, однако почему бы не сыграть в русскую рулетку? Либо разозлится и прогонит, либо раскроет, что тоже заинтересован. Хёнджин ставит на второе абсолютно без причины. Минхо не показывал заинтересованности сверх необходимого на протяжении этой недели, но что-то внутри чувствовало, что для него тот вечер тоже не был обычным. Очевидно, вообще-то, что это так: он сначала ужинал с эскортником, потом переспал с эскортником, а после ещё и просидел с ним до утра — не ночь, а нонсенс. С одной стороны, это неплохая причина хотеть увидеть Хёнджина снова. С другой стороны, это причина не хотеть видеть Хёнджина больше никогда, потому что провести ночь с эскортником — не то, к чему обычно стремятся, не то, чем гордятся, и уж точно не то, что хотят повторить. Но Минхо был восхитительно увлечён той ночью, так что есть основания думать, что ему плевать на условности. Хотелось бы, чтобы ему было плевать на условности. И не плевать на Хёнджина. Это глупое подростковое желание — хотеть, чтобы кому-то было не всё равно. Хёнджин таким не страдал много лет: ему самому на всех плевать, так что резонно, что и на него всем в ответ. Но Минхо вдруг что-то поломал, и ему хочется нравиться. Хочется, чтобы смотрел и восхищался. Он смотрит не так, как смотрят другие, его восхищение не горчит, не кислит — приятное. Хёнджин подсел на этот взгляд быстрее и сильнее, чем на колёса. Эффект от последних почти прошёл, и за ним ожидаемо тянется апатия. Мерзкая апатия пополам с сушняком, голодом и бессонницей — привычные последствия, к которым невозможно привыкнуть. Хёнджин ненавидит их каждый раз, как в первый. Доза небольшая — отпустит быстро, однако покумарит в любом случае. Благо, в квартире удивительно легко дышится после времени в Чониновом «Коттедже», и это чуть ослабляет боль в голове. Телефон прожужжал уведомлением о новом сообщении. От кого: Ли Минхо Вторник, 2:43 Что-то случилось? Хёнджин не ждал ответа. Отлично запомнилось «Не звони поздно ночью, я всё равно не отвечу», так что думалось, Минхо напишет только утром, однако даже здесь ему удалось удивить. И это повод чуть потянуть диалог, пускай это и ещё один грязный приём.Кому: Ли Минхо
Вторник, 2:44
Ты говорил, что не отвечаешь поздно ночью
От кого: Ли Минхо Вторник, 2:44 Говорил, что не отвечаю на звонки По лицу расползлась совершенно глупая улыбка. Минхо так хорош. Минхо так хочется увидеть снова. Было что-то алогично сильно приятное в том, что он ответил. До мушек под кожей приятное, и Хёнджин даже заёрзал на кровати, как подросток. Голова как будто стала болеть значительно меньше.Кому: Ли Минхо
Вторник, 2:45
Значит, я могу писать тебе по ночам?
Неприкрытый флирт в лучших традициях прошлой встречи сейчас, вероятно, не слишком уместен, но Хёнджин не сдержался. В Минхо нет злосчастных трёх бокалов жутко дорогого, стоит полагать, так что глупо ждать реакции. Однако всё равно чуть разочаровывающе не дождаться. От кого: Ли Минхо Вторник, 2:46 Так что-то случилось?Кому: Ли Минхо
Вторник, 2:46
Нет, ничего не случилось, просто появились вопросы
Хёнджин не придумал деталей, потому оставалось надеяться, что Минхо не станет дотошничать и не настоит на решении по переписке. Это было бы ещё более разочаровывающе — Хёнджин уже одной ногой снова в его доме. Снова смотрит на его идеальные черты лица, вдыхает ядовитый цитрусовый запах парфюма и не чувствует скуку. Ему нужно увидеть Минхо. Телефон молчит. Время, вечный предатель, растянулось — оно всегда поступает так, когда меньше всего нужно. Смотреть на открытый диалог, очевидно, в таком случае — сомнительная тактика, но Хёнджину занять себя чем-то недостаёт сил. И он смотрит. Лежит в постели и смотрит. Сообщение висит прочитанным. Долго. Не по себе. Шансы, что глупая ставка на взаимную заинтересованность не сыграет, велики. Может, Минхо прямо сейчас размышляет, как наиболее тактично отказать. Всю неделю опасался, что придётся, и теперь момент настал. Может, всё же, тот вечер стал для него поводом не хотеть видеться больше никогда. Это не будет чем-то удивительным, но станет, пожалуй, самым разочаровывающим за последнее время. Хёнджин давно ничего не хотел настолько сильно и отчётливо. Настолько конкретно. Обычно желание одно — избавиться от скуки, и пути опциональны. Не выходит одно — чёрт с ним, можно попробовать другое. Заведомо известно: ничто не поможет в нужной степени, так что не обидно, когда срывается. Но теперь иначе. Теперь хочется именно это лекарство, потому что точно работает. Поди разбери, каким хуем, но работает лучше прочих настолько, что глупо сравнивать. Страшно потерять возможность попробовать ещё раз так скоро. Страшно, что нельзя купить. Всё и всегда можно было: понравилось — пачку баксов на стол, и новая доза твоя. Гонки, ешки, алкоголь, трава, даже люди (хотя они никогда не нравились настолько, чтобы захотелось догнаться). Но это купить нельзя. Не за деньги точно, а Хёнджину не то чтобы дохуя кроме них предложить. По руке прошлась вибрация — на экране наконец-то появилось ответное сообщение. От кого: Ли Минхо Вторник, 2:59 Сможешь приехать сегодня после 8 вечера? Блять, да. Внутри будто упало что-то тяжёлое. Понадобилось несколько секунд мыслительных процессов разного уровня интенсивности, чтобы понять, как вернуться назад во времени, ведь сегодня уже почти три часа ночи, и Хёнджин, объективно, опаздывает, а потом дошло — Минхо из тех, у кого новые сутки начинаются в полночь, а не после фактического пробуждения. Сынмин такой же, и в нём это порой бесит, а в Минхо...увлекает. До чего же странно. Лицо переломило улыбкой. Это ведь и правда что-то из блядских книжек про подростков. Хёнджин двухнедельной давности нынешнему дал бы пизды и оказался совершенно прав. Однако по факту осадить некому, потому в животе интересно крутится предвкушение, а апатия от таблеток чуть менее невыносимая, чем обычно. Собственно, конечно, Хёнджин смог приехать, когда было сказано. Похмелье от колёс не прошло полностью — даже к вечеру дико сушило и тянуло к кровати, но с этим вполне можно справляться. Бывало, приходилось работать и на более жёстких отходах. Хотя, справедливости ради, к Минхо Хёнджин поехал не работать вопреки выдуманному предлогу. Нарядился, конечно, деловито, в брюки и пиджак, но пиджак на голое тело и с разрезами на плечах. Не вульгарный, однако чуть более вызывающий, чем нужно для обсуждения рабочих вопросов. Минхо открыл дверь на этот раз без полотенца на шее — в брюках и рубашке. Тоже официально, но с расстёгнутыми верхними пуговицами — ключицы открыты. Любопытно. — Привет, — Хёнджин улыбнулся. Минхо ответил с неясным блеском в серости радужек и отшагнул, чтобы впустить, а после закрыл за спиной дверь. Хёнджин без слов переобулся в тапочки, ощущая на себе взгляд. Внутри комкано и волнительно, будто первый экзамен сдавать пришёл, не прочитав ни одного билета. На самом деле, ситуация похожая — вопросов, которые якобы хотел задать, так и не сочинил толком. Чёрт с ними: не привыкать двигаться на чистой импровизации. Минхо кивнул в сторону гостиной: — Присядем? — в глазах что-то бликует на все лады, и Хёнджин очень бы хотел понять, что именно. Будто бы рад видеть. Будто бы ждал встречи. Хотелось бы, чтобы Минхо был рад видеть и ждал встречи. Он уселся на своё место в кресле, Хёнджин занял то же, что в прошлый раз, — на диване. Совсем не пахнет цитрусом ни от Минхо, ни в квартире — интересное дело. — Чай, кофе? — гостеприимство на руку: отсрочит неизбежный разговор, однако совершенно не хочется выпускать Минхо из виду, даже пускай на пару минут сделать напитки. Он статный, жутко красивый, с уложенными по обе стороны лица кудрями и подведёнными глазами. Ему идёт макияж. И рубашка, так славно демонстрирующая ключицы, тоже пиздецки подходит. Сложно сдерживать глупую улыбку — Хёнджин всю эту неделю ждал новую встречу. Предвкушение, как перед колесом, и тоже не знаешь, как именно подействует на этот раз. Очень хочется надеяться на хороший приход. — Я бы выпил воды. Минхо поднялся и отправился на кухню, посмотрев в глаза перед этим дольше нужного. Хёнджин чуть напрягся — серая дымка его взгляда обжигающая. — Так, о чём ты хотел поговорить? — поставив на стол стакан, Минхо сел в кресло, упёр локти в колени и переплёл пальцы. Хёнджин глотнул предложенной воды — чёрт, сушняк по-прежнему жуткий — и начал нести околесицу о том, что Исыль попросила связать её со строительной компанией, чтобы сразу обговорить материалы, цвета, цены и внести в проект. Потом ещё какой-то абсурд, придуманный на ходу. Минхо слушал, привычно часто моргая, и вполне серьёзно отвечал, однако смотрел с логичным недоумением во взгляде, поскольку ни одного вопроса, прямо требующего личного разговора, не прозвучало, и, когда у Хёнджина закончились бредовые слова в горле, ожидаемо высказал это недоумение: — Почему не написал вопросы в смс? — без претензии, без недовольства — с интересом и ехидством, пусть и старательно прикрытыми. Хёнджин облизал губы. Ставки сделаны, ставок больше нет. Тут либо вскрываться, либо прикидываться идиотом. У него со вторым никогда не было особенных проблем — актёр из него и правда неплохой, — однако и Минхо не идиот. И взгляд его очевидный — с самого начала знал, что предлог не слишком обоснованный, но согласился на встречу. Выходит, снова игра, а значит, коли грязные приёмы давно в ходу, спросил в ответ, чуть улыбнувшись: — Почему не предложил обсудить в переписке? Минхо ухмыльнулся и упёр взгляд в сплетённые пальцы. Хёнджину удалось выцепить хоть и краткую, но яркую вспышку в его зрачках. В этом раунде ничья, хотя ощущается личная победа — Минхо заинтересован, определённо заинтересован. — Выпить хочешь? — после не слишком продолжительной, но весьма волнующей паузы Минхо поднял игривый взгляд. На этот раз приход обещает быть очень хорошим. На столе появились закуски, два обычных дешёвых стакана и бутылка безумного дорогого виски. Думается, в некотором роде кощунственно пить такой алкоголь не из брендовой посуды, однако эта обычная стеклянная выглядят значительно лучше того же колхозного «Arnstadt Kristall». Вкус значит больше, чем деньги, как для Хёнджина. У Минхо хороший вкус. — Ты к чистому крепкому как? — Минхо откупорил бутылку и налил по два пальца. — Есть вишнёвый сок, если любишь «White Cherry» или что-то в этом роде. — Неприлично смешивать такой виски, — Хёнджин ухмыльнулся и взял стакан. — А тебя волнуют приличия? — искра взгляда Минхо чуть подпалила ресницы. Он поднял стакан и поднёс к Хёнджинову до звучного столкновения. Приличия, очевидно, не волнуют здесь никого, и именно поэтому он сел бедро к бедру рядом на диван. Это приятно и волнительно. По спине съехала лавина мурашек. От Минхо пахнет терпковато-сладко: вишней, кофе и чем-то ещё. Хёнджину кажется, что цитрус подходит ему больше, однако особенно приятно, что, вероятно, парфюм он сменил ради этой встречи. Это отзывается щекоткой в животе. И это повод продолжить игру: — У тебя другие духи. — Для меня важен комфорт тех, с кем я работаю, — боковое зрение уловило, что Минхо разглядывает профиль. Смотрит ощутимо, и начинают теплеть щёки. — Это помогает в бизнесе. Хёнджин кивнул, глядя на стакан в руках и пытаясь разгадать интонацию. Будь это намёком не брать на себя слишком много, сказано было бы иначе — не так мягко. Да и странно намекать таким образом, когда неделю назад переспали. Несомненно, всё с порога стало несколько глубже, чем просто работа, и сейчас ситуация не движется к критическим изменениям. Значит, снова флирт. Значит, грех не продолжить. — И много с кем ты так работаешь? — очень грязно и довольно опасно. Хёнджин повернул голову — Минхо близко. Между лицами не наберётся двадцати сантиметров, и стало чуть жарче от вида его влажных губ и сверкающих туманных глаз. — Вообще-то, это первый мой подобный проект, — ухмылка сладкая, хоть облизывай. — Думаю, он будет успешным, — Хёнджин поднял стакан и протянул, чтобы чокнуться. Минхо провёл языком по нижней губе — это, блять, горячо — и поднял свой: — Очень надеюсь. Такой открытый флирт без трёх бокалов за пазухой ощущается ошеломляюще. Минхо хочет даже трезвым, и это невероятно гладит самолюбие. Если первый раз можно было списать на гормоны и алкоголь, то теперь в игре появились совершенно новые переменные. Так много новых переменных. — За успех, — дым из серых глаз тянется струями и оборачивается вокруг шеи. Мало воздуха и много жара в груди. — За успех, — повторил Хёнджин и поднёс стакан к губам — Минхо не отрывал взгляда. Смотрел, как чуть запрокидывает голову, как выдыхает, как делает глоток. Под этим взглядом хорошо и плохо. Хёнджин благодарен своей выдержке, что не подавился. Однако у него остался шанс подавиться слюной, пока пьёт Минхо. Его челюсть восхитительно напрягается, кадык ходит вверх-вниз. На это можно смотреть в театре, как на лучшее представление — Хёнджин выкупил бы все билеты. Он хочет быть единственным зрителем, хочет, чтобы Минхо был только для него. Эгоистично и странно — собственничество не в характере, однако сейчас ощутимее прочего. Капелька алкоголя потекла из уголка губ по подбородку, когда Минхо проглотил, и удержаться было совершенно невозможно — Хёнджин поднял руку и собрал влагу большим пальцем. Не слишком озаботившись подумать, прижал к губам Минхо, чуть надавливая. Нагло и ещё более опасно, чем прежнее. Тот удивлённо раскрыл глаза, и на мгновение в спину влепился штырь испуга — вдруг сейчас оттолкнёт? Скажет, что это слишком и отправит восвояси сраное дальше быть куклой для богатых извращенцев. Это было бы неудивительно и в чём-то оправданно, однако Хёнджин всё ещё оголтело верит в свою ставку. И она сыграла — через мгновение Минхо покорно открыл рот. Блять. Это по́шло. До крайности по́шло и настолько же потрясающе. Его язык сначала несмело скользнул по подушечке, чтобы слизать жидкость, а после губы уверенно сомкнулись на фаланге. Хёнджин забыл дышать. На секунду потерялся: слишком быстро флирт перетёк в откровенное бесстыдство, и совершенно не важно, что он сам был инициатором. Минхо начал мягко посасывать палец, прикрыв глаза, и такой его вид за гранью безумия. За гранью всего на свете. Трепещущие ресницы, влажные горячие губы, подрагивающие от движений волны волос. Хёнджин стиснул зубы, ощущая тесноту в брюках и треск огня в груди. Минхо задвигал шеей, захватывая палец полностью, втягивая в рот сильнее, хлюпая слюной и грязно мыча. Какого, блять, чёрта? Передоз. Это блядский передоз, и поношенное сердце скоро откажет. Выдерживать это сумасшествие дольше просто невозможно. Хёнджин одёрнул руку почти грубо, выхватил у Минхо стакан, брякнул своим и его по столу и бесцеремонно забрался на колени, прибиваясь к губам. Смазано, но напористо. Сразу влез лентой языка в рот — с привкусом дорогого виски даже лучше. Минхо ахнул и впился пальцами в талию, отвечая. Его сердце вбивается в грудь, а руки сжимают до едва ощутимой боли. Как же, блять, приятно. Чувствовать его дыхание, его стоны в поцелуй, его руки на теле, его жажду, искрящую, яркую. Он невероятный в том, как наслаждается этим, и после прошлого раза не должно быть открытием, но Хёнджин снова ошеломлён. Ошеломлён волнением в груди, таким же, как в ту ночь, будто всё впервые. Желанием столь же горячим, как тогда. Ни с кем прежде и в первый раз не ощущалось так, а с Минхо это повторяется. Это, чёрт возьми, повторяется. Было чуть боязно, что на второй раз будет иначе. Что адаптация быстрая, как у всего приятного, и повторно не возьмёт так, как хотелось. Что захочется повысить дозировку, а некуда. Но дозировка по-прежнему идеальная. Минхо идеальный. — Я очень хотел поцеловать тебя снова, — выдохнул Хёнджин, чуть отстранившись. Сентиментальность лишняя, тем более сейчас, однако вырвалось, и назад не заберёшь. Минхо открыл помутневшие глаза и улыбнулся: — Хорошо, что мы в этом сходимся, — и снова прилип к губам. Хёнджина пробило дрожью. Руки Минхо на спине, на бёдрах, на затылке — всюду. Гладят, сжимают, скребут ткань, но снова не заходят дальше. Поцелуи мокрые, голодные, но нежные. Головокружительно. Хёнджин влез пальцами в кудри и сжал, вынуждая Минхо подставить шею. Тот не слишком сопротивлялся — упёрся затылком в спинку дивана, выплёвывая тяжёлые выдохи. Кажется, это тот самый момент, когда упускать шанс — богохульство. Тот момент, когда Минхо безоружен и прямо в руках. Если бы Хёнджин знал, что фантазии под колесом исполняются так легко, давно сторчался бы. У Минхо красивая кожа: ровная, светлая, мягкая. Хочется наследить. Рассыпать пятна, чтобы Минхо после неделю смотрел на них в зеркало, прикасался, помнил в ответ. Чтобы думал столько же, сколько Хёнджин о нём. Это блажь, дело ясное, но как же привлекательна одна только мысль оставить узор, изрисовать. Хёнджин приклеил несколько поцелуев под челюстью, затем под кадыком, оставил пару мокрых линий языком, наслаждаясь ароматом кожи и ощущением стискивающих бока сильных рук. Доставлять удовольствие, оказывается, тоже приятно. Безумно приятно. Пальцы подцепили пару пуговиц и выволокли из прорезей рубашки, чтобы сильнее открыть ключицы Минхо — резкие, острые. Пройдясь языком по левой от яремной ямки до плеча, Хёнджин сомкнул зубы, цепляя кожу, и потянул. Горчит от осевшего парфюма, но не противно. Приятно. Минхо чуть выгнулся с тихим стоном, притирая Хёнджина тазом к своему паху. Твёрдый, фонящий желанием. Живот стянуло так туго, что, кажется, готов порваться. Ещё один укус отпечатался ниже, над сердцем, а за ним несколько медленных поцелуев вверх по шее. Стоило спросить, но Хёнджин не сумел найти в себе достаточно выдержки, чтобы отвлечься на уточнения, — втянул кожу между шеей и плечом, посасывая. Мягко, сильнее, ещё сильнее. В случае чего, здесь легко будет скрыть рубашкой. Минхо вбурился пальцами в талию глубже и застонал, кажется, абсолютно не возражая. Отпрянув с негромким звуком, Хёнджин взглянул на пятно — тёмное, точно не сойдёт несколько дней. Восхитительно, чёрт возьми. Минхо идёт. Ниже, на груди, появилось ещё несколько отметин. Жарче и теснее с каждой минутой. Минхо плавится льдиной в руках. Это потрясающе, но нужно больше. Хочется ещё, сильнее, заставить его дрожать, воплотить каждую грязную мысль вчерашнего вечера. Хёнджин сполз на пол под тихое «Эй» от Минхо и вцепился пальцами в его ремень. Звякнув пряжкой, расстегнул, после пуговицу и молнию, ощущая кожей хмельной от желания взгляд. — Я хочу отсосать тебе, — поднял глаза, глядя из-под ресниц и хватаясь за жажду в серых радужках. — Можно? Минхо ухмыльнулся и кивнул, сглотнув. Приподнялся, помогая стянуть с себя брюки и бельё до колен. У него очень красивые бёдра. Хёнджин вцепился в них руками, чуть сжимая — крепкие, упругие, рельефные. Надо вы взять у него номерок тренера и тоже начать ходить в этот зал. Но это позже. Сейчас во рту через края слюны от вида истекающего члена Минхо. Хёнджин придвинулся, наклонился, оставил несколько поцелуев от тазовой косточки вниз, а после провёл по длине языком. Медленно, снизу вверх, чувствуя изгибы вен и привкус смазки. Бёдра Минхо под пальцами напряглись, а его сдавленный вздох отозвался мурашками по позвоночнику. Он и правда особенный на вкус. Он, блять, потрясающий. Хёнджин обхватил рукой ствол и лизнул головку, упиваясь выдохами из чужой груди. Ещё раз, медленнее и плотнее. Остановился кончиком в уретре и чуть надавил, а затем снова облизал. Это почти медитация, только совсем не успокаивает — распаляет до боли по всему телу. Желание такое сильное, что кожа будто натянута на тело поверх гвоздей, и они скребут изнутри. Несколько раз проведя языком по длине, Хёнджин обхватил губами головку и начал посасывать. Минхо задышал чаще и накрыл рукой ладонь на своём бедре: — Ты такой красивый, — свистяще выдохнул, сжимая пальцы. Хёнджин поднял взгляд и насадился сильнее, наслаждаясь тем, как закатились его глаза. Вот кто на самом деле красивый. Обезоруживающе красивый. С поалевшими щеками, капельками пота на лбу, растрёпанными кудрями и приоткрытым от удовольствия ртом. Он стоит того, чтобы послать к чертям все принципы и забыть обо всём. Ясно было, конечно, и в первый раз, но сейчас отчётливее. Медленные, глубокие и тягучие движения, очевидно, Минхо по вкусу — он стонет и чуть подрагивает, продолжая стискивать руку, и Хёнджин готов продолжать бесконечно. Хочется быстрее и глубже, хочется довести до края и толкнуть за, тело горит и трещит от жажды, но Хёнджин готов полопаться во всех связках, если Минхо продолжит так стонать. Готов тянуть сколько угодно, если Минхо будет таким в его руках. Это ново — получать столь сильное удовольствие не от чужих рук, а от чужого наслаждения. Отдавать и хотеть этого. Отдавать, игнорируя собственную нужду. Это странно. Но Хёнджин в восторге. Минхо стонет и ёрзает, жмурится, шепчет тихие «Да, так хорошо» одно за одним, и это до вспышек перед глазами приятно. Хёнджин чуть ускорился, взяв глубже. С непривычки свело челюсть, но это можно терпеть. Что угодно можно стерпеть, когда рука Минхо впивается в волосы и сжимает. Хёнджин чуть сменил угол и опустился ниже. Защипало глаза — головка упёрлась в глотку. Вчера он хотел до удушья, так что грех жаловаться, тем более- — Блять, ты... — простонал Минхо. — Ты потрясающий. Это сожгло предохранители, а с ними и остатки самообладания. Хёнджин начал набирать темп, стараясь дышать ровно и не давиться. Отсутствие практики, благо, не слишком ощущается, хотя в горле уже неприятно и челюсть всё ещё сводит. Плевать. На всё, блять, плевать: дрожь бёдер Минхо того стоит. От полифонии пошлых звуков тянет мышцы до треска. Хёнджин вот-вот раскрошится. Жар пробирается под кожей сотней сгустков и собирается в один, готовый взорваться. Дыхание Минхо стало обрывочным, а после замерло спустя несколько размашистых движений, и через мгновение по горлу потекла сперма. У Хёнджина потемнело в глазах и закружилась голова, а тело свело дрожью. Он выпустил член изо рта, чтобы не подавиться, и упёрся лбом в колено Минхо, пытаясь отдышаться. Он, блять, кончил, пока сосал? Пиздец. — Эй, всё хорошо? — волос коснулись пальцы, и Хёнджин поднял голову, пытаясь настроить сбитый фокус. Минхо раскрасневшийся, расслабленный, смотрит из-под ресниц нежно настолько, что может ненароком этой нежностью проколоть насквозь. — Иди сюда. Хёнджин проглотил что-то, подскочившее к горлу, — то ли волнение, то ли трепет, — вытер глаза и щёки от уже подсохших слёз и с дразнящей улыбкой взглянул на обмякший член: — Мне и здесь неплохо, — и, придвинувшись, слизал остатки спермы. Минхо промычал не слишком недовольно, скорее устало, и протянул руку: — Иди, пожалуйста. Сопротивление бессмысленно — Хёнджин сдался неделю назад без боя, так что, с трудом разогнув затёкшие колени, заполз на диван, снова бедро к бедру. Взял со стола стаканы и протянул один Минхо. Тот принял, расслабленно полуулыбаясь. Хёнджин звянькнул своей посудиной о его и глотнул. Раздражённую гортань неприятно зажгло. Минхо тоже выпил и, уперев стакан дном в колено одной рукой, другой коснулся волос на виске Хёнджина. Мягко провёл вдоль уха до челюсти и погладил скулу большим пальцем. По затылку запрыгали мурашки. Его в какой-то степени совершенно беспочвенная нежность способна не просто проколоть насквозь — она способна выпотрошить. Уже, кажется, вываливаются какие-то органы. — Ты потрясающе выглядишь, — улыбка Минхо воздушная, как зефир, но не приторная. И слова эти не отдают горечью, как если бы звучали от других клиентов. За ними будто кроется большее. Чёрт знает, что большее. Будто Хёнджину вообще есть дело до большего. Раньше не было. Ещё неделю назад, блять, не было. Вообще, Минхо лукавит: Хёнджин сейчас абсолютно точно не выглядит потрясающе. Макияж, вероятно, лишь отчасти выдержал испытание спермой и слезами, а от укладки, пожалуй, и вовсе ничего не осталось. Дойти бы до зеркала и поправить хоть что-то, но всё ещё не хочется выпускать Минхо из виду. Хотя бы есть повод поддразнить: — А ты потрясающе лжёшь, — Хёнджин ухмыльнулся, притираясь к руке у виска. Ему приятно, даже если неправда. Ему приятно с Минхо. Неоправданно приятно. Просто сидеть с кем-то рядом, смотреть в глаза, чувствовать касания — всё это никогда не было чем-то впечатляющим. Обычно — побочками от секса под колесом, и атмосфера у всего этого была совершенно другая. С Чаном — побочками от недоотношений, и тоже чувствовалось совсем не так. Никогда не было просто хорошо. Никогда не хотелось задержаться. С Минхо уже второй раз не хочется уходить. Так чертовски сильно не хочется уходить. Это тревожно. Пожалуй, не так сильно, как должно бы (вероятно, просто не хватает мыслей об этом задуматься — все заняты Минхо), но всё равно не по себе. Хёнджин второй раз на неизведанной территории, всё глубже в кроличью нору, и резонно задаться вопросом: «Что там?», однако плевать сильнее, чем не плевать. Пока это спасает от скуки, можно пойти на риск. Пока от этого хорошо, можно забить на грядущее. — Не лгу, — Минхо провёл большим пальцем под глазом — то ли потёкшую тушь стирает, то ли просто касается — и закусил губу: — Я искренне так думаю. Хёнджин обронил мысль, и понадобилось время припомнить, о чём речь. Прекрасно выглядит. Точно. — Ты всегда искренен с теми, с кем работаешь? — спросил, облизавшись, и отправил пулю взгляда. — Только с теми, кто мне нравится, — чуть помедлив — грязная тактика, — Минхо выпустил в ответ обойму. Хёнджин удивительно хорошо дышит для изрешечённого, однако пробоины ощутимые. Это «нравится» ощутимое, будто не просто слово, а удар по затылку. Оно сказано в общем — не о Хёнджине, но в который раз подтекст кристальный, и внутри что-то барахляще трясётся. Это не то «нравится», к которому не привыкать. Новое «нравится». Такое, к которому, вероятно, не привыкнуть. — Значит, я тебе нравлюсь? — коли уже ранен, нужно хотя бы выстрелить вдогонку. В глазах Минхо намешано всякого — не разобраться. И ехидство, и нежность, и усталость, и куча чего-то ещё совершенно незнакомого. Выделяется задумчивость, будто он решает что-то невероятно сложное в уме. Хёнджин завязался в узел за те несколько секунд, что висела тишина, однако так ничего толком и не понял. И ждать ответ невыносимо, потому что, может, вот сейчас Минхо скажет, что достаточно. Теперь точно слишком, и отправлялся бы ты, Хёнджин, ублажать старушек с мерзкими собачками. А ведь катастрофически не хочется уходить. Если бы в туманном сером взгляде был хоть намёк, было бы легче подготовиться. Однако, если играешь в опасные игры, всегда должен быть готовым — Хёнджин от рухнувшей на голову нежности забыл. — Значит, нравишься, — и Минхо снова удалось удивить очевидным. Правда ведь, очевидное, но, будучи сказанным вот так в лицо, ощущается острым под ребром. А на губы лезет идиотская улыбка — все перед смертью улыбаются? Минхо ощущается смертельной дозой. — Хорошо, что мы в этом сходимся, — есть что-то в повторении фраз за ним. Что-то в том, как от этого меняется его взгляд — начинает сиять совсем иначе. Хёнджин готов вторить каждому слову. — Хорошо.