journal de l'oiseau de lune.

...ты снимаешь с прядей моих пепельный цвет, Рассыпчатый, как в тишине взмах гроденаплевого веера. Тишина — соловьиный шелест и шорох оплетений и клеймлений безбуквенным именем синеватости рахитового шёлка кости‌ Тишина, на мой скромный распополамленный нитчатый взгляд, Лучший ответ на незаданные вопросы, И, наверное, я бы хотел отчеканиться прахом завтрашнего рассвета, Но меня распластывает на мятой простыни сегодняшней Багровой усталой ночи И мы друг другу в глаза глядим серое, пустынное, бескрайнее, безводное море и вакуумная пустота зрачков в ответ с бесконечностью [отсутствия] пространства и времени, тишина безвременниково-маковых колебаний на северном кладбищенском ветру, Две бескрайние пустоши, окаймлённые крошевом осыпи ресниц. скорбь безразличная, расплывается чернильными пятнами под кистью на хрустале глазных яблок, цветочной поступью лесного болиголовового покрова у пруда, где вода по колено, и дождь из фторсурьмянной кислоты, шёлком укрывающий кожу. Я мог бы быть индантреновой пылью, лунным лучом, бутоном магнолии, как ты называешь меня, едва касаясь губами фиалковой пряди кудрей за ухом, разливая мрачный унылый туман полуночи на мой обострившийся слух, когда ты алыми нитями вышиваешь клематисы на беломраморном полотне — холсте белости кожи моего плеча, но я — осколок угля в твоих исхудалых пальцах Смерти вливающей мне в глотку амброзию и я тлею и пачкаюсь.