Желание любви

— А где Корфы? — довольно громко спросила Лиза, оглядываясь по сторонам и ежась от порывов ветра. — Они же только что были здесь! — Ш-ш-ш, потише, пожалуйста! Они притаились за колонной, а потом затерялись среди деревьев… Молодец Володя, находчивый, — пояснил жене на ушко Михаил и заботливо поправил на ней накидку. — Ты же понимаешь: он нынче уезжает… Замерзла, милая?.. Петр Михайлович тоже заметил отсутствие молодых, и злость на зятя вновь обуяла его душу. Он велел стражам разыскать Корфов, а слуге Димитрию — отвезти его в полицейский участок. Тщетно Елизавета умоляла папеньку угомониться… А гости засокрушались о сорванном празднике. *** Владимир, придержав дверцу экипажа, помог жене сесть в салон. Оглянулся назад и вскочил на подножку: — Повторяю: гостиница «Домино» на Мойке! Живее! Он упал на сиденье, прильнул к Анне и спрятал лицо в складках ее мягкого белого платья, расшитого серебряными нитями и мелкими лиловыми цветочками. — Повезло! Нас никто не заметил! — Как тебе удалось договориться с извозчиком? — тихо спросила Аня и закусила губу, чувствуя, как муж гладит ее колени поверх платья. — Я слышала, он кричал, что очень торопится. — Пообещал свернуть ему шею, ежели не подвезет нас! Ее пальцы в тонких шелковых перчатках перехватили шаловливую мужнину кисть. — Ох, Владимир… Пожалуйста… — Шучу, шучу… Пообещал щедро вознаградить. — Как хорошо!.. Мы в гостиницу всё же?.. Не лучше ли домой? Ведь совсем недалеко, — шепнула Анна, млея от близости любимого супруга. — Думаю, что меня будут искать именно на Фонтанке. Хватятся: сбежал… В гостинице же можно этого не опасаться. А к пяти пополудни явлюсь к месту сбора… Как же я люблю тебя, Аня… Владимир поднял голову и любовно поглядел в ее васильковые глаза, словно желая подтвердить правдивость признания. Анна смутилась и прижалась щекой к его щеке. Как надежна, крепка и нежна мужская рука на ее плече… Как же хочется прикоснуться к ней губами и целовать… целовать… Аня подавила в себе нелепое желание: увы, руку целуют только дамам… — Представь, как гости всполошились… Ох, а папенька… Барон выпрямился, схватился за грудь и высоким голосом передразнил старого Долгорукого: — «Ах, этот Корф! Вор и шарлатан: выкрал мою дочь! К барьеру его!». Озорно заблестели Анины глаза в полутьме кареты. Владимир мягко и грустно улыбнулся: — Я ж тебя верну папеньке… совсем скоро… Раздался свист кучера. Экипаж дернулся и остановился. Барон с силой постучал по потолку: — В чем дело?! — Мальчонок едва под копыта не угодил, барин! — Теперь все в порядке? — Владимир толкнул дверцу и высунулся из салона. — Все тихо… Так трогай! Несколько минут супруги ехали в молчании, прислушиваясь к привычному цокоту копыт и скрипу колес. Экипаж потряхивало, и платье Анны скользило по гладкому капитоне, что побуждало барона крепче прижимать жену к себе. Дорога стала ровнее, Корф неторопливо прикоснулся к уголку Аниных губ, к подбородку; плавно перешел вниз, к шее, плечам. Девушке казалось, что она вот-вот лишится чувств, но откинувшись на сиденье, позволяла мужу делать все, что ему хотелось. Давно хотелось… Дабы не потерять окончательно голову в столь неподходящем месте, Аня сделала попытку отвлечь супруга: — Владимир, за нами нет погони? Наверняка уж хватились! Корф поначалу растерялся; замер, пытаясь сообразить, о чем его спрашивают… Обернувшись назад, приподнял запыленную штору и вгляделся в фацетное оконце: — Я Мишелю намекнул, чтоб отвлек любопытствующих… Никого. Трасса пуста. Не волнуйся. Карета неслась к «Домино», за окошком мелькали дома, скверы, переулки, а Анна то украдкой, то открыто и смело глядела на супруга, признавая, что любоваться им — одно удовольствие. И почти детский восторг щекотал ей грудь: воплотилось в жизнь долгожданное, выстраданное, невозможное… *** — Анна, проходи, прошу… — Как уютно… Такая милая комната! — Добро пожаловать в наше убежище! Убежище от всего мира! — Жаль, что временное. — Жаль, Аня. В нашем распоряжении лишь два часа. А я так долго ждал этой минуты… Он забрал у жены муфточку, которую она мяла в руках, осторожно отделил от волос фату и поднял с пола рассыпавшиеся шпильки. Выпрямившись, помог развязать накидку. — Хм. Сколько у вас всего интересного! — Корф сложил всё на низенький пуф возле трюмо и повернулся к Анне. — У нас? — завороженно следя за выражением лица мужа, спросила она. — Да. У женщин… Эти шпильки, накидки, корсеты, кринолины… Пока разберешься с ними — рассудка лишишься! Она спрятала улыбку за притворным кашлем. — И это еще далеко не весь список, — продолжал возмущаться Владимир. — Чего стоят все остальные орудия для соблазнения мужчин! Все ваши рубашки, панталончики, лифы, ворох нижних юбок, подвязки, чулки… — Действительно, это должно быть так ужасно, — Анна уже не пыталась скрыть смех. — Не подозревала я, что вы столь ворчливы, барон! — Увы, вынужден вас разочаровать, баронесса… Я не только ворчлив, но и страшно ревнив, и гневлив, и чрезмерно резок, и горяч… Одним словом: сплошное недоразумение! — Что вы… — запротестовала Анна. И мило покраснев, добавила: — Я вас люблю! Очень люблю! Вы даже не можете представить, как… Ее признание словно обожгло его: сколько в нем было чувства, обожания… Корф смутился, с затаенной болью представив, что близость с ним вдруг разочарует ее… Или его… Так в жизни бывает: сколько браков превращается в фарс, в бессмысленное сосуществование!.. Владимир, желая скрыть замешательство, изобразил на лице изумление и спросил вкрадчиво: — Вот как?.. Если можно, поподробнее, пожалуйста… Раздался стук в двери. Робкий, деликатный. — Я заказал фуршет. Нам следует поесть, прежде чем… Слуга вышел. Корф прикрыл двери и дважды повернул ключ в замке. А Аню внезапно охватило острое ощущение нереальности происходящего. Рядом с нею стоял… Владимир Иванович, сын ее благодетеля; человек, которого она всегда избегала, опасаясь его тяжелого нрава и непредсказуемости… Ее молодой хозяин, требующий когда-то беспрекословного подчинения, унижающий и третирующий ее… Как же так случилось, что барон Корф стал для нее дороже и роднее всех на свете? Как?.. Девушка замерла посреди комнаты, и Владимир обернулся. В выражении ее красивого лица было что-то особенно трогательное и нежное. Блестящие, обрамленные густыми ресницами глаза остановились на его губах. Барон угадал желание жены: обнял ее, и их уста сомкнулись в мучительно долгом поцелуе. — Надо немного подкрепиться, — тихим голосом напомнил он, лаская ее плечи. — Пока вы не свели меня с ума… окончательно! Супруги присели на плетеные кресла возле низенького столика, выпили шампанского и закусили нарезкой из фруктов. Владимир подвинул ближе к Анне вазочку с кремовыми пирожными: — Как в детстве… — Ммм… Лучше, чем в детстве: тает во рту! Попробуй! — А давай наперегонки? Кто больше? — задорно спросил Корф и стал похож на мальчишку. Она покачала головой: — Прости… У меня нет аппетита. — Волнуешься?.. Я… тоже… Владимир наполнил бокалы повторно. — За нас! За тебя, Аня! За нашу выстраданную любовь. Я возможно повторюсь: я всегда тебя любил… Очень любил, но… — Мне кажется, я давно испытывала к тебе только светлые чувства. Несмотря… — Все плохое в прошлом. А впереди лишь счастье и трепет ожидания… И дети… Ты представляешь, какими они будут красивыми? Наши дети… Он медленно поднялся, отставил бокал и, опустившись на колени, снял с жены сапожки и приник к ногам в тонких чулках… Прикосновения мужских рук и губ будили в Ане незнакомую бурю ощущений; и она, буря эта, и манила, и пугала ее. — П-погоди… Здесь душно и довольно светло. Я отворю окно и потушу свечи… Пусти, пожалуйста! Владимир, пусти… — Я сам. Корф нехотя отошел к окну, распахнул створку и толкнул ставни: прохладный апрельский воздух скоро наполнил комнату. Выждав немного, он опустил плотную портьеру и затушил почти все свечи. Спальню окутал мягкий полумрак. — Я бы предпочел и вовсе не гасить. Хочу видеть, какая ты… красивая. Анна залилась краской: муж очень проницателен. Неудивительно, он же «знаток женских сердец», подумала она и торопливо вскочила с кресла: — Хорошо, давай зажжем снова вот ту, на комоде, и на стене возле картины… — Одна свеча — это наш компромисс, Аня. Будем учиться уступать друг другу… Даже в мелочах. И понимать. Глаза ее наполнились слезами, а в горле запершило. Она с усилием кивнула. — Что с тобою? Что такое?.. Я снова сказал что-то не то?! Анна всхлипнула. — Все хорошо… Ты п-прав. Будем учиться… — Я женился на плаксе? — нарочито строго спросил Корф и потянулся рукой к ее влажным щекам. Анна смущенно помотала головой, несколько раз глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. — Всё прекрасно!.. Я не буду плакать. Просто мне до сих пор не верится, что… Что мы с тобою вместе… Владимир! Я хочу тебе вручить тебе… — Твоя любовь — это лучшее, что может быть! Лучший подарок… Но позволь мне первому… Кхм. Я не мастер амурных посланий, и ты достойна большего, чем эти две строчки… Он протянул ей тонкий золотой бюск с выгравированными на нем словами: «Анна, спасибо, что ты есть в моей жизни! Моё вдохновение, моё счастье и единственная любовь». — Благодарю! Какая нужная и красивая вещь. И слова очень трогательные… Она привстала на носочки и с чувством поцеловала мужа в щеку, заметив, как он шумно втянул в себя воздух. — Довольно мучить меня, Аня, — взмолился Владимир, привлекая жену к себе. — Еще совсем немного, правда… Анна отступила на шаг, ловко сняла с шеи цепочку с нательным крестиком и отделила от нее крохотный медальон. Индийский. С фигуркой обнаженной женщины на крышечке. Корф удивился: именно такой был изображен в альбоме, который он когда-то привез из Индии! О, неужто она так дотошно рассматривала его наброски, когда искала убийцу Ивана Ивановича? — Внутри медальона — пряди моих волос. Моя частичка всегда будет с тобою, под сердцем. — Анна, благодарю, благодарю… — Владимир рассеянно поцеловал руку жены и спрятал подарок в кармане белого кителя. — Я, честно говоря, потрясен! Стало быть, ты помнишь все рисунки, привезенные мною из Индии? — Помню. Конечно, помню. Корф едва не застонал в голос, когда понял, что «сюрпризы» еще не закончились. Анна достала из лифа платья крохотный полупрозрачный флакончик. Тоже из его альбома… Нет, не может быть! Его супруга желает воспользоваться этими духами; хочет, чтоб он перестал владеть собою и набросился на нее подобно дикому зверю?.. У него перехватило дыхание. — Нет, Анна, нет! Ни в коем случае! — Но п-почему? Я слышала, что мужчин привлекает этот запах. Они сильнее… ммм… желают своих возлюбленных. И подумала: ежели в твоем альбоме был запечатлен такой флакончик, значит, тебе это нужно, тебе нравится… — Нет же, глупенькая! Эти духи предназначены тем, у кого нет любви! Ты понимаешь? Нет любви, а развлечься хочется! Немедленно отдай мне эту… эту дрянь! Как она у тебя оказалась?! Корф забрал у жены флакон. Аня нахмурилась: что ж он так разволновался?.. Она хотела как лучше… — Когда ты был в тюрьме, нас навестила Рада. Она зачем-то пожелала видеть Михаила. И я вспомнила про твои индийские рисунки, спросила, нет ли у цыган таких вещичек, описала их. У Рады почти всё нашлось, кроме индийской сорочки… И я купила. Лиза денег одолжила. Владимир закатил глаза. — Не удивлюсь, ежели узнаю, что Елизавета Петровна последовала вашему примеру! Я не ошибся? Бедный Мишель!.. У меня нет слов! Медальон с радостью приму, а флакон… Я бы долго смеялся, милая, но мы не располагаем такой роскошью. Осталось совсем немного времени. И мне совершенно не до смеха… Корф размахнулся, и флакон полетел в камин, где его мгновенно поглотило пламя. — А ты испробовал действие этих духов на себе? — осмелев, спросила Аня. — Нет, конечно, — пробормотал Владимир, стараясь не глядеть на растерянное лицо жены. «Однажды испробовал. Но предпочел бы не вспоминать об этом… Прости…» Он и вправду не знал, что на него так подействовало тогда, полтора года назад, в далекой знойной Индии? — Аромат ли из флакона, исходивший от юной индианки? Или же прелестница владела особыми приемами обольщения? Во всяком случае, он категорически не хотел, чтобы Анна пахла этой мерзостью, напоминала ему индианку и наполненную похотью и животным желанием ночь… Опустившись на канапе возле камина, Корф потянул жену на себя и ему показалось, будто он очутился в объятиях невесомого облака. Анины руки мягко обвили его шею. Владимир почувствовал необычайное волнение: никогда еще Анна не казалась ему такой прелестной, как в эту минуту. Полумрак комнаты пуще распалял их желания — теперь уже не запретные, а вполне законные. — Моя родная, моя радость… Моя Аня! Как же ты хороша! — шептал Корф, стараясь справиться с ее волосами, мелкими пуговками, тесемками, лентами… Спешил, волновался и таял от нежности… *** Наконец Анна обнажена, и муж залюбовался ею… Очнувшись, стал торопливо снимать с себя одежду. Она мягко взяла его за руки: — Прошу: разреши мне! Я… хочу сама… Хочу касаться тебя, смотреть на тебя… От неожиданности Владимир замер и опустил руки по швам: жена догадалась о самых сокровенных его желаниях; о чем он, наверное, не посмел бы ей сказать. Корф прикрыл глаза и сдался во власть девичьих ласк и сладостных мук. Чувствуя, что теряет равновесие, он широко расставил ноги, а спиною прислонился к шкафу. Однажды Анна с пафосом заявила, будто он «ничего не знает о любви». Эта фраза надолго застряла в его сознании и не на шутку задела его… А теперь Корф готов был признать: действительно, до сего дня он ничего не знал о любви… О том, что возможно такое счастье и блаженство. Что любовь может быть почти неземной… трепетной и взаимной… Ранее он лишь предчувствовал, предощущал в себе подобные чувства. Владимир подхватил жену на руки, понес к кровати и едва не выругался: постель не разобрана… Анна отступила, в смущении обхватила себя руками и словно сквозь туман наблюдала, как муж лихорадочно приводит в порядок брачное ложе. Он наконец опустил жену на подушки, накрыл собою; она перевела дыхание и крепче прижалась к нему, покрывая его лицо быстрыми поцелуями. Ее нетронутое юное тело требовало более дерзких ласк и наполнения… Он ликовал: она любит, любит! Не снисходит до него, не поддается ему, не исполняет супружеский долг, а любит нежно и страстно, стыдливо и робко, но меж тем — всепоглощающе, всем своим существом: телом и душою. Владимир был смущен тем, что затянулась их прелюдия: вспомнил краем сознания, что его могут разыскать, прервать их… — Милая… Позволь мне… Слезы выступили ей на глаза: они с мужем — единое целое… А он шепчет слова любви, благодарности, молит простить его: поторопился, не мог сдержаться, побоялся не успеть. Он что-то еще шепчет, шепчет, но не покидает ее… Как же хорошо: невероятная острота касаний, острота, невозможная без боли, но боли желанной… Стоны, блаженство, освобождение… Сбывшаяся давняя сладостная мечта. Аня была на высоте пробуждающейся чувственности, настойчиво ищущей выхода. Владимир же, давно всё познавший и опытный, несмотря на силу чувств, вполне владел собою. *** — Это невероятно… Аня! Мне никогда еще не было так хорошо… Она приподнялась, улыбнулась и погладила мужа по руке. Прижалась к ней губами так, как мечталось в карете. «Мой, весь, целиком мой! Целую, как хочу и когда хочу!» — Ты засыпаешь?.. Понимаю: всю ночь не спал… — Угу… Это так… — Поспи! Через час я тебя разбужу. — Еще один мой подарок, милая, придет позднее. Его тебе доставят, когда я буду уже на Кавказе… — пробормотал Владимир. «Такого со мною ещё не было, — думал он, теребя Анины шелковистые пряди волос на шее. — Радостно теперь жить, дышать, мечтать. Так много и так мало нужно для счастья: просто смотреть, касаться её, говорить с нею. И знать, что рядом родственная душа; что она простила мне всё (вот что главное, и я почувствовал это!) и способна идти со мною к одной цели рука об руку… Долгие-долгие годы…» Дабы не подвести мужа и не уснуть, Аня завернулась в простыню и стала тихонечко расхаживать по нумеру. Она помешала угли в камине, рассеянно оглядела картины, украшавшие комнатку, а затем, подойдя к окну, слегка раздвинула портьеры и с минуту смотрела на серое, с редкими желтоватыми просветами небо, на фасады зданий напротив их гостиницы… Понаблюдала за смешными воробушками, пытающимися отобрать друг у друга хлебные крошки. Оглянулась на спящего мужа и вспыхнула, вспомнив его страстные объятия и поцелуи, которыми он щедро одаривал ее… С горечью и болью подумала о предстоящей разлуке. Вернувшись к ложу, легла рядом и прильнула к обнаженному мужскому плечу. И не заметила, как сама забылась крепким сном. И снилось ей, как они с Владимиром куда-то спешат, перепрыгивают через ручьи, камни, кочки… — Как же надоела эта спешка, суета, лицемерие, — раздраженно говорил Корф. — Я так хотел обвенчаться с тобою в тихой деревушке и счастливо зажить в поместье. — Ты и месяца не выдержал бы, милый. Будем радоваться тому, что есть. А сейчас нам следует поторопиться… Они остановились перед огромными запертыми воротами… Побежали назад в поисках иного выхода, бегали долго-долго и натыкались лишь на закрытые двери… Анна проснулась и подскочила на постели: — Мы проспали, Владимир! Владимир! Мы проспали, проспали! Проснись! Корф лениво раскрыл глаза и увидел пред собою перепуганное лицо Анны. Перевел взгляд на часы над комодом. — О, ужас!