новый день

Несмотря на становящуюся все ближе угрозу, Врата Балдура продолжают жить, как и прежде. Знакомые улицы не тронуло течение времени, и вид с крыши «Эльфийской песни» все так же захватывает дух: отражение луны сияет на куполе «Волшебных принадлежностей», черными тенями застыли пришвартованные в порту корабли. Если на секунду забыть все то, что произошло за последние пару месяцев, то можно сделать вид, что жизнь, какой она была, ничуть не изменилась. Но чья-то ладонь касается плеча, и Тав, избавившись от мимолетной иллюзии, поднимает голову, чтобы взглянуть на Астариона, держащего открытую бутылку вина. — Что такое, тоже не спится? — голос его сладок, как и обычно. — После путешествия в Аверно удивительно, что кто-то может уснуть, — разводит руками Тав. — Ха-ха. Правда. Астарион довольно улыбается, когда садится рядом и притирается к Тавовому плечу. Вино сухое, немного терпкое, они делят его на двоих. — Однажды на этой крыше проводили целый концерт, приезжала труппа артистов из Аткатлы, — делится Астарион. — Один из бардов бросал золотые монеты прямо вниз, на улицу, и вокруг таверны собралась толпа, какую даже на коронации Горташа не видывали. Другой, который играл на флейте, не сводил с меня взгляда. Это была одна из тех ночей, когда, если закрыть глаза, можно было представить, что я такой же живой и свободный, как и все вокруг. Ах!.. Восхитительное ощущение. Тогда я даже не помышлял, что однажды оно станет реальностью. Театрально махнув рукой на звездное небо, он интересуется: — Бывал ли ты в Аткатле? — Не довелось. — Жаль. Тав делает глоток вина. — Чем же кончилась та ночь? — Скажем так, бард показал мне, что хорошо обращается не только с флейтой, — игривым тоном отвечает Астарион. — А я затем показал ему, какими гостеприимными могут быть Врата Балдура. Приподнятые в хитрой улыбке уголки его губ опускаются после недолгого молчания. Ночь завершилась тогда наверняка в особняке Касадора, и флейтиста из Аткатлы больше никто не видел. Тав не спрашивает подробнее и спокойно интересуется: — Что ты представляешь теперь, когда закрываешь глаза? — Тебя, — ответ следует незамедлительно. Астарион смеется. — Не подумай, что я всего-то пытаюсь тебе польстить, радость моя. Это, конечно, тоже, но я и правда много думаю о тебе. О том, как много ты сделал. Тав опускает взгляд, раздумывая. Много ли он на самом деле сделал? Пожалуй. Больше, чем когда-либо рассчитывал. Жизнь не готовила его к тому, чтобы быть героем, но никто и не спрашивал. Астарион берет его руку в свою. Недопитая бутылка вина остается стоять на полу, а тихий ветер треплет волосы. Несмотря на усталость, сон так и не идет — Тав будто до сих пор переживает то, что случилось в Доме Надежды; чувствует жар Аверно, столь беспощадный, что может сжечь дотла по одному щелчку дьяволовых пальцев. Прохладная ладонь ложится на щеку, заставляя вернуться в реальность. Астарион смотрит в его лицо. — Еще я представляю нас. И чем мы займемся, когда все закончится. — Смотрю, ты полон оптимизма, — с легкой усмешкой замечает Тав. — Ха-ха! Еще бы. Мы обязаны выжить. После всего я заслужил еще пожить так, как мне того хочется. Конечно, жаль, что под солнцем я больше не погреюсь, но это цена, которую я готов заплатить. И мне хочется… м-м-м… Астарион слегка наклоняет голову вбок. — Прямо сейчас мне хочется, чтобы ты не уходил. Я планировал встретить рассвет в твоей компании. Во Вратах Балдура он так красив, что растрогал даже Лаэзель. Безусловно, не так красив, как я, но… — Так мне смотреть на рассвет или на тебя? — На меня, конечно! А я погляжу на рассвет. Договорились? С едва заметной улыбкой Тав целует ладонь довольного собой и своей невероятно заманчивой сделкой Астариона. — Договорились. Отблеск луны рассекает пополам Чионтар и ярким бликом застывает на винной бутылке. Бодрости Астариона не хватает надолго: в конце концов он кладет голову на плечо Тава и расслабляется. Дыхание его постепенно становится тихим, спокойным — легкая дрема, подгоняемая усталостью, принимает его в свои объятья. Вместе с дремой его обнимает и Тав. В замершей в молчании ночи он думает об артистах из Аткатлы, выступающих на крыше таверны. О музыке и монетах, со звоном ударяющихся о камень улиц. О пьянящем ощущении похожей на истинную свободы. Похожей, но до недавних пор ни на миг не истинной. На рассвете Астарион открывает глаза и встречает солнце, безмолвно разглядывая светлеющее небо. Это — скорее всего, один из последних рассветов в его жизни. Поэтому Тав не говорит ни слова и смотрит — на него, как обещал. «Когда все закончится»… Он думал об этом редко и мало, больше озабоченный настоящим, нежели будущим. Но сейчас — ему хочется надеяться. На то, что дорога, ведущая к кульминации, не окажется тупиком. Небо окончательно розовеет, и Тав прерывает молчание: — Ты говорил, что думал о том, что ждет нас дальше. Сонно моргнув, Астарион отворачивается к нему от солнца. — Да? — Думаю, мы могли бы добраться до Аткатлы. Ты ведь хотел там побывать. Астарион поднимает брови, припоминая. На его лице на секунду застывает невысказанный вопрос: он это говорил? Да, и правда. Мимолетно упомянул об этом в Доме Надежды. — Конечно, дорога будет нелегкой, учитывая… — Тав делает паузу, не желая сейчас проговаривать это вслух. Пока что — Астарион может жить, не боясь солнца. А что будет потом… что ж, то будет потом. — Мы что-нибудь придумаем. Астарион улыбается — ласково и маняще. — С тобой — куда угодно, радость моя. Хоть обратно в Аверно. — С этим мы пока что повременим, — со смешком отвечает Тав. — А следующей нашей остановкой, надеюсь, будет Глубоководье. Уверен, наш друг Гейл не откажет нам в экскурсии по самым, м-м, не туристическим местам. — Затем Лускан? — О! Великолепный выбор. — Тогда решено. Уложенные волосы Астариона сияют под солнцем. И глаза его — тоже сияют; от предвкушения. Тав любуется, но недолго: с улицы доносится крик мальчишки, продающего газеты, и это становится знаком, что настало время возвращаться к незавершенным делам. — Пора идти, — говорит Тав. И, поднявшись, протягивает Астариону руку. Начинается новый день.