Солнышко

      Папочка вообще у него очень строгий и много чего не разрешает. Заходить в воду без разрешения нельзя, бегать нельзя, брызгаться и пить воду из бассейна — тоже нельзя. Список из всех этих «нельзя» Марк ровным терпеливым тоном проговаривал все то время, что они медленно шли в сторону бассейна, поедая мороженое. Антоша с готовностью кивал на каждое озвученное правило и улыбался такой спокойной счастливой улыбкой, что Марк не мог отказать себе в удовольствии добавить еще больше правил, еще больше запретов и инструкций. Запретил ребенку кусать мороженое, только потихоньку облизывать, чтобы оно успевало подтаять и было не таким холодным, а то еще простудит горло, и тогда придется сидеть в номере и пить горькие лекарства. И никаких купаний.       Антоша этой угрозе искренне ужасался, а Марк мысленно потирал руки, предвкушая медфетиш. Бархатный такой, без игл, крови и прочей жести, только с градусником в разные места, сладкими сиропчиками от кашля и таблеточками глицина. Но точно не на отдыхе (это было бы слишком жестоко), а когда вернутся в Россию, нужно договориться как-нибудь вместе «заболеть» на пару дней… Да и, в целом, с чего бы им теперь быть не вместе? Непорядок, когда ребенок живет где-то один и встречается с родителем пару раз в неделю. Даже если ребенок уже давно не ребенок и у него есть своя жизнь, друзья, работа и остальные атрибуты нормальности — их все Марку хотелось целиком и полностью подмять под свой контроль. Ему хотелось железобетонного лайфстайла, и что-то подсказывало ему, что Антон тоже этого хочет.       Антоша огромному количеству правил не ужасался, а напротив, кажется, был благодарен Вехнему за все моменты, когда ему не приходилось быть взрослым и принимать какие-либо ответственные решения. Куда идти и что делать — когда они вместе, это всегда забота Марка, он поможет, подскажет, направит и не даст ребенка в обиду, но взамен потребует безоговорочного послушания — идиллия. Эту идиллию хотелось себе всегда, а не только на короткие встречи. Чтоб тихие вечера с отходом ко сну ровно в девять под сказку и колыбельную, утром борьба за чистку зубов и завтрак манной кашей с комочками; Марк бы отвозил ребёнка в «садик» (на работу), а сам бы занимался своими повседневными обязанностями, а вечером бы забирал его и с удовольствием слушал рассказ о прошедшем дне — почему вот это все между ними должно быть только на отдыхе?       Марк хотел Антошу себе всего, целиком, но нужно выбрать подходящий момент, чтоб поговорить об этом, когда тот выйдет из игрового образа и сможет подарить ему своё осмысленное «да». Марк одержим властью, но полученной добровольно, как знак абсолютного доверия и любви партнера. Наигрался уже в попытки контролировать ванильных парней, которым это все совсем не надо. Они называли это модным сейчас абьюзом, а самого Марка чуть ли не маньяком — не понравилось никому, включая самого Марка, которого страшно бесило, что его не слушают и демонстративно сбегают из-под надзора под предлогом какой-то своей частной жизни. Какая вообще может быть «своя жизнь», в которую нельзя посвятить любимого? В конце концов Марку всюду начинали мерещиться измены и все заканчивалось некрасивым скандалом с расставанием.       Уроки, которые вынес Марк из всего этого: что передача контроля должна быть сугубо добровольной и что торопиться с этим ни к чему, надо позволить парню все хорошенько обдумать, чтобы потом не было повода кричать, что он не просил такой заботы. Но сейчас Антоша не способен думать о чем-то дольше минуты. У пятилеток сильно распыляется внимание, концентрация — это и вообще не про них, а уж важные ответственные решения так тем более. Сейчас Антоша согласится на что угодно, если за это ему пообещают мороженое. Вышагивает, такой важный, в своих смешных кроксах в форме лягушек (тоже подарок Марка), доедает своё в конец растекшееся мороженое и, кажется, уже сто раз успел забыть, что они собирались идти кататься на горку.       Каждый камешек, кустик и в особенности пальма — все становится предметом пристального внимания, все надо потрогать и изучить, и если бы не папочкина требовательная рука, которая силой тащила ребёнка вперёд, они бы шли до бассейна никак не меньше часа. А между тем у ребёнка скоро дневной сон. Можно было бы и прямо сейчас пойти в номер, но заманить его на обед можно было только под предлогом необходимости набраться сил, чтоб потом снова пойти плавать, потому что сон — вообще не мотиватор. Антоша, на взгляд Марка, слегка гиперактивный, такой, каким, наверное, был в своем детстве — спорстсмены они ведь все такие, не сидят на месте?.. Поэтому уложить его спать, особенно днем, — задачка не из легких. А не укладывать нельзя, иначе к вечеру начнет уставать и натурально снимать голову своими капризами, прямо как настоящий ребенок. От удобного Марку послушания не останется и следа.       Поэтому строго: час купания и спать, что он и озвучил Антоше, который тут же начал канючить, что он уже взрослый и спать днем не будет. Марк не стал спорить, его дело — предуредить, чтобы для ребенка не было неожиданностью, что горки не до самой ночи, а только на час. Антоше нужно четкое расписание, стабильность без неприятных сюрпризов. Родитель должен быть надежным и максимально предсказуемым: сказал — сделал, обещал — выполнил. У Марка нет никакого морального права быть уставшим или в плохом настроении, на нем лежит ответственность быть крепким плечом для ребёнка, чтобы в страшном изменчивом мире он всегда мог найти островок стабильности.       Упражнение на доверие, но в несоизмеримо большем масштабе. Антоша в образе ребёнка боится высоты и резко погружаться в воду, и Марк единственный, кто может спасти его от этих страхов. В горках для Антоши не было бы ничего веселого, если бы он приземлялся в неприветливый бассейн, а не в руки любимого папочки, который ни за что не даст утонуть и поможет быстро подгрести к берегу. Марк держит его за плечи, а Антоша вцепляется всеми конечностями так, будто от этого и правда зависит его жизнь. Задорно смеется, но жмется так, что наверняка оставит Марку синяки, не рассчитав силу. Марк не против. Он рад возможности, хоть и с помощью воды, держать Антошу на руках, совсем как настоящего ребёнка. Нравится наблюдать, как тот почти по-настоящему пугается, когда Марк играючи раскачивается и погружает его под воду, чтобы так же быстро поднять на поверхность.       Будто и не было никогда в жизни Антона нырков с трамплина и заплывов на время. Он любит воду, ни за что бы не пошёл на плавание, если бы у него в крови не было немного от рыбы, которой вода — что дом родной. Но тренировки до упаду отобьют желание заниматься чем-либо даже у самого способного ребёнка. Поэтому взрослый Антон, неизбежно вспоминая спортивную школу, на бассейн смотрит с непередаваемой тоской, будто туда его загоняют палками. Зато пятилетний Антоша, жизнь которого состоит из сплошных игр и заботы папочки, может позволить себе от души плескаться в воде без тяжёлого груза на сердце. А Марк — чувствовать себя единственным и никем не заменимым проводником в мир детства, в котором можно быть кем угодно и получить все, чего в своё время не хватило. — Антоша, заканчиваем купаться, пора спать, — строго напомнил Марк, когда отведенный час игр прошел. — Ну па-ап, ну ещё чуть-чуть, — ожидаемо заныл ребёнок, всеми конечностями отгребая глубже в бассейн. — Выходим из бассейна и идём спать в номер, — повторил Марк невозмутимо, все равно пытаясь вытащить Антошу на берег.       Тот вдруг оказался невероятно прытким. С недетской силой вырвался и побежал (не поплыл, быстро плавать в образе ребёнка он все ещё не умеет) по дну бассейна прочь от Марка. Тот мог бы попробовать догнать, побороться и победить, но это означало бы принять правила игры, пойти на поводу у Антоши и совсем растерять авторитет. Слово родителя — закон. Нельзя, раз сказав, отказаться от своего слова и, хоть и неосознанно, позволить Антоше то самое желанное «чуть-чуть» порезвиться в воде, убегая от папочки. Нет и нет, Марк уже наступал на эти грабли. Антоша непростой ребёнок. В целом, послушный, но непростой: тот ещё манипулятор, с которым всегда нужно быть начеку. Поэтому Марк даже бровью не повел, не бросился ловить и уговаривать, лишь выбрался на берег сам и предупредил ледяным тоном: — Либо ты сейчас же выходишь из бассейна, либо я вытащу тебя на берег сам, и тогда сегодня купание закончится насовсем, — рыкнул так, что чуть иней в воздухе не затрепетал. Антоша тут же остановился, выпучив глаза от страха, но к берегу так и не двинулся. — Ну ещё чуть-чуть! — заспорил он, совсем не вняв угрозе. — Я считаю до трех, и если ты не встанешь рядом со мной на «три», я очень сильно накажу, — надавил Марк, имея в виду только одно самое страшное наказание.       Антон, потупив глаза в пол, стал кривляться, бубня себе под нос что-то недовольное, и очень медленно, будто издеваясь, потащился к берегу. Счет Марка он будто не слышал вовсе, явно собираясь выбираться из воды настолько медленно, насколько это вообще возможно. Своим отвратительным поведением он довел Марка до белого каления, и когда оказался рядом, тот тут же крепко схватил его за руку и, не слушая никаких «папочка, не надо», быстрым шагом потащил его к коттеджу. Антоша пытался выть что-то про то, что он так больше не будет, но Марк был неумолим — он терпеть не мог непослушание, особенно настолько демонстративное, и не собирался просто так спускать это с рук. А учитывая, что борьба за дневной сон повторяется уже не первый раз и только вчера Антоша клялся больше не капризничать и по первому же требованию выходить из воды — Марк был зол.       Порка. Это возмутительное поведение поможет исправить только порка. Марк редко опускался до насилия, обычно дело решалось одним предупреждением о наказании, чтобы внушить ребенку ужас и трепет перед указаниями родителя. Но, видимо, нельзя всегда быть добрым и только обещать малышу страшное наказание, рано или поздно, замечая, что угроза никогда не переходит в действие, он перестает воспринимать одни лишь слова. Пусть так. Марк очень не хочет, но ради сохранения авторитета выпорет эту дерзкую мелочь. Пока не ремнем. Марк решил, что даже с учётом проступка, Антоша все еще в пятилетнем возрасте и слишком сильную боль в таком состоянии просто не выдержит. Подростка можно вытянуть ремнем за бранные слова и неуважение к старшим, а дошкольника за капризы — только ладонью. Ему хватит. Ему уже видеть Марка таким решительным и злым невыносимо. — Папочка, не надо! Папочка, я буду хорошим, буду слушаться! — вопил он все то время, пока Марк тащил его по лестнице на второй этаж. Специально взял отдельный коттедж, чтобы никто не мешал подобному воспитательному процессу. — Ты очень плохо себя вел, Антоша. И мне придётся тебя отшлепать, — отрезал Марк любые мольбы. Именно так, ему придется. Потому что Антоша явно нарвался, проверяя, хватит ли родителю решимости наказать ребенка поркой.       Первое, что усвоил Марк в отношениях с Антоном — никогда нельзя обещать то, что не можешь исполнить, особенно по части наказаний. Никогда нельзя разбрасываться нереалистичными угрозами вроде «никогда больше не будешь есть сладкое». Нельзя отменять наказание за клятвенное «я больше так не буду». Нужно твердо стоять на своем, и раз уж замахнулся, пусть даже словом — бей. Антоша послушный только с тем, кого уважает, про кого точно знает, что «неделя без сладкого» — это ровно неделя и ни днем меньше. Кто справедлив и всегда назначает наказание соизмеримо проступку, но раз уж довел до белого каления — придется получить по полной.       Марк сел на кровать, и Антоша тут же оказался перекинут через папочкины колени, попой кверху. Завопил еще громче, заерзал, но тут же оказался надежно зафиксирован перекинутой ногой и локтем Марка. Мог бы вырваться, победить неспортивного Марка ему что мизинцем пошевелить, но в таком положении он забывает про свою силу и отдается воле Верхнего. Чувствует, что заслужил. Чувствует, что так и должно быть, что наказание справедливо, а значит, от него не нужно бежать. Марк медленно спускает с него плавки и гладит бледные мокрые ягодицы под ними. Ничего, по коже только после купания еще больнее, а значит, лучше дойдет до головы. Марк начинает шлепать размеренно и легко, почти ласково, а Антоша может только то ли выть, то ли рычать, сцепив зубы. Ему не столько больно, сколько стыдно.       Марк понимает, что это только игра и Антону по-настоящему не будет больно. У него, как у спортсмена, высокий болевой порог и отлично отточенный навык терпеть — только так и становятся чемпионами. Но сама ситуация, проступок и наказание, еще и такое однозначно для ребенка страшное, а для взрослого унизительное, ему невыносима. Поэтому Марк не делает этого часто. Редко, но метко. Редко, но каждый раз до воплей, истерики, а затем и тихих рыданий, потому что только так можно привести ребенка в чувство. Родитель — это авторитет. Это сила, которая послушного ребенка защитит, а шалуна сумеет приструнить. Антону нужно периодически напоминать об этом таким жестоким способом. Чтобы вопил от первых сильных, уже не разогревающих шлепков, просил остановиться и потом уже тихонько плакал, когда понял, что родитель не послушает капризы и добьет все, что положено.       Попа под ударами стала равномерно красной, а ладонь Марка невыносимо горячей. Он будто вместе с Антоном еще и себя наказывает за то, что не нашел иного способа совладать с непослушным ребенком. Но Антон и не ребенок вовсе, он не заигрался, он сам выбрал вести себя вот так вызывающе, за что и поплатился. Проверил устойчивость границ, действительно ли папочка все еще строгий и его слова действительно нельзя пропускать мимо ушей, и тут же получил реакцию, которую получал каждый раз. Это тоже про стабильность, про то, что Марк верен себе и за непослушанием всегда последует порка, как после ночи наступит рассвет. Как бы Антоша ни канючил — ровно сотня ударов будет добита по попе именно в этой позе, даже если кожа после воды особенно чувствительна и эта сотня становится едва ли выносимой уже даже для самого Марка и его ладони.       После порки Антоша истощен до предела. Уже даже не плачет, лежа с закрытыми глазами и переваривая урок. Его маленький спейс, до которого он дошел точно не от боли, а от ощущения полной власти над собой и абсолютной беспомощности. «Хороший мальчик», — шепнул Марк освобождая его из хватки, чтобы положить на бок на кровать и укрыть одеялом. Антон никак не ответил, но его рука, беспокойно пошарившись по простыне, быстро нашла ладонь Марка и сжала ее крепко, вложив в этот жест всю огромную благодарность за этот акт воспитания. Ему хорошо, а Марку наконец спокойно, он тоже почувствовал, что все так, как должно быть. Ноющая еще пару дней задница станет для наглеца хорошим противоядием от любого рода капризов. До следующей проверки Марка на прочность. — Папочка, прости меня, пожалуйста, — пролепетал Антоша, глотая слезы, спустя добрые минут пятнадцать. — Ты очень нехорошо вел себя, солнышко, и очень сильно меня расстроил, — подытожил произошедшее Марк. Антоша уже совсем не маленький и знает, что папочку ни за что нельзя расстраивать, но какой-то не иначе как бесенок раз за разом заставляет его по крайней мере раз в пару недель устраивать подобные концерты. — Я больше так не буду, честно-честно, прости меня, пожалуйста, — захныкал он, подползая ближе к Марку, чтобы обняться. — Не бросай меня, пожалуйста, я исправлюсь, — взмолился он, так и не получив ответа. — Я прощаю тебя, мой мальчик. Ты мой ребенок, и я никогда тебя не брошу, не говори глупостей, — сказал Марк то единственное, что должен был. Антоша — его ребенок, и это ничто не отменит, даже сотня шалостей.       Самое страшное для Антона — стать чьим-то разочарованием. Его всегда учили быть /хорошим/. Сильным, смелым, успешным и в целом победителем по жизни — конечно тоже да, но это все только ради того, чтобы оценил кто-то посторонний. Чтоб навесили медаль, похвалили и поставили в пример другим, а при малейшей оплошности так же быстро отвернулись и назвали неудачником. У Антона в голове крепко уложилось, что чтобы быть любимым, обязательно нужно быть удобным, делать все идеально и вообще желательно не есть и не спать, если партнеру это доставит хоть каплю удовольствия. И поэтому для него так целительны отношения с Марком, который никогда не понимал такие товарно-денежные отношения. Ему не нужен лучший на свете партнер, ему нужен /свой/ партнер, который будет идеальным /для него/ только по факту своего уникального характера и мировоззрения.       Поэтому даже если Антоша капризничает, шалит и не слушается, это все еще его Антон. Внимательный, признающий его авторитет и тоже немного перфекционист, нежный чувствительный мальчик, который готов добровольно отдать все рычаги контроля за своей жизнью в руки Марка — а больше ему ничего не надо. Идеальное послушание вкусное, но можно обойтись и без него — придется лишь использовать больше наказаний и физического контроля, и только. Для Марка это не главное. Он брал в отношения ребенка, который может быть капризным, уставшим, рассеянным и непослушным — и он готов к этому. Он любит Антона просто за то, что он — Антон, такой, какой уж есть, а не самый лучший на свете. Самого лучшего ему не надо, так было бы скучно. Но этого ни за что не объяснить хронически недолюбленному ребенку. — Пойдем в ванну, тебя надо умыть, — не столько приказал, сколько предложил Марк, но Антоша тут же закивал и стал подниматься. После порки он очень хороший мальчик. А вид его алых ягодиц просто божественнен. Марк никак не мог отказать себе в удовольствии облапать свое сокровище конечно же под предлогом помочь в купании. Он хотел предложить мальчику секс, но пока был не уверен, в каком он сейчас игровом возрасте и сможет ли адекватно воспринять происходящее. Наказание стало для него сильным стрессом и поводом для регресса в совсем малявочку или же, напротив, было необходимым для утверждения в стабильности и теперь ему гораздо спокойнее? Марк не знает наверняка и потому осторожничает.       Помыть ребенка можно же по-разному. Можно дежурно потереть грубой мочалкой и без лишних эмоций сполоснуть под душем, а можно набрать ванну с пеной, взять мягкую губку и погладить всего от макушки до пят. Антоше хватит на сегодня стрессов, его нужно успокоить и заверить, что папочка все еще любит его и заботится как о родном. И поэтому Марк просто трогает. Не сжимает, не лапает и не акцентирует внимание на самых чувствительных местах, даже видя крепкую эрекцию. Мало ли физиология. Он трогает, поглаживающими движениями втирая мыло в спортивное тело, и ждет ответной реакции, чтобы перейти к более активным действиям. Но и без них вид открывается просто волшебный, и уже им Марк полностью удовлетворен. Разрядку можно получить и потом, наедине с собой. — Папочка, мне так… — залепетал Антоша, выгибаясь навстречу ласковым рукам и еле дыша от возбуждения. — Что, солнышко? — Марк осторожничает и делает вид, что не понимает, что происходит, однако ладонями уже более уверенно гладит низ живота, ягодицы и бедра.       Не имея слов, чтобы, не выпадая из образа ребенка, объснить, что именно ему нужно, Антон берет папочкину руку и направляет на свой член, заставляя наконец погладить еще и там. Что ж, Марк совсем не против подобного самоуправства, ведь ребенка нужно помыть везде, даже в таких чувствительных местах. Размазать пену, чуть сжимая, и провести пару раз вверх-вниз, чтобы хорошенечко отмыть. Уделить особое внимание промежности, потрогать ритмично сжимающийся от возбуждения анус и даже медленно ввести скользкий от мыла палец на одну фалангу. У Антона дыхание перехватывает, он со стоном подается навстречу, однозначно показывая, что не против такой игры. Марк в восторге. Но самоуправство ребенка пора прекращать. — Тебе нравится? — спрашивает он интонацией истинного змея-искусителя. — Да, очень-очень… Можно быстрее? — залепетал он, снова хватая руку Марка, и направляя ее так, чтоб в пару движений довести себя до разрядки. Но все не может быть так просто. — Нет, детка. Хорошему мальчику нельзя быть эгоистом. Нужно сделать и папочке приятно, верно? — поучительно ответил Марк, чувствуя себя тем еще педофилом, но в рамках игры — можно. По какому бы сценарию ни шла игра, стоит у него все же на атлетично сложенного и выгибающегося навстречу Антона, а не абстрактного ребенка. — Я не умею… — с сомнением протянул Антон, все же послушно стягивая с Марка неприятно мокрые плавки, которые он так и не успел переодеть после бассейна. — Я покажу как. Повторяй за мной, — успокоил Марк, невесомо поглаживая член Антона и чувствуя такие же зеркальные, но менее уверенные движения на своем.       Марк обожает Антона в этот момент. Как он пьет его взгляд мутными от похоти глазами и, кажется, боится посмотреть вниз, действуя только по ощущениям. Как жутко краснеет, кусает губы и постанывает от ласк папочки. Марку в этот момент сама стимуляция по большому счету не нужна, он попросил Антона его трогать только для того, чтобы понаблюдать, как тот исполнит его приказ, как будет смущаться, но стараться сделать папочке приятно так, как умеет. Как будет отвлекаться на ласки Марка, но тут же брать себя в руки и пытаться воспроизвести их для него же. Обмен властью. Марк дает, детка получает и старается дать, сколько может, в ответ, лишь бы папочке тоже было приятно. Горячая игра, где Марк ведущий, более опытный, более умелый, а Антоша делает вид, что для него все в новинку. — Папочка, у тебя такой большой! — очень искренне восхищается Антоша, и это тоже пощекотало Марку самолюбие. Он и не пытался строить из себя святого, делая вид, что его не волнует размер своего достоинства. Как и, пожалуй, любому мужчине на свете, ему нравились подобные комплименты, завернутые в возбуждающую обертку игры. — Хочешь попробовать его на вкус? — Марк безбожно пошлил, но Антону это нравилось, у него аж глаза загорелись, когда рука папочки перебралась ему на макушку, чтобы властным движением наклонить его к паху. — Осторожно, зубки прячь, — на всякий случай предупредил Марк. Хоть они всего лишь играют в «первый раз», Антон мог попробовать цапнуть для достоверности.       Марку хотелось абсолютной покладистости и не столько даже умелого любовника, который сможет сходу взять глубоко в горло, сколько просто любящего парня, который умеет слышать и делать в точности, как сказано. Чтоб целовал головку, облизывал и щекотал горячим дыханием, с надеждой глядя снизу вверх, чтобы поймать искры удовольствия в глазах папочки, а уж остальное Марк сделает резкими движениями по стволу сам, сжав свою руку прямо поверх дрожащей ладони Антона. Ему хватило минуты в таком темпе, чтоб с рычанием кончить детке на лицо, на дрожащие губы и огромные, полные обожания, глаза. — Папочка, а я? — заныл Антон как-то совсем некрасиво, не дав Марку как следует насладиться видом и прийти в себя. Но такова уж участь родителя, дети нетерпеливы. — Конечно, солнышко. Ты был очень хорошим мальчиком, порадовал папочку, и теперь тебе положена награда, — прохрипел Марк резко севшим после оргазма голосом. После ему обычно не хотелось уже ничего, просто полежать, а в идеале поспать, и уж точно не возиться с противным капризным ребеком. Но Антоша не простит ему такого эгоизма, нужно честно поблагодарить его за талантливо отыгранный образ и старание.       Марк развернул детку к себе спиной, усаживая на край ванны, и опустился на колени сам, чтобы было удобно поцеловать Антошу сначала в поясницу, затем копчик, поочереди обе все еще розовые после порки ягодицы, непременно сопровождая свой путь языком, и наконец добраться до нежной кожи ануса. Антон от волнения то испуганно сжимался, то, наоборот, пытался расслабиться, из-за чего мышцы пульсировали, то выталкивая, то пропуская язык Марка глубже, помогая поступательными движениями планомерно доводить мальчика до оргазма. Марк заблаговременно вымыл его там и не чувствовал ни капли отвращения, только странный исследовательский интерес, насколько хватит Антона и сможет ли он кончить вот так только от языка, не касаясь себя.       На самом деле, конечно же не сможет, он и только от стимуяции простаты не кончал, а когда Марк пытался приучить его к этому, вечно ныл, что папочка жадный, потому что не хочет приласкать его член. Смелости на то, чтобы самому трогать себя в постели, ему никогда не хватало, ведь Марк четко обозначил, что все удовольствие Антона теперь будет под его контролем, только от его руки, и мальчик слушался, но и требовал много внимания к себе. Марку это было вовсе не в тягость, он любил доставлять удовольствие партнеру, особено такому чувствительному, ярко откликающемуся на все его ласки. От движений языка внутри Антон уже стонал во весь голос и нетерпеливо двигал бедрами, напрашиваясь на большее. Наверняка жалел, что Марк уже кончил и не сможет трахнуть его в любимой грубой манере. Возраст все же, пора и честь знать.       Антону хватит и кулака, который обхватит его член и задвигается быстро, выбрасывая все мешающие мысли сразу в пропасть, с гарантией. Натерпелся парень: маялся пару дней до отпуска, пока Марк доделывал срочности по работе, а затем был перелет и привыкание к новому месту — папочка слишком долго обламывал его с ласками. Наконец дорвался и честно терпел, пытаясь максимально растянуть удовольствие, но в итоге сдался, затрясся и кончил, лишь чудом не свалившись в ванну. Марк губами почувствовал, как его анус стал быстро ритмично пульсировать, еще до того, как на пальцы ему брызнула сперма, и еле оторвался, чтобы позаботиться о ребенке, аккуратно опустив его, беспомощно постанывающего, в остывшую ванну, пока он приходит в себя.