* * *
Дома это казалось смешным — думать, чем они будут заниматься. Смотреть в Пустоту — вот чем. Уже давно стихли шутки про Врага и Сильмарилл — Враг должен был стучать в окно и корчить рожи, а Сильмарилл просто плыть мимо, уже без Эарендила — тот-то прекрасно жил себе на Тол Эрессэа. Да, дома это всё казалось невозможным. И всё-таки Маэдрос настоял: заставил всех, включая себя, пожить в «Светлом» месяц, никуда не выходя. Никто ни с кем не поругался. Турко умел сидеть в засаде с давних пор. Курво вообще от всего отрешался, если было над чем думать. Отец был Курво под стать — или Курво ему под стать. Молчал отец, правда, не вдохновенно, а нехорошо, но об этом Маэдрос решил подумать позже. Финдекано был органически не способен с кем-нибудь ссориться надолго и всерьёз. Ему-то, правда, пришлось сложнее всего — он любил двигаться и простор. В его каюте после месяца затворничества появились турник и гантели. Турко взял себе такие же. Сам Маэдрос читал. Артафиндэ взял с собой с десяток разных флейт, и, когда месяц наконец закончился, Тьелпэ и его команда по многочисленным просьбам больше внимания уделили звуконепроницаемости кают. Кано за этот месяц как будто набросал планы всех передач на год вперёд — так просто, из спортивного интереса. Оставил места под внезапные события, под новости, под открытия — так, саму сетку раскидал. Памятные персоны, памятные даты, новые имена — всё как обычно. Сам Маэдрос читал. Ему не надоедало до сих пор. И всё-таки они составили список настольных игр. Очень подробный список — от старинных аданских, примитивных, до новых с тысячей ходов. Собственно, за одной из них, когда Артафиндэ выпало быть Арафинвэ и распределять земли и ископаемые воображаемого острова — за одной из новых игр они все всё-таки чуть не поругались. Красок добавлял тот факт, что Турко выпало играть Артанис. Они готовились к очень, очень длинному полёту.* * *
К чему Майтимо оказался не готов — так это к тому, что на следующие же сутки после старта, когда они все кое-как отскреблись от кресел и успокоили «Светлого» — тот очень переживал — что на вторые же сутки Курво, не спрашивая разрешения, войдёт в отцовскую каюту и закроет за собой дверь. Нет, между ними давно что-то такое назревало, в меру разрушительное. Маэдрос даже думал на правах главы запретить Курво задавать отцу вопросы, пока они все куда-нибудь не приземлятся или не решат поворачивать назад. Но в этот раз Курво не задавал вопросов. Он рассказывал. А Майтимо давно задумывался — что отец такого вычитал. Он ведь читал и читал, он не останавливался. Будто бы мог рассказать их общую историю лучше них самих, а всё не унимался. И не разговаривал. Курво было всё равно. Он всё последовательно изложил — начиная с отцовской смерти и нахально заканчивая Маэдросовой пропастью. Маэдрос знал это, потому что на всякий случай заглянул в каюту и так там и остался. На другой всякий случай, как у старшего брата некоторых не единожды воскресавших, у него были ключи ото всех дверей. И у Кано тоже были. Курво с отцом Маэдроса не заметили. Они ругались. — Какая ерунда, — говорил отец с отвращением, — зачем ты мне рассказываешь о моём и своём безумии? — Ерунда? Ерунда? Ты сам велел нам повторить твои слова! — Мне казалось, нетрудно должно быть понять, что я пребывал не в себе. Ещё мне кажется, что я учил вас подвергать слова сомнению, тем более — клятвы, тем более — настолько отвратительно составленные. — Я же в тебя сейчас чем-нибудь кину, — сказал Курво с тоской и огляделся. — Кинь, — согласился отец, — правда, тут нечем особенно. Книг мне всё ещё жаль. Не знаю, можешь… Он даже начал самоотверженно комкать какой-то свой расчёт, но Курво пнул стул и ушёл. Возможно, «отвратительно составленная» на отцовском языке означало «извини».