Как будто хочешь жить до ста со мной в этой больной глуши

Тань, ты не понимаешь! Да они с женой живут как соседи, он ее давно не любит, надо подождать просто, пока дети… Влад вместе с экранной Таней смотрят на героиню, как на безнадежную и немного отсталую. Таня еще выразительно молчит, а вот Влад не стесняется. – Дура, — глубокомысленно бормочет он телевизору. — Брось его, детка. Чудовищный мелодраматичный сериал по безликому каналу имени российской школы переигрывания. Странно, что Костя не снялся в нем в роли курьера, наркомана или хотя бы трупа — он такое любит. Влад точно знает. Влад вообще слишком хорошо знает, что Костя любит, как Костя любит, кого Костя любит. Спойлер: все вокруг, кроме себя. И вообще, у них и секса-то нет три года, он на диване спит. – Ура, – вполголоса оживляется Влад. – Наконец-то про диван вспомнили, а то я уже за сценаристов начал беспокоиться. Где ж они берут таких бездарей? В реальности все вообще не так. В одной конкретной реальности так точно, но жизнь – бессовестнее сериалов, поэтому здравствуйте, вот мы здесь. Слава богу, что Костя такой хуйни не говорит. Телефон коротко вздрагивает у бедра входящим в Телеге – Костя не говорит хуйни, Костя ее пишет. Влад стряхивает быстро пальцы один о другой над ведром попкорна и открывает сообщение. «Подъезжаю, в магазе взять чё?» Влад набирает – «Себя в руки», – но тут же стирает, потому что даже ему уже несмешно. Нихуя это все несмешно, а жаль. Влад так-то вообще любит посмеяться. «Нет. Лавку заказал», – коротко отбивает он и зачем-то делает погромче телевизор, будто Костя сможет услышать эту очевидную точку в диалоге. Ну или какую-нибудь тупорылую реплику – возьмет на вооружение. Через 15 минут звонит домофон, и Влад не сразу соображает, что это – чужие звуки в чужой квартире. Так они теперь живут, когда не в Москве – мыкаются по съемным хатам на окраине города, выбирая те, которые с автоматическим заселением, чтобы ноль контактов с владельцами. Минимум публичности, никаких отелей, никаких общественных мест вдвоем вне повода – только в сопровождении благопристойных секундантов-друзей и больших компаний, на фоне которых не так бросается в глаза то, что… Как же все было проще год назад. Можно было зажиматься в трейлерах на съемках, шастать вдвоем в пабы, записывать пьяные кружочки для подписчиков, летать вместе в Архангельск, жить там свои лучшие сутки за лето, срываться в Питер на съемки «Зенита», появляться в городе друг с другом, не боясь попасться на камеру, пропадать с утра до вечера вместе на интервью, подкастах и фан-встречах, вызывая такси, а не подозрения. Все было так легко и просто – и не только потому, что у них были железобетонные отговорки и причины быть застуканными вместе (это промо, ребят, мы едем на подкаст!), а еще потому, что еще получалось верить, что это вот-вот закончится. Не серьезно. Шутка. Короткое сумасшедшее увлечение партнером по съемкам, притяжение роли и все дела – ну, кто не вляпывался хоть раз так? Влад знал, что рано или поздно это закончится. Меня не парит, если не парит тебя. А сейчас – что? Сейчас Костя приезжает с очередной почти суточной смены, с кудрями, бритым лбом и дурацкими усами, от которых у Влада раздражение под носом, уставший и голодный, потому что на съемках кормили крабовым салатом и чаем. Он настолько вымотан, что ест почти молча, сметает все, что Влад заказал в приступе неупорядоченной заботы – и чтобы было чем занять себя в чужой неуютной квартире. Малыш, сейчас не время, я уйду от нее, как только будет подходящий момент, клянусь. – Владь? – Костя переводит странный взгляд на телевизор, словно только замечая, что он все это время работал в фоновом режиме. – Я не специально, – хмыкает Влад. – Оно просто… шло. Включил от нечего делать, ноут с собой не брал, в ручную кладь уже не лез. В ручную кладь – потому что билетов на подходящий Сапсан уже не было, а Владу было надо. Он месяц Костю не видел. – О, – с легкой, но понимающей досадой кивает Костя. – Я тоже налегке со съемок, без ноута. Не судьба нам досмотреть наш сериал. Конечно. Он же на сериал приехал – будто мало им, что они в нем снимаются. Вот в таком же, российском, нелепом, малобюджетном предсказуемом трэше. Дешевые драмы: супружеская измена. Если бы не пикантная нотка однополой стороны треугольника, то хоть сейчас в иллюстрацию на статью Википедии «Банальная пошлость». Сериал, который они начали смотреть зимой, притащил, конечно, Костя. Все уши прожужжал, какое это событие, и какой оригинал охуительный, Владь, это же китайская фантастика, я прочитал всю трилогию, чтобы разобраться, если че – по ходу буду объяснять, не боись! Владь если чего и боялся – так точно не того, что запутается в хитросплетениях китайской научной фантастики или непривычных одинаковых на слух именах. «Задача трех тел». Влад так сильно смеялся про себя, что даже злиться забыл, когда Костя предложил глянуть сериал в такие редкие вечера вдвоем. Задача трех тел, блядь. Он, он и она. Кость, ну ты серьезно? Кто с Плотниковым спит, тот в цирке не смеется. Кажется, в последний раз, когда Влад открывал «Кинопоиск», там было 8 просмотренных серий – вот столько раз у него был секс за три месяца. – Что ж, значит, придется разговаривать, – досадует Влад с арктической вежливостью, в которую вмёрзла едкая ухмылка, как доисторическая тварь в ледник. – О нет, это же не ситуация «Костя, нам надо поговорить?» – шутливо просит Костя, но в глазах проскакивает что-то встревоженное, защищающееся, примирительное, похожее на «Владь, скажи нет». Влад сжимает виски основаниями ладоней и смотрит растерянно исподлобья через стол. – Я не знаю, – вдруг говорит он. Сердце физически ощущается потяжелевшим и онемевшим, как язык под анестезией. Влад не хотел говорить, не собирался, это нельзя трогать. Эти смешанные чувства должны лежать в контейнере для смешанных отходов, потому что их даже на свалке не переработать, в дело не пустить. Влад не заебался с Костей. Не заебался без него. Влад заебался от того, что с ним и без него. От того, что они видятся так редко, что даже в эти моменты Костя спит устало и тревожно, а, открывая глаза, первым делом спрашивает «сколько время?» или лезет в телефон – проверить, не потеряли ли его дома. От того, что Костя никогда не уйдет оттуда сам – будет ждать до победного, пока само как-нибудь разрешится и отвалится, а оно не отвалится, капкан там мертвый. От того, что Влад сам не знает, хочет ли, чтобы Костя ушел – и пришел совсем к нему. Потому что ничего не изменится, полноценно жить вместе им не светит, не в этой стране, а уезжать – кому они нужны там, если и здесь приходится выгрызать себе шансы. Владу везет чуть больше – спасибо щербинке, ошметки шансов застревают между зубов чуть чаще, чем на костиных клыках. Влад заебался от того, что Костя молчит и никогда не рассказывает, что там, в его мире – и Влад только по косвенным признакам может догадаться, что опять что-то не в порядке, и Косте плохо, Костя виноватится, места себе не находит, вернее – находит то единственное, в котором плохо временно встает на паузу, как лодка на мель. Как когда он отрубается прямо посреди своего хваленого сериала, устроив голову у Влада на плече, закинув руку ему поперек живота, и Влад шевельнуться не может, только рассеянно гладит его по широкой спине медитативными повторяющимися движениями, будто грустный бой на дворовой гитаре. Расстроенной, разумеется. Влад заебался, от того, что ничего непонятно, все это никуда не идет и одновременно летит ко всем хуям, ничего не будет, ничего не получится, и если Костя завтра нарисуется с чемоданом на его пороге – Влад схватит паническую атаку, потому что ну куда его, куда им, как им? Сука, надо было собирать панк-рок группу, что ли, чтобы легитимно быть рядом с любимым мужиком? А что, у них обоих перед глазами очень наглядный и частично живой пример. Примерно 11 месяцев в году ездишь по стране, тусишь, спишь в одном купе и одном номере, пропадаешь на репетициях и записи альбомов, сваливаешь на съемки клипов и интервью, а месяцок в год можно и семье уделить, чтобы приличия соблюсти. Заебись устроились, ребятки, а нам-то что делать? Влад в жизни таких дебильных стихов, как Князь, не напишет, что бы Андрей на пробах там ни говорил. Хотя Костян в целом по уровню кринжа с ним вполне может тягаться, но проблемы это не решит. Единственный вариант им по максимуму без палева быть вместе – это бесконечно сниматься вдвоем. А что, Рустам уже вон полный метр анонсировал, может, и еще на парочку сезонов наскребут, наш ответ «Сверхъествественному» – а то вот в песнях КиШа не найдется нечисти на несколько лет украденного счастья. Неопределенность эта сводит с ума. Поставленная на паузу жизнь – как литургия оглашенных: записываем вас в христиане, но карандашиком, заявка на вступления принята, идите погуляйте пока, мы позовем, если что изменится. Только далеко не отходите, потопчтитесь три года на пороге, а то не услышите и прозеваете зов. Невозможность ничего планировать и предсказывать вызывает желание почесать мозг изнутри, Влад не может нихуя контролировать и вынужден просто плыть по течению, принимая правила игры. Понимание того, что однажды это все закончится, перестало быть успокаивающим, как в начале. Из утешения оно превратилось в угрозу, тикающий счетчик, тревожную кнопку, на которую хочется нажать уже чисто потому, что нет больше сил сидеть и ждать, когда наступит пиздец. Его надо поторопить, как Снегурочку на детском утреннике. Ситуация пиздец бестолковая, выматывающая и тягостная, как капризный долго назревающий прыщ, и руки тянутся расковырять к черту, потому что болит и ноет так, что пол-лица как будто разнесло, и одновременно замазать, выжечь, затолкать его всей аптечкой поглубже, чтобы рассосался. Влад не сможет с ним дружить после – вероятно, он не взрослый, не осознанный, не проработанный и вообще токсик, но его великодушия на такое не хватит. Какая, блядь, дружба – отползти бы. А это значит, что Кости в один момент просто не станет в его жизни – веселого, шебутного, беспокойного Кости, родного до каждой родинки, которые Влад может слепо узнавать одними пальцами; Кости, который умеет смешить Влада тупыми каламбурами, который становится совсем ручной после двух бокалов пива, который жарко дышит в шею и умеет обниматься так, что несмолкаемый пестрый гул в голове Влада превращается в мирный, колыбельный белый шум. Перспектива однажды проснуться в реальности, в которой он не может даже чат открыть с Костей – потому что подорвется к хуям – пугает до ледяного покалывания в подушечках пальцев. И не потому, что не сможет без Кости – сможет. Всех без всех могут жить (кроме сиамских близнецов и некоторых икон русского панк-рока, что в целом синонимично). А потому что зачем дальше без него, если он уже знает, как с ним. – О-оу, – Костя строит обеспокоенное лицо, отодвигая грязную тарелку и укладывая локти на стол, нагибаясь, чтобы быть ближе. – У меня проблемы, Владь? Влад закатывает глаза, раздраженно дергая головой. Да какие проблемы, Кость. Все как у людей. У нас нет будущего, а зачем вкладываться в настоящее с ограниченным сроком годности? Привязываться насмерть, заранее зная, что это ненадолго? Вкладываться, создавать счастливые моменты, которые превратятся в минное поле, на котором потом разъебываться не переразъебываться? Ехать с тобой по летней пустой трассе в Выборг, ржать над тем, как ты битбоксишь «Синий трактор», потому что радио сдохло восемь километров назад; убирать тебе кудрявую чуть влажную прядь за ухо, когда ты нависаешь сверху; слушать твои разгоны и залипать на том, как ты жестикулируешь – только ты так и умеешь, – и понимать, что ты пиздец счастливый вот прямо сейчас и вот прямо в кредит, и эти конкретные моменты потом тебя освежуют тепленького, живого и беспомощного. Влад не хочет делать безнадежные вклады, по которым проценты выплачивают пару месяцев, а потом ты банкрот, должник и коллекторы почки отбили. Влад всего этого очень не хочет, но и без этого уже не может. – Не знаю, – выдыхает Влад, дотягиваясь до спасительной электронки, затягиваясь сразу несколько раз. – Нет. Просто. – Просто нихуя не просто? – понимающе хмыкает Костя, поднимаясь и обходя стол, как тренированная собака-терапевт. – Цитаты великих Владосов. – Угу, – бесцветно откликается Влад, не ловясь с ним взглядом. Накрывает злостью на самого себя: чего раскис на привычном месте, ничего нового ведь не произошло, и так слишком редко видятся, еле выкроили сутки, чтобы пересечься наконец, а он неряшливые драмы на кухне режиссирует. – Владь, ну, – Костя садится на корточки рядом, кладет ладонь ему на колено, а второй рукой обнимает за затылок, пытаясь по привычке зарыться в волосы, и только хмыкает, когда вхолостую ерошит едва отросший ежик. – Если я ту мач. Если это все, – он неопределенно дергает головой в бессильной, но красноречивой попытке охватить этот стылый бардак, в который превратилась их жизнь. – Плохо, да? – понимающе спрашивает и смотрит своими собачьими преданными глазами. – Если, ну, лучше… Ты же знаешь, что можешь сказать, да? Я… если без меня, типа. Влад сглатывает неожиданно громко – карикатурно, будто опять в психологически-бытовом фарсе солирует. Если решение правильное – не должно быть так сложно, да? Вот сейчас Влад откроет рот и скажет – просто произнесет три слова, может, четыре, если решит сдобрить пролетарским «нахуй». Костя, надо расходиться нахуй. Он кивает механически, откладывает дудку, смотрит вниз на костину ладонь на своем бедре. Черная нежность лезет отовсюду, как дым из горящего дома. Сердце стучит почему-то в горле и сразу везде, Влад все смотрит на эту ладонь, на безымянный с обручальным, и на краю невозврата все проясняется с нашатырной ясностью, честные слова сами появляются на языке, как на скатерти-самобранке. – Усралась мне жизнь без тебя, – буркает Влад раздраженно, с птичьей резкостью поворачивает голову и идет в лобовое – прижимается лбом. – Пиздец ты романтик, – шепотом хмыкает Костя, пытаясь заглянуть ему в глаза с такого близкого расстояния. – Я снял хату, разогрел карбонару и поставил мелодраму. – Живем как можем, – важно кивает Костя, мягко и быстро целуя, словно не уверенный, что сейчас можно. Влад не дает отстраниться и перехватывает за эти его подсудные кудри. Живём как можем. А-мать его-минь.