Дорога кошмаров. Часть 2

Дэвид очнулся от того, что его тормошат, как куклу. Туда-сюда, безжалостно. Он мотнул головой, разлепив губы: — Не на…до, пожалуйста… На секунду показалось — сейчас рывком поднимут на ноги и потащат, обессиленного, дезориентированного — куда? Куда-то. Память тела была острая, не стёртая. Ужас, отчаяние, беспомощность, страх. Жёсткое принуждение и чудовищная чужая власть. — Дэвид, блядь, очнитесь, мать вашу, откройте глаза, Дэвид! Он наконец проморгался. Хрипло выдохнул. Вполголоса рявкнул: — Пусти… доконаешь, сволочь… — Сволочь, — кивнул Дженсен. — Вы ещё какая сво!.. Оборвал себя. И перестал мотылять его, как озверевший пёс — попавшуюся на зуб игрушку. — Что-нибудь болит? Встать сможете? Белое потное лицо. Страх, гнев, презрение. Никакого привычного спокойствия, непоколебимой непрошибаемой уверенности. — Что-нибудь, — повторил Дэвид, плохо соображая. Он будто ступил ногой на замёрзшую лужу, а она хрустнула под ногой длинными корочками льда. Сознание казалось исчёрканным зазубринами, будто треснувшее кусками зеркало. Дженсен же ушёл на заправку. Еда, вода, таблетки. А Дэвид его ждёт, связанный, оставленный, примотанный к креслу… Что случилось? — Поднимайтесь. Поднимайтесь, я сказал! Какого хрена вы, блядь… Нет, они ехали. Да, ехали. И… и — приехали?.. Сидят под еле ощутимым, истощившимся до мельчайшей взвеси дождём. Дорога закончилась. Ни машины, ни движения. И где его наггетсы?.. Адам поднялся и рывком поднял Дэвида за плечи. И Дэвид в голос взвыл. — Стой, стой! Правое плечо, правая щека и бок остро полоснули болью. Неожиданно мальчик его послушался. И даже не стал мучить и волочь куда-то, принуждая чуть ли не пинками. Злой, растерянный, взвинченный — всё же отпустил Дэвида, прекратив стискивать с двух сторон, будто тугими плоскогубцами. И Дэвид нескладно опустился обратно на землю. Адам тяжело дышал, глядя на него, как на восставшего мертвеца. Голубые глаза, багровая над водолазкой шея, испачканная свежей землёй щека. — Тайм-аут, — просипел Шариф. — Тай-аут, Адам. Я торможу, не вникаю. Он настороженно и лихорадочно заозирался. Всё равно ни черта не понял. — Вы опять тянете время, чёрт бы вас побрал, Шариф! Дэвид посмотрел на мальчика снизу вверх. Что-то случилось, подумал медленно. Опёрся рукой в траву — и охнул в голос. Сустав вывернуло в сторону, как сверло дрели, налетевшей на арматуру. Рука повисла плетью. Хваты на плече превратились в капканы. Дэвид чуть не завалился на бок. Перехватил левой рукой правую. Прижал к груди, ощупывая. Сильно мешали пиджак и рубашка. — Раздень меня, — сказал Адаму. Несколько долгих мгновений мальчик не шевелился. Дэвид не поднимал на него глаза. Не хотел видеть в ответ — презрение, скепсис, брезгливость и, главное, недоверие. Потом Адам присел и помог Дэвиду стащить рукав пиджака, расстегнул пуговички на рубашке и манжете, высвободил из неё, как из обёртки — брикет шоколадного пломбира. Кибер-протез выгнуло и перекрутило конкретно. Заклинило основные ходовые части. Дэвид раздвинул внешние пластины, вгляделся в сплетения миомеров. — Ты же не бросил курить? — мельком спросил у Адама. Мальчик его понял. Через секунду подсветил зажигалкой. Стало гораздо лучше. Наст ледяной чешуёй сыпался с рассудка. Что произошло, почему так выкрутило руку?.. Дэвид сосредоточился на деле. Вправил ослабшие мышечные связки, проверил, не слетели ли схемы подсоединений. Стиснув челюсти, нашёл угол смещения — машинный нервный узел и паз лучевой кости под ним, потерявший ось. Чувствительность в этом месте шарашила дай боже. Дэвид будто мокрыми пальцами розетку трогал, искры аж по зубам проскакивали. — Знаешь, как вывихи вправлять? — Умею. Оказывать первую помощь учат и в полиции, и тем более в спецназе. — Хорошо. Тут сенсорный узел над пазом, так что ощущения примерно те же. Но надо до щелчка. На счёт три, ясно? Я в курсе, что дёргают на «два», но со мной только на «три». Дэвид показал, где ухватиться: вот здесь и здесь. Мальчик спрятал зажигалку и взял его перекрученный раскрытый локоть в свои ладони. — Бля, — сказал Дэвид тихо. — Вот где фирменная чувствительность не в кайф. Так, на счёт три. Раз. И рявкнул на всю Англию. — Еба-а-а-ать!!! Дженсен дёрнул его, не дожидаясь даже «два». Рука щёлкнула, плеснула ожогом электричества и сконнектившихся нервных распределителей и ожила. — Сработало, — резюмировал Дженсен. Дэвид молча принялся натягивать обратно рубашку и пиджак, застёгиваться, приводить себя в порядок. Плечо наконец попустило, и оно начало ощущать дождь, касающийся мелким холодом кожи. Всё остальное тело по-прежнему ныло. Точно в мешке с камнями немного потрясло. Дэвид вспомнил, что у Адама остались ещё таблетки. Попросил. Сжевал насухую остаток из блистера. И тут до него дошло. Поднёс к глазам правое запястье с болтающимися расслабленными петлями галстука. — Я не привязан? Это что, новый виток игры в доверие? Вывихнуть мне руку, чтобы поиграть в полевую хирургию? Дженсен уставился на него, не мигая. Каким-то длинным жестом обтёр своё лицо. — Вы серьёзно? Поднялся, словно и не собираясь ждать ответа. К коленям прилип мелкий травяной сор и листочек клевера. В полном молчании отошёл на пару шагов, щёлкнул зажигалкой — огонёк пробежался отражением по глянцевой ладони — и закурил. — Вашу мать. Вашу ж мать! Если Дженсен при нём курит — значит, нервы ни к чёрту, отметил про себя Дэвид, пристально следя за ним. Дым поплыл вниз, прибитый накрапывающей изморосью. — Посмотрите на дело своих рук, — мальчик рубанул сигаретой в направлении за спиной Дэвида. Шариф аккуратно, чтобы не показывать свои обескураженность и растерянность, обернулся.

▲▽▲

Машина — перевёрнутая верх тормашками. Лобовое стекло треснуло, покрылось сетью паучьих лапок и — на жухлой траве, высаженное ударом. Но целое — просто снесено с рамы. Дэвид осторожно ощупал затылок, макушку. Крови не было. Значит, не пробил в полёте головой. И сидит такой заторможенный не от того, что просвистел снарядом из тачки. Зато железный потолок железной коробки будто взорван изнутри осколочной гранатой. Нет, вернее — смят и продавлен, как мощным домкратом. Мёртвая пустая груда железа. На руле белая сдувшаяся плёнка подушки безопасности. Дэвид сел удобнее. Задумчиво потянул длинный кончик галстука на правом запястье. Не оборван. Разрезан лезвием. Так. Случилась авария. Они навернулись. Видимо, на скорости. Почему не заметили ограждение? Ровная линия дороги разошлась в «Т»-перекрёсток. И Дженсен пролетел поворот — как торпеда. Проломив заграждение со светоотражающими полосами. Их должно было смять от удара, переломить шеи. Никакие подушки безопасности не помогли бы. Видимо, сработал «Титан», суперпрочный, суперкрепкий, любимый проект Орлова. Мальчик, как свая, встретил удар собственной головой, позвоночником, чёрным, покрывшим его непробиваемым панцирем. Это их спасло. Обоих. От судьбы всмятку. После Адам — ударом кулака или локтя заставил лобовое стекло вывалиться наружу. И выполз следом. Выдрал заднюю дверь в салон с корнем с петель. Вон, валяется бесполезной арматурой около покореженного багажника. Правая. К ней был привязан Дэвид. Собственным галстуком. Ясно. Вытащил Дэвида. Отволок подальше, на случай взрыва двигателя. И начал немилосердно трясти, приводя в чувство. А Дэвид не помнит этот охуительно адреналиновый момент аварии вообще. Шариф снял с кисти накрученный браслет из ткани. По привычке растёр запястье, как будто оно, из тонких микросхем и прочного углепластика, могло саднить. На самом деле по-прежнему саднило — живое плечо на стыке с приращением. — Ну, спасибо, — надтреснуто произнёс Дэвид, обшаривая глазами неслучившееся место драмы. — Хоть в чём-то твоё желание держать меня на привязи действительно пригодилось. — Что? — Я же без ремня безопасности ехал. Ты не пристегнул. — Что?! Вы на меня напали! — рявкнул Дженсен. — Хватит меня во всём обвинять! Вы — причина аварии! — Исключено. Я тебе не нравлюсь, но я не псих. — А это для вас пикничок на обочине?! — Дженсен широко и яростно махнул рукой в сторону машины. — Твоё неумение управлять транспортом, — с достоинством ответил Шариф. — Блядь! На секунду показалось, что мальчик сейчас сделает что-то опасное и крайне агрессивное. Но — лишь глубже затянулся сигаретой, испепелив её одним выдохом чуть ли не до середины. Вроде стоит порадоваться: машина выведена из строя, значит, теперь они замедлились, а шансы того, что их найдут —подскочили, как курс акций «Шариф Индастриз» в двадцать седьмом. Однако внутри глухое отупение и ни капли счастья. Хрустит наст. И надо сложить обратно в целое развалившееся на куски отражение. — Вы правда ничего не помните? — уже ниже и тише произнёс Адам. — Как вы на меня кинулись? И пытались вырвать трахею? — Никогда, — отрезал Дэвид, — я никогда не причиню тебе вреда. Господи боже, Адам! Я тебе не враг! — А я — для вас? Дженсен подошёл в облаке дыма, окутывающего его в безветрии, роняя на ходу пепел с сигареты. — Вы смотрите на эту чёртову тачку. Результат того, что вы сделали. И у вас не возникает никаких вопросов? Нет удивления? Только претензия, что я плохо вожу. И всё? И по-прежнему главная проблема для вас — это я? А не ваша ёбнутая голова?! Шариф поморщился. Мальчик словно был на грани срыва. Злость, гнев, прямо «Тайфун» эмоций. Страх, горечь, шквал бешенства и замешательства. Но презрения нет. И брезгливости нет. Дэвид считывал несуществующее. Шариф положил ладонь на лоб. Башка горела. Как будто получил тепловой удар. Или был близок к перегреву. — Я вас спрашиваю! — Помолчи. — Нет, вот не надо выдумывать сейчас отмазки, фильтровать информацию! Вот — причина! Вот — следствие! Какого хрена вам ещё надо?! Шею мою показать? — Покажи. Адам рванул глухой чёрный воротник водолазки. На белой коже синяки. Отчётливый длинные полосы от железных пальцев. Выцветают стремительно — благодаря «стражу здоровья». Но это профессиональный захват со стороны — сам себе не поставишь, рисунок следов будет другим. — Я вижу. Спасибо. Тайм-аут, Адам. — Только пока курю, — мрачно отрезал мальчик. — А потом хер вам, а не тянуть время! Дэвид не ответил. Он сосредоточился. На собственной памяти, на своих ощущениях. Что-то внутри не так. Вспышка, голоса, шаги, эхо, дверь. Его замутило. Дверь, страх. Почти животный ужас — она о-т-к-р-ы-в-а-е-т-с-я. Он заставил себя преодолеть тошноту. Ну открывается, и что? Его вынесло в какой-то вакуум, вот что. Они ехали и разговаривали. Уже спустя приличное время после заправки. Почему-то воспоминания возобновлялись с отставанием. Дэвид собирает треснувшее зеркало. Без клея укладывает осколки в раму. Он озвучил Адаму свои сны. Кошмары. И вместе с ним пробовал обсуждать какие-то теории. Мальчик сказал: «Придётся оказаться в кресле». А потом… Что — потом? Дэвид не спал. Точно не спал. Но его перемололо в крошево — за секунду. Как пару часов назад — когда мальчик сказал, что захлопнет машину и оставит Дэвида одного. Только там — дикая неконтролируемая истерика. А сейчас — дикая неконтролируемая агрессия. — Зачем вы раскачиваетесь? — Вспоминаю, — процедил Шариф сквозь зубы. — Не мешай. Он положил поперёк скул вторую ладонь. Скрыл лицо точно забралом. Клочки бумаги, белые обрывки на пальцах, на полу, на наволочке. Шуршат как сорванные листья. На них что-то написано. Он писал? Нет. Или он? Почерк не разобрать, буквы расплываются. Слова. Страх. Фразы. Ужас. Какие-то квадратики, как окошки мониторов. В них отражается свет бегущих строчек. Так бывает, когда едешь в лифте, прозрачном снаружи, а по стеклу бегут отражения города. Они словно накладываются на кисти, ключицы, лицо, веки. И встраивают в себя золотистой скользящей дорожкой. Едешь вниз с двадцать девятого этажа или, наоборот, поднимаешься к себе в кабинет; а собственное тело кажется перфокартой с нанесённой мозаикой отверстий — для считывания информации. Её поглощения. Её воспроизведения. Слишком яркий свет, будто операционная лампа, вспыхнувшая над глазами, прямо в расширившиеся зрачки. Что-то не так. Дэвид сжал переносицу. Почему он не помнит момент аварии — это раз. Почему он не доверяет мальчику, глядя на доказательства, — два. Почему он не удивляется ничему — это три. Вывих на место ставят на счёт. Дэвид никогда не причинит вред мальчику. Не станет пытаться его уничтожить, нападать и рвать глотку. Калечить, творить зло. Он себя знает. Но Адам сказал — было. И его горло… Адам ему сейчас не лжёт. Сам в раздрае. Курит и морщится от боли в шее. Машинально прикладывая ладонь к рассасывающимся кровоподтёкам под водолазкой. Они быстро сходят. «Страж здоровья» работает безупречно. Но они оставлены — Дэвидом. Это правда. Без фильтра. Мальчик высадил лобовое стекло. Выбрался сам. Вырвал заклинившую дверь в салон. Вытащил Дэвида. Отволок и тряс его, и не давал покоя, пока тот не пришёл в себя. Хотя в его положении — выгодно оставить в беспамятстве. Как можно дольше. Это правда, без фильтра. И ему не нужен Дэвид с обеими рабочими руками. Особенно после удушения. Чем больше Дэвид не способен вырываться, самостоятельно действовать, тем же лучше. А мальчик вправлял стержень и ничем не прокомментировал вопль Дэвида от щёлкнувших сенсорных плат. Ну и что? Ну и что, ну и что?! Все действия Адама можно объяснить правильно, как и всю дорогу «до»!.. Он не рационален, — понял наконец Шариф. — Для жёстко кодирующей программы контроля мальчик слишком нерационален. Господи. Значит, программа действительно сидит не в нём, а внутри — меня? Включает, выключает, выносит в припадок?.. Он не издал ни звука, поражённый осознанием. В висках пульсировало. Затылок не чувствовал холодные капли дождя — разогрелся от мыслей, чёрт. — Адам, — тихо выговорил Шариф. — Ты прав. Он помедлил. Мальчик бросил окурок во влажную траву. — Я не спал. Я слушал тебя. Потом просто моргнул. — И? — И вправляю себе руку с твоей помощью. Я не хотел тебе навредить. Я никогда бы не стал. Не спрашивай о машине; у меня нет к ней вопросов. И к аварии. Всё… нормально. Для меня внутри — нормально. Но ты… я не мог на тебя напасть. — В мотеле вы устроили мне дискотеку станнером. — Там не был ущерб, — Дэвид вскинул голову. — Не тот вред, который способен изувечить. А здесь – я же не спал и наяву… боже, своими руками тебя… нет. Это не я. Не могу объяснить… доказать. Я знаю себя. В этом — я себя знаю. Мальчик отвернулся. Кивнул. — Принято. — Я стал панхеечным? Как могло случиться в ресторане, ты говорил. — Нет. Не знаю. Вряд ли. — Дженсен взъерошил волосы на макушке. — Другая динамика. Вы напали в машине без раскачки вообще. Не хватались за голову, не кричали от боли, вас не корёжило пополам несколько секунд. Что-то… не знаю, Дэвид. Шариф почувствовал себя очень скованно от его слов. И сил горячо убеждать мальчика: «Адам, я переменился, я теперь хороший и стал осознанный после нескольких часов жёсткого противостояния с тобой!» — не было. Особенно после аварии — хорош, да. — Ты мне… — с трудом выдавил Шариф, — доверяешь? — А вы мне? Это важно. — Да. — Уже неплохо, — Дженсен не ответил на вопрос, заданный Дэвидом — ему. — Давайте дойдём до финала. Только вместе, наконец. — Я постараюсь больше не мешать. — Дэвид отёр липкое лицо. — Что дальше? Есть план? — Да, — Адам кивнул в сторону дороги. — Нам недалеко осталось. Там, за полем, есть заброшенный мотель, мне Ве… Запнулся. — У меня есть адрес и сведения, что он безопасен. Доехать мы не успели. Но дойдём. Через поле срежем поворот. — Давай по дороге, — попросил Дэвид, поднимаясь и отряхивая колени. Иррационально ему не хотелось месить чёрную, почти невидимую в ночи грязь. Асфальт казался надёжным. — Дайте руку, — после паузы сказал Адам. Дэвид помедлил и протянул ему обе руки — вместе. Только сжал кулаки, избегая смотреть на Адама. Приняв неизбежное — ему снова стать связанным.