Skyfall

      — Хочешь спать? — Чонвон запоздало мотает головой и слабо улыбается. Наглая ложь, но отчего-то совершенно не хочется расходиться. — У моего друга есть небольшой ресторанчик, я могу позвонить ему и он что-нибудь приготовит для нас. Если ты, конечно, не против.       Они сидят в машине у дома Чонвона и тот бессвязно стучит пальцами по кожаной обивке дорого автомобиля, иной раз замечая чужой взгляд, направленный в его сторону.       — Не нужно, я не хочу будить твоего друга так рано утром.       Джей оказывается тактичным и не переходит грани без озвученного дозволения. Чонвон понимает — первое впечатление важно и выстраивает определённый образ в голове, но тот Джей, что захаживает к нему в магазин, и тот, что сейчас сидит рядом и настраивает радио в авто — совершенно другой.       Хотя бы потому, что исчезло напускное в глазах Чонвона, и теперь он смело смотрит в ответ. Оценивает чужую усталость на лице и слегка растрёпанный вид, что не отталкивает, потому что Джей будет выглядеть хорошо, как ему кажется, и в домашней одежде, с въевшимися пятнами и взъерошенными волосами.       Таких людей не портят изъяны, а только дополняют.       — Тогда я мог бы предложить прогуляться, но ты совсем не подготовлен для долгих прогулок, — и правда, у Чонвона свитер и лёгкая курта, а на улице утренние заморозки и от холода кожу стягивает.       — Ты тоже.       Джей усмехается и зачёсывает волосы назад. У него большие ладони (что Чонвон уже успел оценить) и фаланги в кольцах, широких и узких, разных, Чонвон такие не носит, но Джею идёт определённо. В костюмах он, наверное, выглядит как модель с обложки журнала и обнажённым тоже.       — Тогда как же мне произвести на тебя впечатление? — Чонвон вздрагивает, борясь с румянцем на скулах.       Чонвон был достаточно популярен в школе да и в университете люди к нему тянутся. Но никогда это не был кто-то на подобии Джея. Чонвон не может объяснить, он снова ссылается на людей с сильной энергетикой, потому что Джей тягучий, как топлёный сахар и пахнет горько — сигаретами. Чонвона ведёт, не от запаха, но от всего вперемешку.       Он в восхищении от чужой смелости и, если бы был немного раскованнее, то, возможно, поддался бы навстречу. Заключить в объятия и прижаться к тёплым губам — вязкое желание в груди, но Чонвон намеренно его глушит. Не сейчас.       — Мы можем немного посидеть здесь, а в следующий раз ты пригласишь меня куда-нибудь, — ответ удовлетворяет Джея и тот расслабленно откидывается на сиденье, уменьшая громкость музыки.       Играет какая-то инди-группа, но Чонвон слишком сосредоточен на парне, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Возможно, это любимая группа Джея, о которой стоит расспросить немного попозже, чтобы слушать дома и в университете… Везде. Он только краем глаза замечает на бардачке наклейку смешного кота с надписью «не шипи» и усмехается про себя.       — Есть какие-то предпочтения?       — Да, одно, никакого дождя, — Джей смеётся и поворачивает голову к Чонвону. В замкнутом пространстве не тесно, но духота мутит нутро и опустошает лёгкие. А возможно дело совсем в другом.       — Я не умею менять погоду, но постараюсь сделать так, чтобы тебе было комфортно даже с дождём.       Подкупает. Ещё один плюс в копилочку под названием Джей Пак (успели познакомиться, пока ехали до дома), что явно лидирует с отрывом от всех прошлых немногочисленных партнёров.       — Сколько тебе лет?       — Двадцать восемь, — Чонвон кивает. Сону бы, вероятно, назвал Джея старым, раз и их тридцатилетний преподаватель для него такой, но как и Нишимура-сенсей Джей выглядит слишком хорошо, чтобы Чонвон позволил себе сказать ему об этом когда-либо в лицо. Разница в возрасте его не смущает, наоборот, возможно, жизненный опыт и серьёзность в своих действиях сделают своё дело и послужат началом чему-то большему. И дело не в дорогих подарках и ресторанах, а в отношении к своему партнёру.       — Работаешь?       Чонвон мысленно щипает себя за щёки. Глупый вопрос. Джей не выглядит как тот, кто может сидеть на шее у родителей.       — В компании на руководящей должности, живу в собственной квартире, если тебе интересно, по выходным помогаю другу в его клубе, но не то, чтобы часто, когда не сильно занят. В основном он просто умоляет меня о помощи, говорит, что многие ходят лишь из-за того, что я там, — и Чонвон точно может их понять, потому что он бы тоже, возможно, ходил туда только ради Джея. — А ты? Боже, на самом деле я надеюсь, что ты не школьник, подрабатывающий в магазине, иначе это будет очень неловко.       Джей расслабленно смеётся и смотрит на Чонвона своими до невозможности красивыми глазами. От таких взглядов у него сушит во рту и теплеет в груди. До покалывания в пальцах приятно.       — К счастью, мне двадцать два, — губы трогает лёгкая улыбка. — Я учусь в университете, а подрабатываю просто, чтобы не сидеть у родителей на шее. Они очень пекутся обо мне и… Я, на самом деле, не уверен, что тебе будет интересно слушать о таком, но у меня в жизни не происходит ничего интересного, так что…       Словесный поток Чонвона прерывается рукой Джея, почти прикоснувшейся к его губам.       — Чонвон. — он сжимается под взглядом, прожигающим насквозь каждый миллиметр кожи. — Мне нужно, чтобы ты говорил о себе и делился всем. Нет, я хочу чтобы ты это делал, всё, что касается тебя — интересует меня, так что перестань сомневаться, — Джей позволяет себе одно короткое движение к чужой ладони и слабо сжимает костяшки пальцев, поглаживая их и изредка задевая холодным серебром. — Как же мне влюбиться в тебя, если ты не позволяешь своему голосу добираться до моего сердца, котёнок? Я могу тебя так называть?       Чонвон сорвано выдыхает. В чужой руке так приятно замирает тепло. Он позволяет себе осторожно и трепетно сжать её в ответ и улыбнуться. Птенец в его ребрах бесконтрольно трепыхается и, будь у него крылья, то точно бы взлетел. Обжигающие радужку холодные звёзды сгорают, а Чонвон поддаётся вперёд и касается чужих губ, несмело, на пробу, но для Джея этого более, чем достаточно. Он притягивает Чонвона к себе крепче и припадает ладонями к щекам, вплетая пальцы в отросшие пряди на затылке. Его целуют тепло и мягко, но губы жжёт от непривычки, а кислород в лёгких незаметно исчезает.       — И как? Неприятно? — Чонвон отрывается, задыхаясь, и запоздало понимает, о чём идёт речь.       Утыкается лбом в плечо Джея и невнятно мычит:       — Сойдёт, — смешок над ухом пускает по телу мурашки. — Но признай, что это всё из-за того, чтобы просто казаться более горячим, чем ты есть на самом деле.       — Ну, отчасти? В университете было круто, сейчас же — просто как привычка, — ладонь на макушке неторопливо в волосах путается. — А ты правильный, да?       — Меня не особо влечёт алкоголь и сигареты, но я не то что бы против.       Правильность Чонвона заключалась в хорошей учебе и прекрасно проделанной работе, в остальном он почти часто забывал поесть, предпочитал провести ночь за просмотром сериала и мог проваляться в кровати всё свободное время. Он надеется, что Джей тоже фанат второсортных мелодрам или хотя бы терпимо к ним относится, потому что Чонвон их ну просто обожает.       — А что насчет мужчин старше тебя?       — Переживаешь, что старый? — Чонвон смеётся, когда получает лёгкий толчок в плечо. — Я нормально к этому отношусь. Моя мама старше отца на пять лет.       Людские рты будут причитать о твоей порочности вечно, каким бы чистым ты на самом деле не был. Так что Чонвона не особо заботит чужое мнение, главное, чтобы всё устраивало их обоих.       — Отлично, тогда моя больная спина не будет для нас проблемой, — Чонвон почти уверен, что никогда не смеялся так открыто перед теми, кого знал от силы пару дней. С Джеем привычное почему-то совсем не работает.       Осень серая и тоскливая выцвела на его коже свои следы, но Джей — как тёплый солнечный свет проник глубоко внутрь и коснулся ладонями души и сердца. Чонвон был бы рад, останься тот там навечно.

───── ⋆✩⋆ ─────

sun: алооооо, почему я до сих пор не вижу твоё бренное тело у себя в комнате? kitty: я не смогу сегодня. sun: где ты??? чонвон!!! отвечай живо! я позвоню твоей матери, если ты не отправишь мне хотя бы смайлик. тебя украли и везут в лес??? чонвон! kitty: у джея. sun: ты мелкий го…       Чонвон не дочитывает сообщение до конца и гасит экран телефона.       У Джея просторная и уютная квартира в частном жилом комплексе. Он пригласил сюда Чонвона после обеда в кафе и небольшой прогулки по парку. Без каких-либо намёков. Просто Чонвон обмолвился, что похолодало, но сидеть в кафе снова и, тем более, расходиться по домам не хотелось.       — С сахаром?       Джей расслаблен и сосредоточен, когда делает себе кофе, а Чонвону фруктовый чай. За окном уже мигает свет от уличных фонарей, а единственная включенная лампа на кухне создаёт приятную спокойную атмосферу. Чонвону кажется — он готов уснуть под бормотание Джея, что отнюдь не нарушает застоявшуюся в комнате тишину.       С Джеем комфортно молчать и просто чувствовать его рядом. Сейчас Чонвону кажется, что кроме них на земле никого нет и оттого его уязвимое сердце млеет, спокойно постукивая в грудной клетке. Вырванные с корнем сомнения отброшены в сторону, как уродливые сорняки.       — Ты в порядке? Не устал? — Джей ставит стакан прямо перед Чонвоном и тот ведёт носом, улавливая приятный аромат. Чужая ладонь всё ещё несмело, хотя Джею теперь позволено, тянется к щеке Чонвона и оглаживает тыльной стороной кожу. В груди что-то тянет.       Джей — взрослый мужчина, старше его на несколько лет, что, впрочем, Чонвона и правда не волнует. А только уверенности в выборе придаёт и даже немного смелости, чтобы матери наконец сознаться в собственных предпочтениях. В конце концов, какие же это здоровые отношения, если они будут вынуждены скрываться даже от семьи (провести чусок без Джея кажется ужасной идеей). Но так страшно будет смотреть, как пустеют полки в холодильнике (и дело ведь совсем не в еде).       — Нет, просто… Немного сонный, вчера снова весь вечер готовился к зачётам.       — Ты такой молодец. И учишься, и работаешь. Самый лучший котёнок, правда? — Чонвон устало кивает и носом утыкается в подставленную ладонь. — Чонвон может остаться у меня, если он захочет. — добавляет едва слышно.       Чонвон делает несколько неуверенных вдохов и соглашается. Во рту вяжет, а голова пустеет от неозвученных вопросов. Чонвон доверяет. Джею. И его чувствам. Но едва ли доверяет себе. Найти оказывается так сложно, но удержать ещё сложнее. Всё так напоминает игру дженга, что Чонвон боится сделать лишнее движение и разрушить созданное, предпочитая выжидать.       Дождь за окном снова настигает его, как примятый к асфальту опавший лист, но на этот раз он — тёплое солнечное прикосновение, скрытое за облаками. Джей делает его таким.       — Не против, я закурю? — слабый кивок. Джей достаёт сигарету и поджигает, находясь в опасной близости от оранжевых искр. Его лицо на мгновение пылает.       Чонвон думает о чужих губах, и как горький привкус оседает на них, думает о мокрых поцелуях в машине и невольно ведёт носом, морщась от стойкого запаха.       — Будешь? — Джей тянет сигарету к Чонвону и тот невольно поддаётся вперёд, совсем не подумав. Потому что он не курит и никогда не хотел, но голос завлекающий, оттого и тело движется почти неосознанно. Только вместо мокрой бумаги Чонвона настигают чужие тёплые губы — всё ещё с привкусом.       — Не стоит, — с придыханием смотрит в чужие глаза и замирает — его губ едва касаются, но не спешат прильнуть сильнее.       — Можно? — вопрос разрушает его, как разрушается дженга от резкого движения.       Чонвон думает, что ему нечего отдавать, он пуст и бесцветен, но Джей полон красок и он тянется к нему, как мотыльки к свету. Губы такие же мягкие и тёплые касаются его шершавых, с едва заметными ранками на них от сухости. Колючие нити терзают его измученное сердце и подвязывают на нём узлы, отчего Чонвон едва заметно всхлипывает, пока тёплые ладони ведут его в темноте квартиры в спальню.       — Скажи, если не готов. Не терпи — говори со мной.       И Чонвон молчит.       …Поцелуями по бедру мажет, но грани не переходит, предпочитая вздохи ловить, заглушающие непрекращающийся дождь за окном. Чонвон устало откидывается на подушку, разнеженный тёплой водой в ванной, где Джей целовал его так часто, что теперь кожу жжёт, и бесконечными ласками на теле. Всё оно в поцелуях Джея, в губах его тёплых, оставшихся мягким прикосновением на шее, ключицах и даже на выпирающих рёбрах.       — Почему ты так ненавидишь дождь? — мягкие пальцы сжимают таз, растирая кожу на костяшках, и Джей склоняется к губам раскрытым, целуя слабо — едва ощутимое касание, что по телу чужому недовольным стоном прокатывается.       — Джей, — Чонвон в плечо чужое губами тычет и покусывает вяло кожу, золотом исписанную, жаром июльского солнца раскалённую — будто Чонвон снова в Италии и снова счастлив. — Перестань болтать.       Смешок с горла срывается и тонет в изгибе плеча чужого, отдающего запахом ни на что непохожим, тёплым и сладким, Джей едва может сравнить его с чем-то. Он снова ведёт поцелуями-укусами по коже, мажет пальцами по выступающим костям и сжимает плоть таза мягкую, прерываясь на то, чтобы стянуть последний мешающийся элемент одежды. Чонвон не подчиняется чужим ладоням и уворачивается, отползая к изголовью кровати.       — Разденься, — голос хриплый, тянущийся в глотке, словно цветочный мёд, оседает в желудке, пока Чонвон ногой тычет в чужое возбуждение и ведёт пальцем под майкой, задевая напрягшийся торс. — Я не хочу один быть совершенно голым.       И Джей внемлет. А Чонвон, кажется, лишается лёгких, глотает удивлённый вздох и давится собственным восхищением, потому что Джей хорош собой не только на словах. И татуировка, до этого выглядывающая лишь из ворота майки оказывается большим чёрным драконом, опоясывавшим спину и таз. Чонвон Джею в губы удивлённо выдыхает, пока тот ладони чужие на неё кладёт и позволяет изгиб хвоста ногтем точь-в-точь повторить. Медленно, до мурашек на теле и стона тихого.       Бёдра его широкие между Чонвоновых ног пристраиваются и опаляют жаром внутреннюю сторону там, где кожа тоньше и чувствительней. Там ещё Джей укусы оставляет, подхватывая плоть слегка зубами, пока пальцами мокрыми от слюны на промежность давит.       Чонвон расслабиться пытается, предчувствуя жжение внутри и дёргается изредка, пока его бёдра терзают чужие губы. Они достаточно чувствительны и, впрочем, никто не трогал их так нежно, что только вжиматься во влажную постель получается, прикусывая кровоточащие от ран губы. Он обессиленно стонет, чувствуя, как язык нутра напряжённого касается, выгибаясь дугой, почти по-кошачьи грациозно, отчего лопатки на спине выделяются сорванными крыльями.       — Джей, твою мать!       — Мама назвала меня Чонсоном, — Джей отрывается, слизывая с уголка рта слюну и прижимается щекой к дрогнувшему бедру. — Ты тоже можешь называть меня так. — и едва слышно гул собственного сердца. В его мыслях только чужие касания и те на коже отпечатались красными пятнами, поцелуями и вдавленными в плоть пальцами.       Горячий язык ведёт по промежности, толкается внутрь слабо, ощущая чужое напряжение, и Джей в моменте поцелуи на бёдрах оставляет, там, где его следы ещё совсем светлые остывают — на утро покажутся багровыми пятнами. Чонвон дрожит, едва успевая вдыхать побольше воздуха, пока в нутро его мягкое и распухшее язык вбивается, заменяясь холодными от смазки пальцами.       Никто никогда не был так близко к его естеству. Никто никогда не спрашивал про дождь и Чонвон устало всхлипывает, тычась носом в подставленное плечо. Джей толкается пальцами неспешно, наслаждаясь тёплом чужим и между ног пристраивается, покрывая поцелуями всё лицо. Спрашивает о самочувствии и не торопится, хотя сам дрожит и возбуждён до предела, но Чонвон раскрывается и поддаётся навстречу. Он снова напоминает себе, что доверяет Чонсону. Его чувствам. И своим, в конце концов, тоже.       Джей входит медленно, глотает чужие всхлипы и вбивается внутрь, с бёдрами сталкиваясь. Старается двигаться аккуратно, но слёзы в уголках глаз чонвоновых скапливаются всё равно. Но не от боли, он шепчет что-то о чувствах и целует нежно, довольствуясь близостью, пока за окном льёт непрекращающийся дождь.       — Я не ненавижу дождь, — Чонсон смотрит пристально и черты лица изучает, будто не провёл за этим занятием бесчисленные минуты. Чонвон пленительно сияет и кожа его тёплая ощущается, как сорванный солнечный отблеск, Джей иной раз забывает, как дышать. — Просто однажды он сделал меня очень одиноким.       В глазах чужих боль и жгущие звёзды. Они предследуют Чонвона по пятам и оседают на коже млечным путём, уходя за ворот свитера светлыми точками — Джей касается их несмело и забирает себе, надеясь однажды вырвать с корнем и его боль.       Чонвон едва не плачет, но вовремя сдерживается, цепляясь пальцами за плечи и кожу, ногтями сдирает от толчков особенно сильных, что к краю подталкивают. Чонсон говорит, какой он красивый, говорит о том, каким счастливым себя чувствует, и что Чонвону точно не светит одиночество, но тот только всхлипывает от чувств, тело пронизывающих, и кончает, стоит пальцам чужим его члена коснуться.       — Ты мне нравишься, Чонвон.       Внутри все органы и чувства в клубок сбиваются и Чонвон только устало кивает, прижимаясь сильнее к чужому телу — а Джей, к счастью, всё такой же тёплый, каким никогда не была квартира Чонвона или мамины объятия.       — Ты мне тоже, Чонсон.

───── ⋆✩⋆ ─────

sun: молодой человек. может, вы хотите рассказать мне, как прошёл ваш вечер? или ночь? или хотя бы сказать, что вы живы! я жду. ясно. я потрахался с нишимурой-сенсеем. kitty: правда? sun: конечно нет, я тебя обманул. и не стыдно тебе отвечать только на это? я переживал между прочим! kitty: нечего сказать. мы провели ночь с джеем. было хорошо… sun: и это нечего?! а ну быстро всё в подробностях и…       Утром Чонвону впервые не холодно. Ступни облачены в шерстяные носки, а тело укутано большой кофтой, что кажется невероятно мягкой, и прикрывает половину бедра. Он промаргивается, следит за летающей в воздухе пылью, просматривающейся только с определённого ракурса, где свет приломлён и не скрыт лёгким тюлем, и прижимается щекой к подушке, чувствуя запах чужого шампуня для волос, оставшийся лёгким шлейфом. Тепло.       Но тепло не из-за повышенной в комнате температуры, а в груди тепло. Не снились ночью кошмары и закончился дождь, что в понимании Чонвона явно связано с Джеем. Он говорил — не умеет менять погоду, но бури и ливень в душе Чонвона успокоились, а шторм в океане прекратился.       Вот так вот просто, без горьких медикаментов и оздоровительного воздуха в санатории. Как бывает, наверное, не с каждым. Чонвон не помнит, когда ещё чувствовал себя так спокойно, не вырывая из глотки бабочек, тревожно трепещущих и путающихся ситцевыми крыльями между рёбер.       Чонсон ушёл рано утром, оставив записку и, возможно, Чонвон надеется, поцелуй на его щеке. Сказал, что вернётся к обеду, и предоставил всё имеющиеся в квартире в распоряжение Чонвона. Чувство странное, немного пугающее, будто Чонвон вор, в одночасье ставший хозяином, но своровал он только разве что оставленные в холодильнике продукты, а ещё плед и плейлист в чужом ноутбуке. Джей чувствовался на коже и внутри, остался тонкой нитью на каждом участке тела даже тогда, когда вода смывала усталость и боль.       И звонила мама. Спрашивала о самочувствии и снова много говорила, как советовали ей врачи и подружки. Рассказывала о кошке, зародившейся в подъезде, об отчётах на работе и что связала Чонвону шапку с кошачьими ушами. Она весело смеётся, когда Маыми снова путается под ногами и теребит зубами край халата. Чонвон как всегда слушал, взглядом изучая совсем непривычные для себя вещи. Он думал о многом: о себе, о Джее, об их совместном будущем и о том, как тот приходит после работы домой и тоже рассказывает ему об отчётах. Это было бы… Хорошо?       Чонвон вздыхает, прощаясь с матерью и говоря ей спасибо. Всхлип женщины отдаётся в ушах раскатом грома и режет по барабанным перепонкам. Чонвон жалеет, что ему приходится быть для неё непогодой в солнечный день и что единственная причина её вечно беспокойного сердца — только он.       Чонвон ещё некоторое время остается наедине с собой, а после третьей чашки вкусного чая (очевидно, он ему очень понравился) звонит Чонсон, просит одеться потеплее из того, что он найдёт в шкафу и спуститься. Но вещи Джея Чонвону велики, на что тот только тяжело вздыхает и кутается в тёплую куртку, вероятно, стоящую намного дороже его ежемесячной платы за квартиру, и выходит на улицу.       Хотелось поскорее к Джею. Обнять, зарыться носом в чужое плечо и вдыхать запах уже не такой и чуждый, со слабой сигаретной горечью. Теперь она будет напоминать ему о Джее.       Чонвон заворачивает за проём и выходит на улицу, замечая в далеке знакомую фигуру. Мчится на встречу, едва не спотыкаясь о ровный асфальт, что возможно с его неуклюжестью, и резко застывает на месте, в близости от чужих объятий.       — Котёнок, как ты?       Слова Чонсона — скомканный колючий шум, впиваются в уши, кожу и в сердце, пока взгляд скользит по металлическому красному корпусу мотоцикла.       — Сегодня хочу свозить тебя в одно место. Секретное, — он улыбается ярко и шлем пальцем поддевает, намереваясь надеть на Чонвона, но тот упрямо отходит назад, чувствуя, как кровь в теле бурлит и грозит исколоть плоть над венами. — Чонвон? Не волнуйся, я хороший водитель. Несколько лет назад участвовал в гонках и занял первое место, конечно, это не то же самое, что езда в обычной жизни, но я сумею довезти нас в безопасности.       А чужие ладони — раскалённое железо, плавят кожу, оставляют рубцы внутри и сжимают сердце в клетке тёплой, что априори не должна ранить. Оно у него впервые наружу, впервые тянется к чужому теплу и обжигается, роняя солёные слёзы на подрагивающие в порыве зарождающегося плача губы. Неистово хочется оттолкнуть, убежать, скрыться, упрятать раскрытые нараспашку чувства, но Чонвон только мягко отталкивает ладонь и сжимается.       Воздуха нет, перед глазами чёрные точки, а в носу забивающийся запах сигарет. Чонвона от него тошнит.       — Чонвон? — беспокойство в голосе чужом сорванно в ушах отдаётся, будто эхо и вязнет на гландах тяжёлым шумом. — Что случилось? Эй, ты в порядке? Я не понимаю, Чонвон, тебе плохо?       Тело движется быстрее, чем Чонвон успевает подумать. Он бежит наугад, не разбирая дороги и валиться на асфальт, сдирая ладони и колени — что и ожидалось. Они кровоточат, жгут и терзаются холодным воздухом, но Чонвон не обращает на это внимание, поднимаясь на ватных ногах, и упрямо движется вперёд, игнорируя пробивающийся сквозь толщу воды голос.       Чонвон задыхается, минуя лестницу, удар о каждый косяк проходится по разрушенным внутренностям, чувствам, по колючим рёбрам, но он упорно бежит, не разбирая дороги. В этом его спасение.       И сердце приводит его в квартиру, где ещё несколько часов назад расстался с вечным холодом и дождём за окнами. Приводит туда, куда сбегать не имело смысла, где он точно бескрылый птенец, неспособный летать.       В ванной сбрасывает с тела кожу и включает горячую воду, чтобы перестать источать ледяной воздух, чтобы снова начать дышать. Дрожащие ладони прижимаются к ушам, и Чонвон взглядом пытается зацепиться за пятна на коже, оставшиеся от прошлой ночи. На внутренней стороне бедра их три, четыре, пять… Чонвон всхлипывает утыкаясь в колени и приоткрывает рот, языком проходясь по дрожащим губам — металический привкус мутит нутро. Хочется вынуть из тела всё, чтобы оно снова было пустым и бесполезным, чтобы не чувствовало ничего.       Ладони снова жжёт, но от чужого тепла. Джей мокнет под сотнями горячих капель, оседая на дно ванной, где Чонвон, задыхаясь, сжимает собственную кожу до кровоточащих полос.       — Чонвон, я здесь, послушай меня, — Чонсон откидывает в сторону куртку и остается в одной майке, выключая воду. Он определённо точно оставил мотоцикл без присмотра, но, в прочем, это не важно. — Чонвон.       Голос Джея спокойный, с едва заметной тревогой, тянется по пищеводу и оседает на стенках желудка. Он придвигает Чонвона ближе и поднимает чужой подбородок, смотря прямо в глаза и уверенно поглаживая кожу за ухом.       — Вот так, теперь смотри на меня, только на меня, я здесь, Чонвон, я здесь, — Чонвон дрожит и лёгкие жжёт, но в глаза Джея смотрит, цепляется за зрачок и пальцами сжимает теперь чужую кожу, что тоже будет в его следах длинных и глубоких. — Всё будет хорошо, это пройдет. Совсем скоро станет легче, а пока я буду рядом, обещаю.       «Рядом — не значит легче» — хочется прокричать Чонвону, но он только бессвязно воет, глотая жгучие слёзы, и сжимает ладони посильнее. Глотка горит, а во рту вязнет металлический привкус — что-то прокусил, но сил узнавать что — нет, не сейчас.       — Подыши со мной, давай, всего пара вдохов и станет легче.       Чонвон головой мотает и пытается от Джея оторваться, но тот только сильнее стискивает запястья Чонвона и держит на месте. Чонсон не любит быть грубым и применять силу, но эта сила для того, кто в порыве страха меньше становится и, кажется, исчезнуть может в одночасье. Он обещает себе больше никогда не оставлять на чужом теле синеющих пятен, даже своими губами, потому как они сейчас для него, рассыпанные по бледной коже — грязное надругательство.       — Пожалуйста, Чонвон, пожалуйста, — снова глаза в глаза и дрожащее тело обмякает. Чонвон дышит в такт чужому пульсу, осязаемому под пальцами, и взгляд расплывчатый сильнее на маленьких деталях фокусируется, конкретно — на крапинках в чужом зрачке. Пересчитывает каждую, сбиваясь, но дыхание выравнивается, и сердце больше не жжёт под холстом из плоти. Чонвон, в конце концов, устало опускает голову и плачет, сжимая челюсть, чтобы перестать издавать душащие чужой слух звуки. — Не сдерживай себя, плачь столько, сколько хочешь. Мы будем сидеть здесь всё время, пока влага в твоих глазах не закончится.       И Чонвон рыдает, падает в чужие объятия, зарывается лицом в мокрое плечо и дрожит. Содранная кожа на теле Чонсона ноет, но сердце больше. Он опрокидывается на борт ванной и прижимает Чонвона к себе. Джей никогда не был свидетелем такой чужой боли и потому сейчас ощущает себя как никогда глубоко в Чонвоне, его чувствах и страхах. Кажется, будто дождь, которого боялся Чонвон, наконец достиг и Джея.       Телефон в углу комнаты вибрирует — сообщения от друга. Чонсон должен был привезти их в его кафе и познакомить, предчувствуя незабываемый день в компании важных для него людей. Джей уверен — этот день он точно не забудет никогда, но не в том ключе, в котором ожидал. Главное, что сейчас Чонвон в порядке и дрожит намного меньше.       Чонвон успокаивается через время, устало поднимается с Джея и смотрит в глаза, пока тот молча проводит ладонью по плечам, целует в нос и щёки, ведёт губами по каждому миллиметру раздражённой слезами коже. Тепло снова окутывает Чонвона, потому что Джей здесь, и он в порядке.       — Я не буду спрашивать почему, но…       — Он умер два года назад, — сглатывает, горло першит, а в лёгких недостаточно воздуха, чтобы свободно дышать. — Вылетел за ограждение, не справившись с управлением. Сказали, что сцепление было скользким из-за дождя. — Чонвон устало вздыхает, растирая чужие мокрые плечи, и касается ямочки между ключицами. — Я гостил в Италии у бабушки, познакомился с ним на одной из таких тусовок, куда меня привел троюродный брат. Он кичился своими хорошими навыками, говорил, что в гонках ему нет равных. — улыбка трогает его губы, но быстро исчезает. — Я присутствовал на каждой, влюбился слишком быстро и там всё так закрутилось, что даже не смог устоять перед его мольбами и научился кататься. Я видел, как он вылетел за ограждение, как переворачивался мотоцикл, и как врачи собирали его тело и увозили в больницу. И для меня всё это оказалось слишком.       Джей смотрит, как слеза снова катится по румяной щеке и вытирает её большим пальцем. Чонвон больше не просто мальчик из магазина с красивыми ямочками и глупым свитером, о котором он рассказывал другу, теперь — он оставшийся на сердце шрам и грузное напоминание — всё имеет срок годности.       — Я испугался, — Джей замечает чужую дрожь и с облегчением понимает, что она просто от холода. — Увидел перед глазами, как и ты вылетаешь за ограждение. Я почти умер там, на месте, ненавижу мотоциклы, дождь и ненавижу красный. Почему все мотоциклы, которые вы выбираете, красные?       Чонсон тянется к полотенцу на полке и укрывает им Чонвона, оставляя слабый поцелуй на запястьях, покрытых красноватыми отметинами.       — Котёнок…       — Я не смогу Джей, это выше моих сил, я боюсь снова остаться один, что меня снова бросят, — Чонвон перестал искоренять причину своей проблемы и просто абстрагировался от неё. Это оказалось легче, чем ходить по врачам и пить таблетки. — Мне так холодно, всегда холодно, я с таким трудом получил это тепло, не хочу с ним расставаться, не хочу, не хочу, не хочу!       Взгляд Чонвона исчезает за отросшими прядями волос и тихий всхлип прорезает тишину. Он снова плачет, будто дождь везде, на кафеле, в ванной и во всём его естестве. Чонсон прижимает его к себе, утыкаясь носом в макушку и поглаживая бедро в попытке успокоить, потому что Чонвон уже давно не нуждается в словах.       Джей знает, не обжечься — невозможно, и от ожогов избавиться тоже. Раны остаются на теле, видимые или нет, но они будут. Безусловно. Но он может быть рядом каждый раз, когда Чонвон получает новые.       — Чонвон, — ладони Джея ведут по подбородку и оглаживают его, на ухо опускается горячее дыхание. — Тебе больше никогда не будет холодно, обещаю. У меня нет возможности уничтожить эти воспоминания и успокоить твоё сердце, но…       … по крайней мере, если Чонвону будет достаточно, у Чонсона всё ещё есть его руки, чтобы обнимать, и ладони, за которые можно держаться. Верно?