Художник из Ноттингема.

1842 год. Империя Цин, времена окончания первой опиумной войны. - Мужчина! Молодой человек, вы меня понимаете? - Эй, урод одноглазый! Тошнотворный запах гниющего мяса все еще заполнял ноздри, отдаваясь болезненной пульсацией в затылке. Перед лицом мелькали кадры разрушенных домов, окропленных кровью дорог и людей в темных одеждах. В ушах застрял свист и раздражающий звон от криков некогда знакомых Кэйе людей, что уже никогда не поздороваются с ним. - Да тише ты! Может, он вообще оглох уже? Принеси лист с ручкой. – пробухтел старик в темной форме. Молодой человек, сидящий за потрепанным временем столиком, выглядел безжизненно-бледным. Единственный глаз мертвой рыбы смотрел вниз, будто надеясь прожечь дыру в деревянном столе. Посиневшие губы периодически двигались, выговаривая какое-то слово, но сколько бы не напрягалась глотка, Альберих будто совсем онемел. Оттенок мерзкого желтого рассеялся по стенам мелкой комнаты, что явно требовала ремонта, но точно выглядела лучше, чем большинство зданий в Биньчжоу. Мелкая дрожь порой оборачивалась болезненными судорогами, а зрение теряло фокус, так что единственный глаз с усилием жмурился, роняя крошечные слезинки. Двое мужчин уже битый час, а может и не первый день, все кружили рядом с юношей, периодически выкрикивая какие-то слова, которые невозможно было расслышать из-за ужасного звона в ушах. Под давлением агрессивного юношеского взгляда Альберих и не думал даже пытаться что-либо сказать, а вот со старшим коллегой, сколько бы темноволосый не шевелил губами, не мог услышать даже своего внутреннего голоса. - Да ясно же видно, что он иностранец. Ни черта он не понимает нас! – плюнул дерзкий юнец, раздраженно поджигая папиросу. - Нет, он явно местный. Ты что, не видел в его руках меча? А его одежда? Да и кричал он без акцента. – отвечал басистый голос с легкой хрипотцой. - Почему молчит тогда? Еще и взгляд тупой, как у рыбы. - Может, тот человек что-то значил для него. Юноша так и не понял глубокого значения этих слов, сославшись на привычку этого старика искать во всем какой-то скрытый смысл. Все лежало на поверхности: этот человек сошел с ума и навряд ли от него можно было получить более-менее сносную информацию. Было ясно одно: Кэйа Альберих – преступник, убивший за свою короткую жизнь более пятидесяти одного человека. Эта адская гончая, чертов психопомп и блядский земной жнец должен испустить свой последний вздох под гильотиной. - Завтра еще раз попробуем поговорить с ним. – завершил старик – Веди его обратно. С наглым хмыканьем, парень впился пальцами в мужское плечо, принявшись влачить за собой изнуренное голодовкой и обезвоживанием тело. Альберих действительно уже был как мертвец, способный лишь передвигаться и нести какие-то бредни на непонятном языке. Перед лицом все плыло, иногда свет появлялся, затем гас и снова появлялся. Расплывчатые силуэты стен и людей за решетками сопровождали одноглазого последние три дня, силясь сказать ему о том, что все кончено. Скоро он умрет и встретится со всеми, кто был ему когда-то дорог. Мать, что погибла, рожая сына. Отец и близкий друг, чьи души были погублены его же руками. Бабушка, до последнего находившаяся рядом с ним и тот человек… Как его звали? Кавех. Он все никак не мог услышать, что же он постоянно говорил. Кавех. Это слово должно было вызывать тепло в груди и улыбку на прекрасных тонких губах, но вызывало ужасную тошноту от сладковатого запаха гниения и ненависти. Кавех. - Сиди здесь. – прошипел парень в форме. В глубине этих темных глаз искрились угольки ненависти, готовые вспыхнуть необъятным пламенем от одного движения этого опасного, но уже такого жалкого преступника. С каждой секундой лицо этого человека казалось ему еще уродливее и не правильнее, и сколько бы он не плевал в эту нахальную морду, лучше она не становилась. Будто бы не нарочно, но этот убийца был с силой сбит с ног так, что голова его встретилась с бетонной стеной в камере. Как бы ни сдерживал себя этот юноша, но разве кто-то мог заметить его самосуд перед таким мерзавцем? Да ему спасибо скажут за это! Решив, что на этом можно и остановиться, парень поспешно улизнул, даже не пытаясь разузнать: жив тот или мертв, ведь в любом случае поделом. Тем же временем Альберих даже не сопротивлялся, принимая каждое едкое слово, каждый пинок под зад как должное. В своей жизни этот человек совершил слишком много ошибок, слишком много душ он погубил, так что сейчас не имел права выказать и толику недовольства. Наверняка в Диюе даже Циньгуан-ван воспротивится и сразу же отправит его на линчи, Души-ван воспротивится от одного взгляда в его сторону, а о том, чтобы свидеться с судьей перерождений, Чжуаньлунь-ваном и речи быть не может. Когда наконец горящее чувство боли в голове остыло, а кровь на лбу стала черной коркой, мужчина поднялся с пола. Тело, будто налитое свинцом неловко поднялось на ноги, а единственный, серый глаз, лишенный и капли жизни, опустился на исхудавшую подушку. Пережившие множество людей ткани постельного белья уже стали мерзотно-желтыми, в каких-то местах появились рваные дыры, пятна. Бетонные стены изрезаны камнями и ножами, неся в себе информацию о чьих-то именах, несбыточных мечтах и количестве дней, которые провел здесь какой-то преступник. Взгляд никак не отрывался от хлипкого на вид пододеяльника, скомканного на краю кровати. Когда-то такой же кусок ткани валялся и на его кровати, но потом он почему-то постоянно был аккуратно убран. Тонкие кисти потянулись к старому пододеяльнику, разрывая тот на куски и бездумно наматывая на кулак. Это сон. Но было ли это все сном? Кавех. Кого он постоянно зовет? В воздухе так воняет сырой плесенью и отчаянием, но на лице Альбериха не было и тени эмоций. Скоро я проснусь рядом с тобой. Взгляд мертвой рыбы вдруг стал нежным, теплым, словно луч солнца, играющийся с выпавшим из изящного хвоста птичьим пером. Потрескавшиеся губы исказились в чем-то напоминающем улыбку и даже показались очаровательные ямочки, придававшие посиневшему от удушья лицу жизненные краски. Тело нашли в сидячем положении на полу, с перемотанным вокруг шеи куском ткани. Мужчина в возрасте двадцати-двадцати пяти лет скончался от удушья, так и не выдав информации о местонахождении тел своих жертв.