Когда комета вернётся вновь

Дни как-то сами закрутились, закружились. С утра Чонин был занят работой в огороде и во дворе, затем неспешно обедал, читал на пристани, а вечером вместе с Наби убегал в сельский Дом Культуры. Шумиха там стояла необыкновенная. Подготовка к празднику Ивана Купала буквально кипела и пенилась. Соён нервничала и много ругалась. Сынмин без конца пел. Феликс репетировал танец с девочками, а Чонин бегал на побегушках. В тот вечер Наби наныла все мозги. Очень уж ей хотелось дойти до ДК пешком, чтобы на полпути встретить подружек и эффектно появиться перед всеми в клубе. Чонин, как и всегда, планировал доехать на велосипедах, но не тут-то было. Пришлось согласиться на сомнительную авантюру и плестись по улице минут двадцать. Пока Наби не смолкая тараторила с подругами, Чонин шёл позади и мечтал. В последние дни он постоянно наблюдал за пением Сынмина и представлял на сцене себя. Как бы было здорово показать собственные навыки, удивить всех красивой песней, устроить целое шоу. Однако Чонин трусил, потому и не рассказ никому, что умеет недурно петь. Недурно – это в теории. Кто знает, что может произойти с ним на публике. Грёзы были сладкими и вязкими как голубая смола на садовом дереве. Правда, они очень быстро смазывались, когда Чонин неосознанно вспоминал ту ночь, Чана и Соён. Противные мурашки тут же начинали холодить кожу. На следующий день после случившегося Соён зажала Чонина у прилавка магазина и ехидно прошептала на ухо: «Однажды я тоже тебя спалю». На пол посыпались пачки с мармеладом от Чупа-чупс – парень нечаянно столкнул всю коробку. Он просто зашёл купить банку кукурузы для салата, а напоролся на изящный ножик. Впрочем, вырвавшаяся с её губ фраза не была угрозой, скорее, насмешкой или издёвкой, хотя от этого менее жуткой она не становилась. Чонин старался избегать Соён и меньше смотреть ей в глаза, что было весьма затруднительно сделать, ведь он являлся главным помощником по подготовке к концерту. В клубе все бегали словно ошпаренные. На сцене кричала разгневанная Соён. Она эмоционально жестикулировала и, тыкая в лоб каждому, парировала о его полной неготовности к предстоящему празднику. Репетиция обещала быть экстремальной. Феликс от греха подальше сгрёб своих подопечных во главе с Наби в кучу и отправил их репетировать танец в коридор. Чонин спрятался за кулисами, где абсолютно спокойно, словно рядом с ним не взрывался эмоциональный вулкан, распевался Сынмин. – У тебя сегодня нет работы? – поинтересовался он. – Не знаю и знать не хочу, – честно признался Чонин. – Я даже подойти к ней не осмелился, о чём ты? Сынмин глухо засмеялся. – Делать тут сегодня нечего, – сказал он. – Час делаем вид, что очень заняты и сбегаем. – Надо отдохнуть перед концертом и завтрашней прогонкой сценария. – Соён, милая, – проворковал Сынмин ровно через полчаса с самым взволнованным видом, какой только был в его актёрском арсенале. – Видишь ли у нашего друга на нервной почве зашалил желудок. Его нужно срочно доставить домой, а я обязан помочь, пойми. Не давая сказать ей ни слова, Сынмин вытолкнул Чонина из зала так резво, что ухватить Наби за локоть едва вышло в последнюю секунду, когда они уже почти скрылись за входной дверью. – Что за чушь ты там нёс? – возмутился Чонин. – Какой желудок? – Импровизировал, – пожал плечами Сынмин и гордо зашагал в сторону мотоцикла под хохот Феликса, выскочившего под шумок вместе с ними. Снаружи накрапывал грибной дождик. Чонин вздохнул и мысленно умолял, чтобы он не разошёлся до ливня. Всё-таки зря послушал Наби и согласился идти пешком. Сынмин кивнул на сидение мотоцикла. – Но Наби не на велосипеде сегодня, я не могу её оставить, – ответил Чонин на предложение и даже неожиданно для самого себя немного расстроился. – Так я пригласил сесть вас обоих. Наби запрыгнула на мотоцикл и вцепилась в куртку Сынмина словно краб клешнями. Чонин надел его рюкзак и втиснулся на край сидения вслед за ними. Поездка была экстремальной, несмотря на резко прекратившийся дождь и ясные сумерки. Наби умудрилась потерять одну из сандалий. Оказалась, она застряла рядом с глушителем, поэтому искать её по всему селу не пришлось. – Скажи Ма-ри, что я вернусь позже, – попросил Чонин, когда они доехали до дома бабушки и высадили Наби у красного гаража. Она махнула головой и в ту же секунду скрылась за калиткой. – Надо же, – ухмыльнулся Сынмин. – Тебя даже приглашать не пришлось. – Приглашать куда? – спросил Чонин, придвигаясь к нему ближе. Ответа не последовало, только оглушающий рокот мотора. Они остановились на небольшом поле спустя десять минут пути. Сынмин выудил из рюкзака плед, пару банок с энергетиками, какие-то сладости и спрей от комаров. Чонин стеснялся и постоянно оглядывался. Поле было выкошено, отчего высохшие пеньки овса втыкались в подошвы кроссовок. Неподалёку большой спуск уводил к искусственному пруду, тому же самому, что протекал у пристани, где Чонин полюбил читать после обеда. Лягушки разрывались кваканьем прямо под ногами и было страшно случайно раздавить одну из них. Звёзды на небе светились подобно сапфирам. Казалось, прямо здесь и сейчас было видно каждый уголок вселенной. Чонин несмело присел на плед, не отрывая глаз от звёздной крошки Млечного пути. – Лучше ложись, – посоветовал Сынмин. – Иначе шея отвалится. Прорывающаяся из-под земли молодая молочная трава холодила росой. Чонин поёжился, растирая мурашки на плечах. Небо молчало, но ощущалось. Мысли приходили разные. В основном смущающие. Все это подготовили для него? Неужели у Чонина свидание? Стало как-то совсем невмоготу. Хорошо, что звёзды не показывают красноту щёк. Подсвеченное телефоном лицо Сынмина долгое время оставалось серьёзным. Наконец он заблокировал экран и лёг рядом. Из динамика ненавязчиво потянулась мелодия и песня тут же узналась. В момент стало теплее. От песни ли, от близости звёзд или горячего плеча по соседству, кто знает? – Видишь ромб прямо над нами? – внезапно прошептал Сынмин, словно звёзды живые, словно боялся их ненароком спугнуть. – Это Лира, а в её изголовье Вега так ярко светится. Вон тот крест – Лебедь. А там, под его крылом, если увидишь крохотную шестёрку, то это Дельфин. Чонин замер. Он много лет ходил под этими созвездиями, но даже не удосужился узнать их имён. – Это что? – усмехнулся Чонин, содрогаясь от холода всем телом. – Обряд тайного посвящения? Или ты сюда всех своих жертв водишь? – Нет, только самых симпатичных. Кровь ударила в голову. Капилляры зашумели и уже были готовы полопаться от стресса. Неловко и неправильно. Лучше промолчать.

Я слышу в тебе музыку,

Скажи мне почему.

Озябший мизинец накрыло теплом. Чонин прикрыл глаза. Ощущение было таким, словно колкая звезда прошлась по коже, обернувшись ласковой трёхцветной кошкой. Прикосновение вышло невинным и первородным. Грехом. Приятным, тягучим, оставляющим в голове глупость и пустоту.

Твои губы — мои губы.

Апокалипсис.

Тело подорвалось. Ноги дрожали то ли от холода, то ли от полученной искорки нежданной близости. Чонин резко поднялся и отлетел на несколько метров от расстеленного пледа, стараясь унять мысли и неровное дыхание. – Прости, это случайно вышло, – отозвался за спиной Сынмин. – Давай забудем, ладно? Лучше садись, перекусим. Чонин неуверенно принял из его рук банку энергетика и шарахнулся от предложенного мармелада Чупа-чупс. Казалось, Соён вполне могла сидеть неподалёку в камышах и ехидно хихикать. Разговор клеился только у лягушек в пруду, поэтому вскоре плед с остатками мармелада вернулся в рюкзак. Чонин нырнул в сонный дом и чувствовал внутри головы одну только бесконечную глупость. Он сравнивал себя с пучеглазой чихуа-хуа, которая храбрится и боится одновременно, а после непременно всё испортит. В день концерта одолевал мандраж. Да такой сильный, словно выступление предстояло перед мировыми судьями, а не сельчанами. Чонин не мог найти себе места. Он несколько раз принимался убираться в доме, но тут же бросал из-за невозможности сконцентрироваться, а вот Наби была совершенно спокойна. Днём Соён прогнала генеральную репетицию и даже лишний раз не ворчала, а после на удивление отправила всех домой, приказав хорошо поесть и отдохнуть. Шумиха началась вечером. Чонин проверял аппаратуру, поправлял декорации, разглаживал костюмы и сплетённые накануне венки. По ощущениям всё было готово. Когда на распевку пришёл Сынмин, внутри всё сразу напряглось, вспомнилось произошедшее на выкошенном поле. Однако он вёл себя естественно, вполне привычно. И как же чертовски привлекательно выглядел этот парень в своём спокойствии! А после... ничего не случилось. Концерт прошёл ровно и плавно. Под грозным взором Соён никто не позволил себе накосячить. Несколько номеров с танцами, пара-тройка песен и клубная делегация медленно выдвинулась в сторону реки. С сумерками развели костры, надели венки, белые платья и рубахи. Чонину всё казалось в новинку. Он воображал, что перенёсся на несколько веков в прошлое и попал в племя язычников. По траве стелилась кристальная роса, в которой купались голые ступни. Языки пламени лизали тёмное небо, окрашивая его в пурпурно-рыжий. В ушах гремела ритуальная музыка. Закрывая глаза, Чонин чувствовал тёплый ветер, забивающийся под распахнутую рубаху, чувствовал тяжесть травяного венка на голове, надетого пронёсшейся мимо девушкой. Он чувствовал себя свободным, настоящим, первородным. Завтра это чувство, возможно, навсегда его покинет. Сейчас есть только сегодня. Этот миг, волнение, возбуждение. Могущество в моменте. Неподалёку прямо под ясной луной кружился и смеялся Феликс. Девочки, ещё совсем недавно притворявшиеся на сцене мифическими существами, водили вокруг него хоровод, уже обратившись настоящими русалками. Краем глаза Чонин заметил бабушку, сидящую на принесённом специально для неё лежаке. – Будя, окаянная, – кричала она на Ма-ри. – Как я могу пропустить купальские игрища? Совсем из ума выжила? Всё со мной нормально. Сейчас ещё плясать вместе с ними пойду, молодость вспоминать. Чонин от души рассмеялся и подошёл поближе к перебранке. – Красивый же у меня внук, – проворковала бабушка, хватая его за щёку. – Иди веселись, сегодняшняя ночь вся твоя. Не упусти шанса цепануть кого-нибудь за задницу. – Мама! – возмущённо завопила Ма-ри. – Да что мама? Ты знаешь, что мы в его возрасте устраивали? Картинно закрыв уши, Чонин отбежал от них на пару метров. Хоровод из девушек возле ближайшего костра заметно редел. Парни бессовестно воровали одну за другой. Бан Чан резко схватил Соён за руку и устремился вместе с ней прямо к огню. Дыхание захватило у всех. Послышался девчачий визг. Полы белоснежного платья подпалило пламенем. – Смотри-ка, Ма-ри, руки не расцепили! – крикнула бабушка. – А искры как разлетелись! Я тебе говорю, поженятся. Это примета такая, понимаешь? Вот гадиной буду, поженятся. Соён смеялась, утопая в объятиях Чана. Этой ночью они даже не пытались скрывать взаимного увлечения друг другом. Неожиданно Чонин почувствовал на своей руке чужую крепкую хватку. Не успев обернуться и как следует отреагировать, он начал спотыкаться и скользить по траве. Сильное плечо напротив позволило опереться на него и крепко встать на ноги. Глаза Сынмина демонически блестели хитростью и безрассудством. – Не-не, погоди, – сопротивлялся Чонин. – Так нельзя. Выдавив некое подобие зловещей улыбки, Сынмин устремился к костру, силой увлекая его за собой. Пятки скользили по траве, не позволяя препятствовать напору. В какой-то момент Чонин понял, что языки пламени всё ближе, а его скорость слишком низкая для того, чтобы преодолеть их. Пришлось поддаться. В тот самый момент весь мир словно замедлился. Музыка притихла, визг и смех рассеялись. Ощущался один только жар. Огонь так и норовил укусить оголённые ступни. Глаза кололи горячие искры. Прямо перед лицом развевалась чужая рубаха. Чонин был готов поклясться, что запах Сынмина бил в ноздри сильнее, чем гарь и сажа. Он окутал всё тело, угрожая проникнуть под кожу. Приземление вышло жёстким. Они кубарем упали прямо на землю, пачкая белоснежную ткань в вязком травяном соке. Их пальцы, связанные в тугой узел, сейчас не вышло бы разрубить даже топором. Сынмин с раскрасневшимися щеками и чёрными от адреналина дырами вместо зрачков с усилием поднимал Чонина с земли. Он снова потянул его за собой. В этот раз без сопротивления. Бабушка на лежаке молчала, поджав губы. В голову словно ударил алкоголь, хотя за всю ночь не было выпито ни капли. Среди зарослей камыша и рогоза бегали спутанные мысли и чувства. Было холодно и влажно. Чонин пытался вдохнуть полной грудью, но у него постоянно не выходило. Казалось, он вот-вот задохнётся. Сынмин молчал, не выпуская его руку из своей. Они устроились на большом гладком камне, с которого постоянно соскальзывали. Звуки празднества терялись за спиной и окончательно оседали у речной воды. Среди зарослей камыша и рогоза Чонин почувствовал на своей и без того горящей щеке ещё более обжигающий поцелуй. Он не двигался, не дышал, не отталкивал. Поцелуй на шее ощутился донельзя мучительным и сладким. По телу пробежала приятная дрожь, перетекающая в негу. Тогда Чонин всё понял. Не было то прикосновение под звёздами случайным. Ничего не было случайным. Но что же теперь со всем этим предстояло делать? Смех и топот приблизились стремительно. Послышался плеск воды и громкий шёпот. Девушки принесли к берегу венки и свечи. Сынмин жестом попросил молчать. Бесшумно сняв с головы Чонина слегка пожухший венок, который тот успел придержать во время прыжка в самый последний момент, он пустил его по воде. – Не тонет, – едва прошептал он одними губами, прижимаясь своим лбом к чужому. Чонин чувствовал, как сильно прямо сейчас волнуется и как его желудок крутит от нервного напряжения. Тело дёрнулось, когда рядом раздался оглушительный визг. – Водяной, – закричала незнакомая девочка. Сквозь заросли рогоза было видно, как разбегаются девочки, побросав на речной песок всё, что было под руками. На берег с оглушающим улюлюканьем выбежал мокрый с ног до головы Бан Чан. – Совсем дурак? – завопила Соён, звучно хлестнув его по лицу мокрым венком из колосьев. Среди зарослей камыша и рогоза выросла тайна размером с цветок папоротника. Зыбкий, скрытый за нечистой магией, обжигающий до красной плоти. Срывай скорее, прячь под рубаху и беги. Чонин грубо вырвался из тёплых рук. Его беспощадно мутило.