Ночь, когда мы впервые встретились
Пожалуй, самым зрелищным событием предстоящего лета можно считать приближение к Земле кометы Неовайз. Данное небесное тело было замечено еще в конце марта. Свой перигелий комета пройдет уже совсем скоро – 3 июля. Максимальное же сближение произойдет в ночь на 23 июля, когда ее и Землю будут разделять сто три миллиона километров. Астрономы сообщают, что мы сможем наблюдать это зрелищное явление невооруженным глазом вплоть до 5 августа, после чего яркость кометы заметно снизится. В следующий раз Неовайз вернется к нашей планете почти через семь тысяч лет. А теперь перейдем к новостям о коронавирусе. Пожилой мужчина на противоположной стороне плацкарта слушал новости на полной громкости телефона вот уже минут пятнадцать. Чонин задумчиво смотрел в окно, стараясь игнорировать гнусавый голос репортера. Он не раскладывал свою нижнюю полку боковушки и устроился за маленьким столиком, закинув ноги на соседнее сидение. Отчасти Чонин принял такое решение, потому что не смог разобраться с механизмом этой адской шайтан-машины, а тупить над ней, пока все смотрят, тоже не особо хотелось. Чонин думал об огромной ледяной глыбе, устремляющейся в сторону Земли. Он размышлял, каких размеров она может достигать, как далеко в пределах Млечного Пути успела побывать, какова ее скорость. В это время березы за окном вагона давно сменились соснами. В глазах рябило от количества мигающих стволов. Солнца, находящегося в зените, еще не было видно. Оно светило прямо в жесткий хребет поезда. Внезапный гудок вернул Чонина из пространственных размышлений обратно в прохладный плацкартный вагон. Стук колес о рельсы стал громче, а разговоры людей узнаваемы. Чонин вздохнул и подтянул ноги к груди, упираясь коленками в край маленького белого столика. Где-то в конце вагона засмеялась девушка. Ее смех ненавязчиво навеял воспоминания о чириканье воробьев. Чонин вспомнил безмятежно парящих в небе деревенских ласточек, сбиваемых легким ветром. Он представил кучевые облака и поля овса. Это небольшое наваждение обрадовало Чонина и напомнило ему о том, что уже вечером можно будет не только представить, но и прочувствовать это великолепие. Там, в небольшом селе, через которое проходит маршрут скорого поезда, его ждет бабушка. Та самая, с которой Чонин проводил почти каждые летние каникулы в детстве, караулил гусят, мотыжил картошку и мыл сепаратор от сливок (эту адову машину он боялся до сих пор и вздрагивал каждый раз, как вспоминал ее, даже если сам себе в этом не признавался). Бабушка сильно заболела после кончины дедушки. Сначала она уверенно крепилась, но уже к началу лета ее слабое сердце дало о себе знать. После одного такого случая старшая дочь Ма-ри, по совместительству тётя Чонина, переехала обратно к бабушке, а также перевезла и свою дочь Наби. Повезло, что они только недавно поселились в небольшом домике на другом конце села, после того, как Ма-ри получила работу в сельской школе. Чонин сам вызвался приехать помогать с хозяйством. В конце концов бабушка успела насадить целый огород и развести новое поколение цыплят с кроликами. На плечи Ма-ри легло слишком много обязанностей. Несмотря на то, что она вышла в отпуск, держать на себе огород, домашних животных и дом ей было непросто, хоть Ма-ри ни разу не жаловалась. А перекладывать часть ответственности на ее дочь первоклассницу было бы слишком жестоко. Стало как-то грустно. Вдруг это лето станет для бабушки последним? Чонин, хоть и навещал ее в последние годы все реже, хотел провести рядом с ней как можно больше дней из начавшихся каникул. Одновременно стало еще печальнее. Если бы внутри человеческой души были струны, одна непременно бы со скорбным стоном надорвалась. Чонина бросила девушка. Это вообще-то больно, особенно когда такое событие происходит неожиданно. В тот день он как раз закрыл сессию на отлично и закончил второй курс. Не сказать, чтобы Чонин был первым студентом в своей группе или учился с невероятным упорством, чаще всего ему просто везло, вероятно, из-за своего стремления запомниться преподавателям. Автоматы как-то сами шли в его зачетку, и Чонина этот марш очень даже устраивал. Тот самый праздничный день он намеревался отметить вместе с ней, но порой так случается, что люди перестают любить. Они просто закрывают тебе двери и, даже если пытаться их останавливать, ничего не выйдет. Когда человек хочет уйти, он непременно это сделает. Теперь Чонин знал, что его уже бывшая девушка полюбила другого и была с ним вполне счастлива. Иногда такое происходит, но это не означает, что нельзя грустить и предаваться размышлениям. Поезд приблизился к вокзалу из нежно-розового кирпича, когда солнечный диск наполовину скрылся за горизонтом. У Чонина к тому времени заныли седалищные кости. Сидеть уже не было мочи. Он медленно разминал затекшие мышцы и позвонки, разглядывая за окном темно-зеленые кроны деревьев, скрывающие меж своих веток многолетние вороньи гнезда. Когда поезд начал понемногу замедляться, люди в вагоне зашевелились, подобно муравьям в затопленном муравейнике. Чонин достал сумку с рюкзаком и поставил поближе к себе. Все же мысль о том, что он вот-вот приедет, неимоверно радовала, заставляя уголки губ ползти вверх. Преодолев толкучку у выхода из вагона, Чонин поблагодарил приветливую проводницу и осмотрел привокзальную площадь. У старенькой серой машины стояла лучезарная тетя Ма-ри со своей дочкой Наби. Они почти синхронно помахали рукой. Чонин поправил лямку рюкзака и потянул за собой чемодан на скрипящих колесиках. – Я попросила соседа довезти нас. Не тащить же эту тяжесть через все село, – Ма-ри проворно выхватила чемодан и обняла племянника. – Ну и исхудал же ты в своем городе! Совсем ничего не ешь? Все ребра на ощупь пересчитать можно. Чонин поприветствовал мужчину с пышными седыми усами, которого уже успел подзабыть, но в детстве часто ходил с ним на рыбалку. Сосед молча и неторопливо проковылял от водительского сидения к багажнику, чтобы помочь загрузить вещи. Наби водила своеобразные хороводы вокруг Чонина, путаясь в ногах и наступая на кроссовки. От подобной семейной суеты быстро отвыкаешь за ее пределами, но вливаешься в нее как молоко в кофе. По-родному просто. Ответы на все классические вопросы, которые задают родственники, появлялись в голове самостоятельно. Чонин обрывками рассказывал тете об учебе и городе, когда что-то влетело в него с ярким визгом. – Всем доброго вечера, – поздоровался Феликс, нисколько не ослабляя своей каменной хватки. – Феликс, милый, давно ты приехал? – приветливо улыбнулась Ма-ри. – На этой неделе, – резво ответил он и начал активно ерошить прическу недовольно шипящего Чонина. У Феликса были свежевыкрашенные синие волосы и слегка потертая серая ветровка. Когда синяя краска потускнеет, они непременно будут красить его волосы вместе и уделают всю ванную комнату. Как же Чонин по нему скучал. – Поедешь с нами? – предложила Ма-ри. Феликс замотал головой, сжимая под мышкой макушку пыхтящего Чонина. – Нет, я украду его позже, а сейчас мне нужно помочь дедушке. Он так резко отпустил Чонина, что тот чуть не упал напрочь на и без того ноющие кости. Феликс поднял брошенный в спешке велосипед, подмигнул и поспешно уехал. – Такой забавный, – улыбнулась Ма-ри. – Я помню его совсем малышом, а сегодня вы уже такие взрослые. Куда только время летит? В салоне машины пахло залежавшимся табаком и старым пыльным ароматизатором. Наби залезла к Чонину на колени и без конца ерзала, рассказывая какую-то ерунду про морских котиков и тракторы. Ма-ри что-то обсуждала с соседом, чье имя упорно не вспоминалось. Чонин с усилием покрутил тугой рычаг на двери и приоткрыл окно. Воздух ворвался стремительно и окутал мягким теплом. Солнцем. Душа не переставала радоваться при виде маленьких деревянных домиков, обветшалых заборов и куриных тушек, клюющих жуков в траве. Дом бабушки находился почти на краю села. Рядом протекала узенькая, но глубокая речка, в которой уже давно никто не осмеливался купаться из-за легенд про утопленников. Среди бликов водной глади ныряли лишь соседские утки. Их крошечные желтые ножки, напоминающие ласты, то и дело показывались над пернатыми тельцами. Прямо напротив дома простиралось картофельное поле. Чонин заранее устал и потер поясницу. Работы предстояло много. Здесь мало, что изменилось. Без дедушки огромный красный гараж лишь сильнее заржавел и стал общежитием для ласточек. Выкрашенный голубой краской трактор куда-то исчез, как и сам дедушка этой весной. Из техники остался лишь новенький мотоблок с тележкой. Калитка, как и прежде, скрипела, а в саду стояли вырезанные из шин клумбы с облупившейся краской. Порог дома немного почернел и постепенно осыпался по бокам на опилки. На краю двора виднелись клетки с пушистыми кроликами и сплошные грядки-грядки-грядки. Сторожевая собака полаяла, скорее для приличия, чем по делу. Наби влетела в дом, раскидывая антимоскитные шторки, и криком предупредила бабушку о возвращении. Чонин аккуратно разулся и задвинул кеды подальше за дверь, хотя и это не давало никакой гарантии, что Наби случайно не раскидает их по всему двору. С особым усилием они с Ма-ри втащили чемодан в зал, собрав колесиками весь ковер. – Весь шкаф что ли с собой привез? – съязвила Ма-ри, присаживаясь на диван. Чонин окинул взглядом зал. В нем тоже ничего не поменялось: серый раскладной диван с огромными подушками, белая стенка с широкой плазмой, компьютерный стол и кожаный стул с двумя отломанными колесиками. Всё было именно таким, каким он помнил. Только на стене прибавилось несколько фотографий с внуками. Чонин скривился. Его неудачная школьная фотография в деревянной рамке все еще была среди них. Бабушка лежала на расстеленной двуспальной кровати в своей комнате. Она силилась одеться и встать, но Ма-ри строго осекала ее и требовала оставаться под одеялом. – Ко мне старший внук приехал, а ты, окаянная, даже не даешь мне его накормить? – ворчала бабушка и по-доброму хмурила брови. – Твоя дочь способна справиться с этой задачей, – настаивала Ма-ри, поправляя ее подушку. – Нини, представляешь, я сказала ей ни о чем не беспокоиться, ведь сама собиралась приготовить ужин к твоему приезду и прибраться в доме. Так она встала в пять утра и давай варить борщ! Мол, внук его любит, и никто лучше нее его не приготовит. Все утро переругивались, даже Наби разбудили. Она и так всю ночь ворочалась, никак не могла дождаться, когда ты приедешь. Тогда уже и тесто на пирожки меситься начало и все на свете. Они сведут меня в могилу, Чонин, так и будет! Чонин от души засмеялся и выдохнул. Он скучал по этому. – Все нормально? Все путем? – спросила бабушка. Чонин улыбнулся и кивнул. – Тогда иди уже скорее за стол, – поторопила она. Никто не готовил вкуснее, чем бабушка. После плотной трапезы Чонин еще немного с ней пообщался, был замучен Наби и в скором времени выгнан Ма-ри собираться к Феликсу. – Только не гуляйте до утра, хорошо? Завтра у нас много работы, – предупредила она и скрылась на кухне, чтобы не стеснять переодевающегося племянника. Поздним вечером, стремящимся как можно медленнее перетечь в ночь, отъевшийся от пуза Чонин накинул на плечи ветровку, пожелал бабушке спокойной ночи и вышел на крыльцо. На улице пахло спустившейся росой, легким дымом, полевыми цветами и свежескошенной травой. Стараясь не намочить кроссовки в росе, Чонин на носочках прошмыгнул до асфальта. Идти до Феликса предстояло минут двадцать, а то и больше. Наушники были его спасением. По дороге встречались дети на велосипедах и самокатах, беседующие женщины на скамейках и копающиеся в технике мужчины. Чонин увидел пару коров, щипавших траву у дома местного библиотекаря, одну лошадь и нескольких куриц. Он завернул у небольшой часовенки направо и зашагал навстречу почти спрятавшемуся за горизонтом закату. Солнца не было видно, но розовый свет все еще не растворился в приближающейся ночи. Свернув еще раз, Чонин наконец-то остановился напротив калитки с нарисованной буквой «Л». Феликс, который Ли, копошился в белой резной беседке, спрятанной за густыми лозами и листьями винограда. Зеленые гроздья уже начинали набирать массу и провисали живописными треугольниками. Намечался урожайный год. Дедушка и бабушка Феликса уже отдыхали дома под любимый сериал. Из беседки лился звук шипящего радио. Ведущий передавал хорошую погоду на завтра и поздравлял кого-то с днем рождения. Чонин лениво шел по бетонированной дорожке вдоль кустов роз. Разноцветные бутоны дарили саду невероятный аромат. Феликс как раз вынес заварочный чайник. – Ты вовремя, – лучезарно улыбнулся он, обнимая Чонина одной рукой. – Я постелил одеяло на скамейку, иди присаживайся, а я сейчас вернусь. На Феликсе были длинные рабочие шорты и синий шот с воротом, идеально подходящий под цвет волос, завязанных в небрежный хвост. Даже будучи заядлым огородным чертилой, он умудрялся выглядеть эстетично. Чонин присел на скамейку, наблюдая за скрывшимся в доме другом. Стол в беседке был застелен белой клеенкой, на нем уже стояли две небольшие чашки с тарелочками из бабушкиного гостевого сервиза, столовые приборы, салфетки и только что принесенный заварник. Феликс появился через две минуты с тарелкой горячей пиццы. – Чай из клевера и пицца на сковороде, как ты и просил, – презентовал он свои угощения. У Чонина готова была потечь слюна, настолько он любил то, что приготовил для него Феликс. Они так давно не виделись и только в переписках были рядом, а всё потому что учились в разных городах. – Как прошел первый курс, повар-кондитер? – поинтересовался Чонин. – Сносно, – ответил Феликс, разрезая пиццу на ровные треугольники. – Когда новая глава у фанфика? Феликс только улыбнулся и нахмурился. – Я отдыхаю сейчас, когда-нибудь потом. Лучше расскажи, как тебе второй курс психологии? – Психологией там даже и не пахнет. Весь летний семестр одни философии с социологиями были, – Чонин грустно вздохнул и криво улыбнулся. – Но я и без этого понял, что психолог из меня, видимо, никакой выйдет. – Брось, – шикнул Феликс и отвесил другу звонкий щелбан. Чонин засмеялся, притягивая тарелку с отрезанным куском пиццы ближе к себе. Ароматы стояли ошеломляющие, а когда Феликс разлил по чашкам чай из клевера, Чонин готов был и вовсе отправиться в стратосферу. – Рассказывай, какие тут сплетни ходят, – попросил он с набитым ртом. – Кто приехал-то вообще в этом году? – Бан Чан здесь. Помнишь, да? На раме нас в детстве катал. Сейчас машину купил, старенькую правда. Вроде как он на ток приехал подзаработать, хотя в городе механиком устроился в автомастерской. Говорят, Чан жениться собирался и просто от невесты сбежал, но я точно не знаю, не видел ее никогда. Феликс отхлебнул немного чая и продолжил: – Минхо тоже здесь. Он не особо разговорчивый в последнее время. Многие думают, что с универом проблемы какие-то, но он ничего не рассказывает. Чанбин тоже приехал. Он же фитнес-тренером устроился, ушел в оплачиваемый отпуск и тоже приехал на ток зарабатывать. Знаешь же, в селе рабочая сила всегда нужна и часто устраиваться официально не нужно. Чанбин постоянно всем помогает за символическую плату. То траву косит, то еще чего. Слышал, он к бабушке с какой-то маленькой девчонкой приехал. Сплетни пошли, что это его дочь, а кто мать никто не в курсе. Я в это не верю как-то, но девочку здесь никто никогда не видел, а Чанбин не говорит, чья она. Чонин издал удивленный возглас, на несколько мгновений даже перестав жевать, и покачал головой. – Джисона ты точно помнишь. Тоже здесь. Все время с Бан Чаном носится. Я даже не знаю, где он учится, но вроде на какой-то технической специальности. Достал уже бедную Рюджин. Это соседка моя, наверное, уже не помнишь. Джисон каждый день зовет ее то на свидания, то замуж, а уж если напьется, так концерты под окнами закатывает. Люблю, куплю и полетели. Рюджин изнывает от него, никак отделаться не может. На беседку спустилась темнота, поэтому Феликс встал, чтобы включить лампу. Вокруг нее тут же навились мотыльки. – Соён тоже приехала. Помнишь, рыбок нам в своем бассейне показывала, да? Из-за характера её все называют стервой, но только на ней и держится наш местный ДК, я серьезно. Каждый день там всех строит, говорит, что практикуется на будущее, она ведь педагог. Теперь хотя бы концерты сносные стали. Еще какая-то новая девочка приехала – Диа. Она подруга Рюджин и живет у нее. Видимо, гостит. Ничего о ней не знаю, но с виду очень милая. Ну, и недавно один парень с семьей из города переехали. Говорят, он в академе. Слухов много из-за этого, сам понимаешь. Его имя Сынмин. Несколько раз вечером в компании пересекались, он на мотоцикле подъезжал. Вроде неплохой парень, мы даже телефонами обменялись. Феликс замолк и уставился в кружку. Чонин смекнул, в чем дело, и поддержал молчание. В тишине стало громче слышно сверчков и постукивания мотыльковых крыльев о горячую лампу. – Хёнджин тоже здесь, так ведь? – Чонин, скорее, констатировал факт, чем желал получить ответ. Феликс тихо угукнул, и Чонин шумно выдохнул. Они еще помолчали, чувствуя, как на обоих наваливается тяжесть предстоящего разговора. – Пойдем погуляем в поле? Не хочу, чтобы кто-то услышал это, – Феликс отставил кружку и устремился в сторону калитки, ведущей на задний двор. Чонин вкратце знал, что происходило между ними, но Феликс хотел всё рассказать именно при личной встрече. Сначала они часто проводили каникулы в одном селе, потом учились в одном городе, но в разных университетах. Хёнджин, будучи немного старше, поступал на год раньше. Как эти двое начали общаться, сложно сказать, но не малую роль сыграло то, что Феликс уже давно был влюблен. Когда они случайно встретились в городе, Феликс загорелся и часто приглашал Хёнджина сходить куда-то вместе, но тот постоянно находил причины для отказа. Феликс успокаивал себя тем, что учеба на дизайне сложная и Хёнджин действительно очень занят, а после несколько раз встретил его гуляющим в компании других людей. Это значило только одно – Хёнджин не был круглосуточно обременен заботами, ему просто не нравился Феликс. Пришлось принять эту тяжелую данность и продолжать жить. А потом что-то резко изменилось. Пришла зима, Феликс долго экспериментировал со своей внешностью и пробовал разные стили. Его уверенность и любовь к себе значительно выросли. Он стал красивым. Это чувствовалось. Прежняя зажатость с подскоком вырвалась из груди Феликса и исчезла в незнакомом направлении. Те новогодние каникулы он решил провести в селе с бабушкой и дедушкой. После боя курантов и семейных застолий многие сельчане и приезжие собрались в ДК, чтобы продолжить веселье. В основном все пили то, что сами принесли, и нелепо танцевали под хиты девяностых. Феликс скинул с плеч дутый пуховик, положил его на старый зеленый диван у входа, посмотрел в зеркало на раскрасневшиеся от мороза щеки и оправил голубой свитер с вышитыми снежинками. К нему тут же подлетел Джисон, всучил пластиковый стаканчик с шампанским и мандарин, и потащил ближе к елке, где собралась вся знакомая молодежь. Хёнджин там тоже был, криво улыбался и брезгливо держал врученное пойло в стаканчике двумя пальцами. На его плечах висела расстёгнутая до голой груди белая рубаха, рукава которой он небрежно закатал чуть выше локтей. Феликс задумался. Хёнджину было так душно от людного помещения или себя самого? Эта мысль заставила его прыснуть от смеха и, закусив губу, уткнуться в свой стаканчик. Тогда-то Хёнджин его и заметил. Феликсу казалось, что он не спускал с него глаз всю ночь. Было даже как-то до одури неловко. Феликс до самого утра краснел и искал собеседников, чтобы хоть немного отвлечься. Хотелось залезть под елку и спрятаться. Ближе к утру Бан Чан, как самый трезвый обыватель, сказал, что развезет некоторых людей по домам. Феликс сначала обрадовался, что не придется долго тащиться по морозу, а уже будучи прижатым Хёнджином к двери машины, очень пожалел. На заднем сидении кучковалось человек пять не меньше. Хёнджин сидел вполоборота, выставив спину для защиты от толчков. Одной рукой он упирался в спинку сидения, другой в саму дверь, в аккурат рядом с лицом Феликса. Крутило живот, а в груди то и дело проходила волна какого-то паралитического тумана. Особенно, когда после очередного толчка в спину или из-за кочки на дороге, Хёнджин наклонялся ближе и практически дышал Феликсу в ухо. Он пах просто потрясающе, можно было уверенно констатировать, что ни у кого в этой местности нет таких дорогих и изысканных духов. Когда Хёнджин снова наклонился, Феликс усомнился, что его толкнули, да и кочки на дороге не ощущались. Хёнджин уткнулся в ухо и несколько секунд не шевелился. Феликс тоже замер и перестал дышать. Может он просто уснул? – Встретимся сегодня вечером? – наконец-то раздался его слабый шепот, запускающий холодные мурашки по загривку. – Я зайду за тобой. Феликс сначала было хотел поломаться, дабы показать свою гордость. Однако та бывалая любовь никуда из него не исчезла. Он согласился. Они провели тот морозный вечер вместе, гуляя по безлюдным улицам и наблюдая салюты. Хёнджин предлагал встретиться еще раз в городе, рассказывал про учебу на дизайне, про свою любовь к рисованию. Он был юным, но уже крайне успешным. Феликс чувствовал себя не в своей тарелке. В его жизни не было никаких выставок, показов и связей с важными людьми. Он был самым обыкновенным студентом, пекущим пироги. С другой стороны, ему все же льстило внимание от такого человека. В городе они периодически встречались в кофейне напротив университета Хёнджина. Обычно он брал карамельный латте и показывал эскизы своих новых работ. Феликс старался вникать, рассматривая нарисованную одежду. Возможно, он недостаточно понимал в том, что видел, однако ему действительно нравилось разглядывать эти картинки. А в один зимний день, когда пушистый снег лежал на подоконниках подобно свернувшимся в клубки белоснежным котятам, Хёнджин впервые предложил Феликсу примерить несколько его собственноручно созданных нарядов. Это была самая настоящая честь, Феликс и не думал отказываться. У Хёнджина была просторная и очень красивая квартира. Такая же светлая, как на картинках в подборке пинтереста. Феликс немного помялся у входной двери, потупил взгляд в коврик и наконец снял обувь. Вероятно, зря. В квартире было несколько комнат: небольшая гостиная, спальня, мастерская, небольшая кухонька и ванная комната. Феликс снова ощутил себя лишним, он жил в общежитии и при всем желании не мог позволить себе сейчас и однокомнатную квартиру. А здесь даже полы были с подогревом, одна лишь роскошь. Хенджин ходил дома босиком, одетый в молочную футболку и белые спортивные штаны, испачканные в краске. Однако это не выглядело неряшливо, наоборот, было очень красиво и по-своему изысканно. Феликс никак не мог разгадать, как Хёнджину удавалось выглядеть просто, но так по-королевски прекрасно одновременно. Мастерская представляла настоящее чрево творчества. В ней было все от горы красок до лоскутов ткани, от кистей до иголок и тех вещей, в существовании которых Феликс не был уверен минуту назад. С тех самых пор они начали пропадать в мастерской целыми вечерами, иногда ночами. Хёнджин снимал мерки, кроил, шил и так до бесконечности. Атлас, шелк, кружево... Феликс не очень разбирался, но ему было приятно находиться рядом с ним. Хёнджин говорил, что внешность Феликса весьма нестандартна, поэтому в работе с ним можно было дать волю фантазии. Это грело. Феликса тревожило только то, что его успеваемость из-за этих ночных творческих посиделок начинала падать, но разве она могла стать важнее Хёнджина? Одежда была такой красивой… А потом он попросил её снять. – Ты станешь самой красивой картиной в моей коллекции, – улыбнулся Хёнджин. За окном в вечерней тишине умиротворенно падали хлопья снега. В импровизированном камине потрескивали фитили высоких свечей. Свечи вообще были повсюду. Светодиодные, парафиновые, ароматические, чайные. От их запаха немного кружилась голова. Белый диван был разложен и укрыт несколькими пушистыми пледами. В углу разливался розоватый свет торшера, тихо шуршал винил на проигрывателе. Вместе с тенями по стене тянулся зеленый плющ, увешанный крохотными фонариками на батарейках. На столике стояла миниатюрная скульптурка Венеры Милосской, широкая ваза с красными розами, пара-тройка тонких свечей и голубая кружка с уже остывшим кофе. Хёнджин сидел на плетеном стуле с подложенной под спину подушкой и безмятежно рисовал. Феликс не двигался. Признаться, он и дышал через раз. Румянец не спадал с его щек. Феликс никак не мог найти ответ на вопрос, почему же он пошел на такое? Хотя, вероятно, если бы Хёнджин попросил его совершить харакири прямо в этой комнате, он без раздумий сделал это. Феликс всегда стеснялся родинок и веснушек, что осыпали все его тело, однако сейчас он впервые демонстрировал их другому человеку. Так застенчиво и открыто одновременно. Плед был натянут всего-то до района косых мышц живота. Феликс не был до конца уверен, сколько сантиметров кожи можно было разглядеть ниже. Каждый раз, когда взгляд Хёнджина возвращался к какому-либо участку тела, начиналась тахикардия. Постепенно Феликс начинал чувствовать, что отлежал бок, а рука под головой ощутимо затекла. – Ладно, передохни немного, – выдохнул Хёнджин и откинулся на подушку, разминая окаменевшую шею. Феликс тут же рухнул на спину и размеренно задышал. – Хёнджин, – позвал он после нескольких минут молчания. – Мм? – Ч-что для тебя любовь? – неуверенно сформулировав свой вопрос, Феликс зажмурил глаза и натянул плед до шеи. – Искусство, – твердо ответил Хёнджин, не отвлекаясь от созерцания белоснежного потолка. Снова воцарилось молчание. Немногословный он. Холодный как ледышка. Минут через двадцать они снова продолжили. Комната стала чуть более оранжево-желтой из-за огня свечей. Интимной. – Можешь сделать более невинное выражение лица? – попросил Хёнджин. Феликс потерялся. Разве он недостаточно невинен в своем положении? Хёнджин несколько секунд бесстрастно наблюдал за попытками Феликса изменить мимику на необходимую. В конце концов он вздохнул, прикрыл глаза и отложил все художественные принадлежности. Феликсу стало стыдно за себя, от чего он только потупил глаза в ворс дивана. Хёнджин встал. Его затекшие кости громко хрустнули в тишине. Он приблизился, присел на колени и, аккуратно обхватив подбородок Феликса двумя пальцами, приподнял его лицо вверх. Снова началась тахикардия. Хёнджин медленно провел большим пальцем по нижней губе Феликса, заглядывая куда-то в глубину глаз. Трахею словно сжало невидимыми металлическими цепями, когда вторая рука Хёнджина заскользила по оголенной коже от шеи до живота. Феликс внезапно почувствовал сильное напряжение. В момент, когда между их лицами оставалась всего пара сантиметров, Хёнджин отстранился. Феликс смог поймать лишь воздух и одну крохотную впадинку на его нижней губе. – Вот так и лежи, – прошептал Хёнджин и спешно вернулся на свое рабочее место. Пристыженный Феликс подтянул плед чуть выше и снова замер. После они лишь делали вид, что ничего не произошло, продолжали встречаться в кофейне напротив университета и в мастерской. Хёнджин называл Феликса ангелом и не показывал картину, ссылаясь на то, что это сюрприз, который еще предстоит закончить. Феликс постепенно засиял, теперь ему казалось, что он имеет особое место в жизни и мыслях Хёнджина. А затем случилось это… Погода стала слякотной, но Феликс глубоко внутри грелся невероятным теплом. Хёнджин пригласил его на свою выставку-проект и специально подчеркнул, что Феликс для него самый особенный гость. У Хёнджина был спонсор, оттого и людей на выставку явно пригласили достаточно. Феликс светился и собирался целый день. Впервые он почувствовал, что его внешний вид безупречен, и был очень горд собой. В тот вечер, прохаживаясь мимо авторских картин Хёнджина, Феликс раздумывал, кто все эти люди на полотнах, а еще он ловил на себе бесконечные заинтересованные взгляды. Некоторые из них были словно осуждающими, другие, скорее, ошарашенными. Феликс старался абстрагироваться и не обращать внимания, убеждал себя в том, что это лишь его глупые фантазии. Вскоре подошел Хёнджин. Его изысканный костюм дышал лоском, а из уложенной прически не выбивалось ни единого волоска, хотя даже в противном случае он стал бы выглядеть еще лучше. Хёнджин сухо чмокнул Феликса в щеку, а затем снова куда-то испарился за беседой с очередным гостем. Лучше бы Феликс туда не ходил. В самом центре стены напротив входа в большой зал висела картина. Ее обрамляла позолоченная рамка и композиция из шелковых тканей. Белые перья были раскиданы на полу, а некоторые приклеены прямо к штукатурке стены. Сердце замирало и самоуничтожалось. Глаза слезились и, почти не моргая, смотрели на полотно. Обнаженный, раскрасневшийся, возбужденный, невинный… Феликс, прикрывающийся не пледом, а перьями белоснежного крыла. Феликс, показавший себя таким одному только Хёнджину. Хёнджину, решившему показать то, что он был удостоен увидеть, всем. Феликс отпрянул, вытирая слезы вместе с тоналкой рукавом пиджака. Он хотел бы разорвать эту картину, уничтожить каждый ее миллиметр. Увы, под рукой не оказалось ничего из того, чем можно было разбить эту злосчастную композицию. Люди подходили, охали от красоты нарисованного, а после замечали Феликса. Они удивлялись, некоторые даже показывали пальцем и округляли глаза. Феликс смотрел на эти крылья, на свое лицо и ненавидел их. Он чувствовал, будто его раздели прямо посреди толпы, а после вспороли грудь и продемонстрировали сердце. Рыдания заглушались классической музыкой из колонок и светскими беседами. Феликс оглянулся, игнорируя пристальные взгляды, выхватил бокал с шампанским из рук незнакомой дамы и с диким криком швырнул его в картину. Тонкое стекло тут же разбилось вдребезги, пена и капли алкоголя медленно ползли по нарисованным глазам, становясь похожими на слезы. В зале воцарилась тишина. Все смотрели на плачущее полотно и дрожащую фигуру напротив него. Спустя несколько секунд Феликс выбежал на морозную улицу, даже не забрав куртку. Все последующие дни он провел в постели и никак не мог отличить душевную рану от хвори. Феликс игнорировал звонки и учебу. Он боялся, что в университете все узнают о произошедшем и будут смотреть на него точно так же, как на той проклятой выставке. Не хотелось ни есть, ни выходить за пределы дома, ни даже плакать, просто потому что уже было нечем. В университете ничего не узнали, но зато в селе зародились очень жестокие сплетни. Видимо, кто-то из местных был приглашен на выставку и все растрепал. На зло или по глупости больше не имело значения. У Чонина появился горький ком в горле. – И они говорят, что… – Что я готов на все ради того, чтобы пробиться в этот бизнес, – произнес Феликс со слезами в голосе. – Но, Чонин, я же ведь просто любил. Звездная ночь спустилась в поле. Носы кроссовок промокли от росы так, что озябли пальцы ног. Чонин крепко обнял рыдающего Феликса, вытирая горячие слезы с исхудавших щёк. Ему было так же больно, как и другу. На самом деле Чонин до конца не осознавал поступка Хёнджина, ведь ранее они тоже были своего рода хорошими друзьями. Обычно их общение представляло собой переписки или голосовые сообщения, которые тянулись по двадцать с лишним минут. Хёнджин никогда не упоминал в этих разговорах Феликса и всегда казался невероятно дружелюбным. Поначалу у Чонина разыгрался когнитивный диссонанс из-за этих двоих, а чуть позже он кое-что понял. Хёнджин делил людей на так называемых муз и мирских обывателей. В первых он видел лишь искусство. Таким образом оно с ним общалось. Хёнджину не было никакого дела до человека как такового, до его мыслей или чувств. Он смотрел на каждый сантиметр красивого тела, черты лица, золотое сечение форм. Признаться, Хёнджин никогда особо не слушал, что рассказывали ему эти самые музы, лучше бы они вообще не производили звуков и не мешали изучать их тела. Верно, Феликс не единственная его муза, их было более чем предостаточно. Однако он был тем, кто не только буквально обнажился перед Хёнджином, но и фигурально, в том числе. А вот в чем же была истинная проблема Хёнджина, Чонин не знал. С этим еще предстояло разобраться. – Может, вам стоит серьезно обсудить тот инцидент? – тихо предложил Чонин. Феликс, уставший и измученный, только недавно перестал плакать. Он помрачнел и безмолвно пожал плечами. – Подумай об этом, если будешь готов. Тогда это хотя бы перестанет тебя так сильно мучить и даст определенность.***
Было где-то между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, когда Чонин возвращался домой. Феликс проводил его ровно до половины пути, после чего они договорились встретиться завтра вечером и пошли в противоположные стороны. Улицу, по которой шел Чонин, неравномерно освещали фонари. Он снова предавался переживаниям прошедшей мимо него любви, навеянным недавним тяжелым разговором. Музыка в наушниках добавляла особо тоскливой атмосферы. Когда-то они, веселые и очарованные друг другом, гуляли вечерами под похожими фонарями, а сегодня Чонин безнадежно одинок. Грусть перепрыгивала через обвисшие провода, взмывала к небу и падала в асфальтные ямы, так и не уцепившись за Млечный Путь. Дорога была пуста, во встречных окнах виднелась либо темнота, либо светились экраны телевизоров, демонстрирующих слезливые мелодрамы. Чонин вздохнул и пнул мирно покоящийся у очередной выбоины щебень. Внезапно рядом пронеслась подержанная лада. Басы, что сотрясали ее старые алюминиевые сплавы корпуса, ощущались даже во внутренностях, больше в области грудной клетки. Чонин поежился, наблюдая как скрываются среди проселочных дорог оранжевые фары, и неспешно продолжил шагать в сторону дома. От греха подальше он прижался ближе к обочине и скучающе листал плейлист на шагу. Когда очередная песня закончилась и наушники замолчали, Чонин услышал звук приближающего мотоцикла. – Что за гонки посреди ночи? – недовольно прошептал он и оглянулся. Одинокая, слепящая глаза фара неслась прямо на него. Чонин отпрянул и, запутываясь в собственных ногах, завалился на ближайший столб фонаря. Левый наушник вылетел из уха и покатился по пыльной обочине. Мотоцикл, скрипнув тормозами, остановился рядом. – Несовершеннолетний? – крикнул парень в балаклаве, не заглушая мотора. – Совершеннолетний, – пролепетал Чонин, осев на колени и рукой нашаривая в пыли наушник. – Документы с собой? – продолжил расспрос незнакомец. – Н-нет, – ответил Чонин. – Запрыгивай! Чонин опешил от чужого приказа и заторможено встал, пряча найденный грязный наушник в карман ветровки. – Быстрее, иначе нас двоих сейчас повяжут! – рявкнул парень и скрутил правую ручку мотоцикла на себя, от чего тот взвизгнул. Внутри живота похолодело от налетающей тревожности. Перепуганный Чонин неуклюже перекинул ногу через сидение. Он толком не успел сесть, когда мотоцикл уже рванул вперед. Чонин схватился одной рукой за сиденье, второй – за куртку водителя. Казалось, если они наберут чуть больше скорости, он тут же слетит и разобьется ко всем чертям. У Чонина словно щеки раздувало от встречного ветра, а ресницы прилипли к нижним векам, настолько сложно было открыть глаза. Линзы тут же присохли к глазам, из-за чего взгляд стал мутным как грязная вода. – Держись крепче, сейчас сильно потрясет! – крикнул парень, и его голос тут же унес встречный ветер. Чонин постепенно обхватил руками его торс. Сделать это на скорости было не так-то просто. Чужая куртка пахла искусственной кожей и, несмотря на прохладный ветер, отдавала теплом, как если бы у ее хозяина была температура. Асфальт кончился и начался грунт. У Чонина каждая косточка сотрясалась раз за разом, когда мотоцикл наезжал на камень. Страшно было неимоверно. Казалось, они вот-вот упадут и разобьются. Спустя несколько минут, когда впереди показались заросли деревьев, водитель сбросил скорость, а потом и вовсе заглушил мотор. Чонин спрыгнул с сиденья и чувствовал себя так, как будто ему сделали дренажный массаж всего тела или, скорее, прокрутили в стиральной машинке на самом большом количестве оборотов. Все еще незнакомый парень с усилием закатил двухколесную махину в густые заросли и крикнул Чонину следовать за ним. Они присели за самым пышным кустом и притихли. – Городской рейд, – наконец прошептал парень, отвечая на безмолвный вопрос Чонина. – Сегодня неожиданно приехали. Всех разогнали. Им по хрену совершеннолетний ты или нет. Если нет документов с собой, сразу же сажают в машину и едут разбираться с твоими родными. Я уверен, тебе эти ночные разборки тоже ни к чему. – Ты тоже оставил документы дома? – поинтересовался Чонин. – Что ты, у меня просто нет прав, – прыснул он. Чонин почувствовал себя самым глупым человеком во Вселенной. Сесть на мотоцикл к парню, у которого нет прав, было не просто необдуманным решением, но и невероятно тупым. А что если бы он случайно убил его? Вероятно, этот горе-водитель наглухо отбитый, раз водит мотоцикл без шлема. Парень выдохнул и стянул балаклаву, но Чонин не смог в деталях разглядеть его лицо из-за окружающего их мрака. – Меня зовут Сынмин. Интересное у нас знакомство вышло, – со смешком произнес он и зашуршал курткой, протягивая руку. Так вот какой этот приезжий. – Чонин, – нашаривая в темноте, он пытался найти чужую ладонь для рукопожатия. – Замри, – прошипел Сынмин и пригнулся, не выпуская его руку из своей. Рядом на низкой скорости проехала полицейская машина с включенным проблесковым маячком. Они синхронно задержали дыхание и внимательно наблюдали. – Пронесло, – выдохнул Сынмин, отпуская чужую руку. – Сейчас еще немного посидим, переждем. Лето началось странно, так еще и с каким-то парнем на мотоцикле, прячущимся в кустах от полиции. Есть в этом особый шарм, конечно, веселый такой. Чонин закусил щеки, чтобы не рассмеяться над комичностью ситуации. – Тебя подвезти? – предложил Сынмин. В ту ночь на западе появился бледный образ кометы Неовайз. Если смотреть на нее в упор, то ничего не будет видно, но стоит лишь немного отвести взгляд в сторону, как сразу же получится заприметить небольшую белесую полоску с еле проглядывающимся ядром.