Быть человеком

Мгновение, и у Жени в голове собирается пазл, из-за чего спирает дыхание. Перед ним сейчас стоит Марк Кондратюк.. Женька смотрит будто бы куда-то сквозь Марка, непонимающе хлопает зелёными глазенками, до конца не веря тому, что он видит. Марк будто тоже чуть теряется, осторожно протягивает русоволосому букет, как бы отвлекаетотвлекает от того факта, что он заходит в квартиру. А Женя млеет, не в состоянии что-либо сказать или сделать. – Надо поговорить... - уведомляет Кондратюк, а русоволосый еле сдерживает себя от леденящего: «Я так с тобой поговорил в прошлый раз, что чуть не вскрылся к чертовой матери!», но в квартиру Кондратюка пускает. Тот разувается, вешает куртку на крючок, лишь взглядом спрашива, где же их разговор будет базироваться. Женя, недолго думая, кивает в сторону кухни. – Игорëшь, иди к себе, проводя ладонью по волосам младшего брата, произносит Женя. Игорю, благо, два раза повторять не приходится, он мальчик понятливый, так что сразу направляется к выходу из кухни. – Садись, – Женя максимально напряжён, он не знает, что следует ожидать от Марка человека и как, в случае чего, реагировать. Марк приземляется на стул, на который ему указали. Женя же держит дистанцию, отходит к столешнице гарнитура, упирается в неё бёдрами, скрещивает руки на груди, будто бы стараясь заранее закрыться от боли, которую человек, сидящий напротив, может ему принести. Смотреть старается холоднокровно и безразлично, но где-то в глубине, где-то под сетчаткой проглядывается любовь, тот крохотный огонечек, который Марк зажёг к своей персоне и который, кажется, готов гореть несмотря ни на что. - Начинай, - голос каким-то чудом не дрогнул. Марк смотрит ему прямиком в глаза, будто бы хочет понять, с чего ему следует начать, чтобы его после первого же слова не выпнули ни то что за дверь, а из Питера нахуй. Смотрят друг на друга секунд 17, потом Кондратюк переводит взгляд на пальцы, которые заламывает уже какое-то время. Повисает неловкое молчание, которое через время нарушается Марком, тот вновь поднимает взгляд, смотрит Жене в глаза. – Женечка... Родной мой... Любимый... –Женька затупляет взгляд об пол. Родной. Любимый. Давно он не слышал этих слов от Марка. Очень-очень давно. Русоволосый еле пересиливает ком слез, образовавшийся в горле. Сложно воспринимать подобное, осознавая, насколько до сих пор дорог и важен человек напротив. – Я... Я никогда не встречал таких светлых и прекрасных людей как ты... Наверное, не встречу уже никогда... Я не имею права сейчас говорить вот так вот с тобой, да и заявляться, вероятно, не должен был, но... – Марку явно тяжело говорить, он по долгу подбирает слова. – Но я хочу объяснить что было в Пекине, чтобы не мучать ни тебя, ни себя... Женино сердце пропускает пару ударов. Что ему хотят объяснить?... Женька боится, по-человечески боится правды. Марк изменил ему, поэтому решил расстаться? Изначально не любил и это было просто на спор? Секунда - а в голове уже миллиарды миллиардов мыслей. Боится, но кивает. Он же постоянно перебарывает самого себя, побеждая собственные страхи, а значит победить себя надо и сейчас. Марк выдыхает. ~с мыслями собирается... ~ – Жень, то время, которое я провёл рядом с тобой было самым лучшим в моей жизни. Я не жалею о наших отношениях, очень благодарен тебе за опыт и подаренные эмоции... И мне безумно стыдно, что я ранил тебя своими заскоками... Я сам не понял почему так произошло. Мне просто в момент показалось, что я тебя разлюбил, ну Олимпиада там, командник, стресс, и как-то не хотелось тебя морозить, поэтому я решил отстраниться от тебя, не заставлять тебя переживать накануне важного старта... ~как жаль, что у тебя этого не получилось..~ – А потом Самара, когда узнал об этом - ну я сам ему по телефону рассказал, он же мне как брат почти - предложил расстаться с тобой, мол, как испытательный срок, смогу я без тебя или нет. Не знаю, чего я тогда по божески всё не объяснил, а оставил тебя одного с этим всем, ещё и в максимально уязвимом состоянии... Так не должно было быть, это неправильно... Но я понял, что не могу без тебя.. – Марк, вроде, замолкает, а Женя рассыпается на части... Он не верит, не верит в это всё, не верит, не может этого признать... Какое-то время смотрит в одну точку, затем моргает часто, стараясь прийти в себя и обработать услышанное. – Ты понимаешь, что ни стресс, ни то, что "испытательный срок" предложил Самарин, тебя не оправдывает, Марк... – то, что голос звучит уверенно - уже Женина маленькая победа. Кондратюк кивает, отводя глаза. - Я.. Я правда не знаю что сейчас говорить... – Ты разочарован, да? – Марк, резкостью фразы, сбивает Женю с необходимого хода мыслей, заставляя его слегка нахмуриться. – Я этого не сказал... – замечает русоволосый, тяжело вздыхая. – По тебе видно... – заявляет Марк и смотрит как-то слишком целенаправленно, слишком чётко на Женю, заставляя того увести взгляд. Внутри всё скручивает до мерзкой тошноты и горечи под языком. Слишком отвратительный диалог. – А как я, по твоему мнению должен реагировать, а? – получается что-то сроднее наезду. Марк молчит. – Я не ребёнок, Марк... Ты.. Ты даже не удосужился подумать обо мне, о моём состоянии, о том, что я буду чувствовать... – старается говорить спокойно, но к концу монолога голос начинает еле различимо подрагивать. Ему обидно. Просто банально обидно из-за такого отношения к себе. Чем он это заслужил? Чем, вашу мать?! Женя чувствует ком, образовавшийся в горле, чувствует, как глаза стремительно наполняются слезами от банальной обиды, от простого «я человек и мне тоже бывает больно». – Я ничего не знал о твоём состоянии. Ничего, Жень. Ты как закрылся в этом чертовом Пекине от меня, так больше и не открывался.. Что я должен был, черт возьми, делать?! Женьку это добивает окончательно. Серьёзно что ли? Он ещё и виноват оказался в том, что к нему охладели. Мило, очень мило. Русоволосый старается не разрыдаться навзрыд, пытается глубоко дышать, запрокинув голову, изо всех сил сдерживая себя от истошного вопля. В конечном итоге не выдерживает, голова начинает сильно кружиться, а в виски вдаёт кровь. Глубоко вдыхает, подходит к открытому окну, надеясь, что ему поможет свежий воздух. – Уходи, – цедит свозь зубы, стараясь не выдавать своей тихой истерики. – Уходи?.. – Марк переспрашивает как-то совсем глухо. – Да, уходи, – разворачивается от окна, смотрит прямиком в глаза напротив. –Проваливай, просто проваливай, я тебя прошу. – Женя каким-то чудом не начинает скандал, хотя хочется, очень-очень хочется. Марк поднимается, а Женька не удосуживается проконтролировать, ушёл ли тот, ему слишком плохо, слишком тошно. Парень вновь разворачивается к окну, закрывает лицо руками, сгибаясь от истерического приступа. Господи, почему именно он? За что, вашу мать? В следующее мгновение его обвивают руками. Первая мысль, что это Игорь. Но она не сходится с тем фактом, что Женя так и не услышал хлопок двери. Значит... – Прости, родной.. Прости, пожалуйста.. - и поцелуй куда-то в лопатку. Марк. Кондратюк, будь он неладен. – Я не прощу, Марк... Не смогу простить... Хочется добавить - такое не прощают, но фраза не озвучивается. Сухое «ясно» будто бы окончательно расставляет все точки над и. Через секунду пропадают руки на теле, а ещё через какое-то время слышится хлопок тяжёлой входной двери. В Питере нихуя не ясно, за окном пасмурно, и моросит противный мелкий дождик. Жене тоже не ясно. То «ясно» в душе, которое Марк организовал своим появлением, умудрившись поджечь внутри Жени пипилище, сейчас сменяется огромной дырой, будто пробоена в фюзеляже самолёта, которая наровит высосать всё и всех в никуда. Женя летит в эту пробоену в первых рядах. А «ясно» в плане «понятно», которое пришло со временем, которое помогло смириться, сейчас переменяется на «нихуя мне не понятно!», ибо ему действительно ничего непонятно, непонятно почему с ним изначально просто не поговорили, почему ему ничего не объяснили, и почему он в итоге оказался виноватым. Женя сжимается в комочек на полу собственной кухни, истерически рыдает, стараясь не захлебнуться слезами и при этом не заставить переживать Игоря в соседней комнате. Вот так вот судьба и гордость, стечение обстоятельств и обида просто взяли и развели две ясные души, людей, которые ещё вчера были друг для друга всем, а уже сегодня не представляют никакой ценности, развели спокойствие и тишину Петербурга и бешенную ритмами Москву, развели художника и врача, развели Олимпийского чемпиона, чемпиона Европы и России и «слабенького мальчишку из замены», развели Иисуса и Воланда. Развели Евгения Семененко и Марка Кондратюка.. Навсегда