Быть человеком

Юноша вскакивает как-то черезмерно резко и быстро, воздуха не хватает просто катострофически, а справиться с в момент накатившей паникой не представляется возможным. Фигурист не может объяснить что же это такое, почему он так распереживался и почему сейчас сидит в ночном сумраке и пытается хотя бы вдох сделать нормально. С таким режимом сна лучше не ложиться, психике легче будет. Фигура в дверном проёме сначала не на шутку пугает, но когда слышится заспанный голос этой фигуры, интересующийся что же случилось, то становится ясно, что бояться её незачем. Глеб, кажется, в секунду преодолевает расстояние до дивана, приземляется рядом с Женей и осторожно кладёт руку на спину, стараясь понять что же, собственно, напугало того настолько сильно. Женя объяснить не может. Не понимает, правда, лишь до определённого момента. Потом до мозга доходит. У него во снах рушился мир, стирались в пыль города, многоэтажки со страшным рёвом рассыпались в крошку, визжал жутким скрежетом металл, в небо взмывали мутные облака. Картинки как-то до одури чётко встают перед глазами, а зрачки начинают судорожно метаться по комнате от накатывающей паники. У него и в жизни всё так. У него тоже мир рушится, его собственный маленький мирок, в котором всё совсем плохо. Спортивный аспект весь сезон на низших показателях, а сейчас всё как-то совсем уж печально получается, если посмотреть на тренировки и нестабильность элементов. Учёба тоже проседает, ибо на первом курсе меда наверстать всё, что было пройдено практически за месяц, - что-то максимально сложное. Про семью и говорить нечего. Он проебался во всех отношениях. И в отношениях с Марком тоже. Из нескончаемой цепочки собственных мыслей Женю вырывают тёплые ладони на щеках, от которых он поначалу даже чуть дёргается, но вскоре, когда взгляд фокусируется, осознаёт, что это Глеб, а Глеба можно не шугаться. - Тщ, тише-тише, всё нормально, ты чего? - по голосу младшего очевидно, что он ошарашен подобным, что не знает как поступать и что стоит делать. Женя лишь слегка мотает головой. Господи, что за бредни то начались? Пальцы на лбу заставляют рефлекторно дернуться чуть назад, в попытке отстраниться от Глеба, но тот ловко перемещает другую ладонь русоволосому на плечо, как бы удерживает подобным образом, слегка хмурится, затем касается лба губами, видимо, заподозрив что-то неладное. - Ты горячий, - в конечном итоге заключает Глеб, глядя прямиком в Женины глаза, будто бы таким образом информация до него дойдёт с большей долей вероятности. Вот вам и объяснение несусветного бреда со стороны психики, получите, распишитесь. - Тебя продуло, скорее всего, - высказывается Лутфуллин, после чего чуть треплет старшего товарища по плечу, говорит тихое: «погоди», удаляется. Женя же, в свою очередь, приходит к выводу, что ему пора бы домой, а когда смотрит на электронные часы около телевизора и видит время, которое близится к 3 часам ночи, то понимает, что домой пора однозначно и уже достаточно давно, поднимается, несмотря на то, что ноги ватные и еле держут, в глазах плывёт от головной боли, принимается сворачивать плед, которым Глеб так любезно его укрыл. Прекратить отчаянные попытки побороть огромный кусок ткани заставляет голос со спины. - Женька, а ты чего делаешь? - младшего явно забавит эта ситуация, что понятно по легкому насмехательству в тоне. - Я домой сейчас поеду, нечего тебя заражать, - голос хрипит до жути, а после сказанной фразы фигурист ещё и закашливается, ибо горло мало того что болит, оно ещё и ссадинит после разговора. - А ещё чего ты сделаешь, милый мой? - на плече чувствуется касание, русоволосый разворачивается, сразу ловит на себе взгляд, мол, ты, вроде, старше меня на год, а глупее на целую ступень эволюции. Глеб усмехается совсем мягко и тепло, будто бы Женя - ребёнок маленький, который по-другому и не понимает вовсе. Лутфуллин говорит сесть, способствует этому, надавливая Жене на плечи и усаживая его на диван, усаживается рядом, встряхивает градусник, после чего протягивает его старшему, дескать, точное значение надо знать. Женя же решает не конючить и не выëбываться, поэтому проворачивает процедуру без каких-либо заскоков. Только вот голова чугунная, то ли из-за того что прорыдал весь вечер, то ли на фоне температуры, то ли из-за того что спит он мало слишком, черт его знает. Юноша совсем-совсем осторожно, практически неощутимо и далеко не полностью опускает голову на плечо Глеба, будто бы делать так нельзя и сейчас ему за такие действия по макушке настучат. Парень смотрит в лицо товарища, как бы без слов спрашивает разрешение, всё таки если ему скажут нет, то не останется ничего другого, кроме как принять прежнее положение. Глеб сталкивается со взором, обреченно выдыхает, мягко улыбаясь, а после одобрительно кивает, без слов давая разрешение на совершение действия, даже способствует этому, устраивает ладонь где то за ухом русоволосого, осторожно то ли поглаживать, то ли почесывает. Так обычно котят за ушком чешут. - Совсем тошно тебе? - звучит практически неслышно, вероятно, просто чтобы не усугублять ситуацию. Угрюмое «угу» вызывает лишь лёгкую усмешку, а после Женя чувствует, как его обвивают руками. Уютно и хорошо до невозможности. Русоволосый начинает было уже дремать, как тишину квартиры вновь нарушает голос младшего. - Женечка, градусник давай, - в ответ недовольный выдох, в котором концентрация недовольства и вредности, кажется, выше, чем в Анастасии и Дризелле вместе взятых. Но прибор всё таки достаётся, сначала следуют безуспешные попытки разглядеть что-то самостоятельно, а затем, по ласковой просьбе Глеба, стекляшка протягивается ему. - ЧТД, 38,9, - заключает младший, через мгновение ловя на себе непонимающий взгляд, так что торопиться пояснить. - Что и требовалось доказать. Что у тебя по геометрии то было? - улыбается Лутфуллин, прочесывая Женины волосы пальцами и убирая чёлку со лба. - Пять у меня была так то, - недовольно бурчит старший, прикрывая глаза и лучше укладываясь на слишком уж удобном плече. - Ложись давай, я сейчас тебе таблеток каких-нибудь поищу, - не остаётся ничего другого, кроме как послушаться. Женя болеть не любит. А кто любит? Кому-то разве нравится валяться с температурой и головной болью, кашлем и заложенным носом, хриплым голосом и больным горлом? Никому не нравится. И ему тоже. Глеб в итоге и таблетки притаскивает, и чай ему делает, и в плед закутывает, когда Женю знобить начинает, а наутро чуть ли не сам лично его к терапевту оформлять больничный отправляет со словами: «Не хватало, чтобы ты окончательно свой организм довел» Жене такая мнимая забота - ножом по сердцу, кинжалом по душе. Он не понимает чем заслужил такое отношение, такое тепло в свой адрес. Больничный продлевают, дома сидит аж 2,5 недели, хотя, вроде бы, лечиться старается. Глеб приезжает чуть ли не ежедневно, то таблетки привезет, то что-нибудь съестное и приготовленное Настей, Лизу с Мишей с собой берёт. Видимо, раз болеть, то болеть всем вместе. Миша очень сильно помогает Женьке с братом, без особых проблем забирает того со школы, разгружая Женины, и без того загруженные учёбой и восстановлением, плечи. И это помогает, очень сильно помогает. После окончания болезни выходит на тренировки. Но приходится придерживаться заведённых правил и сходить к дежурному врачу со справкой о выписке, иначе никто его на лёд не пустит. Так Женя и делает, после чего направляется в сторону раздевалки, но останавливается, услышав голоса за одним из углов. Прислушивается, стараясь впитать каждый звук, каждый шорох. Говорят явно Лиза и Миша - понимает это за первые пару секунд. Ссорятся. Хочется закрыть уши и удрать. Больно от осознания, что близкие люди, всегда настаивающие на мирном решение конфликтов сейчас сильно ругаются. Ещё больнее становится, когда начинают долетать какие-то конкретные фразы. -... То есть для тебя мнение какого-то там Самарина и его тупые просьбы важнее Жениного ментального здоровья?! - Лиза явно на взводе. Ссорятся, наверное, долго уже. - Я, как раз таки, о нём беспокоюсь, поэтому и предлагаю тебе эту идею! Ты руки его видела вообще?! А вот в следующий раз он вены вскроет, Лиза! Или ещё чего доброго... - Замолчи! - Женя слышит, как у Туктамышевой дрогнул голос ~Довели...~ - Просто заткнись, прошу тебя! Ничего он не вскроет! Угомонись! Он просто ребёнок. Ребёнок, которому на плечи всё что можно и нельзя свалилось! Оставь его в покое, не надо ничего предпринимать и менять! Дай ты ему всё это пережить! - Семененко буквально слышит, что Туктамышева начинает плакать, объясняет ещё что-то. Юношу коробит. Не заслужил он такого отношения со стороны Лизы, не должна она так переживать из-за него. В горле встаёт острый ком слез. ~Слабак!Слабак! СЛАБАК! Господи, как можно быть настолько ничтожным?!~ Женя начинает мелко подрагивать от эмоций, прикрывает рот ладонью, чтобы не начать истошно реветь от всего происходящего. Последующие фразы, по типу: «Да ты не знаешь до чего его там довели!», «Так будет лучше!» или «Отъебись от него нахуй!» - долетают обрывками, еле разборчиво. Сложно, очень сложно. Парень не выдерживает, пулей улетает в раздевалку, опускается на лавочку, запрокидывая голову. В ушах до сих пор гремят голоса старших товарищей, дрожащий голос Лизы, грозное и страшное «А вот в следующий раз он вены вскроет...!» от Миши и многое другое. Вскоре приходит Коляда, явно взбешённый чем-то. Старший не роняет ни слова, но это, кажется, угнетает Женю похлеще самых пылких речей. В зале видится с Лизой, у той глаза припухшие и покрасневшие, на мокром месте. Русоволосый прекрасно знает почему. Туктик притягивает его к себе в объятия, обнимает крепче обычного, гладит по волосам и причитает, что всё будет хорошо. Женя не понимает что происходит, он окончательно запутался, окончательно потерялся в круговороте людей и мнений. Парень не успевает понимать мир страстей, мир событий и мир эмоциональных переживаний. Сложно. Сложно, сложно, сложно....