mutual assistance.

Водяной пар медленно но верно переходил в состояние конденсации и образовывал тучи. На улице из-за высокой влажности стоял туман. Хоть время было не позднее, уже потемнело из-за тщетных попыток солнца пробиться на землю. Вот-вот рванёт дождь и Леон, ведущий машину, это чувствовал. И дело даже не в погоде, а в его внутреннем состоянии. Ещё немного и точно нахлынет. Он это знал. Настроение на улице полностью совпадало с его внутренним состоянием, и как бы Кеннеди не хотел от него скрыться — от себя не убежишь. Маленькими каплями забарабанил дождь по лобовому стеклу. Леон включил дворники и чуть прикрыл окно, но не до конца. Ему нужен был воздух, пускай и на улице душно. Он не мог вздохнуть полной грудью. Не мог постучаться в дверь к родителям и поплакаться в плечо, не мог написать друзьям или любимой, чтобы получить поддержку. Хотя бы одно маленькое сообщение в ответ… Хотя бы короткое «я рядом». Положение дел явно сбивало Леона с ног. Он не видел смысла двигаться дальше, да и сил идти уже не оставалось. Жизнь всё-таки та ещё шутница. Бывший полицейский с большой мечтой пытается спасти всех, а вот его спасать никто не спешит. — Чёрт, — выкинул Кеннеди и мотнул головой, выкидывая все мысли прочь. Ему нужен воздух. Он припарковал машину на обочине и вышел. Дождь не успокаивался, а наоборот, лил сильнее. Становилось хуже и хуже. Леон не обратил внимание на промокшую одежду. По правде говоря, даже не знал, чего хотел добиться этим выходом под ливень. Может, он поможет смыть его паршивое состояние? Может, его дождь когда-нибудь пройдёт? Взгляд упал на канализацию по бокам трассы, куда стекали ручейки воды. Они плывут и ни о чём не думают, просто текут, куда их направляют обстоятельства. Леон тоже течёт туда, куда занесёт. Просто плывёт по течению и не сопротивляется. Он правда пытался бороться, но к чему это привело? Намочив одежду окончательно, Леон сел обратно в машину. Конечно, он бы не позволил себе такой вольности, если бы ехал на важную встречу. Там всем плевать, как ты себя чувствуешь — главное, чтобы прилично выглядел и показывал результат. Но Леон направлялся на вроде как приятельскую посиделку. Если её можно назвать таковой. Полгода назад, на очередном задании, он выхватил девушку из злосчастных лап Амбреллы и доставил до дома живой. Обычная гражданская — Робéрта Калм — была слишком напугана происходящим, и страх не уходил, когда она сидела напротив президента и подписывала бумаги о неразглашении. Леон был с ней. Просто потому что не мог по-другому. Потому что это его долг. Позже его принципы никуда не делись — Леон приехал к девушке домой, чтобы узнать о её состоянии. Неожиданная встреча не только для Роберты, но и для самого Кеннеди. Не ожидал он от себя такого, но быть один больше не мог. На долгую беседу он не рассчитывал, но хотя бы 15 минут побыть с другим человеком, выпить кружку чая. Что-нибудь. Роберта сильно удивилась приезду спасшего её агента, но без замедления пустила в дом. Разговор тогда не складывался. Никто не хотел упомянать о прошедших событиях, а больше и говорить было не о чем. В голову Леона заползла и плотно срослась с мозгами мысль о том, что это было плохой идеей. Его никто не ждёт, глупо было рассчитывать на большее, чем неловкий разговор. Но вот, уже подходя к входной двери, он услышал тихое: «Приезжай ещё. Я налью тебе чай повкуснее». Обернувшись, его глаза устремились на взволнованные глаза Роберты и мягкую, почти невидимую улыбку. И Леон приехал ещё раз. И ещё потом. Первое время встречи были неловкими, но тем для разговоров и поводов поговорить находилось всё больше. Да и со временем строгое «Роберта» превратилось в приятельское «Берта». Сама Калм действительно переживала за Кеннеди. Она была благодарна за спасение и хотела отплатить тем же, потому что видела, что он в спасении нуждается больше всех. Подъехав по нужному адресу, Леон неспешно заглушил машину и вышел на улицу. Дождь не казался таким заметным, как раньше, но всё же порой противно капал по лицу. Два удара по двери — два отчётливых стука и еле слышные торопящиеся шаги. — Привет, Леон! — с искренней улыбкой проговорила Роберта. Оглядев её спасителя с ног до головы, улыбка исчезла с лица и появился вопрос, — Ты где так успел промокнуть? — Не бери в голову, — тихо прошептал Кеннеди, ища в голове какие-то оправдания, — Там на заправке вышел, пока ходил — промок, — он взглянул в её глаза и сразу понял, что она не поверила, но допрашиваться до правды не стала. Берта всё понимала. За все их встречи она наслушалась чуши от Леона, которой он пытался оправдать себя. Но за него говорили его уставший вид и скудные эмоции, его пустые глаза, в которых иногда сверкала маленькая искорка надежды. Но искрой согреться невозможно, а вот устроить пожар — вполне. И Леон сгорал в этом огне из вины и самосуда. Берта всё видела. Она сняла с Кеннеди куртку и развесила на сушилку, взамен принесла ему полотенце и свою самую большую футболку. На насмешливый взгляд Леона, который буквально говорил: «Ты правда надеялась, что я помещусь в твою одежду?», Роберта оставила лишь полотенце. — Я приготовила тебе суп, будешь? — он отрицательно мотает головой, а она опускает плечи. Молчит несколько секунд, — Ты хорошо себя чувствуешь? Леон вновь отмахивается. Он не хотел поднимать тему своего самочувствия. Он здесь, чтобы отвлечься и не думать об этом какое-то время. — Просто плохо спал, видимо, из-за погоды. — А, ну да, конечно, — явно иронизировала Роберта, — А в следующий раз что? Призраки? Или, может быть, скажешь, что ты вампир и спать не должен? — Всё хорошо, Берта, — на лицо кое-как наползла улыбка. Здоровой она тоже не выглядела — посиневшие уголки, да и губы сухие, в крови. Видимо, пьёт мало воды и дерёт, когда устаёт трясти ногой от нервов. — Ну если не суп, то может быть чаю или кофе? — она просит его чуть ли не с мольбой запихнуть что-то в себя, — Пирог для тебя тоже найдётся. — Я честно не голоден, — это могло бы сойти за правду, но по классике жанра завыл живот, который не получал нормальной еды уже давно. Всё перекусы да единичный приём пищи. — А если прям честно? — Меня тошнит сейчас, — Леон не хотел ничего говорить больше, но молчание Роберты и её смиренный взгляд заставили продолжить, — Я попробую твой пирог обязательно, но чуть позже, хорошо? — агент тут же поразмыслил, что разговор надо выводить в другое русло и взял всё в свои руки, — Как у тебя на работе? Прошла повышение квалификации? — Да, — отвечала Роберта, понимая, что делает Леон, — Не с первого раза, но всё получилось. Думала, что будет сложнее, но мне только так казалось… Кеннеди был прекрасным слушателем. Каждый раз он вникал в суть разговора, комментировал услышанное и не перебивал. Это как глоток воздуха — не думать о своих проблемах, а погрузиться в чужие истории и просто беседовать. Сам он говорил намного реже и всегда о чём-нибудь отвлеченном. Вот и сейчас он слушал рассказ Роберты о её работе в психологическом центре, о непонятных ему словах, которые она поясняла и наблюдал её заинтересованность в личном деле. У него когда-то тоже такое было. Обучение в академии полиции было непростым, но Леон уверенно шёл за мечтой, которая ещё с детства валялась у него в кармане. Пылиться он ей не давал — делал всё, что потребуется, чтобы стать полицейским. Он помнит, как на первой практике ему выдали форму, как он был горд собой и как жаждал уже поскорее оказаться в каком-нибудь отделении новичком, а не практикантом. Но вот первый день на работе мечты будто ударил лопатой по лицу, сбил с ног и отнял координацию. Вместо ожидаемого тёплого приёма — зомби и трупы, кровь и внутренности, крики и неприятный запах, страх и желание пустить себе пулю в голову. В голове Леона возникали одни и те же картинки: зомби, кровь, крики, боль, трупы, кровь, снова зомби, снова боль, внутренности, страх, снова боль, снова зомби, зомби, опять зомби, ещё один… — Леон! — настойчиво говорила Роберта, тряся его за плечо, — Леон, посмотри на меня! Леон поднял голову. Картинки в его голове растворились и вернули его в реальность, только казалось она какой-то странной, мутной. Время будто замедлилось, а Берта кричала где-то далеко. Он щурился, пытался её разглядеть и понять, что она хочет сказать. — Смотри на меня и сделай глубокий вдох, — она показала, как нужно, на себе, — Давай. Только сейчас Леон понял, что задыхается. Опять мало воздуха, и он пытается заглотить побольше, но не выходит. Как только осознание происходящего дошло до активной части мозга, шею тут же начала сковывать горловина его футболки, которую он отчаянно в панике пытался оттянуть. Взгляд всё ещё не поймал фокус, глаза бегали туда-сюда, голова пыталась придумать способ пустить больше кислорода внутрь. Леон умирал. Он так думал. Неожиданно стискивающая горло футболка полетела в угол кухни, холодные руки Калм, как будто были таковыми только для отрезвления, коснулись разгорячённых щёк. Перед ним, наконец, предстало лицо, которое он мог разглядеть. — Берта… — медленно, как капали капли в двухчасовой капельнице, проговорил Леон. Он дал понять, что слышит. — Теперь смотри на меня и делай глубокий вдох, — она опять показала процесс на себе. Леон попытался вдохнуть, но с губ сорвался всхлип. Дотронувшись до своей щеки, он ощутил капли слёз. Они тоже были медленные, тоже как в двухчасовой капельнице. Его это испугало. Он не позволял себе плакать при других людях. Он вообще не позволял себе проявлять слабость перед кем-либо. Жизнь научила — слабым в этом мире не место. И он этот урок хорошо усвоил. — Ничего страшного, — Роберта обратила внимание на его реакцию, — Плакать — это нормально. А теперь, — голос стал властнее, — сделай глубокий вдох. Он сделал. На этот раз вышло лучше, получилось убедить мозг в том, что кислорода в его организме достаточно, как и воздуха вокруг. Уши отложило и он наконец нормально слышал Роберту. — Я в порядке, ничего, — проговорил он дрожащим голосом. Берта машинально кивнула и не обратила внимание на это. «Я в порядке», «Всё нормально», «Ничего страшного», «Обо мне не думай» и прочего бреда она успела наслушаться от него. Только что толку эти слова, когда он сидит на полу твоей кухни, оперевшись о стенку, и весь дрожит? Роберта взяла его ноги и поставил стопами на пол, так, чтобы он ощутил. — Почувствуй почву под ногами. Всё хорошо, Леон. Ты только дыши, — она обхватила его плечи своими руками и начала поглаживать вверх-вниз, — Я рядом. Ты только дыши. Он сделал ещё пару вдохов и потёр лицо руками. Ему было стыдно за слабость, тем более перед девушкой, которую он так героически спас. Он винил себя за то, что она увидела его таким, и теперь не знал что сказать. Леон даже не мог поднять глаз; смело, может хмуро, взглянуть на неё, как он обычно делал. Берта же смотрела прямо на него, пытаясь поймать два голубых озера, чтобы утонуть в них. Но пока тонул только он. — Леон, нам надо об этом поговорить, — она беспокоилась и всем видом пыталась это показать, — Я не могу тебя заставить, но я вижу, что тебе тяжело, как бы ты ни пытался этого скрыть. Леон мотал головой, но молчал. Роберта права, ему давно пора пойти со своей проблемой ко врачу, но…это же не так просто. Открыться незнакомому человеку, вывернуть свою душу наизнанку. И никто не гарантирует, что после этого станет легче. — Я не хочу об этом говорить, — Леон всё же смог посмотреть на Калм, в голосе слышалось раздражение, — Я прихожу сюда не за этим. — А зачем? — такой дурацкий вопрос для Леона, который вывел его из себя. Нет, Леон не кричал и не оскорблял. Он не умеет этого делать. Его эмоциональный фонд пуст и всё, что он может сделать — нахмуриться и неодобрительно смотреть на Берту. Он повысил голос на пару децибел и это всё, что он мог себе позволить. — Я просто хочу отвлечься от всего этого, понятно? Я не просил тебя лезть в мою голову, на кой чёрт ты это делаешь? — Я не лезу, — Роберта пыталась быть спокойной, будто сейчас она — врач клинической помощи, а Леон — её пациент, — У тебя случилась паническая атака, ты свалился со стула и не мог дышать. Мне нужно было тебя так оставить? — Да, блять. Так меня и оставляй, только не лезь мне в голову. — Леон старался сделать голос менее громким, но сейчас будто все его травмы говорили за него, а они хотели кричать, хотели, чтобы о них знал весь мир. Но Леон по-прежнему не кричал. Нельзя было допустить, чтобы о этих травмах узнал весь мир. Никто не должен был знать. Так будет лучше. Так думал Леон. Хоть ноги были всё ещё ватные, Леон совладал со своим телом и ловко поднялся. Почти бегом он направился в сторону выхода, попутно беря с собой куртку. Действительно ли правильно то, что никто не знал о его внутреннем мире? Точнее сказать, персональном внутреннем аде. Может, на самом деле, Леон хотел, чтобы Берта услышала все его травмы и помогла ему? Может, поэтому спустя столько лет он снова закричал? — Ты даже представить себе не можешь, как я устал! Вся моя жизнь — это выполнение приказов и убийство непонятных мутировавших тварей! Ты думаешь, это работа мечты? Может, ты полагаешь, что я так представлял свою взрослую жизнь? — Леон кричал, так громко, будто оказался в глубоком лесу, где тебя никто не услышит. Но его вид, его печальный и уставший вид, говорил сам за себя — нужна помощь. И Леон не будет её принимать, но она нужна. Иначе он не справится, — Я вижу, куда всё идёт. Я каждый выходной провожу с бутылкой, я не могу нормально спать, потому что как только закрываю глаза — вспоминаю события той ночи. И других, не лучших ночей, тоже, — он затих, понимая, что наговорил лишнего; того, чего не хотел говорить никому в жизни, — Я приходил сюда, чтобы забыть всё это хотя бы на час. Но если ты хочешь ворошить мою жизнь — я пасс. Мне достаточно. Ты хуёвый психотерапевт, Роберта Калм, — давно он не произносил её полное имя. Берта молча смотрела на него, то ли не в силах, то ли без желания вставить слово. С одной стороны он выговорился (выкричался!), и это хорошо, но с другой — надевает ботинки и бежит отсюда прочь. Может быть, навсегда. — Леон, дай мне возможность задать последний вопрос, — агент устало повернулся к ней и саркастически поднял брови. Роберта была серьёзной, — Ты правда не хочешь об этом говорить или я просто не тот человек, с кем можно было бы это обсудить? У Леона вырвался смешок. — Иди к чёрту. Повисло молчание. Роберта не знала, что сказать после тех слов, которые наговорил Леон. Но она собрала все свои силы, чтобы снова хрипло заговорить. — Я буду ждать тебя здесь, — Берта сделала шаг к Леону и остановилась, когда он выставил руку перед ней. — Иди к чёрту, — ещё раз выпалил агент и вышел из дома, хлопнув дверью как подросток, поругавшись с родителями. Ощущения, кстати, были похожи: ты поругался с единственными людьми, которые знали тебя больше, чем все остальные. Но Леон был зол — то, что Роберта знала его чуть лучше, не давало ей права ворошить его проблемы. Это не её дело. Наверное. Честно признаться, Кеннеди и сам боялся лезть туда. В его голове целое торнадо из воспоминаний, которое обрушивается на него ежедневно. И все в очень подходящий для самобичевания момент. Вот где-то с неделю назад Леон лицезрел маленького мальчика, что разодрал себе всю коленку, когда упал с качель. Его мама так нежно обрабатывала рану, что Леона не мог не тронуть этот момент. Его мама тоже обрабатывала ему раны. Только вот его родители не были знакомы со словом сострадание, а потому вместо утешительных слов Леон получал гору нецензурщины и упрёков. За что ты достался нам такой неосторожный? Мне ещё тратить на тебя спирт? Я это для отца покупала! Да что ты орёшь, блять? Будь мужиком. Не хнычь мне под руку. И Леон бы отдал миллионы долларов за такую нежность в его сторону. Только родительские упрёки не прошли зря — теперь он сомневается, достоин ли той нежности, о которой так грезит. Может, его мама и папа были правы? Агент трясёт головой, это вошло в привычку. Нет ни дня, когда он не пытается выкинуть свои мысли из головы таким образом. И жалко только, что они действительно не вылетают из ушей. Но есть способ намного провереннее и эффективнее — бар, бармен и бокал. И вот он снова здесь. На самом деле этот бар он видит впервые, но ему вообще не важна обстановка вокруг, потому что в его планах топить себя и своих демонов на дне стакана или бутылки. И топит он только себя, но пока не догадывается об этом. Первый стакан Да что эта Роберта вздумала о себе? Даже если она врач, это не значит, что она может лечить кого-то без спроса. Да Леон и не больной. Не нужны ему врачи и терапии. Он знает, как это работает: на приёме у психотерапевта Леон сидит раз в месяц, в строгом порядке. Таковы правила — правительство должно быть уверено, что ты не поехал головой и готов эту голову за них положить. Но внутри кабинетов всё довольно скучно и примитивно: непонятная женщина с озорной причёской и очками с толстыми стёклами смотрит на Леона с тревожностью. Точнее, она пытается сделать тревожный взгляд, но на самом деле беспокоится только о том, что сеанс закончился две минуты назад и ей нужно срочно выйти на улицу и выкурить долгожданную сигарету. А вместо этого она смотрит на уплывшего в себя Леона, который пытается сыграть здравомыслие. В глубине души они оба знают: что бы не сказал Леон, в его карточке будет написано «Готов к службе». Потому что всем плевать. И Леон прекрасно помнит об этом и убеждается каждый раз. Все, кто пытаются помочь, делают это из своей выгоды или просто из минимальной обязанности. К чёрту такая помощь, она только калечит. Второй стакан Леон верит в человечество. Он всё ещё полон желания помогать людям, как когда-то давно. Это даже потребность, его неотъемлемая часть. Когда-то ему всё же помогли. Но сейчас это желание обросло лианами и осело даже не в сердце, а в каком-то из трёх клапанов. Его мечта давно запылилась, и у него в голове нет и разговора, что возможность стать полицейским появится вновь. Леон потирает лицо. Если бы он знал, как сложится его жизнь, то он бы прошёл через этот путь? Продолжил ли он обучатся в полицейской академии или отбросил эту мечту как раскалённое серебро? Сейчас он уверен, что бросил бы. На самом деле Леон мечтал вернутся в прошлое и не уезжать в Раккун-Сити от любимой. Лучше бы он остался с ней в тёплой постели, а не поехал раскрывать чёртовы убийства в горах Арклей. Третий стакан Быть любимым — это самая большая ценность в жизни. Леон бы перебил тысячи зомби, лишь бы быть любимым. Он никогда не скажет это вслух — потому что банально не сможет — но он бы умер, чтобы хотя бы на минуту ощутить любовь. Настоящую, искреннюю, сильную любовь, как в фильмах. — Настоящую…как в фильмах, — Кеннеди усмехнулся своим мыслям и сделал глоток. Сам он любить не умеет. По крайней мере, в этом он себя убедил. И мысль эту закопал у себя в голове, да так глубоко, что она навечно похоронена между полушарий. Кому нужен такой, как он в отношениях? Холодный, отстраненный, травмированный. Он наверняка причинит боль любому, кто приблизиться к нему. Далеко ходить не надо, как пример — Роберта. Леон снова тряхнул головой. Он пришёл сюда забыться, почему Берта опять лезет в голову? О ней не сейчас. Нужен ещё один стакан. Четвёртый стакан Леон ненавидит свой мозг за то, что он всё так хорошо помнит. Каждую мелочь. Перед глазами мелькнуло лицо офицера полиции, которого он не успел вовремя вытащить из лап, а точнее зубов, зомби. Он помнит, как отчаянно пытается вытянуть его из-под грязной гаражной двери, отчётливо слышит его крики ужаса и боли прямо сейчас. Леон очень хорошо помнит, как все внутренности офицера растеклись по полу, разложились там, будто их специально подал шеф повар для мутировавших тварей. Леон также чётко помнит, как хотел пустить себе пулю в висок. Тогда бы всё и закончилось. Голова полна этих дурацких и никчёмных мыслей… Может, сделать это сейчас? Снять самый дорогой номер в красивом отеле, потратить последние деньги на бутылочку крепкого алкоголя и целую ночь смотреть ситкомы из детства. А когда солнце вот-вот покажется на горизонте, сесть в кресло и попрощаться с миром, прославить номер отеля жуткой историей про самоубийство никому неизвестного парня, чей мстительный дух летает по коридорам пятого этажа на рассвете. Но нет, Кеннеди… — Чёрт… ну что такое, — говорит Леон мыслям и снова мотает головой. Это чувство вины, Леон, ты с ним хорошо знаком. Можно сказать, что вы — лучшие друзья неразлей вода! …снова будет напиваться до состояния овоща, даже хуже, до состояния граничащее между жизнью и смертью, чтобы мозг хотя бы на какой-то время забыл и не показывал агенту все ужасные моменты его жизни. Леон ненавидит это настолько, насколько не может без этого жить. Потому что после такой ночи он просыпается с опухшим лицом, красными глазами и жуткой головной болью. И тут же попадает в новую петлю, где нужно много выпить, чтобы забыть, что ты потасканный жизнью человек. Возможно, без алкоголя было бы лучше. Возможно, если бы кто-нибудь помог ему выбраться из этого кошмара… Кто-нибудь… Берта… Пятый стакан Ему жаль, что он наговорил Берте в лицо. Она этого недостойна. Калм всегда впускала его в дом, как будто он член её семьи. В любое время, в любой день. Она, наверное, просто хотела помочь… Она хорошая. Леону она нравилась. Честно признаться, Кеннеди один раз представлял себе семейную жизнь с Бертой. В его голове он видел, как они также мило беседуют за ужином, как она готовит его любимые блюда и целует его в макушку, пока он садится за стол. Он слышал где-то на втором этаже крики их дочери; она была рада, что папа вернулся домой. Он стыдиться даже этих мыслей. Он боиться даже мечтать об этом. Что, если мечты действительно сбываются и он обречёт Роберту и их несостоявшуюся дочь на вечные страдания с несуразным отцом? Не дай Бог Берта узнала бы про эти мысли… она точно свалилась бы на пол со смеху. Хотя… — Роберта бы поняла. Берта бы поняла… Невозвратный механизм запущен. Леон настолько пьян, что не контролирует свои мысли и действия. Поэтому его тело, отдельно от самого Кеннеди, оставляет на баре купюры, куда входят и большие чаевые для бармена, который слушал молчаливого Леона весь вечер. Ноги Леона швыряют его из стороны в сторону, но по итогу выносят на дорогу, где он буквально падает в такси. — Вам куда? — таксист нахмурившись смотрит на очередного пьяницу, который не знает меры. — К Берте… — Леон садиться ровно и облокачивается на окно у заднего сиденья. Что он хочет сказать ей после того, что устроил? Как извинится за то, что такой невспыльчивый и пустой Леон Кеннеди внезапно нашёл порох в своих пороховницах и случайно поджёгся от ближайшей искры. — И по какому адресу находится ваша Берта? — усатый мужчина недовольно шмыгает носом. Пахнет от Леона действительно не очень, но таксист, можно сказать, уже привык. Моя Берта. Леон отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на мужчину. Ну да, до агента только дошло, что он сильно пьян. Знали бы другие люди, что он защищает их от биологического оружия, покрутили бы пальцем у виска или, что ещё более заслуженно, ткнули бы этим пальцев в него. Кеннеди ввёл адрес в навигатор и снова посмотрел в окно. Берта же послушает его? Она же не выгонит? Она же не такая? Вообще Леон понимал, что у неё на это есть все права и основания. И она может это сделать, агент даже не обидится на неё, лишь сильно расстроится и будет ощущать внутреннюю пустоту ещё сильнее, задушит себя чувством вины за то, что потерял и этого человека в своей жизни и будет засыпать с мыслями о том, какой же он мудак. Но образ Берты в его мыслях не пострадает — она будет всё также добродушна и прекрасна, какой он и видит её сейчас. — И цветы! Мне нужны цветы! — речь Леона показывала, что ему нужно в рехаб, протрезветь и пролечиться от зависимости, уж слишком медленной и несвязной она была. Но усатый таксист молча свернул у ближайшей цветочной лавки. Кеннеди вышел из машины. — Учтите, что за ожидания стоимость поездки изменится. Да-да, хорошо. Леону плевать. Ничто и никто не помешает ему сейчас купить цветов для Берты: ни усатый таксист, ни грёбанный зомбиапокалипсис. Как он оказался перед дверями Калм с огромным букетом тюльпанов Леон не помнит. И что дальше? Просто постучать? Не получается. Леон не может поднять свою руку. После этого действия последуют другие, которых Леон, прямо сказать, боится. Роберта откроет дверь и увидит его страдальческое лицо, в руках — тщетную и банальную попытку загладить вину и почует едкий запах спиртного. Это явно не то, что мечтает увидеть любая девушка, открывающая дверь в… во сколько? В почти час ночи. Но вот как по волшебству, без стука и без лишнего шума, дверь открывается сама, а за ней его Берта.