вулканический

Джисон проводит ладонью по волосам, откидывая их назад, и громко вздыхает. он слегка встряхивает голову, щипает черную свободную кофту у груди и пытается немного охладиться после танцевальной практики, туда-сюда расхаживая по паркету и поправляя спадающие рукава. остаётся только наблюдать за ним со стороны, оставаясь у входа. в зале остались одни. все ребята разошлись, бо‌льшая часть отправилась сразу есть — однако Джисон, пусть и был голоден, предпочитал после тренировки кое-что другое. или кое-кого. он расслабленно садится у зеркал, выпрямив и раскинув ноги, прижимается спиной к прохладной поверхности и вскидывает голову, криво улыбаясь. под спадающей пепельно-синей челкой не видно его глаз, но совершенно ясно, что он смотрит прямо в лицо. Джисон раскрывает руки, слегка сутулясь от усталости, и произносит: — иди сюда. захлопнуть за собой дверь и тут же двинуться к нему. опуститься на колени, на пол, подползти ближе и прижаться, обхватывая руками поперек грудной клетки... его футболка слегка влажная — взмок во время практики, — и пахнет он восхитительно-приятно. Джисон тихо смеётся, взаимностью отвечает на это объятие. головой прижимается, закрывает глаза, сгибает ноги в коленях и устраивается чуть поудобнее, ерзая. через одежду чувствуется, как размеренно и сильно бьётся его вулканическое сердце — кажется, что можно протянуть руку и достать его меж лёгкими, присвоив себе. и Джисон бы отдал. не задумываясь. он поворачивает голову и без предупреждения целует в основание шеи, щекоча волосами кожу. слышится его усмешка — как же всё-таки он наслаждается происходящим. касается руки, раскрытой ладонью проводит по пальцам, затем берет замочком; черный лак на его ногтях местами отсутствует — но Джисону так даже больше нравится. он слегка отстраняется, крепко сжимает руку, кладет ее себе на щеку... считывает в глазах немой вопрос и едва облизывается — это желание так легко понять, что не нужно даже спрашивать. и в самой глотке так пульсирует прихоть — нужда — поцеловать его, что кружится голова. не убирая ладони, потянуться к нему — и Джисон, улыбнувшись, поворачивает голову, вынуждая коснуться губами его скулы, но не рта. а ему нравится. его забавляет эта ситуация: слишком любит играть на нервах и дразнить, дразнить, дразнить... пока не разгорится желание ещё больше — до невыносимого, нестерпимого, почти пыточного, — и он не сдастся сам. Джисон наклоняет голову, снова целует влажными губами в шею, отталкивается спиной от зеркала и валит на пол, подминая под себя. руками — ниже, не размыкая объятий, вжимая талией в свой торс, и щекой — к щеке. он дышит прямо под ухо — тихо, размеренно, — а его волосы лезут в нос и глаза. пальцами — по его густым локонам, назад, поправляя укладку... а он вновь улыбается — прямо в линию челюсти, — вытягивает губы и звонко чмокает в приступе нежности. — мы можем так полежать ещё немного? — спрашивает. конечно. сколько угодно. Джисон жмется ближе, водя кончиком носа туда-сюда у линии скулы, не открывая глаз. его волосы на ощупь мягкие и гладкие, но невероятно густые — одно удовольствие погружать в них пальцы и гладить, гладить, гладить... он лежит так минуту, две, три... затем внезапно переворачивается, затягивая на себя, приподнимается на локтях и наконец целует. Джисон поворачивает голову вбок, углубляет, затем отстраняется, кончиком языка — по губам. прикусывает за нижнюю, громко выдыхает... — задержимся здесь ещё ненадолго, — шепотом, отстраняясь лишь на сантиметр. — никто не узнает... да. никто не узнает. о том, сколько следов осталось на его шее; о том, насколько отчаян он в любви — и ещё о том, как приходилось сдерживать голос — ему тоже, — чтобы не услышали, не нашли. никто не узнает о том, что после него язык жжет вулканическим пеплом, а сердце саднит температурой вулкана. никто не узнает... и никому не нужно знать.