Я твой питомец

Безумству сильных нет предела. Как-то так говорят, или нет, уже не важно. Важно только то, что это чистая правда. Те, кто в полной мере ощущают в себе силу, пользуются ей не всегда во благо других, но чаще во благо себя. И не нам их винить, каждый хочет сохранить свое, а лучше преумножить, и методы уже не имеют особого значения. Ведь что для одних будет считаться мерзостью, для других может оказаться единственной правдой. Возьмите любое паразитирующее существо, разве оно виновато в том, что живет такой жизнью? Существо и в ус не дует, что оно делает что-то неправильно, и вообще не должно было рождаться. Оно просто живет так, как умеет, не подозревая, что кто-то может ненавидеть его за это. А будут, будут те, кто искренне возненавидят и само его существование, и методы, которым оно добывает себе место под солнцем, и захочет истребить его без остатка до самой последней молекулы, до атомов. Чтобы осталась только пустота. Но кто придет на эту пустоту? Не те ли, кто испытывал ненависть, не те ли, кто устроил массовое уничтожение и теперь радуется этой победе, словно дети, не замечая, что сами стали паразитами? И где здесь, спрашивается, правые и виноватые? Где здесь пресловутое добро и зло, которые так четко нам всем пытаются донести с молоком матери. Кто теперь будет говорить праведные речи, оправдывать свои методы? Возможно, будут и те, кто начнет слабым голосом, но с пеной у рта утверждать, что можно было найти компромисс, договориться, прийти к общему решению, не допустить истребления, жить в мире. Нет, не возможно, а такие будут, всегда были. Вот только понимают ли они, как объяснить паразиту, что он паразит. Как объяснить, что он жил неправильно всю свою жизнь. Что предложить взамен, если даже на физическом уровне у него нет иных функций, кроме как добывать жизнь из вас. Выходит, в конечном итоге, есть только две правды, две силы, которые сталкиваются друг с другом, и одна из них просто окажется сильнее. Это закон жизни, победит тот, кто громче ударит кулаком и размажет оппонента. Что же нам делать? Не знаю, мы такие же звери, как они. Не имеет смысла прикрываться, замазывать себя в красивую обертку и прикидываться спасателями. Все просто, либо наша жизнь, либо их. Но все уже забыли, как это, жить по-другому. Боюсь, что мы уже проиграли. Слишком долго мы жили по их правилам, позволяли им высасывать нас. Я думаю, что даже после победы ничего уже не изменится. Дух войны слишком глубоко проник в сознание и эмоции. Нам придется заново учиться ходить. (Отрывок из дневника неизвестного)

***

Катра хваталась за ускользающие воспоминания. Ей не нравилось то, что они ускользали. Она цеплялась за них как за спасительную соломинку, сжимая так крепко, как только может, но они все равно просачивались, словно вода. Медленно и постепенно. Она металась в бреду, липкая от пота, горящая от жара, чувствуя языком соленый привкус крови. Она сама искусала обветренные губы, что покрылись больной корочкой. Но это ее не волновало, если вообще она могла это чувствовать. У нее было ощущение, что ее собственный мозг поджаривается в духовке, плавится, растекается, и она уже не она. В реальности Катра практически не существовала, лишь изредка вылавливая какие-то звуки, запахи, и снова проваливаясь в сны. Эти сны стали для нее спасением и самой жестокой карой одновременно. Ей снилась Адора, вся светящаяся, яркая настолько, что болели глаза. Адора смеялась, но не с ней, разговаривала, но не с ней, обнимала, но не ее. А кого? Кто это? Со спины, всегда со спины, странный силуэт, утопающий в свету. А она, Катра, где-то рядом, но невыносимо далеко, во тьме. Ее не видят, ее не слышат, о ней не помнят. Ей снились их воспоминания. Такие давние, еще когда были детьми. Но и там, в этих воспоминаниях, странный силуэт заменил ее, везде заменил. Рядом на кровати, прижавшись к Адоре так естественно, будто всегда делал так. А Катра стояла будто за стеклом, сжавшаяся, мокрая, отчаянная, чужая, скрипела зубами и проглатывала пред слёзный ком. Ей снилось то, как они росли, даже самые маленькие мелочи, которые они знали только вдвоем, все это забирали у нее постепенно, шаг за шагом. Она хотела кричать, но не могла. Она хотела и не хотела просыпаться. Только однажды, в промежутках между странными сновидениями, она поняла, что вернулась в реальность. Сквозь пелену прищуренных глаз девушка увидела, что находится в странной кровати, закрытой стеклом на подобии кокона. Сквозь стекло плыла комната с высоким потолком и приглушенными лампами. Катра хотела пошевелиться, но все тело отдалось болью, от нее и вырубилась снова. Во второй раз она не была уже уверена, что это реальность. Сил открыть глаза не оказалось, но где-то вдалеке смутно слышался чей-то разговор. Голоса были мягкими, спокойными, убаюкивающими. Она смогла разобрать только одну фразу: - … мы возлагали не нее большие надежды. Жаль, что … Что было жаль этому голосу, девушка уже не услышала, снова провалившись в сон. Иногда она думала, что уже умерла, иногда искренне так считала, а иногда просто на это надеялась. Она уже не понимала ни кто она, ни что она здесь делает, ни кто эта до боли знакомая светящаяся девушка, к которой хотелось подойти, обнять. Почему ей этого хотелось? Но не смотря на огромное желание, так ни разу и не удалось. От этого щемило в груди, щипало в глазах. Время тянулось непостижимо долго, ей казалось, что прошла целая вечность. Она не знала, как сюда попала, почему ей плохо, ей просто хотелось хотя бы раз коснуться испепеляющей фигуры, и может быть сгореть от этого, пусть. Но хотя бы коснуться. Она не понимала, что эти картинки происходят только в ее голове, это была ее собственная реальность. Как никто не понимает, что он во сне, мы осознаем это только проснувшись, вот только она не просыпалась. Она жила в этой реальности так, как полагает просто жить там, где ты живешь. Катра бегала за светом, мечтала убить злобный насмехающийся силуэт, уже и не понимая почему. Ей просто это было нужно. Катра кричала, но ее не слушали и не слышали. На ее три шага светящаяся девушка делала будто тысячу от нее. И вдруг в какой-то момент Катра поняла, что на самом деле боится коснуться. Безумно хочет, но боится. Что будет, если коснется? Что будет, если эта девушка перестанет от нее убегать? Что будет, если они окажутся рядом, что тогда делать ей? Она не знает, и боится этого незнания. Чего она хочет? И этого тоже не знает. Она упала на колени, провалилась во тьму, сжала голову руками. Ей страшно получить ответы. Она слышит шепот, множество голосов вокруг то громко, то тихо, повторяют всего одну фразу: - Чего ты хочешь? И эта фраза сливается в общий монотонный гомон, который пронизывает насквозь каждую клетку тела. Проникает внутрь, растворяется, снова проникает. Катра еле дышит, задыхается, так тихо, словно больше и не живет. А жила ли? Где-то на задворках сознания откапывает слова, значение которых почти не помнит. Слова просто появились внутри, и тихим шепотом ее губы повторили их. - Хочу быть ее. Гомон испарился, и совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки появилась светящаяся девушка. Она села на колени и посмотрела прямо в глаза. Ее взгляд казался таким добрым и таким знакомым, больше ничего на свете не хотелось, только смотреть в них. И Катра смотрела, безумно утопая. В голову пришло еще одно слово, значения которому она не помнила, но губы его послушно повторили. - Адора. Как только последний звук растворился эхом, весь мир схлопнулся, исчез, растворился, и взамен ему пришло ощущение собственных мокрых пальцев, потрескавшихся губ, соленого вкуса на языке. Глаза было открыть трудно, но в маленькой щелке снова показался прозрачный купол, и незнакомый мужчина, склонившийся над ней. - Доброе утро, дорогая.