Я твой питомец

В это время года листья пронзительно шуршат под ногами. Смотришь наверх, и кажется, что тонкое разноцветное покрывало кружит голову, а синее небо и уже почти морозный воздух слезят глаза. Смотришь наверх, и будто попадаешь в сказку. Только вот шея болит всё время запрокидывать голову, ноги спотыкаются о камешки, которые невесть откуда взялись на дорожке в парке. Когда бежишь, лучше смотреть вниз, или хотя бы вперёд. А внизу сказка превращается в коричневую вытоптанную массу, в серо-бурую пыль, если повезет с солнцем, и чавкающие лужи, если не повезет. Адора бежит по пыли, бежит по лужам, бежит сквозь чёрные стволы, пропитанные влагой, мхом и плесенью. Бежит упрямо, наперекор погоде, вдыхая почти морозный воздух. Золотые локоны, собранные в хвост, мелькают за ней ярким пятном, среди серых дорожек, если смотреть вниз. А если смотреть наверх, сливаются с общими красками осени, будто она желала сойти за свою, стать листвой и раствориться сама в пыль. Природный оптимизм и стойкость духа не давали ей упасть в грязь лицом перед собой, и показаться мямлей перед другими. А хотелось. Послать всё в черту, распластаться на земле, стать ревущей лужей, жижей, и если повезет, никогда не подняться. Её накрыл бы зимний снег, а весной от неё бы ничего не осталось. Но она не может позволить себе это. Только стискивает зубы крепче, до неприятного хруста, задирает голову повыше, чтобы заранее утопить в себе невыплаканные слезы, смотрит на кружево и сказку, спотыкается о камешки, и бежит. - сука! Кричит про себя, раздирая душу ещё больше в клочья. То ли о себе, то ли о кошке, то ли просто так, ввысь. Адора не привыкла ругаться. Никогда, почти никогда не произносила ничего крепче знакомых чертыханий. Но в этот раз ей хочется кричать. Правда, кричит молча. Питомцы не должны противоречить хозяевам. Они должны послушно принимать повороты судьбы, покорно следовать, спокойно ждать. Во всяком случае, так считают все. Может быть, конкретно ей досталась особь, не желающая вести себя как полагается. А может быть, нужно было с самого начала выбирать щенка. Псы послушны, выдрессерованы, и вырастая становятся настоящей опорой. Адора помнит, когда-то давно, когда она только зашла в комнату, где бродили и бегали маленькие зверушки, она сама тогда была маленькой, но помнит так четко. Как подошла к коричневому ощетиневшемуся котенку, как села рядом, но поотдаль, как протянула руку, а тот её цапнул. Как воспитательница посоветовала выбрать кого-то другого, как сказала, что кошки вообще плохой вариант. А рядом терся о ногу большой белый пушистый комок, который вырастет в огромного волка, возможно с голубыми глазами. Но тогда, в этот момент, никого, кроме злобного коричневого взъерошенного котенка не существовало. Позже Адора узнала, что это кошка. Позже сидела и мазала ладонь зеленкой, а потом гладила приятную шерстку. Засыпала в обнимку со своим питомцем, тихо нашептывая имя. - Катра, Катра, Катра... Аккуратно прижимая к себе и вдруг услышав тихое мурчание. Сильно позже, успев чуть подрасти, проснулась одним утром от того, что вдруг на кровати стало невыносимо мало места. Рядом лежала девочка, того же возраста, как она сама. Выдавали прежнего маленького друга ушки, что вертелись даже во сне, и хвост, который обернулся вокруг руки. В этот момент Адора поняла три вещи. Первая - она ни за что не будет жалеть о своём выборе. Вторая - теперь она поняла почему другие дети приучили своих питомцев сразу спать на подстилке у кровати. Третья - она не против до конца жизни делить свою собственную подушку. Возможно, это было первой ошибкой. Она не знает. В тот момент, когда выбирала. В тот момент, когда увидела другую форму. На протяжении всей жизни рядом, она не разу ни о чем не жалела. До сих пор. Сейчас Адора впервые думает о том, что возможно, хотя бы что-то, стоило сделать по-другому. Смотрит в небо, бежит, запинается, глотает слезы. Но кого она обманывает, дай ей ещё один шанс прожить свои восемнадцать лет, она проживет их точно так же. Но что делать теперь?