«Говорят, всего три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину. Знали бы они, что существует ещё одна, не подчиняющаяся ни одному великому и неизменному закону нашей Вселенной. И эта четвёртая вещь — ничто иное, как моя вечная любовь к тебе, Чимин», — твой Чонгук.
Иссиня-чёрный Додж Хеллкэт с опасным рыком восьмицилиндрового двигателя, что способен выжать из себя при максимальной скорости семь сотен лошадиных сил, неторопливо двигается сквозь плотную, визжащую и улюлюкающую толпу, нещадно слепя красными кольцами фар молодых альф и омег, что собрались поглазеть на одну из самых важных гонок этого года, в ходе которой, наконец, определится новый «король улиц» Лос-Анджелеса. Тесные улочки китайского квартала, на котором состоится легендарный десятисекундный заезд в четверть мили, сейчас повсюду заполнен туда-сюда снующими спортивными машинами. Возле них неустанно крутятся полураздетые омеги, желающие урвать себе кусок пожирнее, а если быть точнее, заграбастать в свои наманикюренные ручки лучших альфа гонщиков из лучших. По всем улицам из переносных колонок с грохотом разносится оглушающая музыка, что почти воедино сливается с громкими голосами молодёжи, неустанно обсуждающими между собой предстоящую гонку. Додж с навороченным тюнингом ловко маневрирует мимо танцующих в пьяном угаре парней и девушек. Они занимают добрую часть проезжей части, и водителям то и дело приходится смотреть в оба, чтобы ненароком не прокатить никого на своём капоте. В конце концов, Хеллкэт паркуется рядом с белоснежной Супрой, прямо под обшарпанным входом китайской закусочной, крыша которой украшена по краям круглыми бумажными фонариками, изнутри освещёнными лампочками. И это, пожалуй, единственный нормальный источник света в здешних неблагополучных районах. Возле припаркованных рядом спортивных автомобилей, участвующих в сегодняшнем заезде, уже собралась куча народу, и практически у каждого из здесь присутствующих в руке имеется по одному яркому фонарику, чтобы в непроглядной тьме по достоинству оценить техническую начинку тачек, надёжно скрытую от чужих любопытных глаз под цветастыми капотами. Дикий рёв двигателя только что подъехавшего Доджа, испустив напоследок короткий глухой рык, стихает, и в сию же секунду водительская дверь Хеллкэта неспешно отъезжает вверх с выразительным, словно даже кошачьим урчанием, и из подсвеченного синими неоновыми лампочками кожаного салона выпархивает облачённый в простую чёрную майку, открывающую вид на татуированные крепкие руки, и тесные кожаные джинсы, крепко обтягивающие мускулистые бёдра, молодой альфа. Его мигом со всех сторон облепляют омежьи мягкие ручки, что так и норовят пальчиками провести дорожку от широкой груди до точёных кубиков пресса и, спустившись ещё ниже, ненароком соскользнуть ноготками к обнажённым тазобедренным косточкам, коснувшись смуглой кожи в опасной близости от кромки его «Кэлвин Кляйн» боксёров. На спине парня отчётливо ощущаются сильные хлопки ладоней, радостно приветствующих единственного, непреодолимого и неоспоримого короля улиц — Чон Чонгука. Высокий брюнет явно упивается столь пристальным вниманием к своей персоне, слегка растягивая уголок рта в довольной улыбке. На нижней губе у него поблёскивает тоненькое серебряное колечко. И одновременно с кольцом на приподнятой игриво правой брови сверкает штанга. Альфа татуированными пальцами заправляет выбившуюся цвета воронова крыла прядь за ухо, двигаясь под восторженный крик толпы прямиком к глянцевому капоту своего автомобиля, игнорируя грязные, откровенно похотливые взгляды, обращённые в его сторону. Он демонстративно поворачивается ко всем спиной, представляя взору окружающих большого красного дракона, контуры которого просвечиваются сквозь прозрачный материал майки. Но не успевает Чонгук и на миллиметр приоткрыть капот тюнингованной «Дьявольской кошечки», как чувствует на своей влажной от раскалённого летнего зноя коже чьи-то острые коготки и страдальчески закатывает глаза. Парень оборачиваться не спешит. Зачем? Гонщик и без этого прекрасно знает, кто стоит у него за спиной. — Чонгуки, — мужчина едва различимо чертыхается себе под нос, как только слышит в непосредственной близости от своего уха, от мочки и до завитка усыпанного россыпью драгоценных гвоздиков, прокатывающийся тонкий писклявый голосок. Внезапное вторжение ненавистной ему брюнетки в его личное пространство ни на шутку альфу выводит из себя, заставляя его максимально сильно сжать челюсти, чтобы хоть как-то сдержать непреодолимое желание схватить в кулак её длинные искусственные волосы и отбросить прочь от себя на грязный, заплёванный и усеянный догоревшими бычками асфальт. Но омега будто бы и не замечает вовсе явного недовольства на неподвижном лице Чонгука, принимаясь очерчивать пальчиком уродливый, по её мнению, шрам на остром, абсолютно не тронутом чернилами левом предплечье. А после она неумолимо приближается к гонщику ещё ближе, шепча призывно накаченными губками: — Прокатишь меня на своей малышке? — Только после того, как я прокачу тебя на своём капоте, Сонми, — приторно сладко окликает её блондин, что стоит с непроницаемым видом за спиной настырной девицы уже добрую минуту. Расслаблено облокотившись бедром о глянцевую поверхность белоснежной Супры, личная маленькая фурия Чона, скрестив руки на груди и слегка прищурив холодные серые глаза, с неприкрытым отвращением наблюдает за сценой, разразившейся всего в полуметре от него. Маленькие ручки так и норовят крепко вцепиться в тонкую кожу омеги и разорвать её на мелкие кусочки, поскольку брюнетка уже не впервые предпринимает попытку соблазнить его, чёрт возьми, альфу. Девушка, в свою очередь, едва заслышав нарочито мягкий голос до ужаса противного ей блондина, спешно убирает руку и отстраняется на пару шагов от красивого, но, к сожалению, чужого бойфренда, обижено поджимая ярко накрашенные губы в тонкую полосочку. — А теперь съебись от Чонгука, пока я ангельски добрый, — шипит, припечатывая напоследок ядовито. — Иначе я проедусь по твоей безмозглой голове шинами своей японки. Полураздетая девица только лишь фыркает недовольно в ответ и демонстративно оттопыривает средний палец с выкрашенным в ярко-розовый лак острым ноготком. Адресует неприличный жест прямо в раздражённого Чимина, дополнив его шуршащим «Ой, как страшно, вся дрожу». Но блондин на её детские провокации вообще никак не реагирует, и под его тяжёлый, слегка насмешливый взгляд Сонми вынужденно проглатывает свою растоптанную гордость и спешит побыстрее ретироваться, теряясь в толпе. Пак же с места не сдвигается, возвращая внимательный взгляд на точёный профиль альфы, который стоит, облокотившись руками на чёрный капот Доджа, обречённо прикрыв глаза. Перекатывавшиеся желваки на острых скулах и играющие под смуглой кожей рельефные мышцы бицепса и плеч выдают целиком и полностью его изрядно взвинченное состояние. Светловолосый омега ещё с минуту наблюдает со стороны за Чонгуком, давая ему время побыть наедине с собой, чтобы он смог чуть успокоиться и остыть, а затем жадно облизывает увлажнённые бесцветным блеском пухлые кукольные губки и тотчас отталкивается бедром от глянцевой поверхности Тойоты, мягкой кошачьей поступью приближаясь к брюнету. С каждым его плавным шагом едва слышно побрякивает обвитая вокруг стройной молочной ляжки цепочка из белого золота с крошечной подвеской в форме молодой луны. Пожалуй, это самый драгоценный сердцу Чимина подарок от любимого альфы, приуроченный к третьей годовщине их с Чоном отношений. И когда блондин, наконец, подходит вплотную к своему парню, толпа зевак вокруг них медленно расходится в стороны, каждый по своим делам, предпочитая не мешать скандально известной парочке лучших гонщиков их города любиться наедине. Пак медленно обводит обожающим взглядом из-под полуопущенных густых ресниц значительно превосходящего его в росте мужчину. Он любовно ведёт предельно расширенными зрачками по крепким ногам, каждая выпирающая мышца которых плотно обтянута грубым кожаным материалом штанов, и неосознанно глазами цепляется за металлическую пряжку массивного ремня, желая сейчас же крепко схватиться за неё пальчиками и резко притянуть к себе гонщика, чтобы прочувствовать на собственной коже его неизменно горячие прикосновения. Чимин даже не пытается унять предательскую дрожь в коленях, когда взглядом он скользит чуть выше и тотчас натыкается на чётко обрисованные кубики просвечивающегося сквозь лёгкую чёрную ткань накаченного торса. Омега сдерживается изо всех сил, чтобы прямо здесь и сейчас не опуститься на коленки перед альфой, на виду у всех вылизывая тщательно крупные мышцы, так соблазнительно перекатывающиеся под смуглой кожей до чёртиков горячего брюнета. Пак глотает вязкую слюну и поджимает пальчики на ногах в сладостном предвкушении, остро ощущая приятное возбуждение, что накатывает тёплыми волнами внизу живота. Затянутые томной поволокой зрачки перескакивают с широкого торса на мозолистые руки, одна из которых сплошь забита чернильными узорами. Он наизусть знает каждую пульсирующую под кожей Чонгука выпирающую венку, каждую замысловатую или не очень татуировку, каждую крошечную родинку и едва заметную царапинку, вплоть до того, что он может безошибочно назвать все неглубокие шрамики на его руках, оставленные круглосуточной работой в автомастерской. Чимин слишком любит альфу и каждую, даже самую крошечную, неидеальную особенность его прекрасной личности, характера и тела, которая кому-то, конечно же, может показаться сущей мелочью, совершенным пустяком или же уродливым недостатком, но не для омеги. Поскольку вся его маленькая Вселенная сосредоточена только в одном человеке, и человек этот — Чон Чонгук. И перед тем, как поднять глаза чуть выше и, наконец, взглянуть в скрытые под нахмуренными бровями бездонные чёрные глаза, чтобы окончательно и безвозвратно утонуть на дне тёплых, как ему кажется, радужек альфы, Чимин на пару коротких секунд задерживает взгляд на блестящей в свете блеклых красных фонариков широкой шее, по которой, как слёзы, медленно и тягуче скатываются крошечные капельки солёного пота, пропадая навсегда в глубине его выпирающих ключиц. Омега едва ли вслух не стонет от того, как нестерпимо хочется наклониться к крупной, пульсирующей сбоку на шее голубой жилке, приложиться к ней покалывающими от возбуждения губами, поцеловать влажно и неторопливо, непременно оставляя парочку едва заметных алеющих следов на каждом миллиметре бронзовой кожи. А когда дышать Чимину становится всё труднее и лихорадочное биение собственного сердца норовит вот-вот пробить грудную клетку, блондин инстинктивно тянется к Чонгуку. Он льнёт ближе к его горячему телу и с наслаждением упивается приятным кофейным запахом гонщика, что неизменно вызывает на омежьей коже россыпь мурашек. И параллельно с этим привычными плавными движениями рук принимается массировать плечи брюнета, желая расслабить напряжённые под маленькими пальчиками мышцы. Альфа шумно выдыхает весь горячий воздух из лёгких, постепенно успокаиваясь в присутствии своего любимого мальчика. Чимин заботливо сминает смуглую кожу на затылке, аккуратно переходит практически невесомыми круговыми движениями к плечам и спускается неторопливо по спине вниз, словно бы поглаживая большого и страшного огнедышащего дракона, что притаился на спине Чонгука. А после омега вдруг хватается цепкими пальчиками за горячие бока брюнета, нежно массирует их и слегка надавливает на кожу, на которой после довольно ощутимых касаний парня остаются яркие белые пятнышки. Но ладошки Пака на этих ласках вовсе не желают останавливаться, ловко проскальзывая дальше в сторону твёрдого живота Чона. Блондин с нежным стоном, что срывается с его дрожащих уст непроизвольно, принимается любовно поглаживать рельефный пресс, аккуратно, кончиками пальцев очерчивая ярко выраженные кубики, а после медленно ведёт руками выше, в конце концов с неприкрытым удовольствием массируя широкую грудную клетку Чонгука, ощущая, как под руками упруго перекатываются горячие напряжённые мышцы. Время от времени омега нарочно задевает короткими ноготками крошечную штангу, продетую в чувствительный тёмный сосок альфы, выбивая из брюнета глубокие гортанные вздохи. И, мило хихикая, вполне удовлетворённый реакцией парня на свою небольшую шалость, он прикладывается легонько уже губами к обнажённому бицепсу и кончиком языка обрисовывает чернильные контуры татуировок. А совсем уж напоследок, перед тем, как лениво и нехотя от гонщика отстраниться, блондин сладко чмокает глубокий розоватый шрам на крепком предплечье, напоминающий омеге о том, как впервые они познакомились друг с другом. В тот день Чонгук, во время первого их совместного с Чимином заезда, в последнюю секунду принял решение поддаться белой Тойоте, идущей с ним практически колесо в колесо. И, конечно же, недолго думая, (а возможно, в нём уже тогда взыграл непреодолимый интерес к невероятно красивому, но неприступному омеге), брюнет на полной скорости съехал в обочину, когда оставались какие-то жалкие десятки метров до условной финишной прямой, позволив Супре ценой собственного здоровья выиграть. В конечном итоге необдуманная выходка альфы обернулась ему тем, что в кустах он не только оставил бампер своей горячо любимой «Дьявольской кошечки» но и, собственно, сломал плечо, сильно ударившись о водительскую дверь, когда пытался остановить бешено несущийся по кочкам и маленьким цветочкам Додж. К слову, Пак джентльменский поступок Чонгука по достоинству не оценил, потому как проторчал в больнице всю ночь возле его больничной койки, не находя себе места от беспокойства. Однако именно этот неприятный инцидент стал отправной точкой развития их любовных отношений. И с тех самых пор Чонгук и Чимин воедино неделимы, как две стороны одной медали. Они едины и неразрывны, и судьбы их тесно переплетаются между собой. Существование их невозможно друг без друга, как невозможно существование Луны без Солнца и наоборот. Они целостны, как сотканные из сотни миллиардов звёзд сотни миллиардов галактик. Они неизбежны, как существование Вселенной и человека, живущего в ней. Попросту говоря, они были созданы друг для друга, и неотвратимая встреча их с самого дня сотворения мира оставалась лишь вопросом времени. От невесомых прикосновений родных губ к чувствительной коже всё тело альфы бьёт мелкая дрожь, оставляя после себя приятную истому и предвкушение чего-то особенного. И он слегка тянет уголки губ вверх, спешно разворачиваясь к своему омеге лицом. А после присаживается на тюнингованный капот Хэллкета и тотчас обеими руками ловко обхватывает тонкую талию Чимина в кольцо. Безупречная молочная кожа блондина неистово горит, будто бы даже полыхает огнём под горячими прикосновениями мужчины. Чонгук медленно обводит влюблённым взглядом густо покрасневшего парня, которого он бесцеремонно заключил в свои цепкие объятия. На омеге сегодня красуется коротенький атласный топик цвета сирени с тонкими завязками, переплетающимися между собой сложными узорами на утончённой спине. Через эти открытые вырезы прекрасно видно соблазнительные лунные фазы, поднимающиеся вдоль всего выпирающего позвоночника парня. Альфа с большим удовольствием зацеловал бы каждую его луну, каждый острый позвонок, начиная от затылка и спускаясь поцелуями ниже к крестцу. А в конце с жадностью припал бы крупным носом к ложбинке между пухлых омежьих ягодиц, с оттяжкой вылизывая нежное колечко мышц и искренне восхищаясь красотой протяжных стонов своего мальчика. От опороченных мыслей брюнет себя терпеливо отдёргивает, практически до крови закусывая нижнюю губу. Внизу живота стремительно стягивается тугой узел, и в районе паха становится до боли тесно. Однако перейти черту дозволенного и разложить Чимина прямо здесь и сейчас, на капоте тачки, на виду у всех, он себе ни за что не позволит. Потому что его омега не создан для грубости и резкости. Обращаться с ним нужно мягко и осторожно, сцеловывая один за другим с покалывающих губ короткие стоны, в неторопливом темпе проезжаясь членом между покрасневшими от лёгких трений и влажными от природной смазки ягодицами. И наблюдать. С такой непривычной для альф мягкой улыбкой на устах наблюдать. Не отрывая ни на секунду глаз, наблюдать, как блондин под его сильным телом извивается на тонких шёлковых простынях, выкрикивая неизменное «Я люблю тебя» или «Я чувствую тебя, Чонгук. Ты в моём сердце». Нет, Чимин всё же принадлежит только ему одному. И это неоспоримая истина. Альфа поднимает влюблённый до беспамятства взгляд и в эту же секунду встречается с серыми, по-кошачьи хитрыми глазками. И весь такой сильный, уверенный в себе, несгибаемый и непобедимый Чон Чонгук вдруг оказывается бессилен перед волной предательского тепла, что тончайшими нитками обволакивает под рёбрами бешено колотящееся сердце, проникая прямо в его середину. Чонгуку кажется, что именно так и ощущается истинная любовь. Вечная, безусловная, безграничная и бесконечная любовь. Брюнет шершавыми подушечками пальцев ласкает обнажённую кожу слегка припухшего животика Чимина, то и дело задевая блестящий камешек в крошечной впадинке пупка. И в этот миг омеге кажется, что именно так и ощущается истинная любовь. Потому что Чонгук такой до боли родной и ближе уже, правда, некуда. Потому что рядом с Чонгуком он чувствует себя как за каменной стеной, комфортно и в безопасности. Потому что Чонгук неизменно окружает его трепетным чувством безграничного спокойствия. Потому что Чонгук — это и есть его дом. Так было, так есть и так будет всегда. Чимин скользит ладонями по крепким рукам вверх, огибает плечи по кругу и останавливается на шее, обнимая её. Следом омега запускает пальчики в мягкие смольные волосы, нежно массирует затылок, глядя прямо в неподвижные чёрные глаза перед собой. И осторожно наклоняется ближе, чтобы оставить невесомый поцелуй чуть ниже приподнятой брови, коснувшись губами покрасневшего века в непосредственной близости к металлической штанге, вдетой полудугой в кожу. Чимин порой ловит себя на мысли о том, что ему просто нравится наблюдать за тем, как лабрет пирсинга лениво перекатывается под загорелой кожей, когда Чонгук красиво изгибает аккуратные брови. Нравится всякий раз пальцами разглаживать морщинку между бровей, когда Чонгук задумывается о чём-то своём, когда переживает о том, что беспокойства его вовсе не стоит или когда он попросту устаёт. Нравится сцеловывать лёгкую хмурость с лица альфы и наблюдать, как холод во взгляде бездонных омутов стремительно тает, как дым, как песок, просачивающийся сквозь пальцы. Чимин ловит себя на мысли, что у Чонгука взгляд, как штормовое море. Привлекательный и желанный, изменчивый и непредсказуемый, опасный и запутанный. Но в глубине зрачков, на самом дне бесконечных радужек, он спокойный и тёплый. Чимин порой просто ловит себя на мысли, что тонет в Чонгуке. Безвозвратно, бесконечно и навсегда. Чонгук неотвратимо приближается близь к лицу светловолосого омеги и на миг замирает. Их дрожащие от нетерпения губы сейчас разделяют какие-то жалкие пара сантиметров. Альфа обдаёт покрытые сияющим глянцем уста своим горячим обжигающим дыханием, и Чимин от столь пьянящей близости почти задыхается, цепляясь крепче за голые плечи гонщика. Чонгук ловит себя на мысли, что хочет поцеловать омегу первым, чтобы успеть слизать кончиком языка горький блеск, так вкусно пахнущий шоколадными крошками. Чонгук ловит себя на мысли, что хочет бесцеремонно сорвать с омежьих уст короткие вздохи и залпом проглотить его едва различимые, но неизменно высокие стоны. Чонгук ловит себя на мысли, что хочет Чимина всего целиком и полностью, чтобы, наконец, раствориться в нём во всех возможных и невозможных смыслах, погребая себя под розовато-белыми вишнёвыми лепестками. Потому что именно ими так сладко пахнет Чимин. И напоследок Чонгук ловит себя на мысли, что ему нестерпимо хочется сказать всему миру о том, что он в Чимине, кажется, безвозвратно, бесконечно и полностью. Но каждое сказанное им слово почему-то тонет где-то глубоко в горле, упорно не желая складываться в целостные предложения. И лишь только простое, давно выученное наизусть «Я люблю тебя, Чимин...» так легко и привычно срывается с его уст. Но знаете, для Чимина этого вполне достаточно. Потому что омега знает, что Чонгук с ним честен, точно так же как он предельно честен с самим собой. И если он говорит, что любит, повода сомневаться в искренности его слов нет. Чимин просто знает, что Чонгук любит его. Отчаянно и безумно, яростно и безоглядно, с непривычной для него нежностью и неспешно. Запредельно и немыслимо, самозабвенно. Альфа любит его вопреки и наперекор всему. Омега это знает, потому что научился со временем считывать даже самые запутанные эмоции и чувства, бесшумно проскальзывающие на строгом грубоватом лице своего парня. Он научился раскладывать каждую из них по полочкам. И не сказать, что это просто, нет. Но пока что Чимин со сложным, переменчивым и немногословным Чонгуком прекрасно справляется. Пак кладёт пальчики на его острые скулы, умиротворённо поглаживает, отчего крупные и немного резкие черты тут же смягчаются ласковостью. Но, вопреки обоюдному желанию близости, Чимин слегка Чонгука от себя отодвигает и невинно при этом улыбается, хитро сверкнув серыми глазками: — Чонгуки, значит? — блондин не упускает шанса беззлобно съязвить, явно пародируя голос Сонми. И в сию же секунду он чувствует, как на плавных изгибах собственной талии крепче смыкаются руки альфы. Чонгук с трудом давит в себе желание закатить глаза и страдальчески морщит лоб, стойко выдерживая совершенно беззлобный укор Чимина. Чон знает, что его парень сердится на него сейчас не всерьёз, и уж точно его не ревнует. Просто слегка тянет время, наверное, в мерах профилактики. Потому что ему всегда нравилось распалять жар в груди Чонгука, обостряя чувства альфы до предела. Прямо, как сейчас, когда он так мило дует кукольные губки, плотно прижимаясь своим пахом к крепкому торсу, и лениво об него потирается, словно бы совершенно случайно. Прямо, как сейчас, когда он так томно вздыхает, поддевая ноготком пробитую мочку альфы, упиваясь властью над своим мужчиной, поскольку Чонгук тихо, гортанно стонет от сладостного напряжения, повисшего в воздухе между ними. Ему нравится доводить Чонгука до исступления, прямо как сейчас, когда он задумчиво склоняет голову слегка набок, подозрительно щурит глаза цвета грозового неба и совершенно целомудренно ведёт подушечкой указательного пальца по нижней губе Чонгука до середины, а после соскальзывает на маленькую крошечную родинку, что притаилась под ней, и мягко на неё давит. И в этот самый момент Чимин, будто невзначай, интересуется. — Ты уже настолько с ней близок? — Ага, — у альфы из груди вырывается придушенный смешок. Красиво очерченные губы с ярко выраженной аркой купидона изгибаются в ленивой усмешке. — А ты не знал? У нас всё серьёзно, — добавляет уже тише, а сам про себя думает: «Чушь несусветная. Ты для меня единственный». И Чимин прекрасно знает, что Чонгук говорит сейчас не серьёзно. Просто дразнится. Но проучить дерзкий язычок бойфренда до дрожи в коленях хочется. И поэтому омега бросает на полувздохе откровенно скептическое «М-м-м, ясненько...», а уже в следующую секунду Чону в плечо незамедлительно прилетает кулачок. Пусть и слегка совсем, но весьма ощутимо (Чонгук, конечно же, никогда в этом не признается). — За что ты так со мной, малыш? — умело подыгрывает игривому настроению своего мальчика и, очевидно, наигранно грустно вздыхает, принимаясь гладить место «ушиба». На красивом лице Чимина тотчас расцветает победная улыбка. Он забавно морщит аккуратный, с маленькой горбинкой носик и спешит накрыть тыльную сторону руки брюнета своей тёплой ладонью. А затем наклоняется ближе к Чонгуку и, почти задевая губами мочку уха, вкрадчиво шепчет: — За тупые шутки, Чонгук. — Считаю, что вполне справедливо, — альфа как-то хитро подмигивает и неожиданно проворно хватает большим и указательным пальцами опешившего омегу за кончик носа, применяя на Чимине свой излюбленный, но очень нечестный приём, с помощью которого с недавних пор приноровился усмирять одну очень невыносимую вредину. И неизменно получает в ответ возмущённое «Хэй, так нечестно!» и «Это против правил, Чонгук!». Чимин жалобно канючит, просит отпустить, без устали извивается между крепко стиснутых бедёр альфы, но хватка сильных ног по бокам от собственных ляжек полностью блокирует все его попытки отшатнуться в сторону. — Ты мухлюешь, используя против меня свои грязные приёмчики, — обиженно сопит, наконец-то отодрав цепкие пальцы Чонгука от себя. И бубнит себе под нос тихое, почти неуловимое «Жулик». — Уж кто бы говорил, — альфа улыбается широко и беззаботно, совершенно по-мальчишески. Вновь рукой тянется к лицу Чимина, но, правда, целится уже на омежьий острый подбородок. Мягко цепляет его пальцами, притягивая мальчика ближе к себе, и шепчет любовно ему в блестящие, капризно надутые губки. — Мне никто, кроме тебя не нужен, — второй рукой он плавно ведёт по обнажённой пояснице, лаская две очаровательно выступающие на ней глубокие ямочки. И поднимается чуть выше, на память рисуя круги мозолистыми подушечками вокруг каждой фазы луны. По позвоночнику омеги бежит странная дрожь, ноги становятся ватными. Но упасть на дрожащие коленки он не боится, потому что знает: Чонгук удерживает его практически на весу. Чимин давно понял, что с альфой ему не страшно ничего. — Считай, я ослеп, встретив тебя, — почти беззвучно шевелит красивыми губами. И смотрит на блондина с неприкрытым восхищением, поглаживая острые скулы. — Я дышу только тобой, — касается розоватых вишнёвых лепестков губ сухими пальцами безжалостно стирая с них липкий блеск. Грубость кожи альфы идёт вразрез с проскакивающей в его низком хриплом голосе мягкостью, и Чимина на контрасте двух противоположностей, откровенно говоря, ведёт. — Живу только тобой, — прикасается влажным лбом ко лбу омеги. Они сталкиваются носами, и Чонгук любовно рисует прямые линии вверх вниз своим крупным по его маленькому: дарит эскимосский поцелуй. Чимин взаправду дышит с ним сейчас одним воздухом. Отнюдь не метафорически. — Хочу только тебя, — альфа ласково скользит большой горячей ладонью по выпирающему позвоночнику, и у Чимина, как безумцы в горячке, порхают целые стаи диких бабочек в животе. И понимать это следует тоже не метафорически, а буквально. — И принадлежу только тебе. До последнего моего вздоха, — он доходит пальцами до первой фазы луны, что набита под седьмым позвонком, и сразу замолкает. Тянет омегу к себе, желая заключить свою нерушимую клятву в поцелуе, но Чимин игриво уводит лицо чуть в сторону и вместо того, чтобы коснуться родных губ, оголяет тонкую молочную шею. Чонгук еле заметно ухмыляется и мгновенно принимает правила игры омеги, беспрекословно ему повинуясь. И больше не сдерживаясь, он резко сокращает между ними дистанцию, жадно припадая губами к острым ключицам. Нежно ведёт по косточке невесомыми поцелуями. Буквально утопает в лепестках цветущей вишни, запах которой заполняет лёгкие снизу доверху, и они сжимаются и разжимаются в лихорадочном темпе. Судорожно. Чонгук ловит себя на мысли, что Чимином, оказывается, можно век дышать и никак не надышаться. Альфа оставляет короткий влажный поцелуй на ключице и сразу же переключается на соблазнительно оголённую перед ним шею. Обводит трепетно горячими губами быстро пульсирующую жилку и, как заворожённый, лижет размашисто, тут же ощутив на кончике собственного языка её бешеный пульс. А после нежно улыбается, потому что с уст омеги срывается непроизвольный стон наслаждения. Чимин мурлычет тихонько, льнёт ближе, точно котёнок, и трётся бёдрами, несмотря на притупляющую ощущения джинсовую ткань шорт о напряжённый твёрдый живот. Вбивается в Чонгука плавными толчками, в тщетных попытках унять жар, полыхающий пожаром на каждом сантиметре кожи, где неудержимо и ненасытно касается его альфа; в районе груди, где сердце исступлённо пытается пробить грудную клетку насквозь; между ног, что трясутся крупной дрожью от избыточной стимуляции умелым языком и горячими губами его особенно чувствительных зон. Чонгук обжигающими прикосновениями скользит вверх по шее, поцелуй за поцелуем прокладывает мокрую дорожку, оставляя за собой раскалённые следы в виде цепочки крошечных алых меток. Кусает жадно, с хриплым рыком всасывает в горячий рот молочную кожу, отпускает нехотя и с изощрённым удовольствием наблюдает, как наливаются кровью алые синячки, чтобы тут же их зализать, словно бы извиняясь за свою несдержанность. А извиняется он бесконечно, целой россыпью маленьких беззвучных поцелуев просит прощение только для того, чтобы после вновь крайне возбуждённо омегу кусать, трепетно осыпать засосами, больно упираться пальцами в нежную кожу, срывать с его розовых губ короткие вздохи и выдохи, и самому в Чимине во всех отношениях задыхаться. В заключение Чонгук сладко чмокает омегу под самым ушком, кончик хрящика которого густо краснеет, предательски пылая от смущения. Альфа зубами цепляет пухлую мочку, в которую вдета длинная тонкая цепочка, и аккуратно оттягивает кожу вместе с серёжкой, сладко посасывая. Чувствует, как в его сильных руках плавится омега, и сам несдержанно стонет от накрывающего его с головой мощной лавиной самого настоящего удовольствия. А после, крепко сжимая своими пальцами подбородок Чимина, рисует губами созвездия мягких прикосновений на острой скуле и, прежде чем отстраниться, оставляет взаправду самый-самый последний и до чёртиков долгий поцелуй на зардевшейся очаровательным румянцем щёчке. После чего разнеженный омега находит в себе силы лишь только на то, чтобы слегка растянуть губы в ленивой улыбке и на грани слышимости прошептать несколько смущённо: — Ладно, так и быть — ты прощён. Чонгук хрипло смеётся, довольно обнажив белоснежные клыки. Руки он незаметно возвращает обратно на омежью поясницу, окольцовывая её крепко-накрепко татуированными пальцами. И Чимину просто до одури нравится то, как правильно они лежат на его плавных изгибах; то, как приятно они ощущаются на коже. Так, словно отродясь там были. Так, словно Чонгук — неотъемлемая часть самого Чимина. Впрочем, именно так оно и есть. А стоит только блондину поднять глаза выше и встретиться с чёрными, как чистое ночное небо, зрачками, он понимает, что, кажется, полностью и без остатка в Чонгуке пропадает. А ещё чутко подмечает, что альфа смотрит на него уж как-то слишком хитро, пусть и улыбается при этом крайне невинно. Так, словно пытается отвести от себя подозрения. Так, словно что-то вновь задумал, но парня своего в свои планы посвятить забыл. А всего семь секунд спустя омега, наконец, понимает, в чём дело. А если быть точнее, он чувствует. Очень отчётливо так чувствует, как брюнет, ни на миг не отводя игривого взгляда от своего мальчика, потихоньку, можно сказать, даже тайком, ведёт ладонями ниже, почти незаметно заползая под кромку очень коротеньких шортиков Чимина с розовыми стразиками в виде сердечка на заднем кармашке. По-хозяйски укладывает ладони на соблазнительно круглые ягодицы, всей рукой обхватывая под джинсовым материалом две мягкие половинки, нежно поглаживая их. А следом, озорно подмигнув ничего не подозревающему Чимину, резко сжимает пальцами его пухлую попку до красноты. И смеётся. Заливисто так смеётся, наблюдая за тем, как возмущённо давится высоким всхлипом смущённый от макушки до копчика омега и как мило он хлопает ладошкой по мощной, вибрирующей от смеха груди Чонгука. Ругает чисто ради вида, а затем смягчается и сам расплывается в лёгкой улыбке. Потому что прекрасно знает, что отчитывать за что-то абсолютно бессовестного Чонгука бессмысленно. Гораздо проще смириться. Чонгук строит очень жалостливые глазки, шепчет что-то вроде «Прости, я не смог удержаться» и вроде как искренне раскаивается даже. И Чимин ему почти верит. Почему почти? Потому что стоит только Чимину отвлечься на фирменную обезоруживающую улыбку альфы, как Чонгук тут же проскальзывает ловко в ложбинку подтянутых ягодиц своими проворными пальцами и совершенно бесстыже оглаживает влажное колечко мышц. С нарочно непорочным видом рисует подушечкой круги вокруг нежной каёмки, но вовнутрь не проникает, вызывая у омеги крайне несдержанные стоны. Чимин буквально воздухом давится. То ли от неожиданности, то ли от возмущения, то ли от возбуждения, что с новой силой прокатывается волной по телу. Он старательно душит в себе всхлипы и глотает предательские вздохи, вызванные дразнящими прикосновениями альфы. Однако, стоит признать, Чимин довольно умело Чонгуку противостоит. Потому что в следующую секунду он тянется прямиком к его запястьям, что спрятались под его шортиками и творят, по скромному мнению омеги, самые настоящие бесчинства. Накрывает вездесущие руки своими ладошками и под дерзкий смешок альфы возвращает их обратно, укладывая к себе на поясницу. Брюнет забавно морщит нос, но не протестует. Вместо этого он предпринимает одну единственную попытку состроить щенячьи глазки, но она оказывается заведомо провальная. Потому что сейчас взгляд его жалостливый на Чимина, к сожалению, нисколько не действует. — У тебя скоро заезд, — мягко напоминает альфе о предстоящей гонке, поглаживая густо увитое кружевными узорами плечо. А сам за лёгкой улыбкой пытается скрыть нежный румянец, умильно проступающий у него на щеках. Отчасти надеется, наверное, на то, что бумажные фонарики, что нависают практически над их головами, обнимая двух парней розоватыми тенями, непременно спрячут его вспыхнувшее от смущения лицо. Вот только Чонгук стоит к Чимину, пожалуй, слишком близко, чтобы не заметить заалевшие скулы омеги. И брюнет находит их до чёртиков милыми. Неторопливо водит сухими пальцами по красной коже, восхищаясь мягкостью своего мальчика. А следом вторит Чимину на грани слышимости: — У меня скоро заезд, — вроде как примирительно соглашается с ним. Но после вновь скользит горячими руками к молочным ягодицам, добавляя безапелляционное. — Ты не переживай, мы успеем точно к старту, — и многозначительно поигрывает бровями. — У меня всё рассчитано и наперёд просчитано, крошка. — Да ну тебя, Чонгук! — омега наигранно возмущённо трескает альфу ладонью по играющему мышцами бицепсу, потешно надувая губки. И следом шутливо тыкает ему указательным пальцем в грудь. — У тебя только одно на уме... — но на упрёк Чимина брюнет даже бровью не ведёт, хоть и руки перед собой в сдающемся жесте поднимает. И тут же расплывается в широченной улыбке. Ну точно, как чеширский кот. И если убрать отросшие смольные волосы с хитрющего лица Чонгука, можно беспрепятственно разглядывать играющие в уголке его красивых глаз смешинки. Омега успевает только подумать об этом про себя, но вот его собственная рука уже инстинктивно тянется к чёрным прядям, заботливо заправляя слишком длинные за уши. Перед Паком, наконец, открывается прекрасный вид на высокий широкий лоб и аккуратные прямые брови. Он любуется строгой красотой альфы, а точнее, довольно резкими и острыми его чертами, которые сейчас так сильно контрастируют с чудными оленьими глазками. Невольно засматривается, а после наклоняется ближе, чтобы оставить невинный поцелуй на кончике крупного носа, где у Чонгука виднеется крошечная родинка. Брюнет забавно морщится, но от Чимина ничуть не отстраняется. Только отзывается с тихим смешком, мол, «Крошка, давай не здесь!» и «Что обо мне мужики подумают?». И давай омегу в отместку коварно кончиками пальцев щекотать, не позволяя мальчику от щекотки отбиться. Они оба смеются заливисто, по-детски и в унисон, пока блондин, в конце концов, едва ли не задыхаясь от смеха, не скулит жалобно: — Ну всё, перестань, Гук! — и не по своей воле, продолжая сдавленно хихикать, пытается убрать цепкие руки альфы со своих рёбер. А после повторяет ещё раз, но уже менее цензурно. — Пиздец, как щекотно, Чонгук! Смилуйся надо мной, — почти хнычет, краснея от смеха. Но альфа только пуще прежнего стискивает талию своего парня и лишь на секунду останавливается, глянув на Чимина с выражением нарочитого удивления, мол, «Да что ты говоришь? Вот уж не знал», а после без зазрения совести продолжает бессердечно мучить омегу с мальчишеской улыбкой на лице. Но вскоре всё-таки решает над блондином сжалиться и свои щекотливые пытки добродушно прекращает. Однако свои руки с его талии убирать не спешит. Чонгук, к слову, крайне подозрительно замирает, будто даже не шевелится вовсе. Словно выжидает терпеливо подходящий для чего-то ещё момент. Следит за Паком с предвкушающей ухмылкой, ни на секунду потемневший взгляд не отводит. И Чимин тотчас щурит серые глазки, глядя на альфу чуть с подозрением. А следом понимает, что настораживается он, собственно, вовсе не зря, пусть и отреагировать должным образом не успевает. Потому что за считанные секунды Чонгук ловко подхватывает его за ягодицы, поднимает высоко под удивлённый визг и немедля меняет их местами, бережно усаживая омегу на капот Доджа. Брюнет пристраивается с ужасно довольным лицом между широко разведёнными сочными бёдрами. Руки бесцеремонно укладывает на мягкие ляжки, нежно их лаская. И в этот самый момент между ними воцаряется комфортная тишина. Чимину даже в какой-то момент начинает казаться, будто весь мир вокруг затихает вместе с ними, услужливо оставляя парочку провести время наедине друг с другом. Омега откидывается слегка назад, руки выставляя позади себя. Чонгук, в свою очередь, старательно выводит на внутренней стороне его бедра причудливые узоры, время от времени поддевая коротким ноготком золотую цепочку с крошечной изящной луной. Альфа в открытую восхищается тем, как, казалось бы, незатейливое украшение может выглядеть настолько прекрасно, изящно и гармонично просто обвивая стройную ножку. И, честно сказать, Чонгук так-то из последних сил держится, чтобы не припасть губами к завлекающим бёдрам и не разорвать зубами эту чёртову цепочку, беспрепятственно заклеймив горячими поцелуями и болезненными укусами каждый миллиметр сладкой кожи. И от Чимина совершенно не утаивается резкая смена настроения альфы. Потому что сложно на самом деле не заметить мёртвую хватку Чонгука на собственных ляжках. Сложно не заметить, как глубоко и шумно он дышит. И знаете, Чимину довольно сложно не заметить внушительное возбуждение Чонгука, когда прямо перед его глазами в тесных кожаных штанах твердеет большой член. Омега может поклясться, что он видит чётко его очертания. Видит каждую выпирающую на розовой плоти синюю венку. И видит то, как безбожно ствол Чонгука пульсирует, наливаясь кровью. И, признаться честно, блондин сам едва ли не стонет от собственного болезненного напряжения, что медленно разливается сладостной истомой внизу живота. Потому что Чонгука в эту самую минуту хочется до дрожи в коленках. И до исступлённых криков хочется. Всего в себе и так, чтобы по самые яйца хочется. Заглатывать его практически по гланды и задыхаться от невозможности вдохнуть воздуха хочется. Насаживаться на его толстый член ночь напролёт и так, чтобы до потери сознания хочется. И, наконец, принять в себе его узел и каждую капельку его семени до единой хочется. Да, вот только Чимин крайне решительно давит в себе все эти желания. С трудом переводит дыхание, но вовремя берёт себя в руки и делает, что должен: сначала он сводит ножки, насколько это возможно. Потому что альфа своей крепкой хваткой препятствует любой попытке омеги сдвинуться с места, намертво пригвоздив его к капоту. А после принимается успокаивающе гладить Чона по крепкому животу, глядя долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц в тёмные с поволокой блестящие глаза Чонгука. Гонщик недоверчиво выгибает бровь, усмехаясь: — Ты что-то задумал, да? — Сегодня очень важная гонка для тебя, — начинает аккуратно Чимин, пальчиками царапая выступающие тазобедренные косточки Чонгука. И грудь альфы пробирает мелкая внутренняя дрожь. — Ты просто обязан прийти на финиш первым, — легонько закусывает нижнюю губу и, несмотря на то, что говорить омега пытается уверенным тоном, в конечном счёте, под внимательным взглядом брюнета он быстро тушуется, смущаясь. Застенчиво опускает глаза, отчего-то ёрзает задницей на одном месте, а после произносит как-то уж слишком нетерпеливо. — Не смей проиграть, Гук. — Допустим. А что взамен? — спрашивает, скользнув пальцами в непозволительной близости от омежьего паха. И неторопливо наклоняется к Чимину ближе, практически недвижимой стеной над мальчиком нависая. Омега инстинктивно зеркалит движение альфы, укладываясь спиной на капот. Изгибается кошкой в пояснице и подаётся чуть назад, плотно упираясь ягодицами в ощутимый стояк Чонгука. Брюнет одной рукой удерживает блондина под коленкой, а другую подкладывает ему под поясницу. И на пробу плавно начинает крутить бёдрами, слабо толкаясь своим возбуждением в промежность Чимина. Срывает с его пухлых уст тихий стон и тотчас останавливается. Тянет губы в дразнящей улыбке, выдыхая. — Каков мой приз? Возбуждённый до крайности Чимин только и может, что недовольно цокнуть язычком. Проходит всего одна секунда, и с едва различимым «Дразнилка» маленькая ладошка со звонким шлепком прилетает Чонгуку прямо по чувствительному соску. Брюнет пускает смешок, не удержавшись от озорной улыбки. — Так нечестно. Вот выиграешь и узнаешь, — уклончиво отвечает омега. — Вот, значит, как? — альфа слегка ведёт бровью, и вместе с этим едва различимым движением у него под кожей перекатывается металлическая штанга. Чонгук делает вид, что задумывается, а после, будто бы всё уже давно решил в своей голове, совершенно вкрадчиво спрашивает. — А что если я проиграю? — Чимин смотрит на искривлённые в усмешке губы и тоже усмехается. Потому что его альфа никогда, чёрт возьми, не проигрывает. — Мне положен утешительный приз? Омега кончиком языка неторопливо увлажняет свои губы, и Чонгук с большим голодом следит за его, с первого взгляда, довольно невинным движением. Чимин забавно щурит глаза, с придыханием отвечая: — Звание «Лузер» звучит достаточно утешительно? — Скорее правдоподобно, — брюнет рычит в шутку и медленно приближается своими губами к чужим, чтобы прошептать в них заискивающе и безумно горячо. — Подаришь мне свой поцелуй на удачу? — и смотрит долго-долго в блестящие глаза омеги, который шепчет тихо в ответ «Разве что только один, Чонгук». А после без промедления сам кладёт руки на его плечи и счастливо улыбается, чувствуя тяжесть крепкого тела Чонгука на своём собственном. Омега первым цепляет зубами тонкую нижнюю губу альфы, втягивая её жадно в рот с громким чпоком и увлечённо посасывая, как самый вкусный леденец. — Не могу тебе ничего обещать, — голос гонщика почти хрипит. — Мне тебя всегда мало, — признаётся откровенно, и одновременно с этим кончиками пальцев скользит по изящной спине, заезжая под завязки сиреневого топика. Нежно оглаживает кожу и больно впивается ногтями в её запредельную мягкость. И совсем уж нетерпеливо вдавливает Чимина в твёрдую поверхность капота, вновь принимаясь в круговую двигать бёдрами, толкаясь в чужую промежность уже более ощутимо. Омега под ним дрожит, отчаянно вцепившись в напряжённые бока альфы своими ляжками. А тем временем Чонгук, ни на секунду не останавливая возвратно-поступательных фрикций, наконец-то полностью спускает себя с цепи и резко наклоняется вперёд только для того, чтобы невесомо коснуться своими обветренными губами роскошных Чимина. Сначала он на пробу проводит по нижней губе кончиком языка, ловит взахлёб сорванный вздох и уже после, с тихим рыком и под совершенно воздушный стон, брюнет незамедлительно врывается в горячий и такой желанный рот. Бережно ласкает чужой влажный язык своим, втягивает его в себя, посасывает и со звонким «слюрп» выпускает из обжигающего плена. Слегка отстраняется, толкнувшись собственным болезненно пульсирующим членом точно в местечко между омежьими яичками и мокрой расщелиной. И Чимин слишком несдержанно стонет. Чонгук невольно ловит себя на мысли, что его омега сейчас действительно запредельно красивый. Прекрасный в своём отчаянии, но слишком громкий. Поэтому следующие всхлипы альфа ревностно срывает с уст мальчика собственными губами, не позволяя прелестным звукам бесследно растворяться в воздухе. Брюнет, как безумный, целует припухшие губы, заглатывает высокие стоны и всё никак не может ими насытиться. И вскоре Чимин под ним, кажется, начинает всерьёз задыхаться. Он несколько раз ощутимо бьёт ладошкой по спине Чонгука. И тогда гонщик, моментально уловив беззвучную просьбу омеги, нехотя отрывается от любимых губ, давая мальчику нужную ему сейчас передышку. — Будь тихим, хорошо? — ласково просит Чон, заправляя спутанные светлые волосы омеги за ушки. Пак дышит глубоко и часто и, будучи не в силах ответить внятно, задыхаясь из-за сбитого дыхания, лишь кивает согласно головой. Чонгуку этого достаточно. Он снова припадает губами к омежьей коже. Легко и уверенно прокладывает дорожку трепетных поцелуев от дрожащего подбородка и вплоть к острым ключицам, но на них свой путь не останавливает, намереваясь спуститься ещё ниже. Ведёт губами неторопливо по атласной ткани топика и, наконец, замирает, касаясь влажными губами торчащих сосков омеги. Чимин тут же закусывает ладонь, пытаясь заглушить громкие всхлипы. Потому что губы Чонгука настолько нежные и обжигающе горячие, что сдерживать себя с каждым его прикосновением получается всё сложнее. И, видимо, удовлетворённый яркой реакцией Пака на свои ласки, альфа в пылу страсти заходит дальше простых поцелуев. Он пальцами цепляет края топика, тянет его чуть ниже, полностью оголив припухший коричневый сосочек. И в эту же секунду брюнет поднимает свой бесстыжий взгляд на Чимина. Смотрит возбуждённо, прямо в серые, поплывшие от удовольствия глаза, и губами остервенело присасывается к горошинке, нарочно издавая пошлые хлюпающие звуки. Свободной же рукой Чонгук цепляет второй набухший сосок, массируя его круговыми движениями. От двойной стимуляции омега тут же плавно изгибается в пояснице, скулит жалобно и до боли закусывает ребро ладони. Брюнет лениво выпускает твёрдую горошинку из горячего рта и с крошечной улыбкой на-ярко красных губах вкрадчиво спрашивает. — Ты такой чувствительный. Сможешь кончить без моего члена, крошка? И Чимин готов с рукой у сердца поклясться, что в этот самый момент он распадается на части, на молекулы, на атомы. Он искрами разлетается по сторонам, пылью рассеивается по воздуху и бесследно, беззвучно, всецело и полностью растворяется в Чон Чонгуке. Омега ярко чувствует, как неистово тянет колючим жаром у него внизу живота, и он практически не сомневается в том, что в любой другой день он смог бы кончить только от горячего рта альфы, терзающего его пульсирующие соски. Но сейчас ему просто катастрофически не хватает внимания к истекающему смазкой и больно давящему в ширинку джинсовых шорт собственному члену. Однако вместо того, чтобы приласкать себя, омега лишь сильнее цепляется за плечи Чонгука, выгибаясь дугой. Дрожит крупной дрожью, мечтая скорее дойти до разрядки. И совершенно плевать, каким именно способом. Благо, альфа безошибочно улавливает сильное напряжение Чимина, мгновенно меняя тактику. Он выпускает горошинку соска изо рта и поцелуями плавно опускается ниже, лаская уже мягкий омежий живот. Оставляет на нём красные отметины. Целует ласково чуть выше пупка и прокладывает влажную дорожку ниже, к тазобедренным косточкам. Омега, по правде говоря, и не помнит даже, когда ему в последний раз было с кем-то настолько хорошо, что он так легко мог бы кончить только от простого ощущения прикосновений чужих губ на своей коже. Но сейчас блондин едва ли с ума не сходит от мурашек, покрывающих сплошь его спину, от бабочек, порхающих, как безумные, в его животе, и от чувства всепоглощающей эйфории, накрывающей его огненной лавиной с головой. Альфа звонко шлёпает рукой по глянцевым ляжкам, крепко сжимающих его плечи, и Чимин, понимая тонкий намёк Чона, понемногу расслабляется, выпуская альфу из тисков стройных ножек. Чонгук беззвучно шепчет «Хороший мальчик», любовно сжимая пальцами молочную кожу на внутренней стороне бедра. И возвращается по проложенной им ранее дорожке поцелуев обратно к желанным губам омеги. А добравшись до них, остервенело накрывает своими в голодном поцелуе, принимаясь жадно вылизывать постанывающий рот и вместе с этим собственным изнывающим членом толкаться в его пульсирующую промежность. В этот раз их поцелуй выходит торопливым и слишком влажным. Чимин цепляется пальчиками то за спину, то за плечи, то за бока и разводит инстинктивно бёдра шире, позволяя мужчине вплотную упираться своим пахом в его смазанную естественной смазкой расщелину, размашистыми толчками двигаясь взад-вперёд. Омега, кажется, чувствует близко подступающий к нему оргазм и резко откидывает голову назад, стукаясь затылком о капот. Ещё чуть-чуть и он точно кончит без рук. Пак, всецело доверяя Чонгуку, позволяет ему полностью вести себя, а сам медленно плавится под нежными касаниями и растекается в безвольную лужицу, когда их влажные языки между собой сталкиваются со звонким шлепком. — Чонгук, я так больше не могу, — выдыхает в чужой рот омега, задушено постанывая. Язык альфы совершенно неустанно терзает его рот, и у Чимина напрочь в дрожащей груди спирает дыхание. Ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание то ли от недостатка кислорода, то ли от переизбытка переполняющих сейчас его сильных чувств к Чону. Брюнет видит пограничное состояние мальчика и решает больше его не мучить. Он сильнее вдавливает Пака в капот своим телом и твёрдым пахом проезжается прямо по члену Чимина, чтобы быстрее довести его до разрядки. Затем наклоняется ближе и жарко шепчет в маленькое ушко «Кончи для меня, малыш». Выдержки омеги, собственно, хватает ненадолго, и уже вскоре он едва ли в конвульсиях не трясётся от приятного тепла, что расползается неудержимой волной по телу. Чимин кончает ярко, остро и с именем альфы на своих собственных пульсирующих от бесконечных поцелуев губах. Чонгук дышит сбивчиво, практически в унисон с разнеженным омегой. Отстраняется совсем немного, просто чтобы тяжестью тела не сильно давить на ослабленного сейчас мальчика. Глядит на него с любовью и с нескрываемой нежностью. Тянется к его лицу, разукрашенному нежным румянцем, мозолистыми пальцами, и заботливо поправляет непослушные белые локоны. А после оставляет на влажном лбу почти невесомый поцелуй, вкладывая в него всё своё любящее сердце и порочную душу, все глубоко сидящие в нём чувства и несказанные слова. Вкладывает в этот почти эфемерный поцелуй всего себя. И каждый из них ловит сейчас себя на мысли о том, что они безусловно, неминуемо и беззаветно делят один мир на двоих, в котором кроме их любящих сердец — нет больше никого на всей планете. Чимин невесомо проводит пальцами по своим распухшим губам, затем касается зацелованных Чонгука, стирая с них их общую слюну. И спрашивает обессиленно, но до чёртиков счастливо: — Теперь удача на твоей стороне? — Она всегда была, есть и будет рядом со мной, пока в моей жизни есть ты, крошка, — брюнет незаметно растягивает уголки губ в нежной, чувственной и преданной улыбке, тёплыми руками обнимая за талию свою маленькую драгоценность. И Чимин ловит себя на мысли, что с альфой ему хочется до крайности долго, до невозможности счастливо и неизбежно вовек. — Однажды я проиграл тебе, но взамен получил твоё сердце. И знаешь... — гонщик наклоняется к своему мальчику предельно близко и шепчет так тихо, чтобы последующие слова адресовались только ему одному. — Ты всё, что мне нужно. И через секунду Чон Чонгук слышит давно выученное наизусть: — Я тоже люблю тебя. И они на веки вечные закрепляют своё до боли простое, но такое несокрушимое признание медленным поцелуем. А слегка позже, практически под глубокую ночь, Чимин будет стоять на условной линии финишной прямой и с непреодолимой гордостью в сердце наблюдать за тем, как иссиня чёрный Хэллкет с бешеной скоростью вылетает из кромешной темноты, разрывая диким рыком абсолютную тишину застывшего в ожидании единственного и неизменного короля улиц квартала, до отказа заполненного людьми. И за считанные секунды, неизменно опередив всех своих конкурентов, Чонгук по инерции перелетит черту финиша, с резким скрипом тормозов останавливая автомобиль всего в нескольких метрах от омеги. И вокруг непреодолимого гонщика непременно взвоет огромная толпа, но альфа перед собой будет видеть только своего мальчика. Он тотчас выскочит из салона разъярённого Доджа и всего в семь широких шагов сократит дистанцию между ними. А после, с победоносной улыбкой гонщик поднимет на руки свой гораздо более ценный приз, нежели какой-то там статус. Непременно вознесёт Чимина так высоко, чтобы видели все, кому безвозвратно принадлежит его сердце. И под счастливый тонкий визг, Чонгук озорно начнёт кружить своего парня вокруг оси, крепко удерживая его в объятиях и деля с ним очередную (их общую) победу в нежном поцелуе. А как только первичная эйфория от выигрыша пройдёт, брюнет аккуратно опустит омегу обратно на землю, но рук с его тонкой талии не уберёт. В одной руке он будет держать ключи от своей «Дьявольской кошки», а другой ласково обнимать свою маленькую драгоценность. И едва шум толпы стихнет, Чонгук с хитрым прищуром наклонится к заалевшему ушку Чимина и спросит с явным намёком: — Ну и где же моя обещанная награда? И в тот же миг омега возьмёт чужую ладонь в свою, поднесёт её неторопливо к своим губам и нежно поцелует каждый татуированный палец альфы. И, возможно, всего на пару секунд дольше он задержится на безымянном, на фаланге которого красуются выцветшие со временем, но такие родные ему инициалы «Джэй Джэй». А после, неотрывно глядя в большие глаза Чонгука, Чимин направит широкую ладонь гонщика прямиком к своему пока ещё не особо заметно округлившемуся животику, осторожно его поглаживая с откровенным намёком. Омега обязательно дождётся, пока лёгкое состояние шока на лице брюнета сменится потрясённой улыбкой, и уж тогда он восторженно прошепчет: — Она здесь, Чонгук, — и со слезами счастья на глазах добавит. — Мы станем родителями. И впервые за всю свою жизнь весь такой сильный, несгибаемый, непобедимый, холодный, немногословный и эмоционально сдержанный Чон Чонгук неожиданно для себя самого пустит скупую слезу и тут же быстро стряхнет её, чтобы мужики не засмеяли, конечно же, и без промедления опустится на колени рядом с Чимином, двумя ладонями обнимая его за бёдра, нетерпеливо притянув ближе к себе. Сначала альфа коснётся своим лбом мягкого животика, а уже после оставит крошечный поцелуй чуть ниже пупка, прошептав на грани слышимости: — Мы с папой построим тебе самую крутую тачку, — клятвенно пообещает Чонгук, вновь прикасаясь дрожащими губами к молочной коже. А следом произнесёт с непоколебимой уверенностью. — И ты станешь следующим королём улиц, малыш. И на этих словах он поднимется с колен только для того, чтобы коснуться уст любимого омеги своими и прошептать неуловимое: — Ты лучшее, что когда-либо могло случиться со мной, Чимин.