Пожалуйста, только живи.

***

Крики, крики, крики. От них убежать невозможно, они ступают прямо на пятки, угнетая, заставляя закрыть руками уши и попытаться коснуться глаз, чтобы полностью погрузиться в неведение. Что-то хлюпает под ногами. Так противно, склизко, но открыв глаза, сердце замирает. Это кровь. Очень много крови, что лилось из тела, брошенного неподалеку. Крики смешались с голосами. И если первое, спустя несколько томительных секунд, стихло, то второе только становилось громче, восседая на плечах, изображая из себя невыносимый груз. Голос говорил о том, что это его вина, что не стоило тогда уходить, не стоило поворачиваться спиной и думать, что все будет в порядке. Пара предложений, сказанных тихо, сменяются на громкий говор. Пытались достучаться, сжимая горло слушателя. Ком к горлу подкатывал с двойным усилием, что даже не вздохнуть, ни рот открыть, ни слова сказать, хотя бы как-то сопротивляясь давлению. Но он находит в себе силы, двигаясь дальше. Сквозь мглу мужчина пробирается к трупу, чтобы взглянуть в лицо и понять, кто же это на самом деле. Руки трепетно касаются тонких, холодных плеч, и немного напрягаясь, переворачивает лицом к небу. Сердце уходит куда-то вниз, прекращая биться. В глазах щипало так нещадно, словно перца насыпали от души, не жадничая. Слезы в свою очередь обжигали светлую кожу, скатываясь вниз и падая на испачканный в крови серый свитер. — Бертольд! Пожалуйста, пожалуйста, скажи что ты всё ещё жив, — глупо надеяться, когда видишь лужи крови, а трясущиеся пальцы не способны нащупать пульс. Даже возложив широкую ладонь на грудную клетку товарища, Райнер понимает, что ничего не чувствует, что чужое сердце затихло ещё моментами ранее, не оставляя надежд на лучшее. Браун плачет, но очень тихо, когда внутри обрывается все, летя вниз и разбиваясь в дребезги. Его руки, что мягко обнимали холодное тело Гувера, прижали брюнета к себе. И плевать, что он испачкается, плевать, что его кто-то продолжал звать. Хотелось провести ещё немного времени с тем, кто был искренне ему дорог с самого детства. — Райнер...Райнер! Знакомый голос пробирается сквозь тьму. Браун опускает взгляд и видит, что Гувера больше не было на его руках. Но теперь что-то сильно сжимало его плечи, как бы пытаясь чего-то достичь. Тьма стала потихоньку рассасываться, а дыхание вернулось с таким процентом, что собственное тело изрядно напряглость, подскакивая на мягкой кровати. Дышит теперь загнанно, словно животное, которое прижали к углу и грозились съесть в один присест. — Боже, Райнер! — голос звучит слишком тревожно, почти что плачуще. До блондина едва доходит суть происходящего. Ему требуется немного времени, чтобы вернуть дыхание в норму и понять, что находится в своей спальне, а рядом сидит самый настоящий, стоит заметить, живой, Бертольд! Это было просто сном. Ужасным, беспощадным, схватившим костлявой рукой за сердце. — Райнер, как ты? — брюнет пытался достичь своего, изрядно испугавшись от такого побуждения Брауна, — Пожалуйста, ответь мне что-нибудь! В ответ Гувера только сжимают в крепких объятиях, вынуждая уткнуться лицом в горячую шею. И только тогда Бертольд затихает, решаясь заключить в ответные объятия. Браун, спустя несколько тихих секунд, закидывает на долговязого свою ногу, лишая какой-либо возможности уйти. К слову, Бертольду и не хотелось, но кто его спрашивал? — Пожалуйста, никогда не уходи от меня и не смей умирать, — прошептал Райнер, не желая на данный момент объяснять, что же стало почвой для просьбы. Его пальцы мягко зарываются в короткие темные волосы, делая их ещё более лохматыми и безобразными. Но этого человека он будет обожать любым. Будет любить его личность, лицо, привычки, да вообще все! И ему прекрасно известно, что это взаимно без всяких оговорок. — Ты знаешь, Райнер, что я никогда от тебя не уйду, — звучит тихий лепет, сказанный так аккуратно и влюбленно, что нет больше сил вспоминать плохое. Губы Брауна касаются смуглого лба, оставляя ощутимый поцелуй. Им не нужны слова, чтобы понять состояние друг друга. Им достаточно немых действий, взглядов, вздохов, чтобы услышать и увидеть большее, чем могли это сделать остальные. И поэтому они молчат, вместо того чтобы обсудить. Гувер не настаивает, знает, что Браун не любит мусолить свою боль сразу же. Сначала блондину требуется это зализать, залотать, а только потом он будет готов к обсуждению. И Бертольд никогда не посмеет его торопить. Только протянет руку, когда это потребуется, и будет давать знать, что всегда находится рядом.