Ответственный подход к отцовству

      Лорд отпрянула, испугавшись, а ученый испытал внезапную боль. Она была заметно слабее, чем обычно, но, судя по всему, нежное кольцо все же порвалось. Об этом говорил ошалелый взгляд Старскрим.       Но скоро та опустилась на свое место, начав массировать ствол, чтобы успокоить партнера.       — Ты слишком рано!       — Мне сейчас лучше. Спасибо... — Шоквейв попытался произнести это не с такой безразличной интонацией как обычно, но вышло не очень, хотя он и правда был крайне благодарен.       Сикерфем гордо ухмыльнулась, одной рукой начав работать активнее а, другой одновременно с будущим отцом потянувшись к спарк-боксу. И все же Скрим выдернула его раньше.       — Расслабься, я сам, — дентами она начал раскручивать жгут. — А ты продолжай, — промычал она, не выпуская провод из энергоприемника.       Шоквейву понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. Сейчас ему стало гораздо страшнее. Вентиляция сбилась еще сильнее, а антенны встали дыбом.       Лорд надавила на отверстие смазочного канала, выдавив одинокую капельку и нанеся ее на кончик, несмотря на то что он и проволока и так была покрыта маслом.       Безголовый не мог начать говорить, испуганно ожидая начала процедуры. Скрим поняла, что его партнёр боится, сказав уже не так резко:       — Все будет в порядке. Ты сам так говорил.       Шовейв кивнул в подтверждение этих слов, и показывая, что он все еще готов.       Сикерфем напоследок поцеловала головку, проведя по ней глоссой, чтобы еще сильнее увлажнить поверхность, а после приставил кабель к крохотной дырочке.       Ожидание тянулось слишком долго.       Наконец провод начал входить. Ученый закричал от обжигающей боли, впившись здоровой рукой в край платформы.       Лорд сразу же остановилась, что-то зашептав и начав более активно надрачивать.       — Продолжай, — с максимальным спокойствием произнес безголовый. Сикерфем снова надавила, вызвав очередную порцию мучительного жжения.       Шоквейв предполагал, что у него пройдет все тяжело. И на самом деле боль была сильной, но терпимой, медленно спадая и превращаясь в просто крайне неприятное ощущение.       Наконец ученый смог собраться:       — В медпункте все стало еще хуже. Меня уложили на платформу, раздвинули мои ноги и приказали убрать манипуляторы. Те уже полностью были покрыты энергоном. Я сделал все как говорили, пусть меня и пугало предвкушение невыносимого стыда, что я тут же испытал, когда на мою проблему был направлен разъярённый взгляд врача. Тот, не сдержав эмоций, со всей ударил меня по щеке. А в голове у меня прокручивался лишь один вопрос: «За что?». Но тут ярость медика сменилась на шок, а после он, глядя на мой изувеченный орган, начал смеяться. Он спросил, больно ли я гордый, а потом предложил побыть десять дней в карцере. Мне стало еще более мерзко и страшно. Но ещё страшнее было издать хоть звук, когда мне запретили даже молиться. Медкон продолжил издеваться надо мной, говоря о том, что он не такой же, как я, и что он не будет трогать что-то подобное. Что у него есть чувство достоинства в отличие от меня, что меня отвезут на окраину города, в самый притон, чтобы кастрировать без анестезии и в полнейшей антисанитарии. Что такие безнравственные отбросы, как я, должны сдыхать в страшных муках. Но тут в дело вмешался другой врач, все это время находившийся в комнате. Но я уже был на грани отчаяния, пытаясь додуматься, что такое кошмарное я совершил. Он грубо оттолкнул коллегу, посмотрев на мое достоинство. Сейчас я уже осмелился начать задавать вопросы, спросив, что со мной случилось. Я не узнавал собственный голос, искаженный ужасом, отчаянием и болью. Мне велели заткнуться. Видимо, после произошедшего даже этот бот относился ко мне с пренебрежением, он отказался меня оперировать. После всего этого меня перевезли в больницу. А там я начал переходить из манипулятора в манипулятор, пусть там и относились к моей ситуации более лояльно, но я, наученный горьким опытом, не осмеливался открыть энергоприемник, чувствуя себя так, будто бы я кого-то жестоко расчленил по степени вины. В принципе в больнице ко мне относились буквально как к насильнику-убийце, пусть я тогда еще не знал понятия «насильник». Моя угрожающая внешность, от которой все шарахались, в купе с толстенным коннектором, торчащим наружу, сделали свое дело.       Сейчас Шоквейв говорил тяжело. Не из-за переизбытка эмоций, а потому что внутри его достоинства двигался инородный объект. Он шел очень туго. Смазка практически не помогала, хотя скорее всего без нее провод бы просто намертво застрял. Старскрим продолжал со всей возможной нежностью гладить орган, абсолютно перестав на него давить — когда она это делала, ученый начинал шипеть от резкой боли, вызываемой дополнительным давлением на расширенный канал.       — Наконец меня все же решили осмотреть и прооперировать. Тогда меня уже полностью оставили силы, и я начал реально умирать. Было сложно сказать в каком плане я чувствовал себя хуже, в моральном или физическом. За меня взялась одна девушка. Судя по всему, не сильно старше меня. Очевидно, что коллеги после того, как она дала согласие, стали смотреть на нее чуть ли не как на интерфем. Меня снова положили, но уже на этот раз на специально оборудованное кресло. Спустя столько времени мне ввели обезболивающее, но решили, что отключать не стоит, считая меня чуть ли не животным...       Наконец Старскрим загнал трубку полностью, начав закреплять устройство на коннекторе. — Пока не включай, я сначала закончу, — сказал ученый. — Мне все еще было очень больно. Особенно ощущения стали яркими, когда врач начала ощупывать меня. Я снова начал кричать. Тогда, к счастью, мне на тот момент уже вкололи анестезию. Фемка была тоже обескуражена увиденным. Она неуверенно спросила мастурбировал ли я. Я впервые слышал это слово, спросив, что оно значит. Она продолжила допрос, не понимая, как я по-другому мог разорвать все себе, а я рассказал о том, что до этого испытывал странное чувство, а потом начал гладить себя между ног. Но вопросы, смысл которых я не понимал, не закончились, она спросила трогал ли я коннектор. Я сказал, что не понимаю, о чем она и вообще о том, что случилось. Что я начал трогать себя, что мне было очень приятно, что потом пластины моей брони начали смещаться, а после я начал испытывать страшное давление внизу живота, как от гидравлического пресса, которое было очень мучительным, наконец я ощутил очень сильную боль. Но девушку не устроили мои объяснения, она считала, что я вру. Я ответил, что нет. Наконец она сделала вывод, что, наверное, мой клапан оказался очень узким и коннектор разорвал его. Она стала забивать что-то в терминале, скорее всего не зная, как действовать в подобной ситуации. А я остался лежать в кресле, истекая остатками энергона. Я спросил, почему все так злятся на меня. Ведь если я хотел что-то узнать, то меня невозможно было остановить ничем...       — А будто бы что-то изменилось? — усмехнулась Старскрим.