Чëрный Выброс

Утро субботы тоже выдалось пасмурным. Настроения гулять по Светлояру не было не то что у Рэя, но даже и у Сэнеда. Родители и Лиля сразу после завтрака уехали к какой-то из Лилькиных бабушек в гости, а оба активити остались тихо сидеть на кухне, возясь каждый со своей машинерией. Громко тикали старинные, с маятником и хриплый кукушкой, часы, равнодушно отмеряя время до визита к неведомой Оксане Росшанской. Рей отхлебнул глоток противного остывающего чаю и выбрал в меню коммуникатора плашку "Поиск данных". Напечатал в появившемся окошечке: Чернобыльская АЭС 26.04.1986. Экран мигнул и послушно запестрел заголовками. Такие технологии за границей самого прославленного района Новгородской области станут широко доступными и хорошо известными лет через двадцать. А пока что там несчастные " персоналки", не наскребающие гигабайта памяти и беспроводные телефоны величиной с кирпич. Коммуникаторы, мнемокодеры и прочее подобное везли в подшефную Светлоярскую Зону из шефствующей Ленинградской. Универсальную Информационную Сеть, без которой подарочки из двадцать третьего века не работают, тоже питерцы дотянули. С помощью каких-то невероятно сложно устроенных Ретрансляционных Центров. В одном таком, близ уютной маленькой станции Пьянов, Рэйден и остальные в прошлом году были на экскурсии. Он огромный, как телебашня. А внутри - компьютеры, компьютеры, компьютеры и мечущиеся между ними мужики в растянутых свитерах. Один из них узнал Рэя и Лину, "отслоившихся" от остальных одноклассников, взял автографы и немножечко показал, как программировать. У Лины что-то получилось, у Рэя - не очень. Чернобыльская АЭС - самая первая атомная станция Советской Украины, и она же на данный момент самая мощная, - рассказывал равнодушный экран - Станция оснащена шестью реакторными установками типа РБМК-1000... Рэй с досадой отодвинул коммуникатор. Ну, почему, почему, почему Тошка Чернобыльников родом не с этой ЧАЭС? Здешней, так сказать, местной, на которой в ночь двадцать шестого апреля случился только крошечный, почти смешной инцидентишко - отказал пульт РЗМ и реакторная кормилица нелепо застряла посреди "пятака"? В эту самую ночь вообще почему-то на всех станциях СССР одновременно какие-то неполадки случились. Небольшие и безобидные. И только на Светлоярской с ни с каким оборудованием ничего не происходило. Всё идеально работало, только почему-то мягко переливалось нежным голубовато-серебристым сиянием. И всем присутствующим людям почему-то казалось, что они слышат музыку, далëкую и невыразимо прекрасную, сладко-тревожную такую, будто обещающую дальние дороги, тайны и чудеса. Реакторы, конечно, попытались от греха подальше остановить. Вот только они не отзывались на соответствующие команды. На любые другие реагировали, причём идеально, а на эти почему-то нет. Снаружи станция тоже сияла, будто сотканная из живых звëздных лучей. С рассветом все странности кончилось, зато начались бесконечные совещания-обсуждения и визиты учëных со всех концов Страны Советов и даже из заграницы. Вот только объяснения странному явлению так и не нашли. Станцию даже хотели на всякий случай закрыть, а то мало ли что, но в итоге так и не закрыли. Потому что подготовка к выводу из эксплуатации - дело долгое и за нужное, состоящее, как, впрочем, и любое другое дело на АЭС, из множества важных операций, требующих предельной аккуратности и точности. И ни одной из этих операций, ни бюрократических, ни чисто инженерных, СвАЭС благополучно завершить не дала. Важные бумаги бесследно исчезали, нужные кнопки и ключи не работали, специалисты, которым поручалось что-то выключить и обесточить не могли до этого "чего-то" добраться. Одного из таковых, например, на глазах у десятка ошарашенных журналистов внезапно подняло в воздух и бережно выдуло по коридорам обратно за границу ЗКД. Всё остальное при этом продолжало работать идеально. Стали невозможны даже неизбежные в эксплуатации любой станции мелкие неприятности. А сотрудники начали замечать, что с ними самими тоже начали твориться совершенно замечательные, конечно, но совершенно необъяснимые вещи. Вроде внезапно открывшегося поэтического дара или роскошной шевелюры, за одну ночь возникшей вместо унылой лысины. За оградой станции тоже начало твориться всяческое очевидное-невероятное. Да ещё приехали (Точнее, вышли из портальной арки) ленинградцы двадцать третьего века... В общем итоге СвАЭС решили оставить в покое, тщательно охранять и вдумчиво изучать. Границу территории, на которой наблюдались аномальные явления обнесли четырëхметровым забором и, не мудрствуя лукаво окрестили Зоной. Вот так, просто Зоной с большой буквы. Или, в шутку - "наша Зина", Зинаида Анатольевна. Для отчества почему-то все, не сговариваясь, позаимствовали имя академика Александрова. Так отчего-то бывает во всех мирах и параллелях миров, в которых пульсирует серебряная нить Меридиана. Аномальное пространство рядом с ним всегда - просто Зона. Сэла у аришмийцев, Элдайна в городе Селени. И вокруг АЭС Майтирэн, наверное тоже - просто Зона. Интересно, как это в оригинале звучит? - Сэнед! - Рэй потрогал за рукав бэ-энчика, сидящего рядом и ожесточённые терзающего ретранслятор, - А как Зону на вашем языке зовут? - Зоной и зовут, - рассеянно отозвался тот, - А само слово звучит как "Риайтвэн". - Красиво! - Гиарский язык вообще красивый, - сказал Сэнед с тихой гордостью, - Кстати, я ретранслятор уже почти переналадил, Рэй! Скоро уже заговорю голосом. По-русски. - Здорово! - обрадовался Рэйден, которого всё-таки немножечко смущал механистичный голос из бляхи на шее, - А потом ты привыкнешь и совсем сам разговаривать будешь. Это легко! У нас Дайичи так научился. - А что ты там такое читаешь? - Сэнед посмотрел на коммуникатор. Рэй смутился. - Да так! Про Чернобыльскую аварию. В нашем мире её не было. А на других параллелях Земли была. - Ты опять про Антона думаешь, - сказал бэ-энчик, не спрашивая, а утверждая. И посмотрел Рэю прямо в душу. Так, как только он и умел. Думаю. Мы вчера, конечно, помирились, но это как-то... Будто только на поверхности, понимаешь? А в глубине холод и темнота. Он подумал, что выразился слишком неточно, и Сэнед его не поймëт. Но Сэнед понял. - Отчуждение, - печально сказал он, - По поверхности помирились, а глубже всё равно отчуждение. Оно так быстро не растает. - Отчуждение, - мысленно повторил Рэй. И вокруг раненой ЧАЭС не просто Зона, а Зона Отчуждения. Сэла Арункай по-аришмийски. Да не хочет он, чтобы у Тошки внутри была эта Зона Отчуждения! Не может с ней смириться и никогда не сможет! Надо с эти бороться, надо с этим что-то сделать, только вот, что? Вчерашние костромские слова садились внутри, не давали покоя, больно обжигали душу. "Загвоздка в том, что у Тошки тоже была авария"... Угу! У Тошки была, а у Сэнеда, если они ничего не придумают и не помогут, авария будет! И Зона Отчуждения внутри будет тоже! У бэ-энчика и так-то в глазах все печали мира, даже, когда он улыбается, а что с ним станется после катастрофы вообще даже представлять себе страшно! И вот уже никак не хочет Рэйден рваться между ними двумя! Ему в равной степени нужны оба, причём, нужны свои, тëплые, родные, и без всяких иссушающе мëртвых зон. Без невидимой холодной стены, такой тоненькой, такой незаметной и такой непреодолимой. Почему они не могут просто быть все вместе? По-прежнему единым целым, только теперь не в пяти, а в шести лицах? И чтобы все эти лица не смотря ни на что были счастливыми... Урмильский быстронейтронничек то ли прочитал, то ли просто угадал его мысли. - Рэйден! - он опять смотрел прямо в душу невероятными своими лучистыми глазами, - Рэй, знаешь, что я тут подумал? - Что? - Ты же очень сильный считыватель ноосфер! Ты можешь ведь узнать доподлинно, почему именно Антон так себя повëл. Понять его до конца. Тогда ты сможешь понять и как преодолеть эту вашу неаномальную Зону. А то... А то всё равно же всё плохо, Рэй!.. В глазищах у бэ-энчика стояла мольба. Рэй с безжалостной ясностью осознал, насколько Сэнеду самому от этого плохо. Он же совершенно нечаянно оказался причиной этой дурацкой ссоры. Чëрной кошкой, которая пробежала и всё разрушила. Без вины виноватый, шёл за помощью, а из этого вот что получилось. И теперь он не может просто так жить дальше, просто так дружить с Рэем и остальными, он таким подлецом себя теперь ощущает, наверное. Да и по сути инопланетный бэ-энчик прав, по крайней мере, в общих чертах. В том, что для того, чтобы победить в ком-то обиду и недоверие, надо этого кого-то прежде всего понимать. Досконально понимать, глубинно. Иначе все попытки будут напоминать беспорядочные метания по минному полю, и как бы ещё в результате не стало ещё хуже! А Тоха, чтоб ему сепаратор разорвало, скорее даст себя зажарить заживо, чем согласится поговорить о своих болевых точках. Впрочем, как и сам Рэй, честно говоря. В общем, Сэнед прав, считать Чернобыльникова лишним не будет. Вот только как быть с тем, что без разрешения копаться в мыслях и памяти, даже и у близких не считается подлостью только, если речь идёт о том, о чём человек и сам с удовольствием готов рассказать? Или без удовольствия, но всё равно только сам. А красть то, что хотят сохранить в тайне - это мерзость! За которую бьют морду и правильно делают в общем. И Тошка такого точно уж никогда не простит, он же гордый, как... Как Чернобыльников, в общем. Бэ-энчик опять угадал Рэевские мысли. - А ты не непосредственно в нём копайся. Запроси просто у информационного поля. В нём же хранится всё, что когда-либо сопровождалось деятельностью разума. Все события, все идеи, все разговоры. Вот и ищи в общей ноосфере, а не в его личной. И не в реальном времени, а какое-нибудь ближайшее прошлое. В конце концов, такая считка, она же и непроизвольной бывает. Или наоборот, может не получиться по запросу, как бы ты не старался. Так что ты, получается, ничего плохого не делал. Только удачу испытал, вот и всё. - Циник ты, - угрюмо, но беззлобно проворчал Рэй. - Я не циник, - опустил голову бэ-энчик, - Я просто уже столько плохого наделал. Хоть что-то бы... починить... - Ладно, давай чинить, - Рэй откинулся на диване, прикрыл глаза, - Ты ж, заразëнок быстронейтронный, прав на самом-то деле. Сначала ничего не получалось. Вместо Чернобыльникова со всеми его проблемами в голову лезло всё, что угодно. Конденсат, обнаруженный в турбине первого блока Калининской АЭС, обрывки нового фильма ужасов, страшно модного в Аниме, увы, только картинками - без актëрских реплик, какие-то узкие запутанные коридоры с рядами одинаковых бронированных дверей. Настроиться на Тошкины мысли, причём, не сегодняшние, а вчерашние, не получалось, хоть тресни. Рэй даже начал думать, что сама Зона против столь сомнительного его занятия. Не хочет, чтобы он, Рэйден "нёс западло". - Ну, не хочешь, так не хочешь, - мысленно прошептал он мудрой "Зинаиде Анатольевне", - Значит, и не надо. Честно говоря, он готов был уже вздохнуть с облегчением - действительно, не вышло, и хвала Трёх Взрывам, мир озарившим! Не придëтся чувствовать себя воришкой, причём, не умелым, отчаянно трусящим и жалким. И вот тут-то его и накрыло! Как наяву закачались у лица верхушки полыни, пахнуло стоялой водой с пруда-охладителя. Ласково погладил щëку луч вечернего Солнца. Здесь под Киевом было ещё совсем лето. Тошка Чернобыльников сидел на берегу, смотрел на млеющую в знойном марте станцию, чей благородный силуэт уродовал горбатый конфайнмент, и растравлял свои душевные раны. Их, увы, было больше чем достаточно. Ну почему, почему он такой невезучий? Если общеизвестное изречение, гласящее, что судьба играет человеком, верно и для активити, то конкретным Антоном Чернобыльниковым она явно предпочитает играть исключительно в футбол. Причём, пиная свой живой мячик безо малейшей бережности и осторожности. А уж в последние дни она вообще одни сплошные пенальти пробивает! Летние каникулы кончились. Прости-прощай теперь на долгие девять месяцев вольная и прекрасная сталкерская жизнь! Разве что что-то, совсем уж экстремальное случится, связанное с ноосферой, параллельными и перпендикулярными мирами и самим Меридианом как таковым. Вот тогда - да. Тогда и с уроков отпускают, и всевозможные научные, военные и городские власти предоставляют режим красного приоритета и оказывают всемерное содействие. А самое главное - разговаривают, как с ценным специалистом, а не... Как с Черноблей, в общем. Кто из одноклассников первым ляпнул это обидное, презрительное "Чернобля", Антон сейчас не помнил. Хотя в нос обиидчику, конечно же залепил. Увы, физическое воздействие нисколечко не помогло. Мерзкое словечко разлетелось по школе быстрее радиоактивного облака. И упрямо не хочет забываться. - А вот не надо на это так бурно реагировать! - сказал по по этому поводу отец, - Мне кажется, на свете нет вообще никого, кого в детстве бы не дразнили. Курчатову, и тому доставалось, наверное. Просто потом люди это перерастают. Тошка тогда в ответ только вздыхал, шумно и показательно. Всем видом говоря, что успеет триста пятьдесят раз подряд удавиться, прежде, чем означенные люди перерастут. Отец понимал. Молча прижимал к себе, ерошил ласково тошкины непослушные волосы. - И к тому же, школа - это только часть жизни, а вовсе не вся жизнь. У тебя есть ещё твои напарники, Зона и Меридиан, станция, мы с мамой, научная работа, команда по полëтам. Да и в школе, не смотря на то, что дразнят, приятелей у тебя целый мешок. - ВИУР Назаров довольно улыбался в усы, и безо всяких считываний ноосферы становилось понятно, что он приëмным сыном гордится. - Но ведь мелких же! - ныл в ответ Тошка, но уже полушутя, просто для порядка. - Ну, и что, что мелких! Может ты у нас - прирождённый вожатый? Вот получишь аттестат, пойдëшь в педагогический... Тошка энергично мотал лохматой головой. В педагогический он не хотел. Хотя с разной мелкотой у него действительно хорошо получалось ладить. А в прошлом учебном году он даже почëтную грамоту получил - "За отличную шефскую работу с младшими пионерами". Но в педагогический всё равно не хотел. Это как-то... очень по-граждански. Слишком тихо, мирно, местами, занудно, и никогда ничего не случается, по крайней мере, чего-то такого, что требовало бы настоящего подвига. То ли дело - пожарный или спасатель! Или контрразаедчик там. Пограничный офицер. Если уж иметь какую-нибудь "внезоновскую" профессию, то только эту! Чтобы давала шансы настоящую отвагу проявить. Больше всего на свете Антон Чернобыльников мечтал стать героем. Шагнуть в пекло , презрительно усмехаясь смерти прямо в мерзкую её костяную рожу, закрыть собой целый мир, ну или хотя бы командира или ценнейшую военную тайну какую-нибудь. Конечно же, в идеале хорошо бы при этом чудом выжить и наотрез отказаться от ордена. "Что вы, что вы, на моём месте так поступил бы каждый!". Все стены в своей комнате, Антон обклеил фотографиями чернобыльских ликвидаторов. Специально по Сопряжëнным Реальности за ними бегал, в этом-то варианте матушки-Земли никакой аварии на ЧАЭС вообще не было. Знал о них всё, что только можно вычитать и выучить, даже дни рождения самых знаменитых в отдельный блокнот переписал. А однажды подготовил доклад с иллюстрациями и попросил у директора разрешения прочесть его в школе. Доклад всем так понравился, что Тошку попросили доработать его, добавить видеоматериалы и выступить ещё и в "Испытателе". Вот это был триумф, проэто даже в станционной многотиражке написали! Тошка ещё неделю потом ходил и чуть ли не в темноте светился безо всякой радиации. Но прославлять каких-то других героев, пусть даже это чернобыльские ликвидаторы - совсем не то, что совершить подвиг самому. А вот с этим, как раз, и были у Чернобыльникова проблемы. Почему-то ему отчаянно не везло - не попадалось на жизненном пути не то, что инопланетных захватчиков и взрывающихся энергоблоков, но даже каких-нибудь там пошлых утопающих. Вот Рэйдену год назад почему-то счастье привалило - целую секту спас от какой-то опасной потусторонней твари. После чего добрая половина Храмовников последовала за ним в Светлояр. Сам Рэйден поначалу этого жутко стеснялся, Антон искренне не понимал, почему. Разве это плохо, если тебя почитают за святого и называют не иначе как Сияющий Благословенный? А Рэй, придурок, долго бегал от этого всего, как чëрт от ладана, пока кто-то из высших храмовых мастеров ему мозг не вправил... Вот бы самому тоже какую-нибудь жуткую мерзость победить! Сияющий Благословенный - это вам не Чернобля! Но, увы, гордые мечты оставались только гордыми мечтами. А в реальности Антон Чернобыльников был безобразно, возмутительно, чудовищно... обыкновенным. Учился средне, на четвëрки с тройками. В управлении реактором станции особой виртуозности не показывал. Нет, кнопки и датчики, конечно, не путал - для активити это просто невозможно. Но никакого сравнения, например, с Линой, которая сложнейшие операции исполняла только что не с закрытыми глазами хоть за ВИУРа, хоть за ВИУТа, хоть за кого. Ей даже место НСБ на полном серьёзе предлагали, но она отказалась. А Дайичи учился на одни "отлично". А Эрик Сосновский, занудный питерский ВВЭР, едва ли не лучше всех в городе брейк танцевал. Рэй был самым сильным в команде псиоником, телепатом и ясновидцем. А у него, Чернобыльникова Антона - ничего. Ни единой выдающейся чёрточки! Кроме того, что он летал. Нет, конечно, не в смысле, как птица, или как древнегреческий чувак Икар, которому отец привязал на спину искусственные крылья. Хотя и с крыльями управиться мог, только с современными, а не древнегреческими. По Тошкиным меркам давным-давно уже, в самые первые в чернобыльниковской жизни осенние каникулы, их класс повезли на недельную экскурсию в Ленинград. Не тот, который за Периметром, а тот, который по отношению к Терре-Альфа в далëком будущем, в конце двадцать третьего века. Вот там впервые и увидел Тошка гимнастов на летающих роликовых досках. Увидел и - пропал навсегда. Всю следующую четверть он прострадал, сверля глазами купленную там же в Ленинграде открытку с портретом своего тëзки, чемпиона СССР Антона Черемховского. А в первый день нового года с замиранием сердца потащил из-под ёлки здоровенную яркую и плоскую коробку. Надпись на коробке гласила, что внутри "Доска-скейт антигравитационная для подростков". Родители стояли рядом и улыбались. Ещё через месяц мать отвела его в спорткомплекс "Вперёд", где как раз создавалась светлоярская юношеская лëтная секция. Официально этот вид спорта называется "малый пилотаж". (А когда на самолёте или любом другом летательном аппарате, где человек сидит внутри машины - это пилотаж "большой"). Смысл его сводится к выполнению разных гимнастических элементов и трюков в воздухе, к услугам спортсменов антигравитационные роликовые коньки, доски, имитация крыльев и просто левитационные пояса. И вот в этом у Антона Чернобыльникова неожиданно даже для него самого обнаружился невероятный талант. Тошка в буквальном и переносном смысле на лету схватывал и осваивал любой приём, любой трюк. Справлялся хоть с поясом, хоть с доской, хоть для одиночного выступления, хоть в паре, хоть в команде. Был готов летать сутками, если бы это разрешалось. Тренер Станислав Михайлович говорил, что Чернобальникову надо было бы не активити рождаться, а птицей. Мама, украдкой смахивая растроганные слëзы, осваивала кинокамеру, нарочно купленную, чтобы снимать тошкины будущие рекорды и победы... И вот наконец-то, в этом году светлоярскую юношескую сборную по малому пилотажу пригласили в качестве специального гостя в тот же Ленинград на чемпионат СССР по воздушным видам спорта. Узнав такую ослепительную новость, все до потолка от радости и гордости прыгали. Тренировались, как одержимые. Станислав Михайлович, выбил деньги у Горисполкома и заказал для сборной новую форму - бестящие серебристые комбинезоны с нашивками на рукавах, справа - силуэт станции, слева - герб города. Когда Тошка впервые надел эту прелесть, он уже заранее почувствовал себя чемпионом. С чудесной формой не хотелось расставаться даже на минуту, но мама всё-таки отобрала её и заперла в шкафу до самой поездки, "а то до срока ведь исперхаешь"... И вот теперь, оказывается, вопрос участия Чернобыльникова в этих соревноааниях почему-то оказывается под угрозой. - Мы не можем отправлять в Ленинград троечника и нарушителя школьной дисциплины! - покачивала крашеными буклями завуч Анна Евгеньевна Бельская. - Дело даже не в этом, - квакающим голосом распиналась тëтка из родительского комитета, длинноносая и худая, как палка, - Но ведь у нас и так везде одни сплошные эти самые активити. Их всего пятеро, но ведь кажется, что их дивизия, потому что их вообще везде пихают. Вечно в привелигированном положении, вечно им всё позволяется, всё прощается. И в каждой бочке, извините за грубость, они затычки. Когда нашу станцию для телевидения снимали, кто группу по реакторному зданию водил? Думаете, главный инженер? Нет, это была Линочка Литвенюк, которая официально, между прочим, вообще работать на АЭС права не имеет. Потому что ещё школьница! А когда выбирали ведущего для летнего фестиваля, что было? Двинули Сосновского и Фукусиму. И на областную олимпиаду по химии, кстати, Фукусиму, а по русскому и литературе - Майно-Коломенского, а по биологии - те же Сосновский и Литвенюк... У нас что, в городе одарëнных человеческих детей нет? Нет, товарищи, их полно! И им, между прочим, обидно такое вот несправедливое положение вещей! - Да-да, подбулькивала ей ещё одна комитетовская тëтка, - Безобразие, вы правы. Невозможно поддерживать среди пионеров и комсомольцев дисциплину, пока они видят, что кто-то всегда на особом положении из-за расы. Это даже не по-советски как-то! Это дискриминация называется. - Пусть вместо Чернобыльникова едет Стасик Уфимцев. У него, может, личные лëтные результаты не такие впечатляющие, как у Чернобыльникова, но зато он отличник! По всем предметам! Такой вот разговорчик, точнее, обрывок разговорчика, считал по ноосфере тихоньку верный оруженосец Генка Пузиков. Он, хоть и маленький, а в этом иногда гениальный! И на него уже Костров с интересом посматривает. Считал и помчался его, Тошку, об опасности предупреждать. Простудился, между прочим, рисковал, и - что! А ничего, вот что! Как только появился этот чëртов инопланетный бэ-эн, про тошкину беду вообще все забыли! Да и вообще про всё на свете забыли. Ах, Сэнед то, ах, АЭС Майтирэн сë! Рэй на мелкого хвостоеда смотрит так, будто всю жизнь его встретить мечтал. Отец, которого этот придурок, между прочим, похитил, к нему как к самому дорогому гостю, а на родного, тьфу ты, не родного, конечно, но всё-таки единственного сына ноль внимания и фунт презрения. Директор "Эпи-Центра" явился - сразу же бурную деятельность развëл, научное расследование объявил. Да что это вообще такое, заколдованный этот Сэнед всех, не иначе! Зомбировал! Только на него, Антона, почему-то не подействовало. Ему, единственному, наоборот, этот мелкий бэ-эн сразу не понравился. Ин-туи-тивно! Вот только объяснить эту свою мгновенно вспыхнувшую неприязнь Тошка так и не смог. Она просто возникла и всё. Вот бывает любовь с первого взгляда, а тут ненависть с первого взгляда получилась. В отчаянии от беспомощности слов Тошка пытался убедить всех, что Сэнед - наверняка шпион, хотя это, наверно, неправильно. Не шпион, а просто вредитель! Но могли бы ведь эти самые все и прислушаться к тошкиным словам. Или хотя бы к мыслям. Не стали, не захотели. Обшипели, как кошки рассерженные. Все, даже отец! А этот мелкий хмырь сидел, слушал и улыбался... Ну и пусть их тогда, ну и пусть! Чëрт с ними! Пусть скотина Рэйден хоть из эксплуатации выведется, ему, Антона Чернобыльникову теперь будет всё равно, вот! Раз они к нему так, то и он тоже будет так. Чтоб этому бэ-эну провалиться вместе с его станцией и всей родной планетой! Вот взять бы и остаться здесь навсегда! Жить в полном одиночестве, как Чёрный Сталкер из легенды. Встречать рассвет и закат на припятских крышах, бродить по родным когда-то улицам, превратившимся со временем в продолговатые рощи, дружить с медвелями, лисами и одичалыми собаками... И запретить себе вспоминать, что когда-то у него был в Светлояре однотипник и брат по имени Рэйдэн! Люди, не искушëнные в изучении всяких там ноосфер, привычно думают, что вещи - это просто вещи. Неживые, абсолютно пассивные, ими просто пользуются, вот и всё. А когда вещи приходят в негодность, их выбрасывают. Но на самом деле всё сложнее. У всякой вещи постепенно формируется душа. Она сплетается медленно и постепенно из памяти всего, чему эта вещь была свидетелем. Впитывает радость и горе, тепло объятий и горькую досаду расставаний, разговоры и споры, задачи и решения, благородство и подлость, слëзы и смех. Запоминает анекдоты и сплетни, хорошие новости и дурные новости, чью-то ненависть и любовь, поражения и победы, надежды и отчаянье. Всё это причудливо перемешивается, неторопливо отстаивается, что-то невесомо скользит по поверхности, практически не оставляя следа, что-то впечатывается в самую коренную, глубинную суть. Так рождается душа вещи - из памяти тех, с кем она жила рядом, кому она служила. В Светлояре и прочих зоноградах Меридиана есть специалисты, лучше всех умеющие резонировать, вступать в контакт с этими вещными душами. Они могут оживлять историю, вчитаваясь в память вещей... В случае активити вещная душа под влиянием каких-то таинственных излучений Зоны может обрести себе тело. Стать внешне похожим на человека существом, которое одновременно и часть своей станции и в полной мере личность, обладающая разумом и волей. В нём, в Тошке Чернобыльникове слишком много ЧАЭС и Припяти. Покинутой Припяти и раненой ЧАЭС. Наверно, это непреодолимо, да и не нужно этого преодолевать. Зря он вообще отсюда в Светлояр тогда уйти согласился. "Там люди живут, там станция работает"... Угу. Живут, работает, а толку? Если его, тошкина жизнь всё равно такая корявая? Если в Ленинград по каким-то невнятным причинам не пускают, названного отца из собственной квартиры воруют, а Рэйден, брат, близнец, однотипник явно стмпатизирует заведомому преступнику? Тому, из-за кого ВИУР Назаров ПОГИБНУТЬ мог! Горькая обида ворочалась в груди, внутри, словно здоровенный такой ёж с длинными свинцовыми иглами. В глазах было предательски горячо и мокро.Да, действительно, это было очень плохое решение - позволить утащить себя в этот Светлояр. В глупую Новгородскую область, в школу эту дурацкую. Где никто толком не понимает, ЧТО это была за авария, и каково всю жизнь носить в себе её память. Рэю вот хорошо! В его мире двадцать шестого апреля 1986-го года ни один реактор не пострадал. Вместо этого прошила реальность серебристая нить Меридиана. Бесшумный взрыв, незримая вспышка. Так называемый Светлоярский Инцидент. А Чернобыльская АЭС в рэевской параллели мира стоит как стояла. Её даже потом расширили до шести блоков. Вот только для него, Тошки, это совершенно чужая станция, на которой нечего делать. И Светлоярская тоже чужая. И любая другая. А родная вот - тяжело молчащая, искалеченная, мëртвая. Рядом с ней почему-то не проклюнулся никакой Меридиан, так - отражëнный свет, слабое эхо. Осколков чужого чуда, случайно высыпавшихся в этот мир, только на его, Тошки, рождение и хватило. И всё тот же Рэйден у себя в сытом благополучном Светлояре считал, что Тошка тут есть. И рассказал "Эпи-Центру", из которого за ним прислали маленькую экспедицию, нет, не экспедицию даже, а так - команду спасателей. "Там люди живут, там станция работает"... Толку с того, если Антон Чернобыльников там на самом деле никому не нужен? Если он для, всех так - ерунда какая-то, Чернобля дурацкая, к которой прислушиваться совершенно необязательно? Ну и к чëрту их всех тогда! А он будет здесь жить и хранить ЧАЭС. Свою ЧАЭС, которая, что бы с ней не произошло, всё равно в тысячу раз лучше всяких там Майтирэнов! И вообще всех лучше, даже роскошной Ленинградской АЭС из двадцать третьего века! Впрочем нет, про двадцать третий век сейчас лучше не надо! И про Светлояр лучше не надо, иначе будет трудно не хотеть вернуться! А мама, наверно, уже пришла с работы. Они с папой обсуждают новости и вместе жарят гренки. Упоительный запах уплывает в открытую форточку, и серый пушистый Дай крутится под ногами готовящих, потявкивает, вскидывая умильную морду... Антон Чернобыльников всё-таки не выдержал, уткнулся лицом в колени и почти беззвучно заплакал. Слëзы, впрочем, закончились быстро. Есть у них, у слëз, такое подлое свойство. Если надо ни в коем случае не заплакать, они текут и текут, и заткнуть этот позорный фонтан никогда не получается сразу. А вот если в кои-то веки рядом никого нет и ты можешь, в принципе, себе позволить - почему-то будет ровно наоборот. Этой постыдной солëной гадости выработается в организме всего пара капель, в общем-то и незаметно совсем. Вот бы и на людях так было, так ведь нет же! Тошка потëр кулаками глаза, чтобы уж совсем никакой предательской влаги не осталось. Повозился, устраиваясь поудобнее. Успокоил дыхание, как показывал однажды Михаил Константинович. Вдохнул пряный с еле заметным привкусом пыли запах разнотравья. Трава была жëсткая, перестоялая. И пахла одуряюще, разморенная жарой. Совсем рядом с тощей тошкиной задницей верещали кузнечики. Мама сказала бы: так старательно, будто им зарплату повысить обещали. Она всегда так говорила, если чего-то было по её мнению чересчур. Услужливое воображение мгновенно нарисовало в тошкиной голове крохотную кассу и длинную очередь разных насекомых к ней. Хмурую, ужасно недовольную тем, что зарплату опять повышают одним только кузнечикам. Ещё вчера Чернобыльников без стеснения заржал бы вслух, а потом принялся бы радостно прикидывать: что из этакого образа можно сделать для постановке в школе. Сейчас, даже не хихикнул. Какие кузнечики, к чертям, если такое творится? Если судьба со всех сторон обложила красными флажками и охотничьими засадами, как того волка из любимой песни? Если уже и домой нельзя? Ну, то-есть, формально, конечно, можно. Только совершенно невыносимо. И теперь не будет у него ничего. Вот совсем ничего! Никогда уже не хлопнет гулко и весело дверь его родного подъезда в светло-серой панельке. Не понесëтся он вверх по лестнице на свой чертвëртый этаж, перемахивая через ступеньки и гадая, что дома сегодня на ужин. И мама его не обнимет, а он не уткнëтся, блаженно и неловко, носом ей в плечо, пахнущее сладковатыми духами и лекарствами. Отец не спросит, как дела в сборной. Серый пушистый Клондайк не закрутится у ног, нетерпеливо повизгивая и бешено виляя хвостом. Это всё теперь не его, не тошкино. Чужое. Да по большому счëту и всегда было чужим. Тщательно подобранным. Вдохновенно придуманным. Срежиссированным, как школьный вечер накануне праздника. Школьных вечеров, кстати, теперь тоже не будет, это ведь тоже не его, не тошкино. И станции не будет, и будущей службы в "Законе". Пусть всё светлоярское остался, Рэю, а его, Антона Чернобыльникова, родной город - он здесь. Он называется Припять и встречает не людскими голосами и автомобильными сигналами, а сторожкой лесной тишиной. Зато это его город. И здесь некому лицемерить и в следующий раз некому будет его предать. Как они накинулись-то на него сразу все! Вспоминать тошно. И Рэй, чтоб ему парогенератор наизнанку вывернуло, старательнее всех. Отчехвостил, будто он, Рэй, тут милиция, а Тошка кошелëк в автобусе стыбзил. Научился в Храме своём курочить словами, проповедник хренов! Какое он вообще имеет право лекции о морали и нравственности читать, если сам всегда говорит, что они равны и никто никого не воспитывает? И самое главное - какого хрена он встал на сторону этого, как его Сэнеда? При мысли о холëном быстронейтроннике, Антон зарычал от злости. Да вот и пошли бы они все! С Рэйденом во главе. Далеко и надолго, желательно без топлива и хлеба... Поцелуйтесь со своим бэ-эном, предатели! И без поездки в Ленинград Антон тоже уж как-нибудь обойдëтся! Пусть подавятся, сволочи, не хотят его туда пускать - ну и пожалуйста, ну и не надо! Пусть Уфимцев им честь города защищает, выписывая в воздухе узор из всех своих пятëрок, начиная с первого класса! Зря Пузиков старался, рискуя простудиться, с предупреждением бежал. Не надо Тошке уже теперь ничего! При мысли о Пузикове в душе зацарапалось острое чувство вины. Забрать Генку к сюда в Припять, что ли? Он человек храбрый и верный. Пусть будет два Чëрных Сталкера. Буйная трава зашуршала под чьими-то осторожными шагами. Тело сработало раньше разума - Антон мгновенно вскочил, разворачиваясь на звук и застыл в боевой стойке, покачивая на обеих ладонях маленькие послушные шаровые молнии. Уже после, в следующую долю секунды он осознал, что видит перед собой Дайичи. - Не зря мы с тобой почти каждый день тренируемся, - Фукусима чуть улыбнулся. Точнее, скорее не улыбнулся, а деликатно обозначил готовность к улыбке, чуть поиподняв уголки губ, - Но всё-таки в Библии написано "Не убий". - Следовало бы, - буркнул Чернобыльников, убирая молнии и снова садясь в траву, - Напугал даже, блин! Чего припëрся? - Хамство послушать, - невозмутимо ответил самурай и устроился рядом. Только по-японски, на коленях. С идеально прямой спиной, будто на чайной церемонии у кого-нибудь сëгуна. В этом был, что называется, весь Дайичи. Сдержанность и аккуратность во всём и сам чëрт не поймëт, когда он шутит, а когда говорит серьëзно. Активити Фукусимы фактически не принимал участия в общей нахлобучке, и к тому же, именно он спас Александра Николаевича. И поэтому заслуживал, чтобы Антон его хотя бы, выслушал. Если, конечно, он не уговаривать вернуться сюда пришёл. Фукусима-сан сорвал травинку и задумчиво прикусил еë кончик. - Что ты теперь предполагаешь делать, Антон? "Быть как Чëрный Сталкер!" - едва не вырвалось у Тошки. Но всё-таки не вырвалось, потому что звучало это как-то совсем глупо и по-детски. - Я решил, что я вернусь в Припять, - чуть поразмыслив, очень спокойно и нарочито буднично сказал он, - Буду её хранить. Он ожидал, что Дайичи сейчас начнёт возражать и отговаривать, но этого не произошло. Японский активити кивнул каким-то своим мыслям (Мысли у него были, как обычно, закрыты) и спросил: - Тебе помочь обустроиться? - В смысле? - Чернобыльников даже сразу толком не понял, что Фукусима, собственно, имеет в виду. - В буквальном. Город пустой, коммуникации отрезаны. Аномальная активность проявлена предельно слабо, телепортом за любой мелочью не набегаешься. Если ты хочешь остаться в Припяти, не в норе же ты будешь жить! - Не в норе, - рассеянно кивнул Тошка. Честно говоря, такие низменные практические вопросы самому ему в голову не пришли. - А тогда где? - спросил Дайичи, глядя на него непроницаемо серьëзными тëмными как обсидиан глазами. - Здесь самосëлы есть, - вспомнил Тошка, - В некоторых деревнях. - Помню, ты рассказывал. Только они все - глубокие старики. Это же те, кто в, восемьдесят шестом в эвакуацию не поехал, я правильно понимаю? Знаешь, вряд ли пожилые люди, которым и так очень тяжело вести хозяйство, примут у себя незнакомого явно городского парня. А если и примут, то скорее всего только потому что постесняются отказать. Только из вежливости. Старики вообще очень не любят что-то в своём привычном укладе резко менять. - Но сталкерам и журналистам-то они рады! - возразил Тошка. -Журналисты и сталкеры приходят ненадолго, так что особо не стесняют. Наоборот, привозят всякие нужные вещи из города. И по дому помогают. - Так и я буду помогать! Дайичи покачал головой. - А ты умеешь жить настоящей деревенской жизнью? Ты сумеешь, например, корову подоить? Или огород вспахать? Ты готов делать что-то подобное каждый день, изо дня в день? К тому же почти без техники. - Я всему научусь! - с жаром заверил Тошка, на самом деле не ощущая в этом ни малейшей уверенности. До сих пор весь его опыт ведения крестьянского хозяйства заключался в летнем отдыхе на даче в посëлке Самоходы. И то не особо утруждаясь садово-огородными делами. Это мама возиться на земле обожает и с удовольствием выращивает всё, что только умеет в Новгородской области расти. А Тошка большую часть дачного времени проводил с книжкой на речке. - В общем, к самосëлам не рекомендую, - похоже, Дайичи вполне уловил чернобыльниковские сомнения, - Ты им, прости уж, но здорово испортишь и без того нелëгкую жизнь. Смотрим дальше - есть городок Чернобыль. Он обитаем, там живут всевозможные радиологи и прочие нужные в этих местах специалисты. Но чтобы туда попасть, нужно особое разрешение. Как ты его получишь? Тошка опустил голову. Увы и ах, его гордый план уйти жить назад в окрестности родной станции бессильно рушился под градом практических вопросов. А несносный Дайичи продолжал. - Опять же, насколько я знаю, в этой параллели мира Россия и Украина - две разные страны. А ты мало того, что собираешься жить в Чернобыльской зоне нелегалом, так ещё и гражданства украинского у тебя нет. Его же в Киеве официально получать надо. А по документам ты несовершеннолетний. Я, честно говоря, даже представить не могу, что будет, когда тебя здешние военные поймают, но явно ничего хорошего. - Не поймают! - упрямо выдохнул Тошка, - Я телепортироваться умею. - Очень низкая аномальная активность, - печально напомнил Дайичи, - Так что, очень возможно, что скоро это всё у тебя начнёт получаться гораздо хуже, чем было в Светлояре. Подпитывать-то нечему. - Но здесь моя станция! - Угу. Станция. Которая однажды породила тебя, но похоже именно на это и ушли все её силы. Учëные до сих пор ломают головы, почему так произошло. Ведь по всем рассчëтам здесь наоборот - должна быть очень сильная Зона. В общем, - самурай дрсадливо махнул рукой, - В общем, на твоём месте я бы на аномальность совсем не рассчитывал. И готовился жить в Припяти как обычный нелегал. - Так что мне теперь - возвращаться, по-твоему? - Тошка почувствовал, что опять начинает злиться. Дайичи пожал плечами. - У тебя я, вижу только три варианта. Жить в пустой Припяти подпольно, вернуться в Светлояр или уйти по Меридиану. - Вот и уйду! - Вот и уйди. Только это тоже надо сделать с умом. А не... как это по-русски? Расчертив голову? - Очертя, - машинально поправил Тошка, - Очертя голову, а не расчертив. - Ну вот, - Дайичи улыбнулся, - А я думал, что именно расчертив. В смысле - под мишень, в знак того, что ты любые опасности презираешь. - Нет, именно очертя. Перекрестившись то-есть. Крестятся же вот так! Сначала вверх-вниз, а потом справа налево. Или слева направо, я точно не в курсе. Это было даже странно - вот так вот сидеть и говорить о происхождении крылатого выраженьица. Будто ничего не случилось. Будто не выросла никакая стеклянная стена между Антоном Чернобыльниковым и всем, что было у него родного и дорогого в Светлояре. Будто по-прежнему можно, если надоест здесь сидеть, просто пойти домой! Домой, если уж совсем честно, хотелось отчаянно. - Дайичи, - помолчав сказал Тошка, - А давай вместе уйдëм по Меридиану! Фукусима-сан мягко, но решительно покачал головой. - Нет, я не могу. У меня в Светлоярской зоне работа, семья. Будущие боевые товарищи в конце концов. Вы же сами всегда говорите, что я - самый настоящий правильный самурай. А достойный самурай ронином по собственной воле не становится. - Кем не становится? - Ронином. Это когда самурай без хозяина. Без конкретного предмета служения. По сути бродяга и очень несчастный человек. - А я значит теперь тоже это... ронин, - тихо спросил Тошка, уловив печаль в дайичиной интонации. - Тош, я не знаю. Это же только от тебя зависит. Ты сам должен всё для себя решить. А я решил давно. - А если я не знаю, чего решить? - вскинулся Антон, - Просто сегодня я... То-есть, не я, а Рейден и все... И я значит, по-твоему, должен жить, как жил, будто ничего не случилось? Так, что ли? Дайичи снова пожал плечами. Сорвал ещё одну травинку, покрутил в руках. Бросил. - Так я тебе ничего однозначно и не рекомендую. Кроме соображений здравого смысла. В конце концов, ты не ребëнок маленький. Ты активити, душа реактора, ками станции. Чернобыль-четыре. И только ты можешь решить, как быть после того, как порвал провода между собой и Светлояром-один. Но я бы на твоём месте вспомнил о том, что с ВИУРом своим не ссорился. Тошка печально вздохнул. Как то не похоже это всё на "не ссорился". А похоже на ровно наоборот. Дайичи смотрел мимо него. На станцию. На треклятый конфайнмент. - Чем тебя этот Сэнед-то так смущает? Ну, хоть кто-то соизволил поинтересоваться! Как говорится, не прошло и полгода. - Сам не знаю, - совершенно честно признался Тошка, - Точнее, интуиция вопит, а словами не выразить. Про шпиона я, конечно, глупость ляпнул. Ну какой из него разведчик? Дайичи чуть улыбнулся. - Да уж! Штирлиц, Джеймс Бонд и Мата Хари в одном лице! - Мата Хари вообще женщина! - Тошка не выдержал и рассмеялся, представив ненавистного урмильца в старинном платье с турниров. Или как там эта чепуха называется? Надо у Лины спросить... Не смотря на обиду, не смотря на решимость уйти, ему нравилось, что можно просто сидеть и разговаривать. Нравилась иллюзия, что ничего не произошло. Игра в то, что можно вернуться. Дайичи погасил улыбку, посерьëзнел. - Знаешь, а я ведь тоже предчувствую что-то плохое, Антон. Сейчас вот, в разговоре с тобой осознал. Что мне тоже что-то смутно не нравится. - Быстронейтронная рожа эта тебе не нравится! - сдал кулаки Тошка. - Я не знаю. Может быть и рожа, а может, что-то ещё. Ты, конечно, сам выбираешь для себя, хочешь уйти в Припять, уходи в, Припять. Но мне кажется, что Светлому ты сейчас всё же нужнее. Чернобыльников зло свернул глазами. - Угу. "Нужнее"! Да всем плевать на меня! Они... Фукусимский активити поднял лицо к небу. Он всегда смотрел вверх или вдаль, когда задумывался. - Вот представь, что ты лечишь кота. Надо ему таблетки давать, делать уколы. Кот, конечно, сопротивляется, он даже тебя кусает. Но ты же из-за этого не бросаешь его лечить, верно? - Причём здесь какие-то коты? - При том. Понимаешь, врач знает, что надо делать, а больной кот - нет. Иногда мы должны кого-то защищать, даже, если он сопротивляется. Быть рядом, когда гонят. Помогать, слушая в ответ не "спасибо", а одни гадости. Потому что если решать будет кот, а не врач, кот сдохнет. Антон, ты же в "Закон" собрался! Ты - воин. А воины делают не то, на что их спровоцировали, а то, что нужно. Для немногословного японца это была очень длинная речь. Тошка пригнул к себе стебель полыни, сорвал листок. Растëр в пальцах. - Думаешь, что мы должны это... Бдеть? - Считаю это разумным. Хотя решать, конечно, тебе. - А если я не хочу помогать этому хвостоеду? - взвился Тошка, - Если он меня бесит? - А если ты считаешь, что он вредитель какой-то, то, как ты думаешь - разумно всех с ним наедине оставлять? Тошкина злость схлынула. Вся вдруг куда-то делась. Может быть, потому что это был хороший мужской разговор. Беседа защитников и героев. И Дайичи прав: надо "лечить кота". Пусть он как угодно шипит и кусается. Припять, пожалуй, подождëт. Зато потом встретит его с победой. Вот только... - Дайичи! Но как же я теперь обратно пойду? Я же переругался со всеми! Самурай пожал плечами. - В первый раз, что ли? При твоём-то буйном характере? Ты же как бог Сусаноо-но-микото. Помиришься. Обычным способом. Ну, или по крайней мере, постараешься помириться. Тошка встал. Отряхнул со штанов песок и мелкие травинки. Взглянул прощально на станцию. Пока всё не выяснится, надо вернуться в Светлояр. Фукусима-сан совершенно прав. Это у всяких там гражданских лиц бывают ссоры и обиды. А у воинов и ликвидаторов - долг. Ради которого можно потерпеть и сэнедову гнусную физиономию. Хотя бы ради того, чтобы всё-таки вывести негодяя на чистую воду. А всякие там извинения Райден, слава МАГАТЭ небесному, никогда были даром не нужны. - Ну, что там? - не терпеливо спросил бэ-энчик, увидев, что Рэй начал возвращаться в реальность, - Много считал? - Много, - Рэй кивнул, - Даже сам не ожидал, что такой качественный информационный пакет получится. Вот всегда бы так! - А почему тогда у тебя вид такой мрачный? Врать Сэнеду не хотелось. Даже, если правда мерзкая, как перспектива похода к зубному врачу вместо захватывающей прогулки по аномалиям. Не из тех он был, кому можно легко решиться набрать в глаза. В такие вот колдовстве глаза, к которым лучше всего подходило старинное забытое слово "вещие". - Потому что он не сам! Его Дайичи уговорил. А самому ему без нас плохо, но он всё равно хотел всех бросить. - "Из-за тебя!" - едва не закончил он, но всё-таки успел поймать себя за язык. - Из-за меня, - быстронейтронник,точнее ретранслятор произнёс это совсем уж безучастно, слишком механистично даже для машины. Рэй догадался, что Сэнед сейчас не высказывает собственные мысли, а озвучивает считанное, - Он меня полагает опасным. И Дайичи тоже. - Но это же несправедливо! - взвился Рэй, - Ты же не виноват ни в чём! Да, возможно, ты и поступал ммм... не лучшим образом, но у тебя же выхода не было. Почему я это понимаю, а остальные - нет? Беззащитность в глазах урмильца за секунду сменилась безжалостностью. Какой там мультяшный оленëнок - так могло бы смотреть оружие массового поражения. Крылатая ракета какая-нибудь в человеческом обличье. - Рэйден, а ты серьезно думаешь, что достаточно быть хорошим, чтобы не быть опасным? Я же с самого начала рассказал честно всё, что мог. Про Иссу, про аварию. А ты, получается, не осознал, что у меня враги есть, и они страшные? - Осознал! Но именно у тебя враги. А не ты враг. А Дайичи с Тохой, получается, не видят разницы? - А Дайичи с Тохой, что, обязаны сразу и сходу во всём идеально разобраться? И вот непременно так же сразу встать на мою сторону? Я... Мне... Понимаешь, я считал сразу, что Алек-сан-дер Николаевич проникся ко мне симпатией. И ты тоже. И мне это дорого, очень дорого, Рэй! У меня раньше не было друга. Но ведь каждый встречный не может непременно быть моим другом. Я это понимаю, хотя это и очень неприятно понимать. Он говорил о таких вещах совершенно спокойно, даже, пожалуйста, бесстрастно. Будто какие-то научные факты излагал, а не открывал душу. Сам Рэйден никогда бы так не смог. И сейчас почти боялся бэ-энчика. - Со мной, помимо того что опасно, ещё и трудно, наверное, - Сэнед улыбнулся растерянно и капельку виновато, - Я вспомнил: мне часто говорили, что я могу шокировать. И в Сиарнаре, и на Иссе. Я... слишком не похож на других, наверное. Ты извини! Мне сложно всех понимать, и ещё сложнее сделать, чтобы меня понимали. А тут ещё эта машина... Он взглянул на ретранслятор почти с ненавистью. А Рэй вслушался в себя и понял, что такой вот Сэнед - угловатый и неудобный, непредсказуемый, оказывается, с его спокойной откровенностью и беспощадностью формулировок, нравится ему ещё больше. Будь урмильский активити простым и однозначным, всегда и везде одинаковым, мягоньким и безобидный, как плюшевая игрушка с ним очень быстро сделалось бы противно. Приторно. И, наверно, уже на вторую неделю знакомства, Рэйден, начал бы от урмильца откровенно шарахаться. Отчаянно стыдясь и ненавидя себя за вероломство. И ему тогда было бы очень сложно искренне хотеть спасти Майтирэн. - В общем, - продолжал Сэнед, - Я их отлично понимаю. Я пришёл и сразу всё осложнилось, им не за что меня любить. Это нормально. Хотя, конечно, обидно немножечко. Но ты на Антона не злись, он просто такой как есть. И делает, что может. Он хочет вас всех защищать от меня, а ты хочешь защищать меня от моих проблем, в этом вся суть беды. - И ты так спокойно об этом говоришь? - Это факты, понимаешь, Рэй. Я не умею злиться на факты. Это многое делало понятным в натуре Сэнеда, но принять это Рэй не мог. Сам он очень даже умел злиться на факты, если факты его не устраивали. - А ещё я умею помнить, какие себе ставлю цели, - бэ-энчик хихикнул, - Я всё это затеял, чтобы станцию спасти. А не очаровать Антоша Чернобыльникова. Воображение помимо воли нарисовало Рэю урмильского быстронейтронника с ангельскими крылышками и огромным тортом в руках. Интересно, мог бы он в таком виде очаровать Чернобыльникова? Галину Алексеевну, вот, кстати, безо всяких тортиков очаровал - хорошими манерами, аккуратностью и тем, что после ужина вызвался помыть посуду. - Кстати, то, что ты можешь опоздать на этот самый день рождения - это тоже факт, - теперь интонация у Сэнеда была немножко вредная, даже через ретранслятор, - А когда ты вернуться, я, наверно, уже закончу с перепрограммированием. И смогу по-человечески разговаривать. - Ура! - сказал Рэйден и побежал собираться. Честно говоря, этого самого дня рождения, Рэйден немного побаивался. Как, впрочем, и сам Тошка. Оксана, это, конечно, Оксана, она в доску своя. (Угу.В буквальном смысле в доску. Летательную). Но там ведь будут её родители. И одноклассники. И какие-то подруги по лагерю. В общем, всякие сплошь незнакомые люди. - У них квартира такая, ну, такая... В общем, мне поддержка моральная нужна, вот, - признался Чернобыльников, когда они подходили к здоровенный светло-серый восемнадцатиэтажке, крышу которой венчали алые буквы "Слава КПСС". - А "такая" - это какая? - Нууу... У них там пианино, и вообще антиквариат. Не, не подумай, Оксанка нормальная, только вообще, в общем это... - Чернобыльников засмущался окончательно. Рэйден окинул взглядом вечно растрëпанного, как мокрый весенний воробей, братца, представил его на фоне пианино, антиквариата и оксаниных предков и понял, что да, без моральной поддержки его со всем этим оставлять нельзя. Не смотря ни на какие ссоры. Хотя, честно говоря, пока давились в троллейбусе, мелькала у Рэя мысль всё-таки дезертировать. Зря он этого не сделал, как показала практика. Нет, как раз оксанины предки, оказались не то что нормальными, а самым что не есть мировыми людьми. Отец оказался инженером-конструктором с завода "Альтаир" и вдобавок заядлым книгочеем. И он ужасно интересно рассказывал о разной зарубежной фантастике и советовал хорошие переводы. Мать - преподавательница музыки, больше всех за столом смеялась, травила байки из своей консерваторской юности, а потом играла на так испугавшем Чернобыльникова пианино популярную классику пополам с металлическими медляками. Никаких тебе поджатых губ, страшных глаз, неловких пауз и всего такого прочего. Гости и хозяева ели изумительно вкусные салаты, играли в фанты и чепуху, смеялись. В пылу общего веселья раскокали что-то из вышеупомянутого антиквариата, но Росшанская-старшая забеспокоилась только: не поранился ли кто-нибудь стеклом. В общем, все были жутко довольны и праздником и друг другом, всякое там смущение растаяло уже где-то на пятой минуте знакомства, а Рэй ещё выклянчил у оксаниного папы почитать "Гадких лебедей" и что-то из Кларка. В общем, всё было замечательно первые часа два. А потом старшее поколение Росшанских (Папа, мама и тëтя) встало из-за стола и оксанина мать сказала, что они трое сейчас поедут по "скучным, взрослым делам, предоставив вам возможность веселиться по-вашему, по молодëжному". И отчалили. Ясен цезий, никаких дел у них и в помине не было, просто одним из подарков дочери был вот такой вот " глоток свободы". И началось. Почалося, как любит выражаться Эрик. Нет, первые полчаса всё ещё по инерции было клëво. А потом кто-то из гостей задëрнул тяжëлые шторы, выключил свет и включил "Икс-джапан", на свет божий извлекли два пакета вина и разлили по стаканам. Вино было гадкое. " Икс-джапан" Рэйден очень любил с лëгкой руки Фукусимы Дайичи. А из оксаниной компании, кроме, разумеется, Тохи, никого не знал. Поэтому он нашёл себе кресло в уютном углу между телевизором и пианино, устроился в нём со стаканом пакетной гадости и приготовился потратить остаток вечера на тихие мечты о своём. Ага! Не тут-то было! Девчонки, начиная с именнинницы то и дело тащили его танцевать, и парни, йод с ксеноном знает, почему смотрели на это очень неодобрительно. Чернобыльников зачем-то всё время бегал то на кухню, то на балкон, и вообще, вëл себя так, будто забыл, что пришёл с Рэем. Хотя оставлять друга одного в едва знакомой компании - вообще-то свинство. Потом из коридора послышались всхлипы, кто-то громко хлопнул входной дверью, ещё человек пять, топоча, как слоны, помчались за этим "кем-то". При этом в комнате продолжали танцевать и обжиматься парочки, так невозмутимо, будто вообще ничего не случилось. Рэй чувствовал себя совершенно лишним. Из гула возмущëнных девичьих голосов он понял, что какая-то Таня увидела, как у её парня нагло висит на шее "эта поганая Верникова" и высказала ей всё, что думает. Верникова в слезах убежала, парень - за ней. А Таня - за парнем, но потом вернулась и демонстративно выволокла танцевать Чернобыльникова, и тот пошёл, а так нельзя, потому что он пришёл к Оксанке, а между прочим, Оксанка... Рэй почувствовал, что у него раскалывается голова. А ещё - что ему противно. До самой что не есть человеческой тошноты противно. Таких, как Рэйден распредлеляли по человеческим семьям и отправляли в человеческие же классы для того, чтобы они учились пониманию человеческих реалий. Но если вот это вот всё - и есть человеческие реалии, то от осознания перспективы им учиться можно разве что взвыть. Испортить хороший вечер, перессориться из-за ерунды - это и есть та самая "настоящая взрослая жизнь", к которой, вроде как, необходимо стремиться? Рэй поискал глазами Тоху, но тот куда-то исчез. Проклятье, даже из квартиры ведь не выйдешь, не бросать же его тут одного с этими! Прихватив с позабытого всеми остальными стола пару бутербродов с лососиной и икрой, Рэй вышел на балкон и вперил взгляд в вечереющий город. Сейчас он острее, чем когда -либо ощущал свою от всех отчуждëнность. Свою инаковость. И не знал, огорчаться ей или мрачно, наддменно радоваться. Он другой, особенный - не человек, а внешне человекоподобное воплощение реактора. Сын Светлоярской АЭС, пробуждëнный к жизни каким-то невероятно сложным демиургическим процессом. Активити. Альт. "Альт" - это от слова "альтернатива", альтернативная форма разумной жизни. И похоже, какая-то слишком уж альтернативная. Эх, люди, люди... Простые конкретные граждане с их каждодневными чувствами и проблемами. Наверно, Рэю и ему подобным никогда не удастся их понять. Причём, именно в том, что сами они считают как раз таки самым важным для себя, ну, по крайней мере, если судить по всей их культуре. Любоооовь... Это - когда вот так вот? Разделяться по парочкам, забывая, причём, про главную героиню праздника, к которой вообще-то все пришли в гости, ссориться из-за ерунды, бегать в нетрезвом виде по лестницам, рискуя, между прочим, в аномалию угодить... А если у него, Рэя, вдруг тоже случится любовь, то что - и ему тоже придётся этим заниматься? Ревновать, ругаться из-за фигни, глупости всякие лепетать? Но ведь это же... Это будет недостойно Её, это Её оскорбительно испачкает! Или иначе, получается, никак? И если этого всего не будет делать Рэй, то этим займëтся кто-нибудь другой? Хлеборезов какой-нибудь, Зоркий глаз или вообще какой-то абстрактный "парень"? А она будет глупенько хихикать, а потом плакать и убегать вниз по лестнице, рискуя угодить в аномалию, потому что этот самый " парень" потанцевал с Леночкой Заренковой? Чем согласиться на такое, смириться с таким, не лучше ли... вообще всё, что угодно? Даже авария, как у Чернобыльникова? Может, всё-таки, к врайлам этого Чернобыльникова? Не беспомощный, до дома, если что, сам доберётся. А Рэй завтра, когда Тоха "наедет", придумает что-нибудь. Какое-нибудь объяснение. Или даже ничего не будет придумывать, может, как раз наоборот, именно с Тохой получиися на эту тему поговорить. И тогда они окончательно по мирятся. И не станет между ними никакой Зоны Отчуждения? Чернобыльников ведь в людской жизни гораздо лучше Рэя разбирается. Он дружит со многими одноклассниками, и во дворе с пацанами, и с товарищами по сборной. А Рэй - в основном со взрослыми. Энергетиками, сталкерами, учëными. На равных, причём, дружит. А вот с тем, что в разных там педагогических журналах красиво называется "мир подростка", у Рэйдена сцепления никакого. И из настоящих доверенных друзей - только четверо остальных активити. Тот же Чернобыльников, Фукусима Дайичи, Эрик ИАЭС. Ну, теперь Сэнед ещё. Балконная дверь стукнула, слегка задребезжав стëклами, и появилась именинница Оксана. Рэй хмуро посмотрел на неё. - Ты чего тут один торчишь? спросила она, зябко поведя плечами, - Холодно тут. - Ещё не очень холодно. Слушай, Оксан, ты на Чернобыльникова не обиделась? - За что? - Нууу, - замялся Рэй, - Запропал куда-то, внимания не обращает. Оксана тряхнула головой, откидывая со лба длинную чëлку. Движение вышло раздражëнным, досадливым. - А что на Чернобыльникова-то обижаться? Он, по крайней мере, мне истерики не катает! Сидит сейчас на кухне, обсуждает футбол любимый свой. С ребятами из юношеской сборной. Нормальный Чернобыльников! - Мне тут тоже хре... - ляпнул Рэй, но осëкся и как мог поправился: - Я имею в виду, что хреново тут стало, когда родители твои ушли. А до этого очень здорово было, правда! - Не извиняйся! Я того же мнения. Устроили тут... Рэй запоздало заметил, что Оксана едва не плачет. А ещё заметил, что она красивая. Нет, совсем не так, как ИАЭС, но красивая. Как ИАЭС человеческая девочка, конечно же, по понятным причинам и быть не может. Но всё-таки. У Оксаны Росшанской тугие тëмные кудряшки до плеч, весëлые такие, скрученные пружинками. И глаза карие с тёплыми золотистыми искорками. И пухлые губы, по случаю праздника слегка тронутые маминой помадой. И разговаривать с ней приятно, а винище из пакета, она, кажется, вообще не пила. Рэй посмотрел на собеседницу, стараясь вложить в этот взгляд как можно больше тепла и ободрения, улыбнулся. Эх, Зоной бы сейчас случайно не стать, это было бы откровенно лишним.- Я вообще офигел, - признался он, - Скандалы какие-то беготня туда-сюда, разборки... - Угу, - в тон ему продолжила Оксана, - Что вообще-то у кого-то тут день рождения - просто побоку. Кроме твоего Чернобыльникова про меня вообще все забыли. И первой - Танька! Хотя мы с воттакусенького вот возраста дружим, - девочка поводила ладонью на высоте примерно половинки балконных перил. Эту человеческую эмоцию Рэйден как раз прекрасно понимал. И не хотел бы быть на оксанином месте. - Слушай, - вдруг сказал он неожиданно для себя самого, - У тебя завтра свободное время есть? - Немножко есть, а что? Ты меня куда-то приглашаешь? - Просто погулять, - слегка смутился Рэй, - Ну, или, если хочешь, могу "пробить" экскурсию на станцию. Мне всё равно на ближайших днях к Хрусталëву бы заглянуть надо. Глаза Оксаны Росшанской при этих словах стали едва ли не в два раза больше номинала. - Ты знаешь Хрусталëва? - Конечно, знаю, а что такого? Хочешь, вместе к нему заглянем, чаю попить. - Серьёзно? - Нет, шутки шучу, - пожал плечами Рэй, - Слушай, может, хоть ты мне объяснишь: почему все как-то примерно вот так реагируют на Хрусталëва? Будто это вообще что-то запредельное? - Потому что это и есть запредельное! - личико Оксаны стало из удивлëнного каким-то назидательно-строгим. Ты что, действительно не понимаешь? Это же основатель "Эпи-Центра"! - Ну и основатель, и чего? На самом деле потрясающий дядька! Ну, так ты придёшь? - Разумеется, приду! Никаких близких слëз у Оксаны теперь не было и в помине, и Рэй мысленно поблагодарил мамочку СвАЭС за то, что всё получилось так просто и так замечательно. Они ещё постояли на балконе, окончательно договорились на завтра, потрепались о книгах, о разных аномалиях и о том, бывают ли на самом деле вещие сны. Потом Оксану позвал кто-то из подруг, она, уже вполне искренне хихикнула, сказала Рэю "пока" и убежала. У самого Рэя настроение тоже улучшилось, он выскребся с балкона и пошёл искать Чернобыльникова. Квартира у Росшанских была большая и "улучшенной планировки", то-есть, запутанная, как лабиринт. Поэтому Рэй в ней немножечко заблудился. Ну, не сверхспособностями же, в самом деле, пользоваться, он же не на миссии сейчас, не в рейде! Да и не денется Антоха никуда, и ничего с ним плохого не случится. Можно с интересом рассмотреть квартиру, тем более, что посмотреть было на что. Рэй всегда любил вещи. В смысле - интересные вещи. Те, в которых живёт отпечаток иного времени и пространства, те, которые, как говорил он сам, "пахнут историей". Тут таких вещей было немало. На полках, среди вполне современных изданий в ярких обложках прятались толстенькие томики, переплетëнные в кожу, с ятями и твёрдыми знаками. На большом письменном столе высился настоящий, с чернильницами и песком, письменный прибор, а рядом с ним стояла старинная пузатая лампа и большая модель парусного корабля с такелажем и пушками, выглядывающими из квадратных брртовых люков. Пожалуй, надо будет расспросить оксаниного папу: откуда в его доме взялись все эти чудеса, наверняка в ответ можно услышать добрый десяток захватывающих историй... Рэй с величайшей осторожностью гладил пальцем тоненькие снасти, когда кто-то подошёл сзади и потрогал за плечо его самого. Активити обернулся. Перед ним стоял довольно плечистый огненно-рыжий парень на вид класса уже из десятого. - Слышь, ты, мажорик, - зло процедил он, - мне Оксана сказала, что ты к ней клинья подбиваешь... Опять что-то непонятное, ну, или очень мало понятное. Какие такие клинья? Рэю просто хотелось сделать для этой девчонки что-то хорошее и радостное, чтобы загладить безнадёжно испорченный день рождения. Но объяснять такие вещи незнакомому десятикласснику - это явно что-то лишнее. Кто он такой, чтобы перед ним оправдываться? Надо ответить как-то остроумно и чтоб он сразу понял, что это не его собачье дело. - Я тебе энергетик, а не плотник, чтобы клинья подбивать! Просто она с Хрусталëвым познакомиться хотела. Серые глаза парня почему-то стали злые-презлые. И он был пьян. Довольно серьëзно пьян. - Отменяй всё, слышь! Скажи ей, что завтра не можешь. И вообще не можешь, понял? - Это почему ещё? - Потому что объясняю для альтернативно одарëнных разумом, - осклабился парень, - Оксанка нравится МНЕ! Со значением так сказал. Будто после каждого слова стоит отдельный восклицательный знак размером с фонарный столб. Что значит безобидное, вроде бы, по форме выражение "альтернативно одарëнный", притащенное кем-то в Светлояр из Сопряжëнных реальностей, Рэйден прекрасно знал. И таких вот каламбуров отчаянно не любил. А ещё больше не любил, когда кто-то ему указывает, что ему делать и как жить. Если это не его собственные наставники, профессионалы из профессионалов. Гнев плеснулся внутри, горячий и неудержимый. Рефлексы сработали сами. Активити сделал шаг навстречу наглому десятикласснику, сгрëб за плечи, заставив слегка согнуться, ударил коленом - безошибочно куда надо. Оба рухнули на пол, Истошно затрещал со стены домашний дозиметр... Противники покатились по ковру, рыча от злости и осыпая друг друга ударами. Рыжий был массивней и выше ростом, Рэй - опытнее. Несчастный дозиметр продолжал заливаться. Морда рэевского оскорбителя на глазах становилась красной, очень неестественно красной. Невероятным усилием воли Рэй вынырнул на секунду из бушующих багровых волн ярости, осознал, что натворил. Бросил парня (Тот с трудом поднялся на четвереньки, его рвало), сосредоточился на том, чтобы как можно быстрее загнать назад так некстати вырвавшиеся частицы. На пороге комнаты уже кто-то визжал. Рядом возник (Из нифига, похоже, телепортировался) Тоха Чернобыльников. Рэй сообразил, что названный братец тоже без проблем справится с взбесившейся радиацией и... И позорнейше спасся бегством. С помощью всё той же телепортации. Забыв в коридоре сумку, которую теперь придëтся ещё как-то возвращать. Неприятности теперь его ожидали во всех смыслах атомного масштаба.