***
В канун Рождества они втроем встают рано, чтобы пойти на рынок. День свежий, но яркий. Джереми ухмыляется, его нос почти совпадает по цвету с алым шарфом, намотанным на шею, и болтает с двумя бывшими Воронами, которые с утра немного запыхались. Но Жан, несмотря на ворчливость, переплетает пальцы с Джереми во время прогулки, и целует его всякий раз, когда тот приближается. Это вызывает у Кевина улыбку. В течение дня он обнаруживает, что вкусы их троицы вполне сбалансированы, и один из них всегда потакает другим. Джереми и Кевин хотят покататься на коньках, и они тащат за собой не желающего соглашаться Жана. Жан и Кевин хотят посмотреть на рождественскую елку, поэтому они угощают Джереми горячим какао и жареными каштанами, пока стоят в очереди. Кевин, ворча, отправляется на экскурсию по рождественским тортам, и у него болят зубы от одного взгляда на эти глазированные чудовища. В полдень они попадают на большой рынок в центре города, вход в который обозначен множеством ледяных скульптур для местного конкурса. Кевин с ужасом обнаруживает, что кто-то изваял его в роли Экси, но улыбается, когда Джереми и Жан говорят ему об этом. Прогуливаясь с ними, заглядывая в киоск за киоском, он вдруг слышит звонок своего телефона. — Фернанда, — отвечает он с улыбкой. — Как дела? Как семья? — Кевин, — мрачно отвечает она. — Они каждый день напоминают мне, почему я живу в другой стране. — Ты нас любишь! — слышит он два мужских голоса на заднем плане. — Ох, — усмехается он. — Это твои братья? Близнецы? — Никогда не заводи братьев и сестер, Дэй, — мрачно говорит Фернанда. — Оно того не стоит. — Почему-то я думаю, что мне не придется об этом беспокоиться. — Это Фернанда? — спрашивает Джереми, подходя ближе, и Жан следует за ним. — Передай ей привет! — Это Джереми? — требует Фернанда. — Скажи ему, что он мой кумир и что фотография, которую он прислал, просто великолепна! — Фотография? — повторяет Кевин, бросая взгляд на Джереми. — Так, мы с Жаном пойдем посмотрим вон тот ларек, — быстро говорит Джереми, указывая вдаль. — Мы вернемся и найдем тебя через минуту, Кев! Кевин смотрит им в затылок. — Я сейчас же размещу это на твоих аккаунтах в социальных сетях, — беззаботно говорит Фернанда. — Будет отлично смотреться рядом с благотворительными фотографиями, когда они появятся. — Благотворительные фотографии? — спрашивает Кевин, найдя небольшой участок кирпичной стены и прислоняясь к ней. — Про что ты? — Ну, те, что будут из детского дома, который команда посетит завтра? Кевин на секунду замолкает: — О. — О? Что значит «о»? Кевин вздыхает: — Это значит, что я сказал тренеру и пиарщику, что меня не будет в городе на праздники. То есть, меня не будет. Теперь молчание наступает со стороны Фернанды. Затем она вдруг восклицает: — Вот сука! Кевин просто ждет. — Я говорила Саванне, я, наверное, тысячу раз говорила ей, чтобы она не занималась этим дерьмом без тебя. Но нет, конечно, нет — только потому, что ты отверг ее в тот раз, теперь она должна превратить твою и мою жизнь в ад! — Фернанда. — Я имею в виду, да ладно! Это она имела наглость пригласить тебя на свидание посреди раздевалок, нагло, как день! О, она была так уверена, что ты скажешь «да» — она сама виновата, что выставила себя такой дурой! — Фернанда. — Но ты думаешь, она могла бы надеть свои девчачьи трусики и вести себя профессионально? Нет, конечно, нет! Конечно, она должна свалить все на тебя — как будто это ты виноват в том, что она тебя не привлекает! Клянусь Богом, дай мне две минуты побыть с этой девушкой наедине в темной комнате, и я научу ее кое-чему о согласии и границах… Она продолжает разглагольствовать, и Кевину отчетливо вспоминается, почему она так нравится Нилу. Он вздыхает, не решаясь вернуть ее на путь истинный, и окидывает взглядом толпу, пока она продолжает. Так проще — не обращать на нее внимания. Не позволять холодному якорю его реальности обрушиться на него и разорвать теплый пузырь, в котором он сейчас находится. Слишком легко представить себе жизнь здесь, в уютной фантазии, где он никуда не уезжает. Где это его дом с Джереми и Жаном, и они каждый год так проводят Рождество. Кевину так и не удалось создать никаких традиций вместе с мамой (ее не стало раньше, чем это произошло), но если бы они были, он бы хотел, чтобы они были именно такими. Выходить на улицу в холодный морозный воздух, пить горячее какао в местном кафе и смотреть, как маленькие дети устраивают бои снежками в парке. Наслаждаться огнями, когда они ходят по магазинам в поисках рождественского угощения. Он хочет этого с такой страстью, что почти чувствует вкус. Но этому не суждено сбыться. Когда каникулы закончатся, он вернется в свою квартиру один. Он будет играть с командой, которая в лучшем случае терпит его. И ему предстоит будущее, которое он будет ковать сам. Теперь он знает, что так будет всегда. Поэтому он стискивает зубы и мысленно откладывает все на потом. Он позволяет Фернанде переживать за него, не обращая внимания на то, что ждет его в Нэшвилле, стараясь насладиться последними беззаботными днями с Джереми и Жаном. Он настраивается на работу как раз вовремя, чтобы услышать ее вопрос: — Кевин, ты действительно хочешь продолжать играть с ними? Он хмурится: — О чем ты? — Просто… — она делает паузу, а затем продолжает: — Эта команда… они все мудаки. Кевин пыхтит: — Как и большинство из нас в Экси. Но там, где он ожидает ответной усмешки или язвительного комментария, Фернанда становится нехарактерно тихой: — Нет, ты не такой, — возражает она ему. — Ты можешь быть наглым, напряженным и упрямым, Кевин, но ты не сволочь. Ты не делаешь ничего плохого и не злишься на других. Ты не проявляешь неуважения к другим игрокам за их спиной. Может быть, есть много мудаков, играющих в Экси, Кевин, но ты не один из них. — О, — Кевин сглатывает, пораженный таким честным комментарием. — Я… спасибо, — тихо заканчивает он. Теперь вздыхает Фернанда: — Серьезно, Кевин — почему ты остаешься с ними? Просто… мне кажется, они не относятся к тебе с тем уважением, которого ты заслуживаешь, — она издает недовольный звук, а потом добавляет: — Они не подходят — мы можем найти место получше, я уверена. Правда? Кевин так не считает. Ведь за последние пару лет он понял одну вещь: идеальной команды не существует. Олимпийские игры, возможно, ближе всего к этому, но они работают так хорошо только потому, что команда видит друг друга ограниченное количество времени. Играть с командой день за днем, сезон за сезоном? Создавать те волшебные узы дружбы и полезного командного товарищества? Это в лучшем случае сказка. История, которая хорошо ложится на экран, но никогда не происходит в реальной жизни. Или, по крайней мере, для него это не так. (Возможно, это означает, что проблема в нем самом). То, что я сейчас скажу, может шокировать тебя, но послушай — Экси недостаточно. Игра никогда не удержит тебя, не сделает лучше или сильнее. Голос Ники внезапно звучит в его ухе, громко, как день. И хотя случайное присутствие веселого тона кузена в его сознании несколько обескураживает, мысль о том, что Экси — это не все, уже не так шокирует, как раньше. Экси всегда будет частью жизни Кевина — не только потому, что так велит Морияма, но и потому, что это у него в крови. Это наследие его матери, профессия его отца и его собственная страсть на всю жизнь. Но Ники был прав. Этого недостаточно. Теперь он это знает — прошедшие пять лет показали ему, что если вкладывать все силы в спорт, то длинные, одинокие ночи не станут короче. Он по-прежнему любит Экси и всегда будет любить, но… ему хочется чего-то большего. (Может быть, когда-нибудь он даже получит). — Пока нет, — наконец говорит Кевин в трубку, не желая сейчас обсуждать эту тему. — Сейчас не время. Фернанда издает недовольный вздох: — Хорошо. Но мне это не нравится. — Принято к сведению, — сухо отвечает Кевин. — Мы еще поговорим об этом позже, — предупреждает Фернанда. — Когда ты не будешь под кайфом Джереми-и-Жана. Кевин замирает: — Когда я не буду под кайфом от чего? — Я просто не хочу быть человеком, который лопнет твой пузырь, — дуется она, повторяя его прежние мысли. Ее тон становится мягким, когда она добавляет: — Ты всегда так счастлив, когда ты с ними. У Кевина ком в горле, когда он несколько раз сглатывает: — Мне нужно идти, — коротко говорит он. — Хорошо, — соглашается Фернанда. — Передай ребятам привет! И хорошо проведи время! — Взаимно, — густо произносит Кевин и быстро отключает звонок. Он наклоняется, упирается руками в колени и глубоко дышит. Затем он откидывает плечи назад, выпрямляет спину и быстро встает. Сжав челюсти, он осматривает толпу в поисках Джереми и Жана и находит их на другой стороне травянистого холма, смеющихся о чем-то со служителем ларька. Они почти сверкают в солнечном свете, выглядят такими счастливыми вместе. Кевин вздыхает. Что он здесь делает? — Тяжелый вздох для такого красивого мужчины. Кевин моргает от низкого голоса. Повернувшись, он видит женщину, стоящую за пустым столиком с кривой улыбкой, направленной в его сторону. В ее внешности нет ничего вычурного — смуглая брюнетка среднего роста, одетая в классическое пальто в горошек и синие джинсы, заправленные в теплые толстые ботинки. Уши закрыты белыми наушниками, хотя Кевин видит блеск сережек, висящих под ними, а на лице — небольшое количество косметики. Поэтому его удивляет, когда она поднимает бровь и спрашивает: — Может быть, заглянув в свое будущее, вы облегчите свои проблемы? Он фыркает в ответ: — К сожалению, я уже точно знаю, каким будет мое будущее. Женщина бросает на него лукавый взгляд: — Ах, да. Ведь жизнь никогда не меняется. У всех нас одна судьба. Мы просто должны оттягивать время, пока не устремимся к своей судьбе. Судьбы не существует. Есть только решения и их последствия, которые ты сам принимаешь. Теперь голос Эндрю звучит в ушах Кевина, и он замирает, глядя на женщину. Она ухмыляется. Он отвечает ей прищуренным взглядом. Ее ухмылка расширяется: — Пойдемте, молодой человек. Это всего лишь забава. Безобидный взгляд на то, что может произойти. Кевин колеблется. Затем он закатывает глаза и подходит к столу. Какая-то часть его души протестует, спрашивая, какого черта он вообще это делает. Но он заглушает этот протест, оправдываясь тем, что ему просто скучно и он теряет время до возвращения Джереми и Жана. Это не имеет значения. Он знает, что бы она ни сказала, это все равно не будет правдой. Он бросает ей в ладонь требуемое подношение, и оно, как по волшебству, исчезает, сменившись колодой карт лишь легким поворотом руки. Они больше обычной колоды, на них нарисованы замысловатые узоры, цвета и образы переплетены с золотом. — Положите руку сюда, — говорит она ему, протягивая колоду. Кевин, чувствуя себя все большим и большим идиотом, так и делает. Женщина на мгновение закрывает глаза. Затем она забирает карты и перетасовывает их. — Сначала мы начнем с карты, которая представляет вас, чтобы заземлить колоду и направить ее энергию на вас. Конечно, — внутренне хмыкает Кевин. Она поднимает первую карту и кладет ее на стол. Это Королева Мечей. Кевин моргает. Она тихо хмыкает, а затем поясняет: — Вы умны и честны. Вы обладаете большой эмпатией, но можете быть и остроумным. Вы всегда ищете правду. Для вас важно изучить все факты, прежде чем принять решение, и вы можете быть пугающим для тех, кто не знает вас хорошо. Вы известны и уважаемы в своей области, имеете репутацию честного и справедливого человека, — ее глаза ненадолго встречаются с его глазами, когда она добавляет: — Вы не так легко теряете бдительность. Он сглатывает. Это… удачная догадка. Подождите. Он хмурит брови. А может быть, и нет — в конце концов, у него на лице буквально вытатуирована шахматная фигура ферзя. Он мысленно хмыкает, нервы внутри успокаивается. Ну да, любой человек с половиной мозга знает, что означает эта татуировка — и это при условии, что она не смотрит Экси. Шарлатанка, очевидно, просто хороша в своем деле. — Далее мы рассмотрим ваше прошлое, — говорит она, доставая из колоды три карты и раскладывая их в ряд. — Ибо мы не можем надеяться узнать, что будет, если не знаем, что было. Конечно, нет, саркастически думает Кевин. Надо отдать ей должное — она действительно поработала над этим представлением. Гадалка переворачивает первую карту. Это дьявол. Они оба замирают. Женщина нахмуривает брови, глядя на карту. Проходит несколько секунд, прежде чем она серьезно говорит: — Вы пришли из места большого негатива. Кто-то или что-то имело над вами огромную власть, заставляя вас чувствовать себя в ловушке и без выбора. Они заманили вас в ловушку, заставляя принимать решения или совершать действия, которые были не совсем вашими. То, что Вы не сделали бы, если бы у Вас был другой выбор. Она переворачивает следующую карту — это Десятка мечей. Ее лицо становится все более мрачным. Кевин ждет. — Вы пережили великие страдания и предательство. Каждый меч, воткнутый в спину мужчины, символизирует агонию и душевную боль от этих предательств. Он упал на одно колено, и неизвестно, сможет ли он подняться. Это было время, когда вы чувствовали себя разбитым и побежденным. Вы почти потеряли всякую надежду. Что-то подходило к концу. Следующая карта — Смерть. — И вот все закончилось. Вы достигли точки невозврата, когда все встало на свои места. Время великой трансформации среди хаоса. Время, когда горе и надежда были соединены в одно целое. Кевин сглатывает. Мысленно он наблюдает, как Нил тихо рассказывает ему о том, что произошло в башне Истхейвена. Видит, но не слышит, как тот бездушно сообщает Кевину, что он больше никогда не увидит Рико. (Это уже второй раз, когда он не успел попрощаться). Гадалка поднимает голову и смотрит на него проницательным взглядом: — Ваше прошлое наполнено болью и страданиями, которые не должен переносить ни один человек, — она делает паузу, затем добавляет: — Ради вас я надеюсь, что это закончилось. По спине Кевина, наблюдающего за тем, как она вытаскивает следующие три карты, ползет жуткая полоса напряжения. — Они представляют ваше настоящее, — говорит она, выкладывая их в ряд на стол, как и раньше. Она переворачивает первую карту — Луну. Она хмурится: — Путь неясен — вы идете в темноте ночи один и заблудились. Все вокруг туманно и запутанно, а ваши эмоции сложны. Возможно, есть… старые взгляды и идеи, которые затуманивают ваши суждения, — она снова делает паузу, поджав губы. Она не встречает его взгляда, продолжая: — Что-то влияет на вашу способность принимать любовь, которую вы заслуживаете. Кевин чувствует, как жар собирается на его шее и распространяется по щекам. Женщина ничего не комментирует. Вторая карта переворачивается, на ней изображен Отшельник. — Это время глубокого самоанализа. Вы находитесь в душевном поиске, ищете верный путь, который принесет вам счастье. Одиночество в этом путешествии некомфортно, но необходимо, поскольку отражает вашу потребность найти свое истинное «я». Тьма, в которой вы идете, скоро уступит место свету, если вы позволите. Она берет следующую карту: — Десятка Жезлов. Она может символизировать бремя, которое слишком тяжело нести. Вы несете с собой что-то тяжелое, что тянет вас вниз, мешает вам видеть то, что находится прямо перед вами, мешает вам расслабиться и наслаждаться плодами своих трудов. Это предупреждение о том, что скоро вы должны отпустить это, чтобы оно не утопило вас. Встретившись с ним взглядом, она резюмирует: — Вы ищете дом, будь то в одном понимании или в более высоком. Место, где можно сложить с себя все тяготы и быть самим собой, не опасаясь последствий. Но прошлое преследует вас и тянет назад, делая каждый шаг медленным и мучительным. Пальцы Кевина дрожат, и он медленно сжимает их в кулаки. — Теперь о вашем будущем, — она выкладывает на стол три последние карты и переворачивает первую. Это Рыцарь Кубков. На ее лице появляется медленная улыбка: — Вестник хороших новостей — он приносит приглашение или прибытие чего-то или кого-то, что принесет вам пользу. Во многих случаях это означает начало нового романа — достаточно сильного, чтобы увлечь вас. Этот новый поклонник хорошо разбирается во взаимоотношениях и любви, но в спокойной, приземленной манере. Он полностью изменит вашу жизнь, если вы ему позволите, поскольку вы никогда раньше не знали такой любви, как у него. Кевин хмурится, глядя на карту. Женщина переворачивает следующую и наклоняет голову. Это Двойка мечей. Ей требуется мгновение, чтобы расшифровать ее, прежде чем она начинает описывать: — Двойка Мечей представляет собой выбор. Думаю, в вашем случае это означает, что вы застряли — застыли на развилке дорог. Возможно, вы пытаетесь выбрать между двумя возлюбленными. А может быть, между любовью и другим аспектом вашей жизни, например, карьерой или самоощущением? Ваши варианты одинаково привлекательны, но вместо того, чтобы выбирать, вы, похоже, вообще избегаете выбора, — она хмыкает. — Это может быть знаком того, что нужно быть осторожным, чтобы мир не сделал выбор за вас. Она переворачивает последнюю карту: — А, Звезда. — Это… хорошо? — спрашивает Кевин. Она кивает: — Это символ надежды после всего того ужасного, что вам пришлось пережить. Признание силы, которую вы храните внутри себя, мужества, которое помогло вам пройти через все, что вы пережили. Это знак начала исцеления, появления любви в вашей жизни, осуществления желаний. Она мягко улыбается ему: — Вы прошли через темноту ночи. Теперь наступает рассвет, и начинается новый день. Мирный и спокойный. Он полон любви и исцеления, если вы сможете отпустить и принять его, — она смотрит ему в глаза. — Не лишайте себя этого шанса. Кевин на секунду опускает глаза на карты. Затем он тихо спрашивает: — Как? Но женщина медленно качает головой: — Не нам влиять и определять, молодой человек, — мы лишь раскрываем то, что нам показано, в надежде, что это поможет. Кевин пытается подавить вспышку разочарования. Не похоже, чтобы предсказание было реальным. Каждое из этих описаний было настолько расплывчатым, что им можно было описать кого угодно. И все же… Он жадно вглядывается в карты, словно там есть ответ, который ждет своего часа. Потому что… что, если они правы? — Кев! Вот ты где! — ухмыляется Джереми, налетая на него и заставляя дыхание вырваться из легких Кевина от удара. Он обнимает Кевина за талию и смотрит на стол. — Что это? — его глаза загораются. — Ты узнаешь свою судьбу? — Нет, — сразу же отрицает Кевин, хотя очевидно, что именно это он и делает. — О, а что там сказано? — Джереми не обращает на него внимания и смотрит в сторону женщины. Она загадочно улыбается и забирает карты Кевина обратно в руку. — Это послание предназначалось только для его ушей. Теперь он сам решает, хочет ли он им поделиться. Джереми снова поворачивает голову к Кевину, и его ухмылка становится на этот раз более ожесточенной. Это говорит о том, что они будут говорить об этом, когда вернутся домой. Кевин делает полшага назад. — Какая чепуха, — говорит ему Жан по-французски, закатывая глаза и поворачивая нападающего лицом к себе. — Не могу поверить, что ты ввязался в эту глупость. — Это просто развлечение, — ворчит Кевин. — Я могу веселится — подожди, что это? — Шарф, — отвечает Жан, ловко натягивая изумрудно-зеленую ткань на шею Кевина. — Потому что ты замерз, и он подходит к твоим глазам. — О, это, я… — Кевин на мгновение начинает бормотать по-английски, прежде чем собраться с мыслями. — Эм, спасибо. — О, выглядит идеально! Отличный выбор, Жан, — говорит ему Джереми, переплетая свою руку с рукой Кевина. — Ты всегда выглядишь таким красивым в зеленом, Кев. Кевин краснеет и надеется, что виной тому холод. Ухмылка женщины за столом говорит ему, что это не так. — Может, мы останемся и нам тоже расскажут судьбу? — умоляет Джереми Жана. — Нет, если ты все еще хочешь гуся, — говорит ему Жан. — Я слышал, кто-то сказал, что они уже почти распроданы. Джереми обижается, но довольно легко смиряется с поражением: — Спасибо вам большое! — обращается он к женщине за столом, хотя она ничего для него не сделала. Жан смотрит на женщину короткую секунду, прежде чем двинуться дальше, но Кевин кивает ей, молча благодаря ее за время, проведенное за столиком, и она отвечает ему тем же, после чего на ее губах вновь появляется загадочная улыбка. В ее взгляде, устремленном на троих, есть знание. Кевин сглатывает и отворачивается, снова глядя вперед. — Итак, что хотела Фернанда? — спрашивает Джереми, когда все трое вместе пробираются по переполненным проходам. — О, а, она просто хотела узнать, не собираюсь ли я куда-нибудь, — уклоняется Кевин. — Куда-нибудь? — повторяет Жан. — На благотворительный вечер, — объясняет Кевин. — Когда? Кевин колеблется, потом нехотя признается: — Завтра. — Завтра? — вскрикивает Джереми. Он останавливает их на месте с выражением разочарования на лице и берет Кевина за руку, разворачивая его лицом к себе. — Так ты уезжаешь? Кевин смотрит в сторону: — Нет, я сказал им, что меня не будет в городе. — И они все равно назначили его без тебя? — Жан нахмуривает брови. Кевин пожимает плечами. — Разве это не… — начинает Джереми, потом останавливается. Он кусает нижнюю губу, прежде чем сглотнуть и спросить: — Тебе нужно идти? Кевин качает головой: — Нет, все в порядке. Другие… они пропускали такие вещи раньше. — Правда? — размышляет Жан. — Ничего страшного, если я пропущу, — игнорирует его Кевин. — Но остальные члены команды будут там, — медленно произносит Джереми. Кевин сжимает челюсть: — Все в порядке, — упрямо повторяет он. Жан и Джереми обмениваются взглядами. Кевин готовится к предстоящему спору. Но как раз в тот момент, когда Кевин думает, что они собираются что-то сказать, Джереми мягко улыбается ему: — Ну и ну, посмотрите на нас! Мы обещали не говорить об Экси, а не смогли продержаться и восьми дней. Мы ужасны в этом! — он протягивает руку Кевину. — Давай, Кев! Сегодня канун Рождества, и я очень хочу, чтобы ты показал мне, как приготовить средиземноморскую овощную выпечку, о которой ты говорил. Итак, что нам для этого нужно? Кевину требуется еще мгновение, чтобы разжать кулаки. Но затем он берет Джереми за руку, позволяя тому тащить его вперед и болтать с ним о маслинах и сыре фета, пока они идут по улице. Постепенно он снова расслабляется. Они закупают ингредиенты, необходимые для завтрашнего ужина, причем Кевин позволяет Джереми и Жану вести большую часть разговора, а сам молчит, замечтавшись. Он снова и снова прокручивает в голове слова гадалки. Вестник хороших новостей. Во многих случаях это означает начало нового романа. Ну да, к нему это явно не относится, упрямо думает Кевин. Ведь никакого «нового поклонника» в его жизни нет. И что за чушь про выбор? Он ничего не выбирает. Он уже сделал свой выбор. Он точно знает, что произойдет — что должно произойти. Он внутренне хмыкает. Нет, предсказание было именно таким, каким он его себе представлял, — полным бредом. Поэтому он выпускает эту мысль из головы, берет пакеты, которые передает ему Жан, и помогает донести их до дома. И если в глубине души раздается шепот, который отчаянно и тоскливо говорит ему, что он лжет, он поступает так, как всегда. Он игнорирует его.***
Когда они, наконец, возвращаются, Кевин закатывает рукава и ныряет на кухню, чтобы начать подготовку к завтрашнему рождественскому ужину. Он составляет списки и раскладывает ингредиенты по рецептам. Он рассчитывает время, когда все будет готово, и что нужно сделать сегодня, а что завтра. Он находит все необходимые инструменты и оборудование, чтобы убедиться, что у него все есть перед началом работы. Затем он надевает фартук и приступает к готовке. В приготовлении пищи Кевин стремится к контролю и точности, которые уравновешиваются достаточной свободой и универсальностью, позволяющими ему расширять границы своих возможностей. Его радует, когда он может следовать рецепту и получить именно то, что обещано. Но в то же время он радуется возможности сделать блюдо по-своему. Как только он начинает готовить, Джереми и Жан немедленно подчиняются его авторитету, но не оставляют его одного. Джереми сидит за стойкой, подготавливая овощи и гарниры по указанию Кевина, а Жан плавно плетется позади них и моет посуду по ходу дела. Втроем они работают как хорошо смазанная машина. Даже после нескольких часов готовки, выпечки и приготовления блюд Кевин не чувствует усталости. Он чувствует себя энергичным и готовым к работе. Он чувствует, что может сразиться со всем миром, если Джереми и Жан будут рядом с ним. До тех пор, пока Джереми не усаживает его на диван. Усталость обрушивается на него сокрушительным ударом. Он опускается на подушки и сидит в оцепенении, недоумевая, куда подевалась вся его энергия. Он все глубже погружается в диван, слушает домашние звуки, как Джереми и Жан заканчивают дежурство на кухне, и активно борется с тем, чтобы не закрыть глаза. Он слышит, как Жан хихикает, когда он подходит и опускается в угол дивана рядом с Кевином. Секунду спустя он чувствует, как рука обхватывает его плечи, прижимая к боку Жана. — Ммф, — протестует Кевин, в голове которого шумит гораздо более разумный и последовательный аргумент. Но Жан не обращает на это внимания. Он просто берет пульт и включает телевизор, переключая каналы, пока на экране не появляется рождественский фильм. Кевин издает еще один недовольный звук, после чего расслабленно прижимается к Жану, слишком устав бороться с ним. Через несколько секунд на его ногах оказываются чьи-то руки, и они оказываются на чьих-то коленях. Он чувствует, как с него стягивают носки, и моргает, открывая глаза. — Нет, — хрипит он. — Грязно. Джереми в нерешительности проводит руками по ногам Кевина: — Это единственная причина, по которой ты отказываешься? — Не чистый, — снова бормочет Кевин, как будто это очевидно. — Тогда мне все равно, — хмыкает Джереми. Кевин нахмуривает брови, прежде чем сдаться. Он только успевает ухмыльнуться Джереми, когда снова прижимается к плечу Жана. Через две секунды теплые руки начинают растирать его ноги. Сначала они мягко скользят по его коже. Затем Джереми усиливает нажим, нащупывая все нежные места, словно притягивая их магнитом. Руки Кевина впиваются в подушки, пока ловкие большие пальцы проходят все изгибы: — О, черт, — стонет он, когда они нащупывают особенно болезненное место. Наступает короткая пауза, прежде чем волшебные руки продолжают свои действия. Они вдавливают, разминают, обводят и разглаживают, пока Кевин практически парит. Его глаза закрываются против его воли. Теплый и довольный, он беспробудно дремлет.***
Кевин просыпается уже поздно ночью. Он знает, что поздно, потому что в доме темно, хотя камин еще горит. Хотя в полусонном состоянии мир расплывается, тусклый свет дает ему достаточно видимости, чтобы понять, что он все еще лежит на диване. Но он там не один. Залитые солнцем белокурые локоны Джереми щекочут ему нос, а сам он мирно спит у него на груди. Он лежит на животе, обхватив руками середину тела Кевина, удобно устроившись между его ног. Пока измученный мозг Кевина пытается осмыслить масштабы открывшегося ему зрелища, он успевает понять, что конечностей слишком много, чтобы они могли быть вдвоем. Нет, Кевин быстро понимает, что он действительно лежит на спине, прижавшись к груди Жана. Руки Жана тоже обхватывают его и достаточно длинны, чтобы дотянуться до Джереми, крепко прижимая его к груди Кевина. Его сильные бедра обхватывают бедра Кевина, вытягиваясь по обе стороны от Кевина и Джереми. Они втроем представляют собой один скрученный крендель — уютный, теплый и довольный среди множества одеял на диване. Кевин должен быть в ужасе от этого. Должен, но дело в том, что он слишком устал, чтобы осознать все последствия этой ситуации. Поэтому, когда сон начинает затягивать его обратно, он откладывает панику пятого уровня, которая, как он знает, скоро наступит, на потом. И, совершив греховный акт бунтарства, который заставит его будущую сущность содрогнуться, он еще глубже прижимается к ним двоим, испуская глубокий вздох удовлетворения, который шепчет в ночи, как секрет.***
Джереми шагает вдоль стены квартиры, его рука праздно движется по ней: — Значит… ты вернулся только в понедельник? Кевин кивает. Он следит за бесцельным блужданием Джереми с интенсивностью олененка, наблюдающего за волком. Он напрягается, зная, что в какой-то момент на него набросятся. С абсолютной, пугающей уверенностью в глубине души он знает, что его разорвут на части. Но легче сосредоточиться на блужданиях Джереми, чем встретиться с пьянящим взглядом Жана. С того момента, как он вошел в квартиру, его молчаливый, но властный взгляд не отрывался от лица Кевина. Те несколько раз, когда Кевину удавалось встретиться с ним глазами, он замирал, настолько сильная и насыщенная аура исходила от этого человека. По глупости Кевина в животе что-то трепещет, когда он думает, так ли это ощущается — быть в центре внимания Жана. Быть объектом его желания; пиршество, выставленное на всеобщее обозрение, и Жан, умирающий от голода. Потому что вместе со страхом в Кевине поднимается жар, восхитительная противоположность между осознанием того, что он — добыча, и желанием быть поглощенным им — ими обоими. Затем он с силой стряхивает с себя это безумие, потому что это не похоть. Это не двое мужчин, потерявшихся в муках желания. Нет, даже в самых смелых мечтах он не мог представить себе Джереми или Жана, устремивших на него такой взгляд. (Которого он втайне жаждет). Нет, на него направлена гораздо более знакомая эмоция — та, которую он уже не раз испытывал на себе. Гнев. Резкое движение снова привлекает внимание Кевина. Джереми поворачивается лицом к Кевину, и часть нападающего оказывается в тени, поскольку он стоит перед окном. Вокруг него льется свет, придавая ему неземное сияние, как ангелу-мстителю. Кевин смотрит на него с благоговением, ведь этот человек так же прекрасен, как и страшен для него в данный момент. Джереми с торжественным выражением лица смотрит на Кевина. Затем он спрашивает просто: — Куда ты уходил? Это справедливый вопрос — или, по крайней мере, он должен быть справедливым. Кевину очень хочется ответить на него. Но он качает головой: — Я не могу сказать. Обида пробегает по лицу Джереми прежде, чем он успевает ее остановить. Кевин чувствует удар, даже когда Джереми возвращает эмоции под поверхность: — Почему? — спрашивает он. Но Кевин держит язык за зубами. Плечи Джереми слегка опускаются от молчаливого ответа. И тогда Жан срывается: — Non, — вырывается у него, голос режет комнату, как нож. Кевин вскидывает голову, чтобы встретить ярость его взгляда. — Non, это недопустимо, — повторяет Жан, поднимаясь со своего места. Кевин сглатывает. — Ты исчез на пять месяцев, — рычит Жан, медленно подходя к нему. — Ни звонков, ни текстовых сообщений, ни электронных писем — ничего, — его руки упираются в стойку по обе стороны от Кевина, удерживая от побега. — И теперь у тебя хватает наглости говорить нам, что ты не можешь сказать, где ты был? Ты оставил нас без возможности узнать, жив ли ты, и ты думаешь, что мы просто кивнем головой и скажем, что все в порядке? — он наклоняется еще больше, подчеркивая каждое слово, когда рычит: — Абсолютная. Собачья. Чушь. Кевин вздрагивает и немного сжимается. — Жан, — тихо говорит Джереми. Жан еще мгновение яростно смотрит на Кевина. Затем он отстраняется, отодвигаясь от него. Только когда он снова оказывается в другом конце комнаты, Кевин понимает, что у него дрожат руки. — Вы могли бы поговорить с моим отцом, — тихо говорит он, немного защищаясь. — О, мы поговорили, — язвительно отвечает Жан. — Мы выясняли точные дни и время, когда вы встречались с ним каждую неделю. Хочешь знать, как? Мы спрашивали у него о новостях каждый день. Теперь Кевин вздрагивает, кровь отхлынула от его лица: — Я не… он никогда не говорил мне… — Потому что ты не хотел знать, — тихо говорит Джереми. — Ты не просто так отдалился от нас, Кев, — он закусывает губу, потом добавляет: — Я думаю, мы заслуживаем того, чтобы узнать, что это за причина. Кевин бросает взгляд в сторону: — Не только от вас, — уклоняется он. — Я отдалился ото всех. — Почему? — упорствует Джереми. — Потому что мне нужно было кое-что сделать, — говорит Кевин ту долю правды, которую может сказать. — Со мной было что-то не так. Никто другой — включая вас обоих — не сделал ничего плохого. — Вот видишь, и именно поэтому все это было ненужным, — выплевывает Жан. — Потому что с тобой все в порядке, и мы могли бы тебе это сказать. Глаза Кевина закрываются, и его лицо искажается от боли и удовольствия, вызванных этим заявлением. Он быстро отворачивается в сторону, чтобы скрыть это выражение. — Мы могли бы остановить тебя, — подчеркивает Жан. — Да, могли, — признается Кевин, его голос звучит не громче шепота. — И это полностью свело бы на нет суть дела. Жан хмурится. Это заявление останавливает его бешеное расшагивание по комнате. На один напряженный момент в квартире воцаряется тишина. — Я не понимаю, — наконец говорит Джереми. В его тоне столько боли и страдания, что Кевину физически больно слышать его. — Я не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы мы тебе помогли. Ты так много помогал нам в жизни — когда мы с Жаном расстались, когда я не получал достаточную зарплату, когда нам нужен был новый дом, когда Жан вывихнул лодыжку при переезде, когда у нас появилась Крисси, когда умер мой отец — и все же… — и тут ему требуется секунда, чтобы продолжить, его голос захлебывается. — И все же, когда тебе было так больно, что пришлось буквально бросить всю свою жизнь и бежать, ты не дал нам ни единого шанса. Ты без раздумий отрезал нас, и я просто… Он громко сглатывает, и от этого звука у Кевина першит в горле: — Почему ты не впускаешь нас? — хрипло спрашивает он. Это грустное, жалкое заявление почти уничтожает Кевина. Его защита рушится, и ему нужно, чтобы это прекратилось. Нужно, чтобы они ушли, пока он не сказал то, о чем потом пожалеет. — Разве нас недостаточно? — жестко спрашивает Жан. — Нет, это не… — начинает Кевин, качая головой. — Ты хоть скучал по нам? — шепчет Джереми. Кевин мотает головой в сторону: — Не надо, — тут же бросает он. — Не смей… — его рот захлопывается, челюсти болезненно сжимаются, чтобы не дать словам вырваться наружу. Но Джереми все равно их слышит: — Тогда почему? — спрашивает он, как заезженная пластинка, которая все время спотыкается, спотыкается, спотыкается о сердечные струны Кевина. Он смотрит на Кевина, и Кевин с ужасом замечает, что на его глаза наворачиваются слезы. — Потому что мы отчаянно скучали по тебе. Кевин подается вперед, протягивает руки, желая заключить мужчину в свои объятия. И в ту же секунду он отступает назад, отдергивая руки, словно обжегшись: — Джереми, нет, это не… Я не… Я не… — Это из-за наркотиков? — требует Жан. — Что? — испуганно отвечает Кевин. — Нет… — Денег? — Нет, я не… — Ты кого-то убил? — Жан говорит тоном, который почти пугает Кевина своим спокойствием. У него открывается рот: — Конечно, нет, — шипит он. — С чего ты вообще взял… — Кто-то пытался убить тебя? — продолжает Жан, не останавливаясь. — Прекрати, — шепчет Кевин, отступая назад. — Просто прекрати… — Потому что это единственные причины, которые я могу придумать, по которым ты оставил бы нас ни с чем, — огрызается Жан. — Ты сбежал из страны в разгар празднования моего дня рождения, не сказав ни слова. Кевин вздрагивает. — Потому что, если бы это было что-то запланированное, ты бы нам сказал, — безжалостно продолжает Жан. — Если бы ты хотел что-то сделать, ты бы все спланировал до мельчайших деталей и говорил об этом месяцами, — он наклоняет голову. — Но ты этого не сделал, что означает только одно. Кевин сглатывает. — Что-то случилось в Мексике. Что-то, из-за чего ты поссорился с Эндрю и Нилом. Что-то, что заставило тебя бежать. Что-то, о чем никто из других Лисов не знает, — теперь уже Жан сглатывает, продолжая: — Это значит, что либо это сделал Джейк… Кевин затаивает дыхание. — …либо это кто-то из нас.