***
Последние несколько дней Мэри чувствовала себя довольно странно. Живот опустился: девушке стало легче дышать. Однако каждый день ей становилось всё хуже. Иногда живот пронзала неожиданная боль, а потом сразу же отпускала. Мэри не понимала, что происходит, и была насторожена. Со временем боль приходила чаще. У неё как будто схватывало всё в передней части живота. Мэри часто лежала и заливала в себя обезболивающие с Пепто-Бисмоль, стараясь утишить боль. В один день… в один день это не сработало. Мэри ошарашено глядела то на стул, то на лекарства, пытаясь куда-то убрать взгляд. Сжав зубы, она не издавала звуков, но всё-таки выкрик из неё вырвался. Наконец-то, простыня, которая была под Мэри, промокла. Только сейчас девушка поняла, что рожает. Боль целиком переместилась в нижнюю часть живота. Мэри чувствовала себя так, будто кто-то со всей силы сжимает её внутренности. — Джексон! Джексон! Прошу… тебя… помоги! — Прерывистые крики, казалось, просто разбивались о надёжные стены деревянного жёлтого дома. Но ощущение было ошибочным: Джексон быстро прибежал ей на помощь. — Как же хорошо, что я не уехал на работу сегодня, Мэри! Что тут у тебя происходит? Простыня кровати, на которой лежала Мэри, уже пропиталась кровью. — Мне… Мне плохо, Джексон… Я… помоги мне… пожалуйста… У мужчины судорожно затряслись руки. Он понял: его жена рожает. Он также понял, что роды, кажется, не должны проходить так. Его пугало обилие крови, пугали пустые чувствами, но полные физической болью глаза любимой Мэри, пугало… что он может потерять её. — Мэри… Мэри, держись… я позвоню доктору… мы сейчас, всё сейчас будет!... Мэри молчала. Это молчание было громче любого рок-концерта. И оно кошмарными отзвуками билось в барабанных перепонках Джейка, и чем-то этот стук напоминал ему бешеное биение сердца. Он неуклюже запетлял к телефону, мобильнику, который ему удалось купить при выезде в город лет семь назад. Дрожащими руками он сначала набрал телефон полиции, но вовремя сбросил вызов. Наконец, он позвонил в деревенскую клинику. — Алло!? Алло!? — Д-доктор… срочно… прошу… — Что? Что происходит? Мужчина, успокойтесь. Говорите яснее. — С-срочно… Прошу вас… По адресу Вашингтон-стрит 4… Жена рожает… у неё кровь… — Мужчина, успокойтесь. Скажите, что происходит с вашей женой? Джексон уже не выдержал. Он собрал всю свою силу в кулак и пустил её из кулака в голос: — Доктор, чёрт возьми, у меня рожает жена и истекает кровью! Адрес Вашингтон-стрит 4, пожалуйста, приезжайте! — Поняли. Будем в течение десяти минут. В телефонной трубке раздались гудки. Джексон подбежал к Мэри. Крови становилось всё больше. Как только он подошёл, Мэри издала истошный крик боли. Юная, нежная, облепленная кровью голова младенца показалась первой. Ребёнка самого тяготило это положение. Он со всей силы пытался выбраться. Мэри кричала всё громче, всё больнее, всё ужаснее. У Джексона как будто все внутренности упали вниз, настолько ему стало некомфортно. — 520… 521… 522… — Джексон отсчитал: именно на пятьсот двадцать второй секунде в дверь постучались. Он распахнул проход в дом, и бригада медицинской помощи не вбежала, а ворвалась внутрь. Ребёнок рождался и разрывал родовые пути. С глазами, будто обожёнными в глине, Джексон смотрел на свою жену и пытался следить за действиями врачей. В голове всё расплывалось. Ноги подкашивались. — Окситоцин!... Держись, держись… — В голове Джексона отрывочно раздавались возгласы докторов и долгий, протяжный крик Мэри от боли. Он не видел, не мог видеть, чем именно занимается бригада. Очевидно, пытается как-то спасти Мэри. И тут раздался возглас, которого Джексон ждал: — Родилась!...***
С трясущимися не то от страха, не то от радости ногами муж подошёл посмотреть на новорождённое дитя. И оно показалось ему ангельски прекрасным: чистая белая кожа, изящная форма тела и, что поразительно, улыбка… улыбка? Мэри тоже это заметила. На Мэри свой глубокий, осознанный взгляд устремили два ярких янтарно-красных глаза. Они натурально сияли, освещая лицо матери. Чара как будто осознанно протянула руку к груди Мэри, требуя еды. Джексону показалось, что у него начались галлюцинации. В глазах всё помутнело, и он отошёл. Кого они родили? Мэри послушно протянула ребёнку сосок.***
Несколько дней Джексон ходил, как на иголках. Он не понимал, как на это реагировать. Он переживал за Мэри и боялся дитя, потому что поведение Чары при рождении показалось ему неким предзнаменованием. Он обращал внимание на стеклянное небо, на опадающие с веток пожелтевшие и покрасневшие листья, и в каждом листочке видел глаза своей дочери. Наконец-то ему позвонила жена: в трубке раздался её тихий, сдавленный и уставший, но счастливый голос. — У нас спрашивают, как будем называть ребёнка, Джексон… Джексон, ты слышишь? — Джексон некоторое время просто молчал в трубку. Он подошёл к столу, налил себе бренди фирмы Christian Brothers и выпил. — Джексон, ты на связи? — Я предлагаю… пфх… назвать её Чарой. Потому что она с самого рождения проявила характер. — Чара?... Чара… Да, это красивое имя. Мэри, Джексон и Чара. У тебя экзотичный вкус, милый. — Спасибо, дорогая. Ты согласна?... — Ты там опять пьёшь, Джексон? — Нет, что ты… просто воду глотаю. — А, понятно… Да, пожалуй… Согласна. Жди нас через пару дней. Мы с Чарой любим тебя, дорогой. — Мэри произнесла это ласковым и тихим голосом, после чего повесила трубку.***
Через три дня Чара и Мэри уже были дома. Всего девушка с ребёнком неделю пролежали в больнице. И всю эту неделю дожди шли как на улице, так и в душе Джексона. Он наконец-то увидел свою дочь. Глаза всё ещё горели красным. И в голове у него роились строго противоположные мысли. Чара оказалась на удивление спокойным ребёнком, очень много и тихо спала, практически не плакала. Но то, что она чуть не забрала жизнь его жены, и её удивительно странное поведение, вселяло ему суеверный ужас.***
— Ты, чёрт возьми, сумасшедший! Ты не понимаешь, что творишь! — Истошно вопила Мэри. Удар. — Т-тварь… Я ради вас… спину свою убиваю… ради вас… жизнью каждый день рискую, а ты… Мэри поднялась и посмотрела на Джексона страшным, волчьим взглядом. Как она сильно была похожа на Чару сейчас! — Слушай сюда, нищий алкаш… Если ты… Ещё хоть раз… поднимешь на меня руку, я… — Что!? Позовёшь своего дружка, с которым сегодня ночью шлялась!? — Это мой родной брат! — Ещё и лжёшь… Что мама, что дочка… Все одинаковые… — Пьяный в усмерть Джексон пошёл к детской кроватке. Мэри закричала тоньше и громче любой в мире скрипки. — Отойди от ребёнка!... Отойди… от… ребёнка! — Она побежала к Джексону, когда тот уже замахнулся на Чару. Девочка громко заплакала. Мэри взяла в руки пачку дисков с музыкой и со всей силы обрушила её на голову мужу. Он упал без сознания. Мэри взяла Чару на руки и обняла… Чара со временем успокоилась. Мэри оставила дочку в комнате и заперла дверь, чтобы не пустить к ней отца.***
После этого случая жизнь в семействе изменилась навсегда. Джексон начал каждый день топить себя в алкоголе, спуская большую часть средств на бутылку. Он подал прошение на свой завод, чтобы ему предоставили питание. Так как работал он отверженно, прошение приняли. Мать всё больше закрывалась в себе, заботясь исключительно о Чаре, если девочка того требовала. Чара подолгу оставалась наедине или с матерью, которая её игнорировала, или с собой. В четыре года она открыла для себя литературу: Мэри много читала. Чара погрузилась в книги с жадностью, в особенности предпочитая фэнтези и сказки. Со всеми окружающими Чара вела себя замкнуто, настолько, будто на неё сам господь накладывал семь печатей и девять врат. И на каждого человека она в свои четыре года глядела с опасением, сразу шарахаясь, если этот человек хоть как-то жестикулировал.***
— Ага, и как нам за это платить, Мэри? — Ты найдёшь деньги. — Где, по твоему? Я работаю по шестнадцать часов в день! — Голос Джексона звучал рычаще и угрожающе. — Ребёнок должен социализироваться! Обязан! Ты не понимаешь этого? — Голос Мэри звучал настойчиво и твёрдо. — Мэри, я всё понимаю. Но у нас нет денег на оплату детского сада. Ты не понимаешь этого? — Последнюю фразу Джексон издевательски произнёс с интонацией Мэри. — Я всё понимаю! Но это твоя забота! — Заставь меня. Мэри всплеснула руками после слов Джексона, посмотрела на него, как обычно смотрят на злейшего врага, и вышла из комнаты. “Развестись… — думала Мэри, — развестись… Он выпил из меня все соки! Он пьёт, избивает меня, ничего не делает… Ох, я схожу с ума!... Но… Что я буду без него делать?.. Как прокормить Чару? Как прокормить себя? А уж оставить своего ребёнка этому тирану… нет, я не позволю… Не позволю! Я выдержу это!” После разговора прошло несколько недель. Каждые полчаса Чара заглядывалась в окно, на проходящих мимо детей, которых так заботливо за руку в детский сад вели их отцы, матери, старшие братья или сёстры… “Вот бы меня тоже папа вёл за руку… пожалуйста?..” — однажды задумалась девочка и с трудом отвела взгляд от улицы. Отец в тот момент, пьяный, сидел на кухне и тяжело дышал. “Мэри… Мэри… почему ты так не любишь меня?... Почему?... Ох, и что мне делать с кредитом на дом…” — он шептал это так тихо, как может шептать пьяный крепкий мужчина. Чара, семеня ногами, осторожно подошла к отцу. Раздался её голос. Голос, удивительно зрелый и низкий для девочки такого юного возраста: — Отец… А можно мне… в детский садик? Родители так заботливо ведут своих детей за ручку… Я тоже хочу. — Это звучало не то как просьба, не то как требование. — И ты туда же, птичка ты моя… Это мать тебя науськала? Я итак для тебя всё делаю, Чара! Ты… ты… Ты ещё смеешь упрекать меня в том, что я к тебе равнодушен! — Замах, и Чара упала. По лицу потекли горькие слёзы. Отец решительно встал и, хоть и пьяный, легко покинул кухню. По лицу ребёнка потекли горькие слёзы. “Почему… почему… почему…” — проговаривала девочка про себя, и только Господь да мыши у Чары под носом могли слышать этот голос. А небо застлали самые тёмные, самые плоские и самые серые тучи. Дождь барабанной оркестровой дробью застучал по оконным отливам.***
Голос отца, обычно суровый и низкий, в этот раз звучал ласково и весело: — Чара, птичка моя, пошли на прогулку? — За окном вальсовыми па медленно шёл снегопад. Снег шёл настолько плотной стеной, что соседних домов уже не было видно. Чара смотрела на снегопад, как заколдованная, сначала не обращая никакого внимания на папу. Снежинки как будто говорили с ней, как будто кивали ей… “Вот, почему я её так не люблю… она вообще не от мира сего… И как же меня пугают эти красные глаза!...” — подумал про себя отец. Он подошёл к Чаре и положил ей руку на плечо. Она вздрогнула и сразу отдёрнулась от него, посмотрев на отца с ужасом. — Ну, ну. Не бойся ты так. Пойдём гулять? Лицо Чары расплылось в мечтательной улыбке. Эта улыбка, её улыбка заключала в себе нечто особенное. За все дальнейшие годы эта улыбка не поменяется ни одной чёрточкой. Улыбка, которая заставляла одних детей плакать от страха, когда они видели её в окно, а других — улыбаться в ответ. И улыбка, которую увидела Фриск, когда согласилась стереть мир. — Пойдём, папа. Мама! Мама! Мы гулять! Сначала, тепло одевшись, дом покинула Чара. Потом — отец. В конце уже мама вышла на улицу, кажется, просто подышать. Но она исподволь наблюдала за дочкой, стараясь не слишком напрягать глаз, под которым ярким синим пламенем горела гематома. Чара своими маленькими ручками скатала из липкого снега шарик и задорно бросила его в дерево. Мама тихо подошла к ней, поцеловала в макушку и ласковым, нежным голосом произнесла: — Когда катаешь шарики из снега, это называется “снежки”. Хочешь поиграть в них? — Снежки… Да, мама! Хочу! Мама на взгляд Чары одним лёгким движением руки слепила идеальный снежок. Он пришёлся Чаре в плечо, слегка толкнул её, но было совсем не больно. Тогда Чара кинула свой снежок в маму. И счастливо улыбнулась. Впервые за всю свою жизнь дыхание девочки стало мерным, тихим, спокойным. Она радостно засмеялась и начала уворачиваться от града снежков, который мама в неё послала. Отец отошёл за сарай, чтобы покурить. Чара почувствовала себя такой свободной! “Я живу… я живу. Я жива. Я буду жить. Мне так это нравится!” — думала Чара, играя с мамой в снежки и не желая останавливать этот момент. И снежинки от снегопада снова кивнули ей, и Чаре даже показалось на секунду, что их сочетание похоже на улыбку. На её улыбку.***
— Джексон, мы если суп последние четыре дня. Имей ты совесть уже! Мужчина, снова пьяный вдрызг, проигнорировал слова жены. Он кинул в суп всё, что ему попалось под руку, путаясь в ингредиентах. Попали даже слегка подгнившие огурцы, заготовленные для маринада. Суп получился на вкус… неописуемым. Мэри бессильно всплеснула руками и ушла в другую комнату. Через полчаса они с Чарой пришли на кухню. Ржавые старые тарелки уже были до краёв заполнены похлёбкой. — Ешьте… пока я вас не прибил. — Прорычал Джексон и первый сел за стол. Чара и Мэри сели уже после него. Девочка взяла ложку и попробовала. Она выплюнула это из-за куска полусгнившего огурца, который ей попался. Снова раздался голос, так пугавший отца: — Я не буду это есть, папа. Это невкусно. — Птичка моя, ты… Ты… Слушай, я… старался, готовил ради вас, а ты… — Отец, несмотря на опьянение, встал и начал угрожающе надвигаться на Чару. Девочка сразу пригнулась и как бы сжалась в комок. Джексон грубо взял ребёнка за лицо, открыл Чаре рот и засунул в него ложку с похлёбкой. Чара выплюнула смесь на его одежду. — Я не буду это есть, отец. — Таких ноток в голосе Чары не было слышно никогда. Он впервые приобрёл то, чего никогда больше не лишался: решимость. Джексон натурально взревел. Он схватил Чару за плечи и толкнул её на пол. Она с размаха ударилась головой. — И после всего, что мы для тебя сделали, ты, неблагодарная мышь, смеешь ещё чё-то там вякать!? Вон! — Джексон напрыгнул на Чару, грубо, как кусок дерева, взял её за шкирку. Она начала сопротивляться и вырываться. — Отец, не трогай меня! Не трогай меня, не смей! — Её крик звучал угрожающе и злобно. Джексон дотащил её до входной двери и выкинул на улицу лицом вперёд. Она упала на вымощенную камнем дорогу зубами. Кровь тонкой струйкой потекла из носа. Ненависть, отчуждение, боль, ненависть, отчуждение, боль, ненависть, отчуждение, боль… предательство. Вот, что ощутила Чара, когда дверь захлопнулась. Она со всей силы сжала кулаки и ехидным, злобным взглядом посмотрела на огромное ночное небо, с которого ей сверкали миллионы звёзд. Мэри не выдержала этого. Она встала и в этот раз угрожающе пошла на Джексона. Эта походка была точь в точь походка Чары, когда она шла на Флауи. — Милый мой, ты... ты перебарщиваешь. Вернись за ней. Сейчас же! — С каждым словом голос Мэри раздавался всё громче. Она замахнулась. Джексон тут же схватил её за руки. — Не понимаешь ты, дура... Не понимаешь. Чара должна быть сильной девочкой. — Всю ярость мужчины как рукой сняло. Он говорил спокойным, уверенным тоном. — Я сделаю из неё сильного человека. И не думай вставать у меня на пути! Мэри смотрела на него испепеляющим взглядом. Она ударила его ногой в колено. — За что ты борешься сейчас, на то ты напорешься в будущем. Попомни моё слово... Живо. Вернись. За. Моей. Дочерью. Ублюдок. Мужчина сразу постарался прижать Мэри к себе и поцеловать её. Она грубо толкнула его. Он упал и ударился об пол затылком. Жена плюнула ему на лицо, ушла в отдельную комнату и просто закрылась. Из помещения послышался вопль: "Чара! Чара! Ох, урод, урод! Чара!..." — кажется, девочку Мэри кричала в окно. Но никто не пришёл.***
После криков Мэри прошло десять минут. Чара очнулась: сильнейшая боль заставила её потерять сознание. — Помогите! Помогите, кто-нибудь! — Закричала Чара в пустоту. Но никто не пришёл.Чара бессильно опустила голову и упёрлась носом в каменную плитку. И её слёзы крупными гроздьями покатились из глаз, громко разбиваясь о камень. Она, скрежеща зубами, впервые осознанно сказала то, о чём раньше боялась даже подумать: “я ненавижу его”. И девочка презрительно взглянула на дверь своего дома. Ветер бушевал и почти сбивал Чару с ног. Она была одета в одну только футболку да шорты, даже обуви на девочке не было. Чара, юркая, как лисица, переметнулась к сараю. Дверь его была заперта. Чара изучила стены и заметила ямку, которая оставалась тут уже давно. Ямка позволяла с лёгкостью проникнуть внутрь. Чара воспользовалась этим шансом, чтобы хоть как-то утихомирить холод. Внутри неё как будто бы всё обрывалось. Насколько неприкрытой и сильной может быть ненависть? Тонкая, тонкая нитка её нервов наконец-то порвалась. Проникнув в сарай, она горько зарыдала. “Н-не… ненавижу… не-на-ви-жу е-го…” — шептала Чара прямо в землю, будто надеясь, что её услышит каждый из обитавших там хтонических богов. Вот услышат они и заберут отца на растерзание. Перед девочкой возникла немолодая и покалеченная дворняга, спрятавшаяся в сарае намного раньше. Видимо, она тоже использовала эту яму под стеной. Чара посмотрела на неё и понимающе ей кивнула. Лицо расплылось в доброй улыбке, несмотря на рыдание пробившейся через тонну кошмарных чувств. Собака, испуганная незнакомой девочкой, сразу залаяла. Чара прислонила указательный палец к губам, пытаясь как-то успокоить дворнягу. Это не сработало. Тут же вне сарая послышались грузные, тяжёлые шаги. Шаги того, кого она так ненавидела. Чара сразу спряталась в дальнем углу и забежала за кучу металлолома. Дверь сарая распахнулась. Её отец взял дворнягу также, как Чару, за шкирку и молча выпнул её из сарая. Ночевать внутри помещения всегда лучше, чем на улице. Чара легла щекой на землю, прислушалась, как будто всё ещё ожидая ответа богов. А потом прикрыла глаза и… уснула. Уснула, теперь уже чувствуя себя в безопасности.***
— Как тебя зовут, девочка? Хей, мы хотим подружиться! Будем с тобой друзьями? Чара обернулась, и её ядовито-красные глаза осветили трёх мальчиков. Она характерно улыбнулась. — Приветствую, друзья. Я Чара. Каково ваше имя? — Этот стиль речи был так нехарактерен для детей пяти лет, что её новые знакомые почти ничего не поняли. — Чара? Прикольно. А тебя кто так балакать учил? — Донёсся хлипкий голосок второго мальчика справа. — Мы ничего не поняли. — Родители, кто ж ещё. А кто вам дал образование? Помойка? — Огрызнулась Чара вполне по-взрослому. Мальчики снова поняли только избранные из слов. — Знаешь, ты очень странная девочка, Чара. — Сказал третий мальчик, самого низкого роста и пухлого телосложения. — Слышу это от глупого мальчика. — С усмешкой сказала девочка в ответ. Мальчики были ошарашены её наглостью. Она улыбалась, и эта улыбка в сочетании с её стилем речи заставили ноги парней слегка дрожать. Они смотрели на неё полными удивления глазами. — Что, сбиты с толку? Я часто видела из окна, что вы трое издевались над маленькими детьми. Не ожидали такого приёма? Мои слова оставят на вас такое множество ран, что родные папа с мамой не узнают. — Чара угрожающе опустила голову и глядела на мальчиков исподлобья. — Бегите, пока ещё живы. Один мальчик отошёл на три метра назад и взял горсть песка. Чара вовремя заслонилась от него, встав спиной. Она сразу повернулась обратно, сжала кулаки и начала медленно подходить к бросившему песок… также, как отец, бывало, подходил к ней. Другие мальчики, в свою очередь, отбежали. В Чару стали постоянно прилетать горсти песка, одна за другой. Она отвернулась и степенно, гордая своей победой, начала отходить прочь. Старший из мальчиков поднял заострённый камень и бросил его в Чару. Камень пулей пролетел до спины Чары и ранил её меж лопаток. Она упала на колени, сжав зубы от боли. Ни звуком она не дала понять, какую боль принесла ей эта проклятая галька. Девочка медленно встала и резко оглянулась. Перед ней никого не было, только убегающие силуэты вдали. Ветер гнусно завывал издевательски высокую песню.***
— Чара, солнышко, подойди сюда. — Голос Мэри звучал обречённо, но ласково. По-другому мама с дочерью говорить уже не могла. Она нервно почесала заживающую ссадину, которую Джексон оставил ей на выходных. Сейчас мужа не было дома, он отлучился по рабочим делам в командировку. Ни Мэри, ни Чара не были уверены, по каким именно. — Я тебя слушаю, мама. — Голос Чары, в свою очередь, всегда звучал почтительно. — На этих выходных к нам приедет твоя сестра, тётушка Рут. Будь готова к этому. — Чара слегка опустила взгляд и усмехнулась. Зубы инстинктивно сжались. — Хорошо, мама. — Несмотря на переполнявшее её чувство скорби и негодования, Чара спокойным шагом пришла к себе в комнату и закрыла дверь. Чтобы дать волю чувствам, она сразу начала со всей силы бить подушку. Истерзав её так, что пух начал вываливаться крупными кучами, девочка успокоилась, легла на неё и легко уснула.***
— А что, вы за дочкой-то совсем не ухаживайте? — Мы любим её, сестра. Не твоё это дело. — А ну-ка молчать. Не подобает так со старшей сестрой разговаривать. — Кажется, каждая девушка в этой семьей имела возможность грозно понижать голос и говорить достаточно злобно. — А ну покажи мне Чару. Чара! Тётя Рут тебя зовёт! Рут уже провела субботу в доме Чары. Девочка считала часы до конца воскресенья. Примерно в 20 часов вечера Рут должна была уехать. Чара рассматривала разукрашенную узорами обоев стену и ждала, пассивно отсчитывая секунды. Секунды складывались минуты, минуты — в часы. Так было проще. Чара перечитала всю домашнюю литературу к этому моменту; даже деловые бумаги отца её завлекали. А теперь не осталось ничего, кроме того, чтобы послушно пойти к своей тёте. Чара шла, медленно передвигая ногами, прикладывая видимые усилия, и её топот дополнительно заряжал атмосферу напряжением. — Ну, посмотри на себя, девчушка. Вся неряшливая, вся заросшая… — Со мной всё хорошо, тётушка. Я такая, какой меня родили. — Отозвалась Чара без страха в голосе. — А должна быть красивая! Слышишь? Чтобы себе самой нравилась. Ты же ещё совсем ребёнок, а уже столь настырная… Мысленный голос Чары в этот момент был неприятным. Он скрёб внутри её головы и шептал довольно мрачные мысли: “А что, если сейчас же убежать и не вернуться больше?...” Чара отогнала это ощущение. Рут внезапно протянула руки и схватила Чару. Но в этой хватке не было того, что она чувствовала от отца. Эта хватка была довольно чистой, невинной и безобидной. Рут посадила Чару к себе на колени и поцеловала её в макушку. — Так… — Тётя взяла ножницы, лежащие под её рукой. — Давай-ка тебя стричь, дорогая моя. — Сначала внутри Чары всё похолодело, а потом успокоилось. Она мягко улыбнулась тёте и благосклонно кивнула. Прошло буквально пятнадцать минут. Профессиональный парикмахер быстро одарил Чару красивым, ровным, изящным каре, которое так шло к её детскому и невинному лицу. — Ну, взгляни на себя в зеркало теперь, красотка. Крутяшка, да? — Чара послушно посмотрела на себя и обомлела от удивления. Больше она никогда не расстанется с каре, она пронесёт эту причёску в неизменном виде вплоть до момента начала войны с человечеством. То, как сейчас Чара выглядела, то, как она себя чувствовала, глубоко запало ей в душу… и даже в Душу. Морально Чара представляла себя на поляне, полной прекрасных золотых цветов. Она видела, как ветер нежно перебирает её новую причёску, а она смотрит на огромное чистое небо и ощущает лишь одно: безмятежность. Прошёл час, и Рут, наконец-то, уехала. Испуганная, похолодевшая Мэри подошла к Чаре и прошептала ей: — Ты очень красива, но… как отец к этому отнесётся?... Я боюсь, Чара… — Да, вот об этом девочка не подумала. Отец мог быстро отменить её хорошее настроение. Чара кивнула, понимая, что в скором времени придётся столкнуться с ним лицом к лицу. На следующий день Джексон вернулся из командировки. Когда он увидел Чару, он выронил инструменты из рук. Её красные, яхонтовые глаза так хорошо подходили к каре, что это делало её чересчур взрослой и как будто лишало невинности в его глазах. — Мэри, чёрт возьми! Мне плевать, что ты дрыхнешь! Чем ты это объяснишь!? — Взревел Джексон. Он взял Чару за шкирку настолько резко, что она не успела отреагировать, и швырнул в её комнату. Но бить не стал: — Вот пока твоя причёска не придёт в норму, отсюда ты не выйдешь, птичка моя! Поняла!? Чара ошалевше кивнула. Спустя пятнадцать минут она услышала крик, стон, женский плач. Чаре не нужно было гадать, что там происходило. — Я не вин… — Молчать! — Мэри ударилась головой об стол. — Слушай меня, моя милая. Чё, захотела дочурку уже взрослой видеть? О, ты не замечала взгляды, с которыми некоторые оборзевшие парни на неё смотрят! О, ты не знаешь, какое на самом деле внимание она привлекает! Ты представляешь себе, как она будет выглядеть теперь в их глазах!? Мне всегда её сторожить!? — Джексон ревел, как медведь Гризли. — Т-ты… чудовище… — Прохрипела Мэри. — А ты — худшая, самая невнимательная и наглая мать, которую я могу себе вообще представить! Мэри не ожидала, что к своим двадцати семи годам она будет настолько сломленной. Удар. И её глаза окутала тьма.***
— Быть красивой… быть красивой… — Чара рассуждала вслух, сидя в комнате. Игрушки уже не привлекали её. Книжки — тоже. Остывшая яичница ждала её на столе, но Чара даже притрагиваться к ней не хотела, зная, что её сделал отец. — Моя мама часто пользуется косметикой. Почему бы мне не… В мыслях у Чары не было идеи понравиться кому-то. Она лишь смотрела на себя в зеркало и представляла, что значит “быть красивой”. И наслаждалась этим ощущением. Чара начала умываться и мыть голову каждый день, несмотря на то, что часто по вине отца спала на улице. Горячая вода ласкала её плечи, щёки и как бы смывала весь негатив, который папа приносил в её жизнь. Чара чувствовала себя как будто в нежной руке Господа, принимая душ. И ей это так нравилось… Со временем она стала умащать своё тело молочком для кожи, скрабами и подобным. Её и без того нежное, детское туловище стало походить на младенческое, а кожа на лице сверкала даже ярче, чем у молодой Мэри. Чара начала брать косметику мамы без спроса, ожидая, что если Мэри берёт у дочери вещи, то и дочь может это делать. В один день она впервые нарядилась, как принцесса, и действительно была похожа на настоящую юную королеву. Как вдруг… — Твою мать! Что за чёрт? Где мой тональный крем!? — Послышался истошный, злобный вопль Мэри. Чара поняла, что мама не была рада подобному повороту событий. — Ты. ты! Я к тебе всегда относилась хорошо, одна единственная в этом доме… а ты… воровка! клептоманка! чёрт бы тебя побрал! — Как же сейчас Мэри, стоя перед Чарой и оценивая её красивое лицо, была похожа на Джексона! Её глаза снова как будто просверкали красным. — Отец итак тратит последние деньги на то, чтобы видеть рядом с собой ухоженную жену… А ты… смеешь без спроса… Вон! Вон из моего дома! Другого ты не заслуживаешь! Чара молчала… ей поплохело. К горлу подступил ком. Всё тело затряслось… Она стиснула зубы и молча вышла на вечернюю улицу. Солнце уже окидывало струями золотой крови каждую синюю вену неба. Чара побрела вперёд, куда глаза глядят, целиком съёжившись. Солнце, наконец, скрыло лик злотоперстой Эос за горизонтом. Чара чувствовала себя так… беззащитно. Впервые в жизни. Раньше она знала, что могла после истерики отца положиться на маму. Сейчас она почувствовала, что никого в её жизни не осталось. Никого. Где-то далеко сзади послышался стук мотора. Отец приехал домой. Что было дальше, Чара уже не слышала и слышать не могла.***
— Я лишь хотела её про… — Мэри согнулась от резкой боли после удара. — Идиотка!.. Предательница! ..Конченная дура! Тебе настолько плевать на то, что я говорю!? — Трезвый Джексон в ярости был ещё страшнее, чем пьяный. — Я… кх… кх… — Мэри задыхалась от слёз. Солнечное сплетение жутко болело и уже со своей стороны мешало дышать. — Я тоже не без греха, но ты… идиотка… выгнала дочь, в косметике, наряженную, с этим ублюдским каре, на улицу, на ночь, совсем одну! Идиотка! Ты… ты действительно так сильно ненавидишь своего ребёнка!? Это всё потому что она — моя дочь, да!? Да!? Пошла вон с глаз моих, тварь. — Джексон схватил Мэри за шкирку, привёл к комнате и сильно толкнул её ногой. Девушка упала лицом на пол. Мужчина захлопнул дверь. “Ох, моё солнышко… где сейчас моя птичка?...” — лицо Джексона было бледнее фарфора. Он быстро накинул куртку и пулей вылетел из дома. В сарае — пусто. В гараже — никого. У мужчины голова пошла кругом. Он сел на землю и впервые в жизни горько, горько зарыдал. И его рыданиям вторил меланхоличный поток ветра, нежно овевающий лицо Джексона, как будто Бог хотел его успокоить.***
Тук-тук. Эти два стука ярко раздались в абсолютной тишине, которую раньше нарушали только музыканты-сверчки. Их мелодии успокаивали Чару, но она всё ещё дрожала, как последняя хлипкая ива под потоком воды. Дверь Чаре открыла девушка лет тридцати, с заспанным выражением лица. — Приветствую… Можно, вы станете моей мамой? У меня никого нет… я обещаю, что буду лучшей, самой лучшей дочкой!.. — Как можно более спокойным, но не без надрыва, голосом произнесла Чара. Дверь захлопнулась перед её носом. “Ох… ну не сейчас же, нет же… какие же у нас жестокие люди… Подожди, девочка. Я приду к тебе, как только оденусь.” — думала Эмили, отходя от двери. Перед Чарой стояли богатые апартаменты, обнесённые дорогим обожжённым кирпичом и покрытые мрамором в избранных местах, дом красного с оттёнком бордо цвета. Он уже не был похож на ту безвкусицу, которую предпочитал Джексон. Чара села неподалёку от двери, и от чрезмерного нервного напряжения быстро уснула. И её невинное, милое лицо озаряли только звёзды вдалеке. Эмили вышла, накинув на себя лёгкую ветровку и домашние штаны. Она увидела Чару, лежащую под дверью. Девочка мирно спала удивительно сладким для своего положения сном. Эмили стряхнула с волос Чары несколько мелких насекомых, осторожно подняла её, как миниатюрную статуэтку, и принесла в гостиную, обставленную двумя большими, обшитыми зарубежной тканью диванами. Она осторожно положила Чару на один из диванов, сняла с неё её розовые уличные сандали и накрыла леопардовым пледом. “Бедная девочка…” — проговорила Эмили, увидев следы от давних побоев на лице, у носа и глаз. Эмили не сдержалась и ласково, как ангел, поцеловала Чару в лобик. Проснулась Чара спустя аж пятнадцать часов. Ей сразу в глаза бросилось не то, что она в чьём-то жилище, но то, как это жилище обставлено: широкоэкранный плазменный телевизор стоял напротив дивана, а рядом — обделанные золотом журнальные столики. На Чару с тоскующим видом глядел молодой, лет двенадцати, мальчик. Чара сразу поняла, что мальчик этот старше всех детей, которых она встречала до этого. Природа наделила парня слегка женственным лицом, яркими голубыми глазами, высокими скулами, каштановыми волосами и добрым взглядом. — Ох, девочка проснулась… Привет. Как себя чувствуешь? — Его голос звучал всё ещё так по-детски, что голос Чары на контрасте с ним принадлежал сорокалетней опытной женщине. — З-здравствуй… — сквозь сон сказала девочка, — д-да, будем знакомы… Я Чара… Чувствую себя хорошо. Где я нахожусь?... — Деловой стиль речи маленькой девочки ошеломил Джейка не меньше, чем то, что её красные глаза озаряли его лицо кроваво-яхонтовым светом. — Ох, Чара… Я Джейк. Будем знакомы. У тебя красивое имя. — Будем знакомы. — Сказала Чара и ласково улыбнулась новому собеседнику.