арома рич.

яэ оставляет на столе пластиковый стаканчик с недопитым мартини и выходит из кухни в коридор. музыка тяжело давит на уши, и она морщится. проходит сквозь толпу изрядно выпивших людей, глазами ища ту единственную, из-за которой вообще хочется существовать среди этого пьяного хаоса. уже ближе к залу она сталкивается с аято плечами, и у того разливается стаканчик с чем-то сладким — майка яэ окончательно испорчена, но ей немного-немало сейчас всё равно. она только спрашивает: — ты не видел её? — а в глазах грусть вперемешку с надеждой, и аято своим лисьим прищуром, каким смотрит на неё в ответ, именно в этот момент даже не бесит, только допивает оставшееся в своем помятом пластиковом стакане и кивает в глоток. — на балконе. — курит? — курит. яэ вздыхает, аято сальтует ей и удаляется в сторону кухни, а она разворачивается в сторону лестницы, поднимается на второй этаж и подходит к балкону. эи она видит сквозь стеклянную дверь, облокотившейся на ободок балкона и держащей в руках сигарету — наверняка уже не первую и даже не вторую. она не решается зайти или, хотя бы, постучаться, показав, что тоже находится тут, — только печально смотрит на чужую стройную спину, обтянутую фиолетовой водолазкой. в конечном итогe эи замечает её краем глаза, и даже становится немного стыдно за свой неумелый сталкинг, но вместо того, чтобы испугаться или разозлиться, эи открывает дверь на балкон и с улыбкой приглашает зайти. мико ещё не настолько отчаялась, чтобы отказываться. на улице бушует лёгкий ветер, развевающий волосы в беспорядок — по крайней мере, у яэ с её чёлкой всё происходит именно так, а вот эи выглядит как никогда очаровательно, и яэ смотрит на неё, как на что-то возвышенное и недосягаемое, но протяни руку — и километры между ними превратятся в прикосновение. эи протягивает ей пачку арома рич. — будешь? — буду, — она поддевает сигарету длинными ногтями и зажимает её меж пухлых губ, пачкая фильтр розовой помадой. эи подносит к кончику сигареты зажженую зажигалку, и яэ быстро подкуривает из чужих рук. дым, разнёсшийся по горлу после первого вдоха, успокаивает — дарит чувство тепла и привкус вишни. всё по классике. яэ поднимает взгляд вверх, звёзды на небе сплелись в узоры, пока луна своим тусклым светом немного освещает их лица. — как ты? — дурацкий вопрос, ответ на который будет таким же дурацким и лживым, но яэ всё равно спрашивает, пока сигарета меж её пальцев ждёт очередного вдоха. — в порядке. — правда? — да. — хорошо. всё не хорошо, но яэ улыбается, глядя в чужие аметистовые глаза. она разбита, но внезапно чувствует, как сердце внутри неё делает кульбит, потому что эи именно сейчас такая невероятно красивая, и вообще её очень хочется поцеловать, но целоваться нельзя — тупые границы межличностных отношений. комната заливается хохотом. эи смотрит на неё — такая же разбитая, но совсем не улыбается, хотя ей, наверное, тоже хочется. — ты знала, что у бабочек нет сердца? — что? — или что они не могут летать во время землетрясения? — от её сигареты не остаётся и вдоха. — или что кометы, — яэ поднимает взгляд вверх, — в большей степени состоят изо льда, а не из огня? и что они всегда летят к солнцу? яэ не комета, а эи даже на луну не тянет, но к ней хочется лететь и в полёте своём топить весь свой лёд, было бы только зачем. — мико... — я так рада стоять сейчас здесь. — я тоже. — правда? — да, — не ложь. хочется схватить её за руку, притянуть к себе и, бога ради, поцеловать, просто по-человечески нежно поцеловать, показать, как много эта девушка для неё значит, показать, что она совершенно не выходит из её головы, показать, как она ценна и любима — но вместо всего этого яэ только робко касается розовыми ногтями с объемными медведями чужих холодных пальцев. блядское, ебаное платоничество. — ты не хочешь выпить? — нет. — жаль. — а ты? — очень. — пошли. — так просто? — ну да. ну да. ей снова хочется смеяться. музыка редкими битами отдаётся через дверь балкона, но когда эи открывает дверь, она заполняет собой всё пространство, и от этого очень хочется сбежать, но бежать некуда. они идут на кухню, яэ ищет свой недопитым мартини, но находит только пустой стакан и мысленно расстраивается, но вида не подаёт. наливает себе ещё и разбавляет лимонадом с лаймом. — будешь? — спрашивает для приличия. — всё-таки да. яэ удивляется согласию, но без лишних слов наливает и ей, и ей очень хочется выпить с эи на брудершафт, но то ли этика не позволяет, то ли это действие что-то слишком уж интимное и дурацкое. мартини даёт по голове быстро, единственный вид алкоголя, после которого яэ действительно чувствует себя пьяной. она хватает эи за руку, просит её подержать себя, пока перед глазами всё плывёт. а потом она тянет её танцевать, и яэ пропускает момент, когда они танцуют рядом со всеми в гостиной дома аято просто потому что. это, должно быть, весело — яэ касается чужих плеч, и под её пальцами проносится рязряд тока. это весело — и ей до одури снова хочется курить. эи оставляет её, усевшись на кресле рядом с окном, а у мико нет никакого смысла находиться где-то без неё, и это должно быть неправильным и должно пугать, но ничего не происходит. — ты совсем не пьяная? — она дует губы и строит глазки, садясь на подлокотник кресла рядом с эи. — нет. — тебе хотя бы весело? — ну так. — тогда что ты тут делаешь? — она старается перекричать музыку. — забываюсь. гомерический смех. вот оно — снова. яэ смотрит на неё и думает, что она — единственное, что может её спасти, единственное, за что можно держаться по жизни. она это свет, это тьма, это нежное электричество, об которое не так страшно удариться. — я тебя люблю, — шёпотом. — что? — говорю, люблю тебя, — уже громче, чтобы обязательно услышала. — каждой песней и фразой, прикосновением и ударом сердца, флёром твоих духов и дымом арома рич. люблю. и ей вдруг резко становится легче — когда она говорит это, открывая всё своё нутро, тяжёлый груз на сердце моментально пропадает. но потом она смотрит эи в глаза и не видит ничего, кроме отчаяния и даже какой-то паники. чужой ступор вводит в собственный, и хватает секунды, чтобы понять одно. — мико, извини. яэ встаёт с кресла, ощущая себя при этом полностью нагой и бесполезной, ее ноги не держат её, а алкоголь из головы так и не вывертился, но в груди чувствуется, будто повернули нож на сто восемьдесят. эи не хватает её за руку и не просит остановиться, а последующее молчание — это самое лучшее, что она может дать яэ сейчас. шаги прочь даются тяжело, и она снова сталкивается с аято в дверях, снова проливается чужой напиток, снова слышится тихий мат и чувствуется на себе лисий прищур, но сейчас ей всё равно. она обувается в трансе и в таком же состоянии выходит из дома, а ночь встречает её зыбким холодом и темнотой. она никогда её не поцелует, никогда.