Погаснет день, луна проснётся
И снова зверь во мне очнётся.
Забрали чары души покой,
Возник вопрос: «Кто я такой?»
Мой бедный разум дошёл не сразу
До странной мысли: «Я человек»
Колдун был пьяный, весьма упрямый,
Его не видеть бы, да не вовек.
Моя судьба мне не подвластна,
Любовь моя как смерть опасна.
Я был медведем, проблем не знал,
Зачем людских кровей я стал?
И оборвётся тут, словно нить,
Мой дар на двух ногах ходить.
Хой!
Спустя время После очередного обхода Андрей устало опустился на кровать. Мишка по обыкновению забился в самый угол, обняв коленки и отвернувшись к ковру на стене. Мягкая улыбка сама собой растянулась на губах. — Ми-ишка! — Князь придвинулся ближе, касаясь ладонью чужой, замёрзшей здоровой ступни. — Совсем как ребёнок маленький! Замёрз ведь, поди. Почему не накроешься? Одежду Мишка, кстати, тоже не переносил, начинал чухаться, был крайне раздражённым из-за того, что тряпки неприятно прилегали к коже. А потом начал понимать — тонкая кожа не спасает от холода, а ледяными ладонями даже себя невозможно касаться. Поэтому пришлось терпеть. Но дело привычки, уже к третьему дню стало гораздо легче. Андрей привстал, чтобы накинуть плед на обнажённые ноги. Миша ткнулся носом в подушку, капризничая дёрнул плечом. Мишка всё время, что здесь жил — напропалую молчал. За их короткое знакомство он не проронил и слова. Всё бурчал, урчал, шипел, бывало, даже рычал, но вот сказать что-то похожее на слово — не-а. Зато всё понимал с полувзгляда и оказался на удивление очень смышлёным и проницательным — ему не приходилось повторять дважды и объяснять на пальцах, чего Андрей от него хочет. Имени его Андрей не узнал, как ни пытался добиться, всучив в руки карандаш и листок (такая форма коммуникации тоже не прокатила, увы), но называть как-то надо было («эй, ты!» звучало из рук вон плохо), а единственное, что взбрело в голову, так это то, что капкан был медвежьим, то бишь предназначенным для медведя, а значит, и попавший в него был кем? Правильно! Мишкой. Ловись, медведь, большой и маленький! Новоиспечённый Мишка вроде не возражал против такого самоуправства.***
Поначалу он к Князю не подходил. Воротил нос, упрямился и смотрел из своего уголка тёмными подозрительными глазами, чем вводил Князя в недоумение, но потом пообвыкся и перестал вести себя, как дикий зверёк. Андрей ведь совсем не страшный! Он ему помог и притащил сюда, носился пару раз в населённый пункт, в аптеку, чтобы прикупить кое-чего по мелочи. Как ни крути, а к таким экстренным случаям он не подготовился и не мог их предвидеть. С собой Князь всё спускал на авось, а тут побоялся не добдеть. В привезённой из города аптечке только обезбол на случай «экстренной» головной боли, активированный уголь и перекись с ватой. Ну прямо джентльменский набор! Даром, без презервативов… Только те ему за ненадобностью нынче (за этой мыслью в обязательном порядке следовал тяжёлый вздох). А в аптеке он скупил и бинты, и фурацилин, чтобы промывать глубокие раны от зубьев, чем потом «измывался» над Мишей, по мнению этого самого Миши. О-о, Мишка прилежно противился процедурам! Как подходило время, он начинал то ли рычать, то ли фыркать, но Князя это не пугало, и он продолжал «пытки» со всей ответственностью. Князь не возомнил себя сносным врачевателем, но полагал, что не без его вмешательства опухоль начала спадать. Правда, оставались жуткие по цвету синяки, но раны от зубьев чуть подзатянулись розовой кожей, а это уже неплохо, можно сказать, почти хорошо. Ещё Мишка то и дело вздыхал. Сидел на кровати, смотрел ночами (да и днями, что уж тут) в окошко и давай гнуть печальное, заунывное «Уфъ». Князь причину этого совиного языка не понимал, но и мешать не хотел, хоть эти тяжкие вздохи и его вгоняли в тоску, заставляли много думать. Он поспрашивал у местных про пропавшего парня, но приняли его, похоже, за полоумного. Там отродясь никто не пропадал — все знали про близость леса и не совались туда без надобности. Но всё же… вдруг его ищут? Или числится он без вести пропавшим — не тут, а в другом городишке, в другой деревеньке, а Князь как Кощей над златом чахнет, не позволяя потеряшке и носа высовывать за порог. Больно он привязался к молчаливому своему соседу. Всё-то он замечал, что связано было с Мишкой — он субъект преинтересный в принципе. Как тот часами сидел у окна, распахнутого настежь, вглядываясь в темнеющую чащу. Как к нему прибегали белки (ручные они тут какие-то!), таская ему орехи, будто Андрей его голодом морил!!! А Князь ни в коем разе не думал о таком кощунстве. И в этот раз Андрей застал Миху у окошка, распахнувшим створки, дожидающимся, наверное, своих лесных друзей — природа его так и звала, так и тянула. Загляделся им, статным, чернобровым, лохматым со сна, и вновь не вписался в дверной проём, грешным делом подумывал, что его гостя по башке тёмной огрели, ограбили, и всё, был когда-то говорящим Александром, а теперь вот он, немой и ничего не понимающий Мишка. Эти мысли, впрочем, надолго не задержались. Не смотрят так те, кто ничего не понимает. Этот всё слышал и понимал, просто ответить не мог… или не хотел, вот тут уже туманней. Сейчас тоже вскинулся на звук удара, пока Князь, неловко потирая плечо, щурился и пританцовывал на ноге. — Всё хорошо… Проёмы узковаты, сволочи, — несуразно объяснился Андрей, в ответ получив улыбку. Да что там говорить, улыбнулся он и сам. Теперь не таясь, Князь подошёл к Мише и присел на корточки перед ним. — Можно посмотреть? — Андрей кивнул на ногу, и Мишка тут же её поднял, мол, любуйся, сколь душе угодно. Князь сомкнул пальцы на лодыжке и закинул ногу себе на колени. Будь Князь более подкованным, больше интересуйся он травмами и их последствиями, то знал бы, что Мишины повреждения чуть больше, чем несерьёзные. Да, температура поднималась в первые дни, но она, как и опухоль, очень скоро канула в небытие, растворилась так же, как последние ночные часы при свете дня. Князь с радостью отметил, что Миша больше не забивается по углам от него, а с интересом суёт нос везде, куда может дотянуться самостоятельно. Пока мало куда, потому Андрей помогал ему мало-помалу передвигаться по домику, но он был уверен, что как только его помощь перестанет быть необходима, Мишка обследует всё сам. Князь невольно погладил ногу с жёсткой порослью тёмных волос. Такой он был ладный и трогательный (от слова трогать, озабоченный ты маньяк, Андрюх!), что Андрей не удержался от простенькой, обычной человеческой ласки.***
Вечером Князь рассказывает Мишке сказку про храброго Санту-Лопарёнка. Миша уже дремлет, а Андрей понижает голос до проникновенного шёпота, пока вообще не замолкает и не устраивается удобнее. Кровать тут одна, и она узкая. Хорошо, оба худые, как жерди — спокойно умещаются, даже умудряясь не переплестись всеми конечностями в процессе сна. — Что же мне с тобой делать, чудо-юдо лесное? — почесал репу Андрей и растёр озябшее предплечье. Над ухом жужжал комар, за окном стрекотали орды сверчков, а рядом сопел Миша, приоткрыв сухие губы. Придумал. В городе и даст объявление о пропаже человека, в участок сходит, спросит, что в таком случае делать. Тут ловить нечего, ему, как человеку совершенно новому, да ещё и городскому, ничего не сказали. Князь тут чужой, да и профессия лесника совершенно не его, похоже. Погорячился он, так резко перебравшись из города на ПМЖ в чащу лесную, к зверям и свежему воздуху. Дышалось тут и вправду хорошо, и соблазнов было меньше, чтоб уберечь себя от разочарований. Вот только и здесь нашёлся человек, который занял все мысли Андрея. Такой непосредственный! Совсем не запертый в рамках. Эта беспечность (поистине сказочная) приворожила Князя похлеще, чем Анькин ведьмовской магнетизм. То было насаждённое, а здесь чистое, как ключевая вода. Пить и не напиться. Всё это из-за появления Миши в хижине, который теперь не выходил у Князя из упрямой головы. Волнение овладевало им всякий раз, стоило только ступить за порог и отправиться искать беспредельщиков, коим приспичило оставить тлеющие угли под сводом голубых ветвей (оставляя Мишу одного). Андрей грешным делом подумывал, что в такие «вылазки» мог напороться на кого-нибудь ещё, но, вроде, везло, никого не находилось… До одного случая.***
Бродил Андрей недалеко от той поляны, на которой он и нашёл Мишку впервые. Думал о своём досадном проклятии, никак не подобравшись к разгадке, как вдруг услышал треск веток под шагами. Нырнул в кусты, затаился и прислушался внимательнее, забывая про всё, когда разобрал слово в слово пьяную бормотню. То был человек…***
Пришёл колдун на нужное место, где капкан с медведем в нём оставил, да в злости пнул железку клюкой. Позабывал он от крепкого рому, где раскидал ловушки. То бродил, то бродил по лесу, с опаской поглядывая под ноги, в страхе, что напорется на свой же капкан. Поиск затянулся. Неужели сбежал?! Но как, как ему это удалось?! Ну ничего! Близилось полнолуние, и колдун за очередной бутылкой позабыл, какие именно чары наложил на противного медведя, чем именно ему грозит полная величавая луна. Если ему удалось удрать, то, вероятно, он об этом пожалеет!***
На сердце у Мишки было пусто. Сам-то он знает, что с ним не так, а сделать ничего не может! Забрали чары души покой! Во век бы не видеть этого колдуна, во век бы не встречать людей!..***
Когда Андрей вернулся, собираясь поделиться с Мишкой небылицей, каких свет не видывал, то едва не поседел. После близкого знакомства с Анькой он уже во многое готов был поверить, но чтоб в такую небыль — это уже перебор. На кровати, свесив лапы, сидел мишка. Не тот, что Мишка, а который мишка. Бурый, большущий, мохнатый, что койка просела до самого пола, и явно недоумевающий, что такого произошло. Андрей крякнул, уронил ружьё из рук и застыл как статуя. Рациональное начало в нём вопило не своим голосом убегать отсюдова прочь, пока зверюга не очухалась и не растерзала Князя на много маленьких Князьёв. Но начало, как бы это так по умному завернуть… Мифо-поэтическое начало, короче, которое ещё первобытное, когда миф для человечества не был сказкой, заставило его рассматривать пришельца, который в ответ рассматривал его. На небе появилась полная луна… Вот и не верь потом в ведьм и колдунов! Где, блин, Ночной дозор потерялся?! Что это за несанкционированное мракобесие? Мишка был славным, большим, косолапым и хромым! Сразу стало ясно, что Андрей не спит, а если сошёл с ума, то отлетающий мозг озаботился тем, чтобы подтасовать факты и подстроить их друг под дружку, чтоб сохранить минимальную связность. Медведь приблизился к нему вплотную, обнюхал, ткнулся влажным носом в грудь, пока Андрей стоял ни жив ни мёртв, снедаемый мыслью: «А вдруг всё же откусит чего?», но Мишка-медведь есть его не захотел, только вздохнул, обдав Князя горячим воздухом, и он решился почесать зверюшку за ушком, по жёсткой шерсти. И так славно всё вышло, что Андрей увлёкся, а медведь тем временем отступил и прицельно поковылял ко двери. Сам подцепил щеколду, сам толкнул тяжёлое полотно лапами и, оглянувшись, вышел в освещённую луной ночь. Андрей же остался стоять, не в силах переварить увиденное. В его мире переплелась быль и небыль, и всё это существовало совсем рядом! Пока он очнулся от сказочного ступора, медведь успел уйти. Князь разволновался, что страдалец вновь попадёт в передрягу, и выскочил на крыльцо, оглядываясь по сторонам, но никого не находя взглядом, сердце от страха за другого (пускай не совсем человека, но какая разница?!) ухнуло в пятки, и Андрей закричал: — Мишка!!! Вторил ему лес, а холодная луна оставалась безучастна. Так Князь и пробегал невесть сколько по тропкам, которые успел выучить, но никого не нашёл. Не мог же медведь раствориться?! Мишка был ранен, как он так быстро слинял?.. Ответов на эти вопросы у Андрея не было, и он в отчаянии вернулся к сторожке, усевшись на порубленные дрова, так и задремал, сжираемый комарами и невесёлыми мыслями о судьбе этого чудо-зверя.***
Вот уж и утренний рассвет лучища выкатил, а Андрей свалился с рассыпавшихся дров. Оглядел себя, всего исцарапанного кустами, покрытого репейниками по грудь, и ужаснулся тому, сквозь какие дебри он нынче продирался… И вновь в сердце поселилась тревога. Он метнулся в дом (вдруг Мишка, тот, который человек, спит себе, как ни в чём не бывало на кровати и в ус не дует, а Князь носится как подстреленный кабанчик и переживает впустую), но никого не обнаружил. Подобрал оброненное с вечера ружьё и решил, что при свете лес осмотреть сможет лучше. Недолго поколебавшись, он всё-таки захватил одежду. Он надеялся, что Мишка отыщется, ведь Князь к нему привязался. Долго ли, коротко ли Андрей бродил по лесу, но наконец удача повернулась к нему лицом. Под заваленной сосной, в неглубокой лунке, среди опавшей листвы и сухих иголок, свернувшись калачиком, дрых Миша. Лапу не сосал, но спал очень сладко, обнимая себя от утренней свежести. Князь присел рядом, в груди стало тепло-тепло, будто от водки с перцем, и он не решался тревожить его сон, рассматривая умиротворённое лицо. Князь сам не понял, что не выдержал и коснулся каштановых волос, растрёпанных ветром. Мишка завозился, открыл заспанные глаза, чуть припухший со сна, помятый и снова полностью нагой. В этот раз соблазнительно — ему явно было хорошо, все мышцы сладко ныли после ночной прогулки и долгого перерыва. — Я тебя потерял, — негромко признался Андрей, придвигаясь ближе. Миша тряхнул волосами, оттуда посыпались иголки, потянулся всем ладным телом, и Князь, отпустив себя, поцеловал его в раскрывшиеся навстречу светлые губы. Миша не отшатнулся, провёл языком по влажной блестящей полоске, оставленной чужими губами, и у Андрея засвистела фляга. Он едва помнил в этот момент об одежде, захваченной для Мишки, об утренней прохладе, Андрей обнял его за шею и поцеловал вновь, вдохновенно зарывшись в волосы на горячем затылке. Под ладонями покрывались мурашками холодные плечи и спина, двигались крепкие бёдра. Князь встал коленями на землю, устланную сосняком, подтянул к себе за предплечья Мишу и ловил множество горячих касаний распалённых губ в лицо. Глаза, брови, подбородок — всё попробовал любопытный и бойкий Миша. Андрей спохватывается тогда, когда Миша клюёт его холодным (нет, просто ледяным!) носом в ухо. — Погоди, Миха. Ты же примёрз! — причитает Князь и лезет в рюкзак, отстранив от себя наглую, но очень симпатичную морду лица. — Щас согреем! — кровожадно встряхивает тряпьё и тянет его Мишке. Больше они в глуши лесной не задерживаются. Подымаются и идут к хижине, чтобы отогреться чаем с шиповником, который Князь тут в избытке насобирал. В груди трепетало сердце, от эмоций слегонца тошнило, и Андрей спотыкался о каждую корягу, потому что не мог перестать таращиться на Медведя. Ни в сказке сказать, ни пером описать, чесслово! Миха ступает рядом босой, собирает утреннюю росу на крупные ступни, поджимает по-обезьяньи цепкие пальцы ног и всё ещё хромает. В сторожке они дожидаются, когда кипятильник, нагретый докрасна, подогреет воду, чтоб выпить чаю и умыться, а потом укладываются. Бессонная ночь напоминает о себе, ресницы тяжелеют и смыкают глаза. Андрей накидывает на них один плед, ныряет ближе, прилипая к горячей коже Мишкиной спины, и роняет несколько неосторожных поцелуев в плечи и шею, ерошит носом волосы на загривке. Не знает, куда деть руки и как утолить чувственный голод, когда Миша копошится и обращает свой кипящий взгляд на него. Наша жизнь — простыня и кровать, наша жизнь — поцелуй да в омут. Так говорил Есенин?.. Впрочем, Андрей кое-чему научился. Рука скользнула поперёк впалой груди Миши, обняла за плечи, тело успокоилось, шальное воображение угомонилось, и Князь улыбнулся в голую матовую кожу, в острый угол лопатки. Ну, Анька! Напророчила, ведьма! Не было бы счастья, так несчастье помогло!***
Фиолетовый туман заволок хрустальный шар с двумя растворившимися в нём фигурами. Городская ведьма улыбнулась, поглаживая холодный бочок прозрачного колобка, и уже было потянулась за шёлковым платком, чтобы завернуть Саурончика, как он ей вздумал транслировать новое изображение. Неужто Князев передумал вставать на путь истинный, простофиля?! Склонившись, Аня вгляделась в шар. Внутри показался сухопарый человек… Погодите! Она его уже видела раньше! Аня метнулась в спальню, раскидала все книги из шкафа по комнате (Введение в общую некромантию, Ведовство: От средневековья и до наших дней, НЕ святая инквизиция), чтобы найти среди хламья старый альбом с фотографиями. Ну где же?! Где?.. Чихая от забившей нос пыли, Аня всё же смогла отыскать фотографию, датированную тридцатыми годами двадцатого века. Она метнулась в кухню в надежде, что трансляция «в прямом эфире» не кончилась, и удача была на её стороне. На губах Ани расплылась кровожадная улыбка — пропавший без вести в военные годы прапрадед старик Алонс прыгал сейчас в лесной хибаре, пытаясь клюкой сбить с полки медовуху. То-то бабуля обрадуется пропаже!