Бесстыжие

Хо гуляет по магазинам, не сумев отказать себе в мысли найти краски для михенди, и случайно оказывается неподалеку от клуба, в котором они были с Йеном и Микки. Он не заходит, но ему приходит в голову необычная идея. Вечером он закрывает дверь в их комнату и прислоняется к ней спиной, прежде чем шагнуть к Мину. Юнги косится на него настороженно: не произошло ли чего. Его внутренняя ищейка уже наготове загрызть кого-то, кто посмел тронуть его детку. Но его детка намерена тронуть его сама. Хо одет в пиджак, верхняя пуговица которого расстегнута и открывает позолоченную цепочку, которая от шеи тянется к его узкой талии. Мин невольно прослеживает взглядом, куда она уходит. Под застегнутые пуговицы, вниз от часто терзаемых им ключиц. Чон с улыбкой наблюдает за Юнги. - Нравится то, что видишь? И дразнится, расстегивая еще одну пуговку. Дыхание старшего учащается, но он старается сделать это незаметным. Однако Хосок это, конечно, видит. - Мне кажется, ты сам знаешь. - Знаю. Но хочу услышать ответ. - Я никогда не мог отказать тебе ни в чем, Сок-а. И от этого нежного обращения учащается уже дыхание Чона. И когда Мин произносит: - Очень. Он не выдерживает - сам прикрывает глаза. - Нет ничего, что связано с тобой, что могло бы мне не нравиться. Хоби не может не улыбнуться, поднимая веки и вновь возвращая взгляд на Юнги. Младший подходит к нему, кладя руки на плечи, и легонько перебирает волосы. - Врешь, есть. Растяжка. Он имеет в виду растяжку в классе, конечно же. - Блять. Ебучие твои танцевальные экзекуции. - Прикрывает глаза Шуга, и Хосок не может сдержать смешок. А потом вдруг наклоняется к лицу старшего. - Я подумал... Раз ты не хочешь, чтобы на меня кто-то смотрел, пока я танцую, - произносит он на ухо так, что у Мина темнеет перед глазами, как будто в комнате сильно приглушили свет. - Придется смотреть тебе. Хоби яркий, словно восточный базар. Юнги чувствует себя пиццей в духовке. Жарко, невыносимо. Потому что Хосок, в сапогах-на-мать-его-каблуках, отходит на пару шагов и начинает двигаться. В горле резко пересыхает. Чон расстегивает пиджак, оставляет его на себе, не снимает, однако под ним ничего нет. Только бесподобная смуглая кожа. Младший улыбается хитро уголком губ, медленно ведет ладонями по своей груди, ребрам, задевая пальцами цепочку. Блять. Гладит плоский мягкий животик. И Юнги хочется расцеловать его, как делал уже много раз. Хосок ловит его взгляд и улыбается уже глазами, вскидывая свою изящную руку словно крыло и, едва касаясь, ведет кистью с изумительными длинными пальцами по своей мягкой щеке. А затем скользит в яремную ямку, заставляя Мина захотеть немедленно прижаться к ней губами. Чон Хосок, танцующий для него и получающий от этого кайф - одна из самых крышесносных вещей, которую может вообразить себе мозг Юнги. Его восхитительные губы, изысканные аристократичные запястья, сексуальные ноги - он не может поверить, что может трогать это все, сжимать, целовать. Хоби покачивает своими сладкими бедрами, а затем присаживается, демонстрируя свои изгибы, и быстро поднимается обратно, видимо, желая разодрать здравый смысл Шуги к чертям. Кажется, он действительно этого хочет, потому что решает подойти и своей элегантной рукой едва ощутимо, дразнясь, скользнуть по миновому бедру. И, как будто этого мало, позволить пиджаку упасть на пол, повернуться спиной и прогнуться в пояснице, выставляя на обозрение Шуги свою идеальную узкую спинку. И у старшего все немеет от желания провести по ней ладонью, коснуться губами кожи, ощутив знакомые аромат и вкус, и услышать любимый голос, отзывающийся на ласку. Хосок поворачивается к нему лицом и позволяет дотронуться до своих коленей. О, эти колени, боже... Затем седлает его бедра, и, имея самый греховный вид, имитирует толчки, наблюдая, как похоть в знакомых антрацитовых глазах разливается по радужке, словно акварель, капнувшая в воду. Хоби тонет в своем желании, когда Мин нежно обхватывает его лицо своими большими ладонями и, наконец, накрывает его губы своими. Юнги прикрывает глаза. Он хочет, чтобы эти каблуки и треклятая цепочка были на Хосоке, когда он сосет ему. Чтобы она стекала жидким золотом от его восхитительного горла, блестящая от движений, вниз, вниз... Сука. Мин слишком обожает его. Даже если Хосок никогда не будет ему сосать, он будет обожать его все равно. Но как же хорошо, что сейчас он может, отодвигая мягкую ткань штанов, проникнуть в его нутро пальцами и увидеть его лицо. Это его лицо... Чуть нахмуренные брови и это выражение, свидетельствующее о том, как Чону хорошо. А Мин готов жизнь положить на то, чтобы ему было всегда хорошо, получая от этого не соразмерно слишком большое удовольствие. Потому что может делать это с младшим. Потому что Хоби пустил его настолько близко. Потому что он с ним. Шуге так хорошо с ним. И Чон слишком хорошо понимает его, поэтому приподнимается с пальцев и спускается вниз. Юнги оглаживает его подбородок и замирает, пробираемый его взглядом. За этот взгляд Шуга готов отдать все. Хосок, ластящийся к его ладони, Хосок, стоящий на коленях перед ним, вызывает у него учащенное сердцебиение, дрожь и помутнение зрения. Не потому, что он чувствует себя каким-то альфа-самцом из-за этого, а потому что это безграничное доверие со стороны человека, которого он любит, которому поклоняется. И это вызывает желание заботиться о Хоби еще больше. Любовь. Вот что испытывает Чон, погружая Мина в свой рот. Он обхватывает его губами и двигается, закрыв глаза. Юнги - его бессмертная любовь, которая вызывает желание широко проводить языком по его члену, слушая низкий стон сверху. Старший вызывает в нем желание быть с ним самим собой. Поэтому он сейчас ласкает чужой орган своим ртом, чувствуя, как румянец горит на его щеках, но ему нравится, нравится. Нравится, как член проезжается по его языку. Нравится стоять на коленях перед Юнги. Нравится открывать свою такую часть и быть принятым и в ней. И Шуга не живой из-за этого зрелища. - Ты бы видел себя... Совершенство... Чон останавливается. Он отстраняется и поднимается, чтобы снова усесться на его колени. Ласковые слова крутятся на языке Мина, пытаясь протолкнуться из дурно пахнущего после вчерашнего алкоголя, грязного от мата и пошлых фраз, рта. - Откуда ты такой взялся... Господи. Он видит в его глазах доверие. Абсолютное. Хосок без него может. Но выбирает быть с ним. - Ниоткуда. Я всегда был. Юнги... - Чон не выпускает его из своих рук, и старший рывком переворачивает его под себя, укладывая на самые мягкие простыни на свете. И Хоби тут же скрещивает ноги - в этих сапогах, боже! - на его пояснице. Шуга скользит рукой по его затылку, вызывая мурашки, так как это чувствительное место у Хосока, и проводит языком по его шее. Они вчера ели вафли с прослойкой из сладкого-сладкого крема. И его мурашки почему-то на вкус слаще, чем этот крем... Горячий терпкий запах виски опаляет легкие Хоби изнутри, когда Мин касается его губ. Хосок запускает пальцы в его волосы. Шуга расцепляет его ноги, чтобы расстегнуть ширинку на его штанах, содрать тряпку рывком до колен и добраться губами до мягких теплых бедер... О боже, он без ума от этих бедер... Он кусает влажную нежную кожу, и Хосок дрожит. - Мин!.. Твою!.. Ах! Он выгибается и открывает рот. И Юнги чуть не теряет сознание от желания сам. Он слизывает языком горький вкус пота и геля для душа. И прикрывает глаза от мурашек, дрожи и голоса Хоби, полного желания. Юнги хорошо от его удовольствия. Хорошо до собственных закатанных глаз и пульсации в штанах. Когда он, наконец, проводит языком по его члену, у Чона перед глазами чернеет. - Юнги! - Орет он так, что Шуга уверен, что все решают складываться им на отдельное жилье и проклинают день, когда решили выделить им комнату: с Тэхеном они хоть как-то пытались шифроваться. Но ничего не поделаешь, потому что старший дивится, как не потерял сознание до сих пор - настолько он хочет его. И он не может думать сейчас о других, извините, не может. Шуга скользит языком от яиц вниз, к кольцу мышц, на вкус, как бы дико это не звучало, слаще пахлавы и щербета. А у Хосока закатываются глаза. - Я... не выдержу... - Его голос как перетянутая струна. Когда Юнги сует в него свой язык, он всегда на грани. Сегодня не сможет. Не продержится. - Так кончи, детка... - Мин медленно проводит языком снова. С такой любовью, будто целует его... - Хен... Ах... - Чону стоит нечеловеческих усилий держаться. И он не разлепляет веки, чтобы не видеть властный взгляд любимых глаз. - Хочу... тебя... Он хочет не просто кончить, не просто оргазм. Он хочет кончить из-за него, быть в оргазме с ним. - Юнги! Он зовет его, и Мин не смеет не повиноваться своему настоящему божеству... Он стягивает брюки и стискивает зубы от боли. Ложится на Хо, смотрит на него, тормозя еще секунду, а затем входит одним толчком. Чона выгибает так, что на секунду Юнги отрезвляется, боясь, что он сломает спину. Но он хватается за его плечи своими тонкими пальцами, сжимает добела и стонет так умопомрачительно, что уши Шуги точно не слышали (и не услышат) ничего совершеннее. Это олицетворение рая. Это так близко, так откровенно, это полное обнажение, полная уязвимость и это только с Хосоком... С Хосоком не страшно, с Хосоком не страшно ничего, напротив, для него Юнги бы достал луну, даже если пришлось бы буквально вылезти из своей кожи, чтобы дотянуться. Хоби ломает. Да, ты можешь трахать меня, как только захочешь, только ты один и больше никто... - Я хочу тебя, Юнги... Только тебя... Хочу раздвигать ноги только для тебя... Только для тебя, Юнги! Я хочу навсегда с тобой, Юнги... У Мина перед глазами все едет. Любовь всей его жизни в очередной раз перевернула все в его мире. Ему достаточно пары толчков, чтобы Хосок снова выгнулся, в очередной раз демонстрируя, насколько прекрасно предоргазменное выражение его лица.