Когда зацветёт сакура

      В воздухе витает отчётливый аромат зацвётших пару дней назад вишнёвых деревьев. Такое любимое всеми событие, как цветение сакуры, было особенно долгожданным в этому году: зима выдалась неестественно холодной для здешней местности, а события, которые она принесла со своим наступлением, превратили её в отчаянную попытку дотянуть до весны.       Степные просторы, устланные белоснежными сугробами, окрасились багряными разводами от беспрестанно льющейся крови кланов, схлестнувшихся в битве за отвоёвывание земель, по праву принадлежащих династии Чон на протяжении порядка трёх сотен лет.       Через приоткрытое окно, выходящее на задний двор, где слышится звонкий смех юных девушек, проникает тёплый весенний ветерок, пропитанный ароматом только-только распустившихся бутонов. По всему периметру придворного дома кисэн расположено около десяти больших высоких вишнёвых деревьев. Длинные ветки с пышными цветениями похожи на кучевые облака нежнейшего розового оттенка.       Он обещал вернуться до того момента, как лепестки начнут опадать на землю, чтобы вместе насладиться этим дивным зрелищем.       Обещание своё он сдержал. Всегда сдерживает. — Волнуетесь? — в пустой комнате раздаётся мягкий голос девушки по имени Сохи. Тонкие пальцы юной кисэн тянутся к низкому столику, где лежит деревянный гребень, а также атласные ленты и шпильки. Она принимается бережно расчёсывать длинные волосы сидящего перед ней хэнсу.       Чимин слегка вздрагивает, застигнутый вопросом врасплох. Он поднимает расфокусированный взгляд, встречаясь с чужим в отражении небольшого округлого зеркала. Нежная улыбка Сохи заставляет его робко улыбнуться ей в ответ, прикусив слизистую на внутренней стороне щеки. Секундная боль — и ненавязчивый металлический привкус на языке заставляет вынырнуть из беспрерывного потока раздумий. — Мы не виделись три месяца, Сохи, — тихий голос молодого хэнсу звучит хрипло. Его пальцы начинает мелко потряхивать, когда он озвучивает вслух количество времени, что им пришлось провести в разлуке из-за военных действий на территории соседнего государства. — Что сказать при встрече? Как себя вести? Как не разрыдаться на глазах у всех, когда наконец его увижу? — шепчет молодой человек, устало прикрывая веки. Светлые ресницы трепещут, когда девушка продолжает аккуратно расчёсывать волосы жемчужного цвета, начиная заплетать косы и вплетая в них длинные ленты. — Вам лишь стоит пережить часть с праздной церемонией, более можете себя не сдерживать. Господину не понравится, если ваше прекрасное лицо будет омрачено тоской и печалью во время встречи, — спокойно отвечает юная кисэн, закрепляя конец ленты шпилькой.       Проще сказать, чем сделать.       Сердце Чимина, словно маленькая пташка, загнанная в клетку. Оно трепещет в груди, готовое вырваться наружу от одной лишь мысли о нём, от одного лишь образа, мимолётом всплывающего в чётко воспроизводимом памятью воспоминании. Потому что такое невозможно забыть. От такого невозможно избавиться.       Его тяжёлый взгляд, который чернее самой тёмной ночи в середине зимы и холоднее, чем родниковая вода среди снегов на горной вершине. Спирали его вьющихся волос цвета воронова крыла, что опадают на веки, пряча под собой кайму длинных ресниц. Его смуглая кожа, под которой бугрятся мышцы от тяжёлых физических тренировок, нарабатываемые изучением боевых искусств с того момента, как он был ещё мальчишкой, и по сей день. Его длинные пальцы, что покрыты чернильными узорами татуировок, уходящих по запястью на предплечье и плечо правой руки, вплоть до самой грудной клетки, на которой красуются белые полоски затянувшихся шрамов от острых клинков противников. Его чёрствая и безжалостная натура главного претендента на престол, которой неведомо, что такое милосердие и сострадание. Его свирепый нрав. Его неумение проигрывать и сдаваться.       Всё это Чон Чонгук — каноничное олицетворение альфы как вида; младший сын своего отца — действующего императора династии Чон.       Однако в этих руках, что по локоть замараны в крови виновных и невинных, внутри хищного начала оголодавшего волка, под маской тщедушных прикрас таится нечто, о чём знает один-единственный человек на всём белом свете.       Только Чимин знает другую сторону своего господина: до щемящего сердца мягкую и нежную, ластящуюся к его ладоням, словно новорождённый щенок к груди волчицы. Стоит молодому альфе разглядеть в толпе жемчужную макушку и светло-розовый ханбок своего хэнсу, как суровый взгляд кровожадного карателя сменяется на ласковый и снисходительный.       Влюблённый в Чимина ещё с подростковых лет, однажды давший клятву сделать его своим, несмотря на статус и положение, несмотря на разницу в возрасте, несмотря на неодобрение со стороны своего отца, Чонгук сдержал своё обещание.       Сдерживает всегда. — С волосами закончила. Готовы переодеться? — Сохи приглаживает тонкими пальцами пряди у лица хэнсу. Низкий пучок из двух кос, переплетённых между собой, украшают бледно-розовые ленты, что так прекрасно контрастируют с жемчужным цветом волос Чимина. Ему завидовала каждая ученица. Никто из них не обладал столь необычной внешностью.       Омега критично осматривает себя в зеркале. Он знает, что Чонгуку не понравится то, что он сегодня увидит. Чимин слишком исхудал за время их разлуки. От былых румяных щёк и пышных бёдер не осталось ничего. Эти три месяца он провёл как на иголках. Не мог ни спать, ни есть, не думая о худшем исходе событий.       Перед уходом на войну Чонгук выкупил Чимина и его дом кисэн со всеми ученицами. Омега был рождён в этом заведении и обучался с самого младенчества переданному от матери по наследству искусству, как только та больше не смогла выполнять свои обязанности.       В конце лета она скоропостижно скончалась от болезни, и Чонгук, прознав об этом событии, не медля ни минуты, сделал дом придворным и наделил омегу титулом «Неприкосновенный».       Все и так знали, кому принадлежит Чимин. На протяжении десяти лет Чонгук появлялся в доме кисэн лишь для того, чтобы увидеться исключительно с ним. Никому не хотелось иметь проблем со вспыльчивым мальчишкой, поэтому к Чимину никто не решался подходить. А Чон-младший был именно таким в свои подростковые годы: агрессивным, обладал бурным нравом. Однако стоило отцу взять сыновей на празднество или важную встречу, которая проходила в доме кисэн, Чонгук тут же становился робким и смирным.       Этот нежный ангел, что свалился с небес, не иначе, заставлял юного альфу трепетать всем сердцем. Он никогда не видел столь красивых омег, как Чимин: длинные жемчужные волосы, уходящие в розоватый оттенок, переливались при солнечном свете, создавая невероятный эффект свечения; пушистые светлые ресницы мелко дрожали, стоило ему уловить твёрдый Чонгуков взгляд на себе; его плавные и грациозные движения во время представлений производили на Чонгука неизгладимый эффект — он всё больше убеждался в том, что хочет заполучить кисэн себе. Но не только как альфа омегу. Ему было важно одобрение Чимина, его согласие, его положительный ответ. Чимин был слишком хрупким и нежным, чтобы сломать ему жизнь.       Чонгук, до этого никогда не знавший, что такое быть для кого-то и ради кого-то слабым и беззащитным, полностью погряз в этой чистой любви. Сколько бы он ни пытался, никак не мог понять, как у Чимина это получалось, — тот присмирял Чонгука лишь одним своим лучезарным взглядом, тушил пожары внутри одним прикосновением пальцев к разгорячённой щеке.       Он единственный, ради кого Чонгук был готов пасть костьми, и единственный, к чьим ногам Чонгук был готов положить целый мир.       Сейчас, будучи молодым мужчиной в возрасте двадцати пяти лет, альфа ни капли не изменился. Для всех остальных он тот же буйный и проблемный ребёнок, каким когда-то был, но только не для Чимина. Его власть над ним осталась столь же необъятной и сильной. Чонгук, как верный пёс, всё продолжает тыкаться носом в ладонь своему хозяину. Его нисколько не страшит мысль о том, что он — у Чимина на поводке.       Когда дом кисэн официально стал придворным, Чимин получил статус хэнсу, так как в упор отказался оставлять юных девушек на попечительство знати из императорского дворца. Он продолжал преподавать искусство пения и танца — это было для него всем. Чонгук знал об этом, поэтому ни разу не возразил.       С наступлением холодов Чонгуку пришлось уйти со своим старшим братом Чон Хосоком на место военных действий. Их отец уже находился в преклонном возрасте для того, чтобы воевать.       Император Чон не был благосклонен к Чимину, несмотря на дружеские отношения с его матерью и её ремеслом. Омега помнит правителя с подросткового возраста, когда оказывал приём ему и его воинам в доме кисэн.       Императора можно понять. Как и любой отец, он хотел для своего ребёнка только лучшего: удачный брачный союз с омегой из дружественного соседнего государства ради возможности породить на свет благородных наследников и различных выгодных условий — то, что Чонгуку вбивали в голову с детства. Но потом в его жизни появился Чимин, и отец альфы виноват в этом отчасти тоже, ведь это он с юношеских лет брал сыновей с собой по дипломатическим делам, однажды заглянув в дом кисэн на встречу с послами из соседнего государства. Зная своего младшего сына, настолько упёртого и всегда делающего всё по-своему, что без толку на него как-то влиять, император понял, что вышеописанные блага для продолжения династии Чон в случае с Чонгуком ему не светят.       Чонгук погряз в Чимине с головой. Родительское сердце не обманешь, поэтому он перестал пытаться, но к Чимину продолжал относиться с осторожностью, не торопясь сближаться. Поставив Чонгуку условие, что, если тот успешно закончит военное действие, вернувшись с братом целым и невредимым, он позволит сыну жениться на Чимине и даже благословит их брак, император знал, что придаст сыну мотивации и сил, но даже не думал, что тот управится так скоро: три месяца — минимальный срок на достижение подобной цели, однако, без учёта дороги и отдыха для восполнения сил воинов, это заняло у братьев не больше одного. Старший был стратегом, младший гениально орудовал в боевых сражениях: они были хорошим тандемом.       С самого утра Чимин занят уходом за своим телом. Он знает, что сегодня случится, и хочет быть готовым ко всему. Поэтому сейчас, когда по гладкой, напитанной эфирными маслами, шелковистой коже, скользит ткань парадного ханбока молочного оттенка с пудровыми вставками на груди и вышивкой в виде белых журавлей на объёмных рукавах, омега начинает чувствовать себя увереннее.       Сохи помогает ему полностью одеться, уделяя внимание даже самым маленьким деталям. Ей искренне хочется, чтобы хэнсу из дома кисэн выглядел идеально на празднестве в честь возвращения братьев Чон и их успешного завершения военных действий. — Вы прекрасны. Господин будет рад вас видеть, — говорит девушка с улыбкой. Легко сжимает его плечи, пока стоит позади, поправляя наряд. Она знает Чимина с малых лет, с тех пор, как поступила на обучение в дом кисэн, будучи совсем девчушкой. Сейчас ей почти двадцать, а Чимин по-прежнему является для неё образцовым примером для подражания.       Многие ученицы пытались разгадать секрет Чимина, но дело заключалось в том, что он просто был собой. Его скромный нрав идеально контрастировал со страстью во взгляде и повадками дикой кошки. Он был нежен, как только распустившийся бутон сакуры на заднем дворе их дома, но в то же время его уверенность в себе и своей энергии заставляла возникать ощущение покалывания на подушечках пальцев от предвкушения. Даже у других омег. Даже у малышки Сохи. Она прекрасно понимала младшего сына императора: перед Чимином и его обаянием невозможно было устоять. Во время уроков девушкам было так комфортно с ним, что ни одна хэнсу из других публичных домов не шла с ним в сравнение.       Возможно, поэтому господину было с ним так хорошо. Омега дарил то чувство безопасности и тот душевный покой, в которых так отчаянно нуждался когда-то потерянный мальчик по имени Чон Чонгук.

☾

      Постепенно большая гостевая комната в придворном доме кисэн наполняется множеством людей и их шумными разговорами. В основном это мужчины из клана и императорской знати.       Длинные столы заполнены едой и выпивкой. Молодые кисэн провозились с убранством целый день, украшая дом и его периметр бумажными светящимися фонариками, а обилие комнат — декоративными подушками, натирали посуду до блеска и тщательно ухаживали за своим телом: пар из купальни во внутреннем дворе не переставал валить до самого вечера.       С момента отъезда и вплоть до вчерашнего дня, когда стало известно о возвращении войска во главе с братьями, девушки под надзором Чимина оттачивали развлекательную программу, которая включала в себя следующие направления: танцы, пение, игру на струнных инструментах, чтение стихов и небольшие театральные сценки.       Всё было доведено до идеала, потому что Чимин по своей натуре является перфекционистом и никогда не допустит со стороны учениц глупых оплошностей. Несмотря на то, что к своим подопечным он относится с трепетом и любовью, это не мешает быть ему рассудительным учителем и профессионалом своего дела, поэтому юные кисэн более чем готовы к празднику. — Ах, Чимин-а, — молодой человек слышит знакомый тембр голоса за своей спиной, поворачивая голову к источнику звука. — Вот ты где! Я тебя обыскался! — старший брат Чонгука, Чон Хосок, бесцеремонно хватает его за предплечье, вовлекая в свои объятия.       Чимин обнимает старого друга в ответ, нисколько не удивляясь нежности порыва. Хосок единственный представитель мужского пола, помимо Чонгука, конечно, с которым Чимин позволяет себе столь откровенные действия прилюдно, потому как тот является бетой и никакого специфического запаха у него нет. Нюанс был в том, что запах Чимина мог остаться на теле беты, но Чонгук своему родному брату доверял как себе, поэтому проблем с этим никогда не возникало.       Хосок гладит омегу по спине, наслаждаясь долгожданной встречей. Они знакомы с того же момента, когда Чимин впервые увидел Чонгука в доме кисэн. Тогда рядом с альфой сидел его старший брат, который, в отличие от младшего, внимательно слушал, как отец общается с послами и подчерпывал для себя новую информацию, а не неотрывно глядел в сторону робкого омеги, что продолжал обслуживать гостей, обновляя закуски и напитки. — Чимин-а, ты так похудел! — в своей излюбленной манере растягивать слова громко говорит старший. — Тише! — Пак отстраняется от молодого мужчины, легко задевая его по плечу раскрытой ладонью. Тот давит усмешку на капризный жест. Да, такие у них отношения. — Неужели это так заметно? — спрашивает Чимин, начиная серьёзно нервничать. — Не особо… — Хосок хмурит брови, продолжая разглядывать младшего. — Если не приглядываться, конечно, — ставит окончательный вердикт.       Чимин силится не закатить глаза на эту реплику. — Ты один? — спрашивает тут же, вспоминая про младшего брата беты. Поджилки начинают трястись от скорой встречи. — Чонгук должен вот-вот подойти, — отвечает старший. Чимин думает о том, как истосковался по яркой улыбке и ямочкам на щеках, по неформальным разговорам обо всём подряд. Они действительно хорошие друзья, несмотря на разный статус и положение в обществе.       Неожиданно Хосок снова хватает его за предплечье, наклоняя ближе к себе. Он с серьёзным видом смотрит Чимину в глаза, прежде чем сказать следующую фразу: — Мой брат обезумел без тебя.       Это становится отправным пунктом. У Чимина начинают предательски слезиться глаза — он не сможет этого вынести. Не сегодня, не в этот раз. Эти несколько часов нахождения в одном пространстве, но отсутствие возможности остаться наедине… Чимину хочется разрыдаться, кинувшись своему альфе на шею, как только тот переступит порог дома кисэн, но он не может себе этого позволить прилюдно. Он не в том положении.       Чимин уведомлён об уговоре императора с Чонгуком. Вопрос лишь в том, насколько были серьёзны его слова, ведь брак своего младшего сына, следующего императора династии Чон и простого мальчишки из развлекательного дома для знати, что, к тому же, был старше Чонгука на целых два года, — это не шутки. Такого никогда не было прежде. Династия Чон продолжается уже три сотни лет, и все претенденты на брак имели хорошую родословную. Кто такой Чимин, чтобы ему позволили столь бесцеремонно вторгаться в высший слой общества? Лишь маленькая глупая пташка, что попалась в когтистые лапы дикого зверя.       Он не таил надежд, ни разу не позволил себе раствориться в эфемерном чувстве счастья, где двое влюблённых могли, наконец, получить то, о чём так долго мечтали, — быть вместе после стольких лет тайных встреч и поцелуев украдкой среди черноты ночи. Чимин до последнего пытался не поддаваться, зная, какое положение имеет Чон Чонгук, и то, что шанс их официальных отношений среди консервативного общества высшей знати, был близок к нулю. Но тот настойчивый мальчишка всё продолжал приходить к порогу дома кисэн год за годом, желая только краем глаза посмотреть на ангельское личико юного кисэн и робко с ним поздороваться. Чонгук уже тогда понял, что станет его сторожевым псом и никому никогда не позволит причинить Чимину вред и боль.       Чонгук рос. Он становился мужчиной. Альфье начало постепенно вырывалось наружу, желая взять то, что ему принадлежит. Некогда худой стан оброс мышцами из-за бесконечных тренировок по боевым искусствам, которым он обучался при дворе, а его подростковые пять футов вытянулись в шесть с небольшим. Забавная кроличья улыбка теперь возымела хищный оскал, но только не в сторону Чимина. Он единственный, кому альфа позволял увидеть первый вариант. Чонгук был сдержан и холоден со всеми, включая и брата, и отца. Он доверял им, но не мог ничего с собой поделать, отдаваясь всеми чувствами Чимину. Поэтому, даже когда в нём взыграло животное начало, он, поджав уши и хвост, был непреклонен, продолжая быть чутким и нежным со своим омегой.       Это такой невероятный контраст. Чимин как будто выворачивал его наизнанку, которая оказывалась мягкой, меховой. Чонгук позволял ему всё.       Не успевает Чимин докрутить эту мысль в своей голове, как чуткий нюх улавливает тонкий аромат лесного ореха. Во всём доме становится так тихо, что слышится только шелест рисовой бумаги на ставнях и покачивание бумажных фонариков во дворе от лёгкого вечернего ветра.       Чимин робко поднимает свой взгляд, натыкаясь на глубокие чёрные бездны. Маленькие пальцы с силой сжимают ткань тёмно-синего ханбока на предплечье старшего брата Чонгука.       В парадной Чон-младший стоит рядом со своим отцом. Он пристально следит за эмоциями и жестами омеги, цепляясь взглядом за хрупкие ладони, что наполовину прикрыты тканью рукавов. Его всегда забавляло это — то, каким маленьким был Чимин во всех местах.       Безразличное выражение лица Чонгука трогает нежная улыбка и оттаявший взгляд, обращённый на единственного человека среди толпы. Сердце Чимина заходится в новом приступе бега. Он хочет его обнять, зарыться пальцами в смоляные кудри, притянув к своим губам. Жадно провести носом по смуглой коже на мощной шее, вдохнуть полной грудью аромат, оставить влажный поцелуй на пульсирующей венке, там, где наиболее чётко ощущается этот землистый, слегка сладковатый привкус лесного ореха. Чимин так скучал. Боже, как он скучал.       Хосок отстраняется от хэнсу, приближаясь к брату и отцу. Когда трое мужчин встают в одну линию, все присутствующие в комнате делают поклон, отдавая дань уважения своим господам. — В этот прекрасный весенний вечер, — начинает отец братьев своим слегка хриплым голосом, обращая серьёзный взгляд на хозяина дома кисэн, из-за чего Чимину становится неудобно, — прошу поприветствовать моих драгоценных сыновей, которые вернулись не только целыми и невредимыми, но и с грандиозной победой в руках, — вступительная речь императора во время любого празднества была неотъемлемым атрибутом, поэтому каждый слушал его слова со вниманием. — Юные девы, проявите нашим мужам, которые доблестно защищали ваш дом и дома ваших близких, всё своё гостеприимство. Да пусть звонкий смех заполнит каждую комнату, а в сосудах не заканчивается рисовое вино. Объявляю празднество открытым! — с воодушевлением говорит пожилой мужчина, хлопнув в ладоши в конце своей речи.       Девушки тут же принимаются обслуживать гостей, разливая мужчинам алкоголь по пиалам. Длинные столы, установленные в виде буквы «п» создают пространство для сцены посередине большой комнаты, предназначенной для приёма гостей и проведения праздничных церемоний.       Чимин кивает девушке по имени Миён, которая во главе с другими танцовщицами открывает сегодняшний вечер. Каждое выступление просчитано до секунды.       С того момента, как Чимин приобрёл статус хэнсу, а его дом кисэн перешёл во владение Чонгука, став придворным, он прекратил свою публичную деятельность танцора и певчей птицы. Омега больше не развлекал других людей своими выступлениями, отдавая предпочтение преподавательской деятельности. Его не прельщали взгляды других альф на себе. Отныне Чимин танцевал и пел только для Чонгука, так что в этот вечер он был наблюдателем, оценивающим свои старания, которые вложил в обучение и воспитание юных девушек.       Сидя в самом начале стола, что находится вблизи сцены, он чувствует на себе чужое внимание. Оно прожигает в нём сквозные дыры. Чимин изо всех сил старается держать лицо, не поддаваясь эмоциям. Замечая краем глаза, что Чонгук отмахивается от служанки, что приземлилась рядом на колени, дабы налить ему в пиалу вина, Чимин натыкается на его чёрный взгляд. Только сейчас он понимает, глядя на эту картину, что Чонгук не притронулся ни к алкоголю, ни к еде.       Как же хозяин дома кисэн может позволить драгоценному гостю остаться голодным, не расслабиться от выпивки и насыщенной программы, которую он готовил со своими подопечными девушками три долгих месяца?       Хэнсу поднимается со своего места, прячась в тени комнаты, погружённой в полумрак для более эффектного выступления. Придерживая пальцами пышную юбку ханбока, он мягкой поступью крадётся в сторону Чонгука, что сидит по левую руку от своего отца, у самого края центрального стола. Не успевает он опуститься на колени, как Чонгук выуживает плоскую подушку из-за своей спины, подкладывая под хрупкие косточки своего омеги. Чимин замирает на мгновение, сплетая маленькие пальцы и укладывая их себе на бёдра, когда садится перед господином.       Чонгук смотрит на сцену, но мельтешащие перед ним девушки размываются в бесформенные кляксы, когда сладкий аромат вишни липнет к горлу, заставляя сердцебиение участиться. — Позвольте, мой Господин, — Чимин осторожно кивает в сторону кувшина и закусок на столе. Чонгук отвечает тем, что касается пальцами его поясницы, едва надавливая на мягкую ткань. Омега силится не прогнуться в спине, даже через плотную юбку ощущая теплоту чужой кожи.       Чимин наклоняется достаточно низко, чтобы попасть в обозрение альфы, наполняя из кувшина его прежде пустую пиалу вином, а палочками накладывая разнообразные яства на его тарелку. Знал бы Чимин, какого характера голод бушевал внутри альфы, не стал бы распыляться на эти формальные действия.       Чон-младший неотрывно следит за профилем омеги, идеально подсвечиваемым искусственным светом со сцены. Пухлые губы похожи на сочные бутоны только-только распустившихся пионов, как в саду у покоев Чимина. Его мягкие черты слегка сточились: вместо румяных щёк, которые Чонгук постоянно сравнивал с рисовыми пирожками, кусая и целуя с наслаждением и трепетом под звонкий смех омеги, теперь появились высокие скулы, — казалось, приложишь подушечку пальца и непременно порежешься. На маленьком носу с небольшой горбинкой расцвели редкие веснушки, видимо, омега часто проводил время на свежем воздухе, подставляя лицо лучам весеннего солнца.       Чимин само совершенство. Ангел, свалившийся с небес прямо в руки Чонгуку. Никогда в жизни он не смог бы его упустить.       Чонгук сглатывает вязкую слюну. Ему нет никакого дела до празднества, изобилия блюд и всех этих юных дев. — Останься здесь, — тихо просит Чонгук и протягивает руку к его волосам, заправляя выбившуюся из причёски жемчужную прядь за маленькое ушко. — Пожалуйста, — добавляет альфа, принимая из рук хэнсу пиалу с вином, что сладкой дымкой растворяется на языке, постепенно разбавляя бурлящую кровь в венах приятной негой. Чонгук чертовски устал за время войны. Полученные раны от острых клинков неприятно саднят под плотными повязками на грудой клетке, напоминая о себе.       Чимин не дышит, когда ловит взгляд императора на себе, но тот почему-то не кажется таким суровым и жёстким, каким был несколько месяцев назад, когда Чонгук поставил отца перед фактом, что дом кисэн теперь будет принадлежать ему, а Чимин выкуплен и больше не относится к низшему рангу. — Как пожелает мой Господин, — отвечает Чимин, по-прежнему ощущая тепло чужих пальцев на хрящике своего уха. Чонгук улыбается уголком губ на реплику омеги. Он наклоняется к столу, чтобы обхватить пальцами сосуд, наполняя вином чистую пиалу и протягивая её после Чимину.       Это неправильно. Так не должно быть. Господин не должен ухаживать за ним под пристальным взглядом всех этих людей. Чимин ощущает, как жар обдаёт его лицо и шею, когда пальцы второй руки Чонгука снова слегка давят на поясницу, подталкивая его принять напиток. — Благодарю, мой Господин, — Чимин отпивает вино, смакуя сладковатый привкус. Ему тоже ничего не лезет в горло, поэтому он не ест, растягивая пиалу с напитком, которую подал Чонгук, на целый вечер.       За всё время альфа так и не убрал своей ладони с его поясницы. Испив две пиалы вина, он также не притронулся к еде, безразлично смотря на девушек и их навыки на сцене. Альфа ни в коем случае не обесценивал проделанную Чимином работу, но конкретно в этот момент ему хотелось лишь одного — побыстрее закончить праздничный пир и оказаться в объятиях любимого омеги, зацеловывая прелестное личико и нежно сминая в грубых ладонях упругую голую кожу его хрупкого тела. Он грезил об этом с того момента, как ступил за порог их покоев, перед тем, как оставить омегу одного на три долгих месяца и уйти на кровавую войну.

☾

— Благодарю тебя, Чимин! — пожилой мужчина легко сжимает плечо омеги, собираясь уходить. Хосок придерживает своего отца под локоть: мужчина слегка перебрал с алкогольными напитками. — Ты и твои девушки постарались сегодня на славу, — он улыбается ему искренне. У Чимина сердце трепещет в груди. Император хвалит его? Этого не может быть! Что на него нашло? Ведь это так на него не похоже! — Знаешь, мой младший сын ещё десять лет назад заявил, что сделает тебя своим, — у Чимина округляются глаза, когда он это слышит, явно не готовый к столь откровенному разговору в данный момент.       Чонгук Чимину об этом тоже заявил в тот же период, но кто же знал, что всё это не окажется бессвязным лепетом юного и взбалмошного альфы? — Мой сын упёртый, ты сам знаешь, Чимин. Он всё равно сделает так, как говорил, — отец братьев выдерживает театральную паузу, вновь улыбаясь омеге захмелевшей улыбкой, — так будьте счастливы, дети мои.       Это то, что становится вторым отправным пунктом. Этого не может быть.       Хосок подмигивает Чимину, когда тот переводит недоумённый взгляд на старшего сына императора. Он знал? Он знал! Тот никак не комментирует реплику отца, не желая выкладывать карты на стол, предоставляя возможность объясниться младшему брату, у которого для этого ещё целая ночь впереди. Поэтому Хосок не говорит ничего, аккуратно перехватывая императора за плечи, чтобы вывести во двор и отправиться вместе с ним в покои дворца отдыхать после столь насыщенного вечера.

☾

      Уже перевалило за полночь. На веранде стоит отчётливый аромат цветущих деревьев. Гостевая комната, которая не так давно была заполнена большим скоплением людей, сейчас пустует. Несколько девушек убирают посуду со стола, отправляя её на подносы. Все, кого не забрали люди из клана для уединения в своих покоях, занимаются уборкой помещения.       Не все девушки из дома кисэн имеют право предоставлять сексуальные услуги. Самое главное условие, которое поставил Чимин Чонгуку, когда тот выкупил его вместе с «Пионом» заключалось в том, что юные девушки должны иметь право выбора. Если они всё же решались предоставлять услуги подобного характера, то это становилось возможным только по достижении двадцати лет. Никакого принуждения со стороны альф. Чонгук за этим пристально следит, приставив своих лучших людей, которые всегда находятся начеку и охраняют дом кисэн как зеницу ока.       Чимин сидит у пруда, наблюдая за водомерками. Ещё слишком рано для того, чтобы все дорожки были устланы розовыми лепестками, но от лёгкого порыва ветра, несколько штук всё же приземляются на водную гладь.       Неужели они с Чонгуком действительно в этом году смогут понаблюдать за этим неописуемой красоты зрелищем? Чимин до сих пор не может этого осознать.       Омега решает посидеть немного у пруда перед тем как отправиться в свои покои.       Домик Чимина расположен не так далеко от главного корпуса дома кисэн, но и не слишком близко, чтобы можно было увидеть, понять и расслышать, что происходит внутри. К тому же, он огорожен высоким забором из черепицы, который плавно переходит в небольшой зелёный сад. Там же находится персональная купальня, чан, погружённый прямо в землю и подогреваемый горячим источником. Чонгук распорядился так, чтобы отведённое пространство для домика Чимина было выполнено в самом лучшем виде — с садом, о котором тот всегда мечтал, будучи юным кисэн, который не имел собственного пространства в общем доме, кроме как небольшой комнатки, как у остальных учениц; с обширной купальней, которая спокойно помещала бы в себя нескольких человек и небольшим загоном для животных: Чимин разводил декоративных кроликов. Какая ирония. Ведь в подростковые годы он часто говорил Чонгуку, что тот похож на этого милого зверька. Он и сейчас похож, когда дарит Чимину искреннюю улыбку и беззастенчиво тычется холодным кончиком носа в его шею.       Когда пробивает четверть часа, омега поднимается со своего места, покидая дом кисэн: Чонгук попросил Чимина вернуться в свои покои в этот промежуток времени. Поэтому когда тот, уже подходя к калитке своего забора, оглядывается назад и замечает тёмный силуэт фигуры, следующей за ним, на спуске тропинки, сердце омеги вновь начинает трепыхаться, как сумасшедшее.       Поднявшись рано утром, так и не сомкнув глаз из-за волнения перед предстоящей встречей, Чимин украсил фонариками свой двор и купальню. Почему-то сейчас ноги его ведут именно туда, хотя перед началом праздника он уже принимал водные процедуры.       Стояла ранняя весна и ночью температура воздуха всё ещё была прохладной, чтобы отдавать предпочтение купанию на открытом воздухе, но сейчас омеге было всё равно. Кожа горела, как расплавленный свинец в печи кузнеца, а жар заставлял её взмокнуть.       Остановившись у брусчатки подле купальни, Чимин принимается расстёгивать ханбок, избавляясь от бесконечных слоёв ткани. Калитка позади него захлопывается с едва слышимым щелчком.       Прохладный ветер доносит до его обоняния землистый запах лесного ореха. Он здесь. Он смотрит на него. Чувствуя это, Чимин старается снимать с себя элементы одежды медленнее. Ткань ханбока плавно скользит по гладкой коже, собираясь у ступней, облачённых в белоснежные посон и традиционные туфли.       Омега беззастенчиво избавляется от нижнего белья, бросая последний кусок ткани прямо на сырую землю. Его пальцы дрожат, когда он вплетает их в волосы, пытаясь зацепиться за шпильки. — Позволь мне, — над светлой макушкой раздаётся низкий голос. По обнажённой коже разбегается табун мурашек. Помутнённый лёгким шлейфом от выпитого вина рассудок начинает клонить в сон. Разве можно было представить себе такое в реальности?       Вот он, его альфа, его Чонгук, что дышит своим тяжёлым дыханием в затылок, запускает длинные пальцы в низкий пучок, вынимая шпильки и ленты из кос. Он умело расплетает волосы, проводя пятернёй между лёгкими волнами. Чонгук замечает, как те отросли. Теперь, в распущенном состоянии, они достают Чимину до чудных ямок на пояснице. Вдоволь налюбовавшись жемчужным блеском, он аккуратно перекидывает пряди со спины на ходящую ходуном от волнения грудную клетку.       Альфа слышит его болезненный вздох, когда грубые ладони ложатся на хрупкие плечи. Одними кончиками пальцев проходится по выпуклым позвонкам перед тем, как наклониться и оставить поцелуй на маленькой родинке у основания шеи — особенности Чимина, которую Чонгук с нескрываемым восторгом восхваляет из раза в раз. — Ты исхудал, — говорит альфа, заметив это ещё там, где их взгляды впервые встретились. В его тоне нет и на намёка на претензию. Скорее в голосе сквозит обеспокоенность и тревога. — И сегодня ничего не съел за вечер, — Чонгук продолжает оставлять россыпь нежных поцелуев на медовой коже. Его пальцы перебираются на подвздошные косточки, начиная выписывать круги, притягивая ближе к своему телу, отдающему целительным теплом.       Чимин теряет рассудок. Как же он ждал этого момента. Ему всё ещё не верится, что происходящее не является сном или разыгравшимся воображением его воспалённого мозга, который оголодал настолько, что с лёгкостью воспроизводил галлюцинацию в реальную жизнь.       Его отрезвляют усилившееся феромоны. Ореховый запах альфы прилипает к горлу, заставляя голос хрипеть. — Я не преследовал этой цели намеренно, мой Господин. Прошу простить за то, что не оправдал ваших ожиданий касательно своего внешнего вида, — продолжает шептать едва слышно, блаженно прикрывая веки и откидывая голову назад на сильное плечо. Позволяет Чонгуку разрушать себя полностью, делать с ним всё, что заблагорассудится.       Горячие ладони Чонгука оказываются на его груди. Он любовно проводит ими по всему периметру, начиная от лебединой шеи и заканчивая низом плоского живота. Длинные пальцы намеренно задевают горошины сосков, уделяя им пристальное внимание. Лишь бы снова услышать тот надрывный вздох, записать его себе на подкорку. — Глупый… — шепчет ему в ухо, — глупый ангел, — Чонгук прикусывает сладкую кожу на лопатке, опускаясь на коленях вниз. Жадно ведёт носом по впалой линии позвоночника, оставляя влажные поцелуи. Держится обеими руками за бёдра Чимина для опоры. Гладкая кожа на боках просачивается сквозь пальцы. На ней остаются едва заметные следы от манипуляций альфы.       Волк внутри него звереет с каждым часом. Уже скоро настигнет пик и у него не останется сил себя сдерживать.       Когда перед глазами предстают пышные ягодицы, Чонгук позволяет себе оставить ещё один небольшой укус прямо на упругой половинке. Альфа чувствует, насколько Чимин намок от их маленькой прелюдии. Он ведь ещё ничего не сделал, а его омега выглядит уже таким разбитым. Это именно то, по чему он так тосковал.       Нежный и утончённый, соблазнительный и чарующий аромат спелой вишни забивается Чонгуку в лёгкие, бесцеремонно прилипая к стенкам. Это становится началом конца.       Слишком долгой и болезненной была разлука. Они как обезумевшие дикие звери изголодались друг по другу, желая как можно скорее упущенное наверстать. И цепь, на которой они сидели весь вечер на привязи, наконец, сорвалась. — А-ах… — Чимин только и успевает поднести тыльную сторону ладони к своим губам. На ней остаются белые лунки от зубов, когда он не рассчитывает силы и кусает слишком сильно. Это невозможно. Он будто валится в пропасть, у которой нет ни края ни конца. — Чонгук-ах… — наконец он произносит имя любимого искусителя, отбрасывая все формальности и титулы. Чонгук этого ждал.       Утробный рык вырывается из горла, когда он припадает лицом к расщелине, обхватывая половинки и открывая для себя самое сокровенное. Яркий привкус спелой вишни заполняет остервенелый альфий рот. Вязкая смазка омеги остаётся на его подбородке и скулах, носу и губах, когда он всё продолжает и продолжает самозабвенно вылизывать самое желанное тело на всём белом свете. — Пожалуйста… — Чимин жалобно скулит над ним, вплетая пальцы в смоляные волосы, отводя его голову назад.       Он не сможет этого выдержать. Не сейчас. Он нужен ему здесь, наверху. Лицом к лицу.       Хэнсу смотрит из-за плеча заплаканными глазами, беззвучно умоляя остановиться. Альфа понимает. Он чувствует это. Так хочется наброситься и истерзать его тело нежными ласками и бесконтрольным желанием вознести своего ангела к небесам. Но в то же самое время максимально растянуть момент их долгожданной близости. Испить до дна, смакуя каждую каплю. Но это оказывается так сложно — держать себя в узде после стольких месяцев принудительного голода и болезненной разлуки.       Пытаясь отдышаться, он оставляет нежный поцелуй в том месте, куда ранее его укусил. После чего Чонгук обхватывает пальцами тонкие голени, заставляя вышагнуть из лежащей в ногах одежды. Снимает с него посон и туфли. Короткие ростки травинок впиваются в нежную кожу на небольших розовых пятках. Щекотно. — Пойдём в дом. Не хочу, чтобы ты простыл, — альфа вновь стоит позади, утыкаясь носом в стык плеча с шеей. Влажно выцеловывает загривок, впитывая каждую секунду их воссоединения. Столько всего нужно сказать, предложить. Чонгук не знает, как подступиться, ощущая себя тем самым робким подростком, который впервые увидел омегу в доме кисэн и обомлел.       Чимин изворачивается в крепких объятиях, обхватывая холодными пальцами родное лицо. Наконец-то. Близко. Глаза в глаза. Тело к телу.       Чонгуков взгляд нежен. Он цепляется за каждую маленькую деталь на лице омеги: пушистые светлые ресницы, заалевший от покусываний и учащённого дыхания рот, персиковый румянец на щеках, который растекается по худой грудной клетке. Она продолжает ходить ходуном. Это заставляет Чонгука обвить его талию, притянув к себе ближе. Омега так дрожит. — Хочу поплавать, — Чимин касается подушечками пальцев его лица. Проводит линию по созвездию родинок на скуле до местечка под нижней губой. Здесь его самая любимая. Он оставляет на ней робкий поцелуй. Переходит на другую скулу, очерчивает глубокий детский шрам, что остался от их глупых детских ссор с Хосоком. Заправляет за ухо смоляные кудри, которые выбились из высокого пучка. Чимин тоже хочет распустить его волосы.       Вздох застревает в горле. Если Чимин для Чонгука ангел, то Чонгук для Чимина сам Дьявол. Он выглядит как что-то запретное. Как самая заядлая мечта. Как самая грязная фантазия.       Отросшие смоляные спиральки красиво рассыпаются, обрамляя точёное лицо альфы. Зацелованная солнцем с детства кожа стала светлее на пару тонов из-за суровой зимы. На празднестве на нём был чёрный ханбок, несмотря на победу в военном действии. Чонгук всегда носил чёрное, совершенно не следуя традициям, которые передавались предшественниками испокон веков. — Чимин, — начинает было Чонгук, обеспокоенный тем, что тот стоит нагой, пока прохладный ветер обдувает его тонкий стан. Альфа обхватывает пальцами тонкие запястья, подносит к своим губам небольшие кулаки, пытаясь отогреть горячим дыханием. — Пожалуйста… — умоляющим тоном просит хэнсу.       Чонгук так падок на это. Он никогда не имел сил отказать своему нежному ангелу, безоговорочно исполняя любую просьбу и каприз. — Заходи, — говорит Чонгук и неохотно выпускает омегу из своих объятий.       Принимается раздеваться, отправляясь в купальню вслед за ним.       Тёплая вода, подогреваемая горячим источником, приятно обволакивает продрогшую кожу. Распущенные волосы Чимина полностью намокают, когда он погружается с головой. В отражении лунного света на водной глади они переливаются перламутром, расплываясь по поверхности вокруг. Липнут к его коже, будто сотни жемчужных нитей. Чонгук не может отвести заворожённый взгляд. Как он может быть реальным, когда выглядит как лесное сказочное существо? А самое главное, как альфе удалось заполучить его себе? Ведь тот отдался в его руки добровольно.       Хэнсу подплывает к своему господину, когда тот находится в воде по грудь. На ней, пышущей жаром от предвкушения близости, бурыми корками покрылись свежие шрамы от острых лезвий клинков. На фоне затянувшихся белёсых полос от старых ранений они выглядят куда более устрашающими. Чимин отводит взгляд. Ему всегда сложно давалось данное зрелище.       Чонгук замечает его помрачневшее выражение лица. Протягивает ладонь, укладывая её на высокую скулу, заправив перед этим мокрую прядь волос за маленькое ушко. Поглаживает большим пальцем нежную кожу у виска. Хэнсу прикрывает уставшие веки, чувствуя как подступают жгучие слёзы, которые тут же начинают неприятно щипать глаза. Невыносимо. Как ему спокойно существовать, осознавая тот факт, что так будет всегда? Чонгук будущий император. Эта битва была только началом, а эти шрамы — лишь полотном для грядущих ранений. — Мой ангел, — Чонгук цепляет пальцем острый подбородок, принуждая посмотреть на себя. Чимин смотрит. Смотрит неотрывно в глубокие глаза своего господина. В них меркнет звёздное небо. Ни одна живая душа на всём белом свете не удостоена нежного взора и мягкой улыбки императорского сына, его ласкового шёпота со словами признания в вечной любви. Чимин пропадает необратимо — с того самого момента, как этот несносный мальчишка впервые переступил порог дома кисэн, где юный омега проходил обучение. — Я рядом, — жгучие дорожки оседают на пунцовых щеках Чимина. — Всё остальное не имеет смысла, — произносит Чонгук, сцеловывая горькую соль их долгой разлуки и накрывает дрожащее тело своим.       Их губы впервые встречаются спустя три долгих месяца. Это так похоже на прощальный поцелуй, когда Чимин провожал своего господина на войну. Такой же отчаянный и самозабвенный. Полный невымещенной боли и мучительной горечи. Потому что Чонгук для Чимина был всем, а Чимин для Чонгука был единственным. Это неизменно и по сей день. Разорвать эту связь равносильно убийству.       Альфа подхватывает хэнсу под бёдрами, оплетая тонкую талию рукой и крепко прижимая его торс к своей груди. Ему плевать на боль. Она не идёт ни в какое сравнение с той обжигающей грудную клетку любовью, которую он испытывает к своему омеге. Тонкие пальцы Чимина зарываются в смоляные кудри на загривке, пытаясь притянуть ближе к себе. Настолько близко, чтобы слышать учащённый стук его сердца; ощущать пылкий жар крови под смуглой кожей своим миниатюрным телом. — Скучал… — Чонгук оглаживает ладонями хрупкие голени, заводя их за свою поясницу. Чимин скрещивает ноги над его ягодицами, обвивая обеими руками мощную шею. Вновь приникает к растерзанным губам. Землистый аромат лесного ореха смешивается со спелой вишней. Они хмелеют от этого сильнее, чем от выпитого на празднестве рисового вина. — Как же я скучал… — всё продолжает шептать альфа, как заведённый, как умалишённый. Ему и сотни лет не хватит, чтобы надышаться, насытиться своим маленьким ангелом, что так удачно появился в его жизни, самоотверженно показав свет, по которому он продолжает идти.       Чонгуку достаточно четырёх шагов, чтобы они оказались у бортика купальни. Шероховатую поверхность нагретой черепицы Чимин ощущает спиной и ягодицами. Альфа тут же меняет их местами, плотно прижимаясь к стенке, не желая навредить омеге. Его кожа такая тонкая и нежная, что от любого неаккуратного движения может появиться кровоточащая ссадина. Чонгук бы никогда этого не допустил. Он тело Чимина боготворит. Как и самого Чимина.       Омега оказывается сверху, нависая над телом господина. Лунный диск на ночном небе позади его головы создаёт иллюзию нимба. Серебристый свет мягко обрамляет его острые черты лица. В серых радужках глаз отражаются маленькие огоньки от бумажных фонариков. Влажные волосы липнут ко лбу. Чонгук замирает, наблюдая за своим лесным сказочным созданием. Тот дышит тяжело, облизывая заалевший от чувственных поцелуев рот. — Чонгук-ах… — шепчет Чимин имя прямо над ухом любимого, впиваясь руками до белых костей в черепицу позади его головы. Чонгук готов умереть ради этого. Ради его стонов и воздыханий, ради его наслаждения.       Тонкие брови трогательно надламываются, а пухлые губы непроизвольно раскрываются в беззвучном возгласе, когда пальцы Чонгука дотрагиваются до самого сладкого места. Он легко массирует указательным и безымянным тугое отверстие, собирая с бёдер остатки смазки и аккуратно проникая в жаркое нутро. — С циклом всё в порядке? — интересуется Чонгук, уведомленный о том, что в этот раз Чимину пришлось управляться с течкой в одиночку, так как альфы не было рядом. Чонгук до сих пор не может себя простить за то, что его ангел страдал из-за этого. С того момента, как они начали вести совместную половую жизнь, со своими природными процессами они справлялись вместе. Чонгук был его первым. Во всех смыслах. Это льстило. Но и Чимин был для него таким же. Юный альфа уже в свои пятнадцать понял, что другие омеги ему не нужны. Было сложно, но он покорно продолжал ждать и на свои восемнадцать получил самый драгоценный подарок, который продолжает держать в своих руках прямо сейчас. — Да, — коротко отвечает, утыкаясь кнопочным носом в тёмный висок. Здесь аромат лесного ореха чувствуется острее. Чимину не вздохнуть. — Хочу тебя… — звонкий голосок срывается на причитающий шёпот, когда пальцы Чонгука продолжают непрестанно давить на чувствительную точку внутри. — Хочу тебя всего, — Чимин делает довольно ясный акцент, наблюдая за расширяющимися зрачками альфы.       Тот жаждет утолить свой голод. Жаждет себя отпустить. Волк внутри него надрывно воет, срываясь с цепи. Чимин позволяет. Он сам срывает с него эту тяжёлую цепь.       Хэнсу опускает ладонь на чужую вздымающуюся грудную клетку. Под толщей рёберных костей трепыхается, словно загнанная в клетку глупая пташка, сердце. Чимин прекрасно знает это чувство. Внутри него заточена такая же. Ей уже не выбраться и не спастись. Глупая, глупая птичка.       Осторожно обводит каждый заживший шрам, каждую свежую ранку. Тело его альфы крепкое и сильное. Оно многое может стерпеть. Помимо трепетных ласк своего омеги.       Милые пальцы опускаются ниже. Ведут по косым мышцам, задевая набухшие венки. Чонгук откидывает голову назад, больно утыкаясь затылком в черепичный бортик купальни. Блаженно прикрывает потяжелевшие веки, когда болезненное возбуждение оказывается в нежных руках.       Смуглая кожа на открытой шее так и манит. Чимин не упускает возможности посмаковать терпкий ореховый привкус, присасываясь губами к местечку, где пульсирует ярёмная вена. Тонкие пальцы мелко потряхивает, когда он нежно обхватывает основание возбуждения, принимаясь планомерно двигать запястьем вверх-вниз.       Чимин умело выворачивает его наизнанку. Безжалостная маска из безразличия и хладнокровия трещит по швам. Чонгуку не страшно открываться перед Чимином. Чонгук наоборот этого жаждет всегда как в первый раз. Он его свет. Его Луна. Его путеводная звезда. К его ногам он весь мир готов низложить. Альфа говорил об этом Чимину бесчисленное количество раз. Тот смеялся так звонко и искренне, что у Чонгука непременно начинало щемить сердце.       Хэнсу поднимается выше. Прикусывает острую линию челюсти, продолжая терзать плоть внизу живота. Для Чонгука это пытка. Такая сладостная и изощрённая. Он доблестно готов её терпеть до конца своих дней. — Мой Господин… — сладкий голос Чимина словно музыка ветра. Сотни маленьких колокольчиков звенят в голове Чонгука, когда он слышит, как к нему обращается хэнсу. Лёгкие поцелуи осыпают его щёки и лоб; губы медленно подбираются к губам. Они встречаются в нерасторопном и тягучем темпе. Влажный жар рта альфы заставляет Чимина томно простонать.       Чонгук вновь меняет их местами. Теперь омега упирается руками в борт, ощущая за своей спиной сильное горячее тело. Альфа любовно мажет пальцами по плоскому животу, цепляя второй рукой лебединую шею омеги. Ему так важен зрительный контакт во время процесса. Чимин знает об этом, поэтому запускает ладонь во влажные кудри, первым приникая к раскрытым губам. Чонгук трепетно оглаживает небольшой член хэнсу, проглатывает его звонкий стон наслаждения. Приподнимает одно бедро и уводит его в сторону, раскрывая для себя. Держит Чимина крепко, не позволяя потерять равновесие и упасть.       Поднимающийся пар от воды оставляет на разгорячённой коже липкий конденсат. Солёные от пота капли оседают на зацелованных губах, свербящей болью проникая в трещинки.       Чимин не поспевает за размытым восприятием происходящего. Слишком много всего. Он силится не задохнуться от переизбытка чувств, которые разрывают грудную клетку на рваные куски. От трепыхающегося сердца остаются ошмётки. — Тише… — Чонгук осыпает лёгкими поцелуями пылающие щёки Чимина. — Не спеши, — сокровенно говорит ему в порозовевшее ушко, продолжая удерживать за бедро, когда видит, с каким усердием и нетерпением омега пытается сам насадиться.       Терпение и правда на исходе. Его альфа нужен ему внутри. Целиком и полностью. Но Чонгук отчего-то медлит.       Когда крупная головка с трудом проходит внутрь, Чимин поспешно распахивает веки. Перед слезящимися глазами маячит далёкое звёздное небо и холодный лунный диск. Он не выдерживает. Слёзы счастья и облегчения срываются вниз, оседая на подушечках пальцев Чонгука мелкими соляными кристаллами.       Его тело разбивается на части с каждым новым нерасторопным толчком. Член распирает его так хорошо, так правильно, он будто бы созданный только для него, под него; затрагивает каждую чувствительную точку, плотно прилегая к влажным стенкам, словно клинковое оружие входит в ножны.       Альфа двигается медленно, с оттяжкой, со всем усердием подходя к процессу. Он не спешит. Влажно выцеловывает загривок омеги, задыхаясь обилием излюбленных феромонов спелой вишни. Они везде: на коже, под кожей, в кровяных клетках. Смешиваются с ореховым слоем, создавая самое изысканное яство на этом страстном пиршестве.       Острые клыки царапают тонкую кожу на шее. У Чонгука великий соблазн поставить Чимину метку. За столько лет он порывался сделать это как минимум сотню раз, но всегда останавливался в самый последний момент. Ему было важно оставить свой долговечный след на теле Чимина только после того, как он удостоверится, что никаких преград больше нет. Десять лет ему понадобилось на то, чтобы достигнуть своей цели, выполнив обещание, данное Чимину, в полной мере: сделать его полностью своим. Со всеми формальностями и атрибутами. Он видел его рядом с собой не меньше, чем в роли супруга, что сидит по правую руку от своего мужа. Он мечтал о маленьких щенках, часто представляя в тайне от Чимина, как гладил бы и целовал его наполненный малышами живот. Одна мысль об этом порождала в жадной натуре его голодного волка трепетное тепло. Чонгук так жаждал доказать отцу, что для него нет никого важнее, что ради своего драгоценного ангела он готов на всё. И тот наконец сдался — знал, что его сын до конца будет стоять на своём, ведь так одержим своим омегой. — Возьми… — Чимин умоляет. Сплетает их пальцы в замок, ведёт ими по ходящей ходуном грудной клетке, останавливаясь в районе своего сердца. Чонгук чувствует, с какой бешеной скоростью оно стучит. — Возьми меня, прошу… — его горячий шёпот оседает вязким мёдом. Чонгука в него будто окунули с головой: он затекает ему в уши, горло, нос.       Хэнсу делает последнее усилие над собой, с неохотой отстраняясь от альфы. По спине тут же расползаются омерзительные мурашки. Ему холодно без него. Опускается корпусом к бортику купальни, умело прогибаясь в спине. Смотрит расфокусированным взглядом из-за острого плеча на своего покровителя. Решает уничтожить несчастного господина окончательно, самостоятельно насаживаясь на крепкий член.       Чонгук рычит. Его чёрные глаза наливаются кровью, когда он хватается за подвздошные кости, натягивая хрупкое тело ангела на себя. Он боится его разбить, сломать физически, но это то, что он хочет с ним сделать как со своим омегой. Чимин готов. Разбиться, сломаться, умереть. Чонгук его склеит, соберёт, воскресит. Не впервые.       Альфа усиливает фрикции, переходя на какой-то рваный темп. От былой нежности не осталось и следа. Их голод слишком велик, чтобы медлить. Чимин хочет его здесь и сейчас: до ярких вспышек небесных созвездий; до съехавшего с орбиты лунного диска, что освещает их тела своим серебряным светом в тёмной ночи.       Чонгук любовно оглаживает хрустальную спину, лижет пламенным взглядом каждую родинку, каждый выпирающий позвонок. Жемчужные пряди волос превращаются в ажурные кружева, прилипая к медовой коже. Он его сказочное создание. Его лесная нимфа.       Чимин чувствует, как набухает узел, цепляющий его растянутый и чувствительный обод, доставляя безмерное удовольствие. Как хорошо, что течка закончилась, ведь у него элементарно не хватило бы моральных сил выпустить узел из себя в этот раз. Ему до болезненного состояния необходима эта наполненность.       Он думал о щенках на протяжении долгого времени, растворяясь в эфемерных мечтах понести от Чонгука однажды, но не был уверен, что на данном этапе они готовы стать родителями. Сейчас у них немного другие приоритеты. В голове начинают почему-то всплывать слова императора про их брак, который он одобрил. Душашие слёзы снова подступают к глазам.       Чонгук будто читает его мысли. Кладёт горячие ладони на его живот, опускаясь торсом на спину. Ведёт носом за ухом, жадно вдыхая вишнёвый аромат. Целует прерывисто в шею и плечи, замедляя дикий рваный темп на более нежный. — Мой ангел, — у Чимина каждый раз разрывается сердце от этого нежного обращения. Пытаясь перевести учащённое дыхание в более спокойное, он сосредоточенно внимает словам. Запускает ладонь в смоляные кудри, утыкаясь виском во влажный от испарины лоб Чонгука. — Ты станешь моим навсегда?       Чимин рассыпается на части. Его любовь к Чонгуку слишком велика, чтобы думать о последствиях. Она тяжёлым грузом давит на хрупкие плечи; ему из-за неё не продохнуть. Его альфа — будущий император, он вот-вот сядет на престол. Чимину страшно. Он не готов его потерять; никогда не будет готов. Но в будущем нет настоящего. А в настоящем есть только они. — Да… — отвечает, не раздумывая, — да, мой Господин.       Его тело проваливается в глубокую бездну. Оно горит огнём.       Воспоминание их первой встречи всплывает само собой. Чонгук был тогда совсем мальчишкой. Его непослушные волосы воронова крыла спадали на плечи и лезли в глаза. Смуглая кожа постоянно была измазана в копоти, потому как его учитель не давал мальчику продыха, тренируясь с ним от восхода до заката солнца день за днём. Он был молчалив ровно до того момента, как его не начинали задирать первым: и брат, и отец, и бедные служанки, и императорская знать. Он ненавидел их нравоучения. Все они жалели о сказанном в ту же секунду, когда взбалмошный альфа начинал отвечать на их реплики — язвительно и без капли хоть какого-то уважения. Для него не было авторитета. Ни для одного живого существа на всём белом свете он не планировал менять свой пылкий нрав, пока однажды не переступил порог дома кисэн, составляя с братом компанию своему отцу на какой-то деловой встрече.       Чимин Чонгука видел впервые, хотя и многое слышал о нём от разных знатных гостей дома кисэн. Его поразили большие чёрные глаза мальчишки и то, как он ими на него смотрел. Восхищённо; неотрывно. Чимин не знал, куда от этого взора деться, не находя себе места. Стоило ему только ответить тем же, устрямляя свои серые очи в чёрные бездны мальчишки, как тот их тут же смущённо отводил. Юному альфе было чуждо это чувство. Впервые кто-то смог его присмирить.       Он рвался на каждый приём и церемонию, если те проходили в доме кисэн, где обучался этот небесной красоты ангел. Отец недоумевал отчего его младший сын с самым скверным характером на свете вдруг стал покладистым и тихим. А по прошествии времени краем глаза заметил, как тот смотрит на юного кисэн. — Господин! — Чонгук слышит позади себя мягкий голос и топот туфель по половицам. Мальчишка стоит в дверях, собираясь покинуть дом кисэн после очередного приёма, на который их взял отец. — Господин! — голос человека, который его окликает, звучит словно чарующий звон тысячи ветряных колокольчиков. У Чонгука замирает сердце. Он поворачивается в тот момент, когда скрипучий звук половиц слышится в радиусе нескольких коротких шагов от парадной двери. Мальчик теряет дар речи, когда видит перед собой юного кисэн. Того самого ангела, в которого так безнадёжно влюбился с самой первой их встречи.       Молодой альфа никак не может наглядеться, бесцеремонно изучая каждую черту идеального лица. Чонгук впервые видит его настолько близко. Это становится для него трагедией. Потому что именно в этот самый момент он начинает понимать, что пропал и живым ему вряд ли удастся выбраться. Только не из этих тонких пальцев, что держат оставленное невнимательным Чонгуком по. Чимин робко протягивает верхнюю одежду младшему императорскому сыну, упирая смущённый взгляд в пол. — Благодарю, — мальчишка аккуратно забирает своё одеяние из маленьких ладоней.       Чимин ниже и меньше, хотя старше Чонгука на добрых два года. Всех воспитательниц дома кисэн представляли перед знатью на каждой церемонии или празднестве. Чонгуку было омерзительно, когда он слышал имя Чимина из уст госпожи и по совместительству его родной матери, которая держала «Пион» уже долгие тридцать лет. Он чувствовал липкие взгляды взрослых альф, будто тот был товаром на рынке, куском мяса для изголодавшихся львов. Юный омега только обучался искусству кисэн, поэтому в его обязанности не входило обслуживать тошнотворных толстосумов из дворца своего отца, предоставляя сексуальные услуги. Их счастье. Потому что Чонгук вспорол бы брюхо каждому, кто посмел и пальцем прикоснуться к его прекрасному ангелу. — Тебе не придётся это терпеть, Чимин, — тихо произносит альфа, чувствуя внезапный порыв смелости, — но позволь мне немного для тебя подрасти, — говорит Чонгук, имея ввиду зрелость. Мальчишка ловит на себе испуганный взгляд юного кисэн. — Мне нужно идти.       Чонгук нагоняет отца и брата во дворе, чувствуя как по грудной клетке разливается трепетное тепло. Впервые за долгое время ему хочется улыбаться.       Тупая пульсирующая боль на шее совпадает с пульсацией внутри. Чимину кажется, что его тело одновременно умертвили и воскресили.       Влажный язык альфы зализывает свежую метку. Хэнсу чувствует, как землистый ореховый аромат обволакивает телесную оболочку, проникая тягучей смесью в горячую кровь. Это ощущается так хорошо, так правильно, будто после многих лет скитаний он наконец вернулся домой, где его ждали с распростёртыми объятиями. — Иди ко мне, — тихо говорит Чонгук, снова меняя их местами. Нагретая черепица врезается во влажную альфью спину. Он аккуратно укладывает Чимина себе на грудь, не разрывая контакта. Лёгкими круговыми движениями гладит живот, оставляя маленькие поцелуи за ухом и на загривке. Чимин откидывает голову на сильное плечо, получая наслаждение от распирающего его нутро узла, от теплоты кожи Чонгука, от его пальцев внизу своего живота, от ощущения полученной только что метки. — Всё хорошо? — решает удостовериться альфа. Когда пелена возбуждения слегка сходит с обезумевшего сознания, Чонгук начинает беспокоиться о том, не причинил ли Чимину боль или вред своим необузданным порывом. — М-м… — только и в силах ответить омега. Он тычется своим носом в шею Чонгука, покусывает игриво место над веной. Он тоже хочет оставить на нём свою метку, хоть это и не несёт особого смысла. — Можно? — спрашивает робко, улавливая тихий смех над макушкой. Чонгук отвечает тем, что слегка давит пальцами на его затылок, заставляя сильнее сомкнуть челюсти на своей шее. Небольшие резцы прокусывают смуглую кожу, впуская феромоны внутрь. Чонгук стонет, склоняя голову в сторону плеча.       Всё затихает. Мерное дыхание звучит в унисон. Они не смогут покинуть воду ещё как минимум четверть часа, пока не спадёт узел. Чимин чувствует как засыпает в убаюкивающих объятиях альфы. Неужели это не сон? — Мой брат проболтался, ведь так? — низкий голос Чонгука неожиданно вырывает его из полудрёмы.       Чимин улыбается, принимаясь перебирать длинные пальцы альфы в своих ладонях. Чонгук наверняка заметил его взволнованное из-за чего-то настроение. Как будто для этого было мало их долгожданной встречи. — Твой отец… — осторожно говорит Чимин. — Кажется, он слегка перебрал с вином, поэтому я не стал ему особенно верить, — усталым голосом произносит Чимин. Он был готов к любому исходу событий. Он знал, насколько это опасный риск — идти против системы. Проблема заключалась в том, что Чонгук этим риском жил, будто идти против правил было его предназначением.       Чонгук молчит. Тревога, как огромный снежный ком, нарастает в груди Чимина. — У нас была договорённость. Свою часть сделки я добросовестно выполнил, — спустя долгие секунды молчания наконец отвечает альфа, — он свою тоже, — добавляет следом, как ни в чём не бывало.       Чимин замирает. Он не может поверить. — Теперь я смогу называть тебя супругом, — альфа подносит ладонь Чимина к своим губам, оставляя нежный поцелуй на костяшке указательного пальца, — теперь мои покои во дворце смогут стать нашими, — поцелуй на следующей костяшке, — теперь ты сможешь подарить мне маленьких щенков, — Чонгук целует в центр раскрытой ладони, — если захочешь всего этого, конечно, — он тычется в неё влажным носом, словно любимому хозяину верный пёс.       Горло болезненно сводит. Чимин не в силах произнести и слова. Всё, о чём он мог мечтать, чего жаждал с момента их первого неумелого поцелуя и робкого признания в любви, будучи ещё подростками, спустя столько лет сбылось. — Хочу… — Чимин цепляется этой же ладонью, в которую его целовал Чонгук, за смоляные кудри на его загривке, заставляя их губы оказаться в опасной близости. — Хочу больше всего на свете.       Чонгук целует его первым. Ему вполне достаточно слов Чимина.       Теперь уже никакие обстоятельства не смогут стать преградой для их истинной, чистой и искренней любви.