***
Леонардо сидел на мягком коврике в додзе, там, где обычно находил покой и умиротворение. Ладони лежали на коленях, а глаза были закрыты в попытке отгородиться от внешнего мира и войти в состояние глубокой медитации. Он вдыхал и выдыхал, стараясь сосредоточиться на дыхании, нащупывая внутренний мир тишины и спокойствия. Но свет вокруг него не умолкал — стук посуды на кухне, возня братьев в общей комнате, голоса ведущих доносившиеся из телевизора. Мысли налетали на него, словно отрезвляющие брызги холодной воды, не давая отстраниться. Он нахмурил брови, все настырнее пытаясь отгородиться от внешнего мира, но его все так же упорно отвлекали образы в голове и звуки из логова, мешая провалиться в медитацию. Со временем внутренний шум лишь становился громче, напоминая о невысказанных мыслях и нерешенных проблемах. С момента его возвращения домой прошло уже три месяца. Физически, казалось, он был в чудесной форме. Антидепрессанты помогли ему вернуть аппетит и охоту тренироваться, постепенно он возвращался к своим рутинам и хобби, возвращая себе свою жизнь. Психически же он все еще был очень далек от своей лучшей формы. Отношения с братьями восстанавливались быстро. После душераздирающей ночи рассказов о его времени в плену они стали как никогда близки. Его семья стала лучше понимать, почему он реагирует так или иначе на их действия, с тех пор стараясь выражаться яснее и принуждая самого Лео озвучивать свои мысли и обиды сразу, а не копить их в себе. Это помогало. Он чувствовал, что стал более стабильным. Пока он был на наркотиках, он никогда не знал, какая эмоция возьмет верх и насколько она будет сильна. Он ощущал себя более предсказуемым, и это не могло не радовать. Однако панические атаки, приступы кататонии и кошмары все еще выбивали его из колеи чаще, чем хотелось бы. И в эти моменты чертовски сильно хотелось провалиться в то состояние абсолютного блаженства, что давал ему героин. Но он был умнее. Он знал, что это лишь временный костыль, который поможет ему разве что сбежать от реальности на какое-то время. Но он не был трусом, он не был тем, кто бежит от своих проблем. Так говорили ему братья, и он не видел причин им не верить. Они ему никогда не лгут. Но сегодня, встав не с той ноги, проклятые мысли не давали ему покоя. Они нависали над ним, словно тяжелые тучи, загораживая солнечный свет. В его разуме раздавались голоса, повторяющие одно и то же — несказанные слова, несделанные поступки. Он возвращался снова и снова в те моменты, когда мог бы поступить по-другому, когда мог бы быть сильнее, умнее, лучше. Он пытался изгнать их, забыться в медитации, но они были слишком настойчивы. И даже в тишине додзе, даже с закрытыми глазами, они продолжали преследовать его, напоминая о своем существовании, о своей силе. Он сопротивлялся, но чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее они тянули его в свою чёрную бездну. Шепот прошлого продолжал звучать в его ушах, напоминая о сделанных ошибках, о том, что могло быть сделано иначе, обо всем, что пошло не так. И особенно обо всем, что еще только пойдет не так. Он пытался избавиться от этого груза, но ощущение провала беспрестанно терзало его, не давая покоя. Донни называл это тревожным расстройством. Лео так и не смирился с этим утверждением. Он предпочитал думать, что это просто старая привычка, то, с чем он был воспитан. Он всегда должен был усвоить урок из своих ошибок, всегда должен был думать обо всем, что может произойти, чтобы знать, как из этого выбраться еще до того, как это что-то наступит. Это было частью его работы лидера клана и должности старшего брата. Как он без этого сможет защищать семью? Донателло же в свою очередь парировал утверждением, что они уже давно не маленькие дети и не нуждаются в чрезмерной и постоянной опеке, что они тоже способны о нем заботиться. И Лео это прекрасно знал. Все таки оне не были слабы и очень даже прекрасно справились с его пленом и последующей зависимостью. Он их недооценивал. Шреддер их недооценивал. Их сила оказалась не в бесконечной опеке и поддержке от старшего брата, а в поддержке и опеке друг друга, всех вместе. Они были чудесным вечным двигателем, где каждая шестеренка заставляла двигаться другую, и если одна когда-то заржавеет, достаточно капнуть на нее смазкой в виде любви и заботы, и механизм вернется к работе как ни в чем ни бывало. Тем не менее Лео не казалось правильным отказываться от его способа заботы о братьях. В конце концов его паранойя не раз спасала их панцири. Так что она не могла быть таким уж плохим свойством его характера, так ведь? Медитация. Он собирался медитировать. Черепаха громко и слегка раздраженно вздохнул. Он опустил голову в поражении и открыл глаза. Сосредотачиваться получалось все еще плохо, но Лео надеялся когда-нибудь вернуть себе навык медитации, это очень хорошо помогало ему справляться с приступами сильной тревоги раньше, и ему не хватало этого простого и эффективного занятия. Решив, что он пытался достаточно долго сегодня, он поднялся, оперевшись рукой о колено. Мотнув головой от досады, он медленно пошел к двери. Что же он может сделать в следующий раз, чтобы получилось лучше? Возможно, стоит попробовать заставить свою семью ненадолго заткнуться. Он потянулся к двери-седзи и плавно отодвинул створку в сторону, и его сердце на секунду перестало биться, а плечи подпрыгнули от удивления. В дверном проеме стоял Микеланджело, не менее удивленный. Лео приложил руку к груди и неловко посмеялся. — Ты меня напугал, — сказал он, опустив взгляд в пол и вздохнув, возвращая сердцебиение в привычный ритм. — Да? Ты меня тоже, — ответил Майки и, надув губы, сложил руки на груди. Оба продолжили стоять в проходе, чего-то ожидая. — Ты что-то хотел? — первым нарушил тишину Лео. Теперь Микеланджело посмотрел в пол, по какой-то причине не желая встречаться с братом взглядом. — Я, ну, это... — промямлил весельчак. Лео ждал, предчувствуя исходя из поведения брата, что его ждет что-то серьезное. — Давай зайдем в додзе. — Хорошо, — ответил старший, делая несколько шагов и пропуская Майки внутрь. Черепаха в оранжевой бандане прошел к центру комнаты и остановился. Повернувшись к старшему, он указал рукой на татами, предлагая сесть. Лео подчинился. — Как ты? — поинтересовался Микеланджело, явно оттягивая разговор, ради которого он пришел. — Сойдет, — терпеливо ответил он, не желая перевести разговор на его проблемы и отвлечь Майки от его намерений. Но только взглянув в глаза своему брату лидер понял, что его такой ответ не устраивает. Выгнутая дугой бровь и косая ухмылка говорили сами за себя. — Ладно, ладно, сегодня не очень. Не могу перестать тревожиться. Майки понимающе хмыкнул и покачал головой. — Если я могу как-то помочь, только скажи, — ответил весельчак, положив руку на плечо Лео. — Конечно, Майки, спасибо, — Лео мягко улыбнулся, продолжая заглядывать брату в глаза, пытаясь распознать, в каком он настроении. — Так что ты хотел? Черепаха убрал свою руку с плеча Лео и глубоко вздохнул. Он давно хотел поговорить с братом, но все не находил подходящего времени. И почему-то сегодня он решил, что не хочет больше тянуть. Рука взлетела к лицу, и он зажал пальцами переносицу, собираясь с мыслями. — Лео, прости меня. Лидер мотнул головой в удивлении. — За что? Майки снова вздохнул. Он надеялся, что Лео просто поймет его без лишних слов. — За то, что оказался таким бесполезным, когда тебя забрали, — почти шепотом объяснил Майки. В сердце Лео вспыхнули смешанные чувства, переплетающиеся и смешивающиеся в непонятной гармонии. В его душе проснулась новая волна беспокойства. В голове летали вопросы о причинах, побудивших Майки извиниться, и о том, как он сам мог это исправить. Он чувствовал себя немного виноватым за то, что не смог заметить его трудностей раньше, и что не смог помочь ему преодолеть их. Однако преобладало все же чувство нежности и сострадания. Леонардо понимал, что младший нуждается в поддержке и понимании, и готов был стать опорой для него в любой момент, как в старые добрые. — Майки, иди сюда, — сказал Лео и притянул младшего за плечи к себе. Он обнял его крепко-крепко, стараясь передать свои гордость, признательность и сочувствие через объятия. — Ты ни в чем не виноват, братишка. Майки обнял его в ответ, стараясь прогнать свои слезы и раздражаясь от того факта, что он, кажется, вообще не мог обойтись без плача. — Я так и знал, что ты так скажешь, — тихо ответил младший, уткнувшись в грудь лидеру. — Это не отменяет того факта, что я тебя не виню, ты не сделал ничего плохого. Майки хмыкнул и прижался к брату еще сильнее. Он уже слышал это от Донни и Рафа, но услышать это от старшего было облегчением, несмотря на то, что он все еще чувствовал себя немного виновато. — И я не считаю тебя бесполезным, — продолжил Лео. — Даже наоборот. Я считаю, что ты очень сильный и способный, Майки. Майки сглотнул ком в горле и продолжил молчать, слушая ровное сердцебиение и гул голоса в груди старшего. — И я тебе очень благодарен, — закончил Лео. Микеланджело повернул голову, чтобы посмотреть на него. — За что? — спросил он все так же мягко и тихо. — За то, что не дал мне сдаться, — ответил лидер и начал гладить младшего по панцирю. — И я тоже прошу прощения за то, что так сильно вас напугал. Эти слова пронзили воздух, напоминая о недавних испытаниях и о важности взаимной поддержки. Лео встретил взгляд младшего брата, и в его глазах читалось безусловное понимание. — Прощаю, — с легкой улыбкой ответил Майки. Не то чтобы он считал Лео виноватым, но признаться, он действительно был напуган. — В какой-то момент я думал, что ты сдашься, — произнёс весельчак, глядя своему брату в глаза. — Пожалуйста, не делай так больше. — Не буду, — коротко ответил Лео, все еще нежно прижимая брата к себе. Слова прозвучали как обет, как клятва никогда не подводить друг друга. Это обещание было для Леонардо не просто словом, это было обязательством перед самим собой и перед своим братом. Что бы ни случилось, он больше не сдастся. Ради них.***
Вода обволакивает его тело, тянет вниз, словно невидимые руки хотят утянуть его в бездну. Он пытается держаться на поверхности, но чувствует, что у него не хватает сил. Лео оглядывается вокруг, и вдалеке видит силуэты людей, которые кажется, не замечают его. Он кричит им, моля о помощи, но его голос тонет в шуме воды. Он один, забыт и безнадежно потерян в этом безжалостном океане. Здесь нет никого, кто мог бы услышать его крики о помощи. Он потерялся в мире, где нет ни спасения, ни надежды, и страх захлестывает его, как буря в океане, заставляя его терять последние остатки контроля. Он один. Паника овладевает им, и он начинает тонуть в бездонной тьме, отчаянно борясь за выживание. Каждое движение его тела кажется тяжелым и бесполезным, и он чувствует, как силы покидают его все больше и больше. Его сердце бешено колотится, словно пытаясь выбиться из груди, легкие заполняются водой, заставляя его хрипеть и задыхаться, а безжалостные волны закручиваются вокруг его тела, лишая его последнего воздуха и надежды. Перед глазами вспыхивают образы любимых лиц, которые теперь кажутся такими далекими и недостижимыми. Он ощущает себя одиноким и брошенным на милость судьбы, и страх овладевает им полностью, заполняя каждую клеточку его существа. Вокруг него царит мрак и беспокойство, и он понимает, что может быть слишком поздно, чтобы спастись. Он один. Внезапно холодные, железные руки схватили его за плечи, потянув его в бездну, делая его жалкие попытки удержать голову над поверхностью воды бесполезными. Руки коснулись затылка, насильно опуская лицо вниз, и он задыхается, пытаясь в панике набрать воздуха в легкие. Все, что оказывается внутри — это вода. Он понимает, что борьба бесполезна, и чувствует, как страх охватывает его все сильнее и сильнее. Он снова там, и проклятые люди не дают ему поднять голову из воды. В его ушах раздается раскатистый, жуткий смех. Этот до боли знакомый звук наполняет его существо ужасом и отчаянием, заставляя его сердце замереть. Каждый звук этого смеха словно нож, режущий его на куски, заставляет его чувствовать себя беззащитным перед могуществом тьмы. Помогите! — Лео! Из горла вырывается отчаянный крик, но звук тонет в бесконечных толщах воды. Он пытается сопротивляться, беспорядочно пиная ногами тьму. — Лео, проснись! Он выныривает на поверхность, и волна ударяет его в лицо, захватывая и затягивая его глубже, глубже, глубже... Он один. Выхода нет. Он умрет, так и не попрощавшись с семьей. Он закрыл глаза. Кто-то трясет его за плечи и громко ругается. — Помогите, — шепчет он. — Открой глаза, придурок! Он послушался. Сверху вниз на него смотрела пара горящих янтарного цвета глаз. — Твою мать, наконец-то. Кто-то обнимает его, и он расслабляется, пытаясь отдышаться. Сон? — Раф, — он не понимает, откуда он знает, что это его брат. Облегчение поселяется в его груди. Он не там. Он не один. Слава богу. — Раф, — снова говорит он, и его глаза начинает жечь, он так рад и так напуган. — Все хорошо, Лео, это всего лишь сон, — уверяет его сорвиголова. — Пожалуйста, не бросайте меня, я больше не хочу быть один, пожалуйста, не дайте им снова меня забрать, — мямлит он, крепко прижимая брата в ответ. — Никогда, Лео, — отвечает Раф, не обращая внимания на продолжающиеся мольбы старшего. — Мы никогда тебя не бросим. Всепоглощающая волна благодарности заливает его сердце и душу. Это чувство наполняет его до отказа, словно теплое солнечное сияние, проникающее сквозь плотные облака. Следующим утром, сидя за столом с чашкой зеленого чая, лидер смотрел на своего брата с такой нежностью и признательностью, что Раф, смущаясь и думая, что он не сделал ничего особенного, невольно избегал его взгляда весь оставшийся день.***
Леонардо прыгал по крышам с легкостью и грацией, словно танцуя на ветру. Приятный ветер ласково касался его лица, принося с собой манящий аромат свободы и новых приключений. В этот момент он чувствовал себя настоящим хозяином момента, полностью поглощенным ощущением вольности. Его братья бежали впереди. Они смеялись и шутили, словно дети, оставившие позади все тревоги и заботы. Лео улыбнулся, видя их счастливые лица, и его сердце наполнилось теплом и радостью. С каждым прыжком и броском через препятствия он ощущал, как все сомнения и тревоги остаются позади. Как же он скучал по этому ощущению бесконечной свободы, которое охватывало его каждый раз, когда они выходили на пробежки. Несколько месяцев взаперти заставили его забыть это чувство, но сейчас он не мог представить своей жизни без этого. Леонардо остановился на крыше старой заброшки и посмотрел на своих братьев, которые внезапно прекратили бежать и выжидающе на него смотрели. Рафаэль вытащил один сай и прислонился к стене, подбросив его в воздух и наблюдая, как стальные зубцы сверкают в огнях города. — Чего остановились? — спросил лидер. — Что-то случилось? Старший успел напрячься буквально за долю секунды, резко сокращая расстояние между ним и его семьей. Этим вечером они уже успели наткнуться на неприятности в лице Пурпурных драконов, пытающихся провернуть крупную сделку с наркотиками, и Лео надеялся, что их удача оставит их в покое до конца вечера. Донни поспешно вскинул руки вверх, призывая брата к спокойствию. — Нет, нет, Лео, все нормально. Мы просто решили немного отдохнуть. Черепаха в синем расслабился, шумно выдохнув. Им удалось уйти нетронутыми в этот вечер, и хоть он весь оставшийся вечер пытался держать свою тревогу под контролем, он ничего не мог поделать со своей выработанной реакцией на какие-либо непредвиденные события. — Ты как? — осторожно спросил младший. Лео наблюдал, как ветер подхватил концы оранжевой маски, приподняв их и почти плавно положив на плечо. — Хорошо, — с мягкой улыбкой ответил он. Донателло слегка улыбнулся и шагнул ближе. — Ты уверен? — гений приподнял брови в тревоге. — Там было столько всего... Лео покачал головой. Конечно они беспокоятся, что один только вид наркотиков поднимет в нем с таким трудом преодоленное желание. — Я уверен, все в порядке. — Хорошо, хорошо, — немного нервно ответил Донни. Лидер улыбнулся и положил руку ему на плечо. Теплое чувство разлилось по его груди от осознания, что его семья так о нем печется. Хотя это всегда было его обязанностью, его больше нисколько не беспокоила идея, что они готовы сделать для него все возможное. Так же, как и он. Лео по очереди посмотрел всем в глаза, стараясь передать свою признательность одним лишь взглядом. — Я осознаю, сколько боли и тревоги я вам причинил. Последние месяцы были для всех нас тяжелыми, но я хочу, чтобы вы знали: все позади. Я больше не хочу идти по этому пути и никогда больше туда не поверну. Леонардо сглотнул, ощущая небольшую тревогу. Не то чтобы он напрямую лгал. Он знал, что больше никогда не прикоснется к игле, однако желание и блаженные воспоминания этого опыта еще не покинули его. Было ли ему стыдно, что он не сказал своим братьям полную правду? Безусловно. Хотел бы он сказать им, что желание все еще терзает его? Ни за что. Он и так их слишком сильно потрепал. Их спокойствие было дороже, чем его небольшие трудности. На крыше воцарилось тихое, но заметное облегчение. Казалось, будто тяжёлое облако, нависавшее над семьей, начало рассеиваться. Черепахи обменялись взглядами, в которых сияли понимание и надежда. Атмосфера, которая раньше была напряженной и наполненной беспокойством, теперь становилась все легче и теплее. Микеланджело подошел к старшему и почти яростно его обнял. Глаза Лео на секунду округлились, но выражение лица быстро сменилось на нежное и принимающее. Это было молчаливое, но мощное проявление поддержки и любви от его семьи. Остальные братья последовали его примеру, и все они оказались в тёплых объятиях друг друга, купаясь в чувстве единства и солидарности. Леонардо ощутил, как груз вины и тревоги, который он так долго тащил на своих плечах, становился все более невесомым. Ему стало легче дышать, и впервые за долгое время он почувствовал истинное спокойствие. Он знал, что впереди будет еще много испытаний, но поддержка его семьи давала ему силу и уверенность, что он справится. Спокойное ночное небо окутывало город, как тёмное бархатное полотно, усыпанное миллионами крошечных звёзд. Луна, полная и яркая, словно серебряный фонарь, мягко освещала окрестности своим холодным светом, придавая всему загадочное и умиротворяющее ощущение. Внизу город сиял огнями, словно драгоценные камни, рассыпанные по чёрному бархату. Улицы были освещены тёплым жёлтым светом уличных фонарей, которые выстраивались в ровные линии, будто огненные нити, прошивающие городскую ткань. Свет фар автомобилей, плавно движущихся по улицам, создавал мягкие, пульсирующие потоки света, напоминающие мерцающие реки. Небоскрёбы, возвышающиеся над городом, украшены огнями, как гигантские новогодние ёлки. Их окна светились теплом человеческой жизни, а верхние этажи были окутаны мигающими огнями рекламных вывесок и антенн. Вдалеке виднелись разноцветные огни мостов, которые, словно светящиеся арки, соединяли берега реки, тихо и мирно текущей сквозь город. Время от времени где-то вдалеке раздавались звуки – приглушённый смех, звук отъезжающего поезда или еле слышная музыка из открытого окна, в то время как необычная черепашья семья стояла на крыше в полной гармонии с окружающим миром. — Пойдемте домой, — тихо сказал лидер. Все четверо спокойно двигались по крышам, больше не смеясь и уже не плача. Спокойное ночное небо и огни города создавали вместе удивительную картину умиротворения и величия, где каждый огонёк, каждый светящийся знак являлся символом жизни и надежды, даря чувство покоя и бесконечного пространства для мечтаний. Придя домой, вымотанные физически и эмоционально, братья разбрелись по своим комнатам. Дом, погружённый в ночное спокойствие, словно выдохнул после долгого дня. Все его обитатели готовились ко сну, укутываясь в тепло и уют своих кроватей, чувствуя себя защищёнными и умиротворёнными. В полумраке мягко светил ночник, отбрасывая теплые, уютные лучи света на стены и мебель, создавая расслабляющую атмосферу. Лео снял с себя мечи и защиту и размял уставшие плечи. Потянувшись к небольшой сумочке, висящей на ремне, в которой хранилось все необходимое для первой помощи, он осторожно потянул за молнию, стараясь не издавать лишних звуков. Недолго перебирая содержимое, его пальцы нашли, что искали, и он вытянул оттуда маленький пакетик. Это было доказательство непоколебимости его воли, его контроля. Ни за что в жизни он больше не воспользуется этим веществом, однако он решил, что это вполне может послужить для него напоминанием обо всех тех ужасах, что они пережили из-за этого несчастного порошка. Он знал. Никогда больше. Никогда. Если только...