Остановка на час

— Иди к чёрту, понял, да? — резко вскочил на ноги Миха и от покачивающегося вагона, опустил руку на верхнюю полку, удерживаясь. Князь лишь махнул на того рукой, не поднимая глаз. Устал. Не интересует. Больше нет желания даже общаться с ним. Горшенёв всё это понимал, видел, но надеялся, что скоро всё пройдёт, что он сможет разжечь в Князеве тот былой огонь, но кажется фитиль потух, а новые спички кончились. Миша уже около часа старался наладить общение с Андреем, прыгал на задних лапках, как щенок, но ноль реакции. Тур выходил не таким радостным и весёлым, как раньше, а ведь Миха даже держался. Нет, в его кармане всегда лежал на всякий случай пакет с порошком и шприц, но желания употреблять не было. Не было до этого момента. Была надежда, а теперь она точно рухнула. Открыв купе, он быстро выходит и захлопывает дверь, встав возле окна в проходе. В голове много мыслей, но хочется убежать, хочется спрятаться, уткнуться кому-нибудь в плечо и прорыдаться. Раньше таким плечом был Дюха, а теперь… Слух неожиданно ловит голос из соседнего купе, дверь, которого была не до конца прикрыта. — Это всё хуйня… Это всё хуйня, на самом деле. Смотри… Голос кажется до ужаса знакомым и Миша без малейшего страха, но с огромным любопытством, открывает дверь полностью и привлекает на себя внимание всех там сидящих. Карие глаза встречаются с кариями напротив. — Миха! Опа, а как так?! Ты че, как тут оказался? — Чача, сидящий ближе всех к выходу, на Горшка смотрит, словно самое главное счастье своей жизни увидел. Но действительно, увидеть друга, да ещё и так неожиданно — крайне радостная вещь, поэтому он тут же тянет за руку того к себе, усаживая рядом и обнимает. Горшенёв ещё пару секунд удивленный сидит, а затем хмыкает. — Значит и у вас тур, и у нас? — на Сашу взгляд переводит, в глаза заглядывая и орлиный нос обводя. Близко. Очень близко. Но кажется Иванова это нисколько не смущает, и Миша по запаху перегара понимает почему. Всем давно была известна страсть Чачи к водке и прочему алкоголю, что уж говорить про такую поездку, в которой накидаться — это время провождение от скуки. Вся группа уже в хлам, а впереди долгожданная остановка на целый час, когда можно промять косточки и сбегать до ларька за новым бухлом и сигаретами. До остановки Миша успевает догнать Сашу по количеству выпитого им алкоголя и они вдвоём чуть ли не заваливаются на всех, гогоча. Лишь когда все выходят и они остаются одни, Чача вдруг плюхается со вздохом на подушку, закинув ноги на Мишины колени. — А че такой грустный то был вначале? Я, на самом деле, замечаю такое сразу, ты вот не пизди щас, что всё в порядке, и всё нормально. — Саша быстро кеды стаскивает и ступнями чуть юлозить начинает, случайно создавая лёгкое трение. Горшенёв, только рот открывает, чтобы что-то ответить, но вместо слов вырывается короткий стон. Тишина. Чача так и застыл, каким-то странным пожирающим взглядом Миху оглядывая, а Горшенёв решивший, замять ситуацию, словно ничего и не было, продолжил говорить. — Да там Андрюха… — Понятно. Дверь на замок закрой. Просьба выполняется, Горшок так и не понявший зачем это было нужно, на Иванова смотрит, как тот всё ближе подбирается, как футболку с себя снимает, как его собственные руки чужие ноги поглаживать начинают. Всё происходит резко и неожиданно, пьяный мозг совершенно не соображает, что правильно, а что нет, но ещё немного и Саша ложится на спину, а сверху над ним нависает Горшок, целуя с напором, жадностью, но одновременно нежно и мягко. Руки аккуратно гуляют по телу, губы не желают отрываться от губ напротив. Время бежит с ужасной скоростью, а в дверь уже начинают стучаться. — Сука, Мих, хватит… Спалят же… Мих… — Чача, осторожно отстраняет от себя Мишу, при этом сам продолжает целовать, уже сидя. — Саш… — Я знаю, Мих, на самом деле, я тоже. Улыбка. Быстрый поцелуй в губы и дверь открывается.