Ориентиры в темноте – очертания наших тел
Мы так этого хотели – быть вдвоём наедине
Не выходи на свет, останься во тьме (с)
Катастрофа. Вся эта затея изначально была обречена на провал! Наивно было предполагать, что вечер мог бы пройти иначе, и все же Кавех до самого дня X лелеял надежду о том, что все будет не так плохо, но все оказалось хуже некуда. Вечеринка у Жаудата представлялась Кавехом как прекрасная возможность ввести аль-Хайтама в круг своих друзей, доказав им, как сильно они ошибаются на его счет и что на самом деле аль-Хайтам не сноб, а по-настоящему многогранный человек, который имеет невероятно широкий кругозор, может поддержать любой разговор и дать ценный совет, пусть и имеет своенравный, далеко не самый покладистый характер, к тому же немного замкнут. Словно запретный плод, это делало аль-Хайтама еще более притягательным к завязыванию дружбы, ведь обычно именно экстраверт находит своего интроверта. Еще в самом начале вечера они заняли один из небольших диванчиков у стены, и аль-Хайтам практически сразу уткнулся в книгу, вальяжно закинув ногу на ногу. Привычно держа себя сдержанно и строго, он чинно перелистывал страницы. Кавех, в свою очередь, сидел в обнимку с подушкой, которая до их прихода украшала диван. Не зная, чем занять руки, он то сжимал ее, то разжимал и по ходу дела не переставал вертеться, будучи не в состоянии усесться. Его спина была ссутулена, плечи напряжены, а сухие губы, которые иногда приходилось облизывать, сжаты в тонкую линию – весь его вид сообщал о том, что он претерпевал душевные метания и царившее вокруг всеобщее воодушевление и веселье не разделял. Хмурые тучи, обычно нависавшие над аль-Хайтамом, заслонили собой и солнечного Кавеха, погрузив ближайшее пространство вокруг в атмосферу уныния. Так, чтобы не попасть в непогоду, никто не решался общаться с ними обоими, а некоторые жалкие попытки ребят перекинуться с Кавехом парой фраз были пресечены взглядом малахитовых глаз, недобро сверкавших исподлобья. Не так уж и глубоко Хайтам был поглощен чтением. На периферии были другие мысли. Сам того не ведая, Кавех оказался под надежной охраной, хотя его и самого не очень-то тянуло на праздные разговоры. Расстройство из-за проваленного вечера нарастало, но Кавех точно знал, что сможет унять его тоску: – Я за вином. – И мне возьми. Кавех, не смотря на него, молча кивнул. – Кави что-то совсем раскис... – Этот аль-Хайтам словно энергетический вампир. Сам никогда не улыбается, и другие рядом с ним тускнеют. – Но есть в этом молчаливом, загадочном красавчике что-то цепляющее... – Не в моем вкусе. Слишком высокомерен и горделив. – Так он на тебя и не посмотрел ни разу. Весь вечер от Кавеха не отходит. – Это на что это ты намекаешь?! Думаешь, они... – У меня есть идея, – щелкнув пальцами, радостно воскликнул Жаудат. Несмотря на подавленное настроение, Кавеху не хотелось идти домой. Не хотелось вновь слушать звенящую тишину, царившую в лишенном других домочадцев жилище. Не хотелось в одиночестве садиться за обеденный стол, хотя там были места для четверых. Не хотелось готовить небольшую порцию еды, ведь есть ее будет решительно некому, а ему одному порой ничего не лезло в глотку. Не хотелось ложиться спать в холодную пустую постель и ощущать в духоте комнаты душевный холод. По этим причинам он предпочитал оставаться в толпе людей, покачивать в руке кубок с вином, опустив скучающий взгляд на колыхавшуюся красную горячащую жидкость, что облизывала внутренние стенки чарки, поднимаясь волнами. Кавех кинул на Хайтама беглый взгляд. Выражение его лица было подобно штилю, лишь зрачки неспешно двигались вдоль строк. Изредка аль-Хайтам лениво подносил к губам кубок и делал небольшой глоток, при этом не отрываясь от чтения. В мелодии досады Кавеха начали звучать гневные ноты – неужели в этом мире нет ничего, что бы заинтересовало Хайтама сильнее книги. Неужели нельзя хотя бы один вечер посвятить чему-то другому?! Пойти, пообщаться с кем-нибудь, пошутить, посмеяться?! – Дрянное вино, – заключил аль-Хайтам, отставив кубок. Кавех чуть не поперхнулся от негодования. Он бы вспылил, уже открыл рот, но тут его перебил подошедший хозяин вечера: – Ребята, а не хотите немного покурить? Он лучезарно улыбался, держа в руках кальян. – А на чем он? – спросил Кавех, выпрямившись и придвинувшись ближе. – Это новые травы, специально подобранные студентами с Амурты. Попробуйте, очень расслабляет. После этих слов Кавех, не раздумывая, принял кальян и поблагодарил Жаудата. Тот, спрятав улыбку за широким рукавом, вернулся к гостям. – Ты уверен, что это хорошая идея? – недоверчиво спросил аль-Хайтам. «О, неужели есть нечто, что способно отвлечь тебя от книги?!» – в сердцах не унимался Кавех, но вместо этого вслух сказал, не оборачиваясь: – Не знаю. Ему было все равно. Он был согласен на все, что сможет успокоить его или отвлечь. Кавех раскурил кальян и сделал первую затяжку, подавив сиюминутный порыв закашляться. Вместо этого упрямый Кавех сделал еще один беспощадный, глубокий вдох, со самовнушаемым наслаждением позволяя дыму заполнить легкие. Не вставляло. И это не удивительно, ни одно подобное средство от тоски не могло подействовать мгновенно, но Кавех отказывался ждать, и потому, не выпуская трубку из рук, настойчиво продолжал курить, окружив себя неплотным дурманящим туманом. Аль-Хайтам был охоч до хорошего вина, но эта красная бурда в кубке казалась кисленькой водичкой, так что, не долго думая, он взял у Кавеха трубку и тоже затянулся. Нужно отдать должное, травы оказались действительно что надо. Приход накрыл их с головой, растворив в дурмане все печали. Будто под анестезией, тонус мышц снизился, красные капилляры расползлись по белкам глазных яблок, движения стали замедленными и плавными. Взгляд помутнел, потеряв фокус, мысли лишились стройности, язык стал более податливым. Сами того не замечая, они уже горлопанили во весь голос, смеясь до слез с не самых остроумных каламбуров и шуток: – Иду по коридору в Академии, а там два парня стоят, – не успев толком начать рассказывать, Кавех уже задыхался со смеху, забивая очередной гвоздь в крышку гроба своего адекватного состояния глотком вина, – и один из них, видимо, с Амурты рассказывает, что сейчас он изучает новый вид грибов и их споры, а другой ему говорит: "Да-да, я слышал про споры грибов. Надеюсь, они разрешили все свой разногласия". Аль-Хайтам безуспешно пытался подавить вырывающийся наружу смех, хрюкая и закрывая рот ладонью, а Кавех, плача от смеха, продолжал: – А вот еще анекдот, еще, слушай, мне тот же паренек рассказал. Я потом спросил, его Сайно зовут. Он с... Да не суть важно. Слушай анекдот. Вечеринка животных. Вдруг хамелеон говорит: "Смотрите, что я могу! – И меняет свой цвет. - Ну, кто сможет повторить?" И тут осьминог говорит: "Подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво, подержи моё пиво". Не выдержав, Хайтам просто взорвался со смеху. Кавех, не сдерживаясь, согнулся пополам, держась за живот. Из его красных глаз брызнули слезы. Их непрекращающийся нездоровый смех не позволял легким набрать нового воздуха, что привело к спазмам мышц живота. Причем стоило им успокоиться, как один из них снова начанал хихикать и все повторялось по кругу. Аль-Хайтам с Кавехом полулежали друг на друге, хрипя, кашляя и пытаясь отдышаться. Кавех положил голову Хайтаму на плечо, а тот – сверху. Они резко замолчали, выйдя из стадии эйфории и безудержного веселья, и перейдя к следующей – усталости и вялости. – Мне надо прилечь, что-то я устал. Кавех начал медленно опускаться, ложась Хайтаму на колени. Аль-Хайтам приподнял руки, и когда Кавех улегся, Хайтам нерешительно коснулся его волос и аккуратно провел по ним рукой. Кавех с легкой улыбкой на лице прикрыл глаза и потерся головой, словно пушистый мягкий кот, и аль-Хайтаму даже померещилось, будто он мурлыкнул. К этому моменту все гости уже были достаточно пьяны и накурены, чтобы не обращать внимания на происходящее вокруг. А если кто бы что и заметил, то подробные события этого вечера в памяти все равно ни у кого не отложатся, будучи залитыми вином и заглушенными звенящей головной болью по утру. — Кажется, мы перебрали, – поворачиваясь так, что теперь их лица были обращены друг к другу, констатировал Кавех. Аль-Хайтам, смотрящий на него мягким туманным взглядом сверху вниз, бережно убрал прядь волос с его раскрасневшегося лица и подтвердил: – Тебе не кажется. – У тебя такие красивые пальцы... Кавех взял его ладонь двумя руками и поднес к лицу, чуть поворачивая из стороны в сторону, рассматривая. Длинные пальцы с выделявшимися костяшками чуть подрагивали от напряжения и замерли в онемении, когда Кавех неожиданно коснулся ладони Хайтама губами. Потом Кавех как ни в чем не бывало положил его руку себе на грудь и сказал чуть протяжно, немного капризно: – Давай найдем кровать и приляжем? – Но ты уже лежишь. – Мне-то удобно, а тебе – нет, – он вновь потерся затылком о его ноги. Кавех резко замер, соприкоснувшись виском с чем-то твердым. Пытаясь определить, что это могло быть, он посмотрел на Хайтама снизу вверх, но тот не ответил на его взгляд и был невозмутим, как гора, так что Кавех решил, что он задел бляшку ремня и остался этим выводом вполне удовлетворен. – Может, домой? Можно ко мне, я живу один... Хотя нет, мы не дойдем, а валяться на земле я не хочу. Давай найдем свободную комнату? Отдохнем, и нас отпустит. Аль-Хайтам молча кивнул. Кавех начал медленно подниматься, преодолевая невероятное давление гравитации, которое обрушилось на него побочным эффектом от веселящей ингаляции. Хайтам встал следом, и они поплелись на негнущихся ногах к двери, шатаясь и поддерживая друг друга. – Ты бывал здесь раньше? Ты знаешь, где здесь спальня? – Не знаю, – Кавех посмотрел по сторонам. – Давай пойдем направо. Аль-Хайтам кивнул и шагнул в сторону, потянув за собой и Кавеха. – На другое право. Это лево. Аль-Хайтам, подумав секунду, прикинул, что к чему и двинулся в противоположную сторону. Их неустанно штормило. Не поцеловать пол помогало плечо партнера с одной стороны и стена – с другой. Бóльшая часть гостей была сконцентрирована в гостиной, но были и такие, которые растеклись и в другие части, как оказалось, довольно большого дома. Открыв первую встретившуюся на пути дверь, Кавех увидел лежащих штабелем пьяных парней и девчонок, спящих кое-как в порой совершенно неудобных и неестественных позах: кто в обнимку, кто поперек, кто полусидя, закинув голову. За другой дверью его ждала поглощенная друг другом влюбленная парочка. Они даже не заметили вторжения, поглощенные страстью, а Кавех спешно захлопнул дверь с фразой: "Просим прощения". Третья попытка оказалась более удачной: – Наконец-то свободная кровать! Они ввались в комнату. Кавех тут же потянул Хайтама за руку на кровать так, что тот еле успел толкнуть и тем самым захлопнуть дверь. Они рухнули на постель, показавшуюся блаженно мягкой и прохладной. Одни. Наконец-то одни. Аль-Хайтам прикрыл глаза. Слух более чувствительный, чем обычно, улавливал голоса и смех, доносившиеся из гостиной, но мерное дыхание Кавеха рядом слышалось в стократ отчетливее. Кавех, устало прикрыв глаза, снизил речь до хрипоты: –Мое тело плавится мутным стеклом ультрамариновым небом в барханах волос прячутся хитрые эфы посмотри на меня скарабеями глаз дотронься до кожи чувствуешь, как раскаленный песок скользит сквозь ладони как обжигает дыхание как поцелуй становится миражом как тени верблюдов скользят вдоль моей поясницы (с)
– Красиво, – севшим голосом отозвался аль-Хайтам. – Хайтам, ты... как ты думаешь, что такое любовь? Они лежали совсем рядом, повернув лица друг к другу и смотря прямо в глаза. Аль-Хайтам немного помолчал, обдумывая ответ: – Дофаминергическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей. – Ответ в твоем стиле, – усмехнулся Кавех. – А я думаю, любовь – это когда времени думать не остается. Ты просто берешь и делаешь так, как тебе велит сердце. Как-то так. Оставаясь последовательным, Кавех придвинулся к Хайтаму ближе, опасно сократив расстояние между ними и, положив ладонь ему на щеку, прикрыл глаза и осторожно смял его губы своими. Аль-Хайтам широко распахнул глаза, не сразу поддержав поцелуй. Голова опустела и все, о чем он был в состоянии думать в этот момент, это ресницы Кавеха, дрожащие от волнения. Поцелуй перерастал из нежного и мягкого в страстный и глубокий. Они отпрянули друг от друга только за тем, чтобы сделать глубокий вдох и тут же слиться в жадном влажном поцелуе вновь. Они лежали на боку. Аль-Хайтам нетерпеливо притянул Кавеха к себе за талию. Движение получилось резким, из-за чего они ощутимо больно ударились зубами. Раздался неприятный стук, от которого по телу пробежались противные мурашки. – Ай, Хайтам, – улыбаясь и легко целуя того в губы, сказал Кавех. Руки Кавеха начали опускаться ниже с его лица на шею, плечи, твердую накачанную грудь, каменный пресс, желая забраться под футболку и коснуться обнаженной кожи. – Хайтам, ты уже когда-нибудь?.. – на томном выдохе спросил Кавех, заодно переводя дыхание. Аль-Хайтам слабо качнул головой, дав отрицательный ответ. Нельзя сказать, что Кавех был сильно удивлен, но все же рассчитывал на обратное. Придется брать все в свои руки. Кавех сел на кровати и начал расстегивать пуговицы на рубашке плохо гнущимися пальцами. Аль-Хайтам завороженно наблюдал, как белоснежная ткань спадает с плеч Кавеха, обнажая безупречную светлую кожу, не тронутую зноем Сумеру. Четко очерченные кадык и ключицы, подкачанные грудь и торс, плавный изгиб талии. Тело изящное и прекрасное, омраченное лишь одним изъяном – глубоким порезом на боку, который еще не успел зажить до конца, а в будущем останется уродливым шрамом. Аль-Хайтам последовал примеру Кавеха и стянул с себя футболку. Кавех чуть не присвистнул, когда увидел кубики пресса. Загремели ремни на поясах, и последние элементы одежды оказались отброшены в сторону. Они остались абсолютно беззащитны друг перед другом. Но между ними было то самое важное, что может между людьми. То, без чего не возможны никакие дальнейшие отношения. Доверие. Кавех сел на аль-Хайтама верхом, закинув руки ему на плечи. Они еще некоторое время целовались сидя, ощущая, как низ живота наливается тяжестью в предвкушении. Рука Кавеха легла на возбужденный член аль-Хайтама и ощутила, как тот слабо вздрогнул. Кавех обвел большим пальцем пульсирующую головку, смазав ладонь эакулятом, опустился ниже, осторожно сжал возбужденную плоть, проведя вверх и вниз по стволу. Кавех разорвал поцелуй, но Хайтам успел сжать губы, заглушив стон, упорно храня молчание. Подобная сдержанность не устраивала Кавеха. Он должен услышать, на какие непристойные звуки способен всегда невозмутимый аль-Хайтам, и увидеть выражение его обычно каменного лица на пике блаженства. Сейчас же каменным было другое место. От всех этих мыслей у Кавеха мышцы внизу живота скрутило в морской узел. Он нетерпеливо толкнул аль-Хайтама в грудь, и тот полетел на подушки, отпружинив от мягкого матраса. Кавех, восседая на нем и смотря сверху вниз, соблазнительно медленно облизнул два пальца. Хайтам, почти не моргая, следил за каждым его движением помутневшим от истомы взглядом. Кавех завел руку за спину, чтобы подготовить себя, и когда палец, а следом и второй проникли внутрь, Кавех издал приглушенный стон, от которого у Хайтама сердце подскочило до самого горла. Непристойные стоны, которые то и дело слетали с припухших от поцелуев губ Кавеха, лишали Хайтама всякого самообладания. Терпеть больше не оставалось сил. Плотское желание громче разума. Велика наука – просто поддаться своим низменным инстинктам и завладеть телом, сгорающим в вожделении. Руки Хайтама легли Кавеху на бедра и порывисто дернули вперед. Тот от столь неожиданного напора чуть качнулся вперед, уперевшись аль-Хайтаму руками в грудь, и тот, приподняв Кавеха за ягодицы, одним движением насадил на член. – А-ах, Хайта-ам, не так резко!.. В голове Кавеха проскочила шальная мысль, что столь высокий жалобный голос не может принадлежать ему. Но как иначе аль-Хайтам мог реагировать на такую грязную провокацию? Передразнил своими сладкими томными вздохами – придется теперь отдуваться. Впрочем, в конечном счете, этого Кавех и добивался. Еще одно небольшое усилие, и Хайтам вошел полностью – смазки оказалось достаточно. Кавех в порыве смущения за неконтролируемые скачки амплитуды собственного голоса впился в его губы. Их тела слились воедино, а языки сплелись во влажном страстном поцелуе. Кавех поднимался и опускался, то ускоряясь, приближая кульминацию, то замедляясь в попытке отсрочить это сладкое мгновение. Душная комната наполнилась запахом секса и пошлыми хлюпающими звуками. Хриплые стоны, рваное дыхание, учащенное сердцебиение. Тела покрылись испариной, щеки заалели. Волосы растрепались, а мелкие волосики наоборот приклеились ко лбу из-за выступивших капель пота. Взгляд подернуло дымкой эроса. Во рту – сухость, внизу – влажность. Рефлексы притуплены, а в мыслях ничего, кроме похоти. Кавех прогнулся в спине и направил бедра так, что сделал проникновение еще глубже, в точку наивысшего удовольствия. Хайтам, впиваясь пальцами в его ягодицы, не сдержался, и с его губ сорвался такой стон, от которого вся кровь Кавеха хлынула к животу: – Хайтам, я сейчас кончу, а-ах. Аль-Хайтам помогал руками, направляя и насаживая до упора, и Кавех мог только прикрывать рот, прикусывая ладонь, чтобы случайно не вскрикнуть и не собрать в комнате толпу зевак. Кавех ускорился так, что хлопки и шлепки от соударения тел раздавались один за другим. В довершении всему на его член легла рука аль-Хайтама, активно надрачивая и доводя до полного исступления. Стон застрял где-то в горле, вышел рваным и почти беззвучным. Из члена на торс и руку Хайтама брызнула белесая жидкость. Ноги ужасно затекли в позе наездника, рубец на боку ныл, но Кавех не прекращал работать бедрами, продлевая свое удовольствие и не позволяя сбросить наработанный прогресс аль-Хайтаму. Хайтам не заставил себя ждать. Совсем скоро Кавех почувствовал разливающееся внутри вязкое тепло. Амплитуда скачков Кавеха начала уменьшаться, и вскоре он остановился и приподнялся, еле разгибая многострадальные ноги, чтобы рухнуть рядом на кровать и перевести дыхание. Тело расковано, мысли тягучие, будто мед с горчинкой, реакция замедлена – последствия курения и оргазма. Моргать получалось все медленнее, и сил противиться сну не оставалось. Они так и уснули, не обменявшись и парой фраз, оставив непростой разговор на завтра. Быть может, это самое верное из возможных решений. Утро вечера мудренее.