***
… Холодный … Ледяной ... Лунный свет серебряным потоком стекает с волос на плечи, делая обоих нереальными. Может их и не было никогда? Может они лишь чей-то сон? … Пальцы нежно скользят по обнаженной спине… Иногда в голову приходят странные мысли. От них становится страшно. И пусто внутри. Холодно. Как теперь… И нечем согреть его. Себя. Растопить лед, сковавший душу. - Я пойду… - мягко говорит Хелейна, отступая в темноту комнаты. - Нет. Эймонд поворачивается к ней незрячей стороной, и сестра нервно сглатывает, поймав тусклый отблеск в черноте сапфира. Взгляд останавливается на его губах. Брат задумчиво посасывает нижнюю, а ей мучительно хочется, чтобы так же нежно он касался сейчас ее. После всего, что опрокинулось на них за последние дни, это необходимо. Чистая целебная близость, чтобы хоть на несколько мгновений отвлечься от черных мыслей. - Мне страшно, Эймонд. – с усилием выдыхает Хелейна. - Почему? … Безразличный… - Страшно, когда ты такой. - голос ломается, и губы начинают предательски дрожать. Глаза заполняются слезами. Все напряжение, накопленное за эти дни, рвется наружу соленым потоком. Невозможно сдержаться. - Хел… Не надо. Ты просто устала. Как и все мы… - Эймонд тяжело выдыхает, притягивая сестру к себе в объятия. Лёгкие всхлипывания превращаются в рыдания, когда Хелейна утыкается ему в грудь, крепко обхватив руками. Брат медленно гладит сотрясающееся тело, вспоминая, как отчаянно она вцепилась в его плечо там, в Драконьем логове… Как было страшно от того, что ему нечем защитить ее… и мать… и даже никчемного брата… перед ней - Красной королевой. Теперь он отлично понял почему ее так прозвали. Никогда еще юноша не чувствовал себя настолько беспомощным. Они стояли и смотрели в глаза смерти, вдыхали ее густое смрадное дыхание. И Эймонд почувствовал себя вновь слабым мальчишкой. - Все хорошо. Все будет хорошо. - шепчет он, утыкаясь лицом в растрепанные пряди. - Ты плохо врешь… - всхлипывает сестра, прижимаясь теснее. Да будь оно возможно, она бы вросла в него, чтобы никогда не отпускать. А еще… Чтобы знать, что творится в его голове. Брат стал другим. Раньше Хелейна видела его насквозь. Недостатки, достоинства, пороки, желания – все было на виду. По крайней мере, он ничего не прятал от нее. Не отгораживался ледяной стеной, замыкаясь в себе. Теперь же это происходило все чаще. Особенно плохо было в те дни, когда столицу посещала сестра с семьей, а сейчас и вовсе рухнуло в день смерти их отца. Девушка кожей чувствовала его злое напряжение, но помочь ничем не могла. Эймонд не желал обсуждать с ней то, что сжирало его изнутри, как не пытался искать хотя бы кратковременного освобождения в их близости. … Сегодня Эйгона и ее короновали… … А он смотрел… И от этого взгляда мурашки ползли по коже. В нем больше не было зависти. Только темное злое чувство, которого раньше Хелейна никогда не замечала в брате. Девушка тешила себя иллюзией, что ей просто показалось, и Эймонд все такой же, как и раньше. Но брат не оттаял даже теперь, когда они оказались один на один… Эймонд приподнимает ее лицо, нежно обхватив руками. Мокрые дорожки блестят серебром в лживом свете луны. Бездонные озера глаз переполняются соленой водой, что стекает к его ладоням. - Я не вру. Да, будет война. Многие умрут. Но для нас… Это шанс. Тонкие губы собирают соль с ее щек. - Шанс на что? Теперь я - королева. А ты… - Не король. Я помню. - Эймонд криво усмехается, слизывая соль с губ. Вкусно. - И все же… теперь у нас есть шанс, что все изменится. И мы сможем… Быть вместе. По-настоящему. Не только в ночи, скрываясь точно преступники… - Но как?.. Скажи, что угодно… Только не то, что крутится сейчас в ее голове. - Я что-нибудь придумаю. – даже его улыбка холоднее стали. – Верь мне. Невозможно удержаться, и юноша проходится кончиком языка, собирая слезы. - Что ты… - сестра пытается отстраниться, судорожно всхлипывая. Эта ласка непривычная и неправильная. Больная. - Ты - моя. Помнишь? - брат вжимает ее в ледяную стену, наваливаясь всем телом. - С того дня и навсегда. Он похож на безумца. Хелейна никогда не боялась его, но сейчас в ледяном свете с раздувающимися ноздрями и тускло горящим камнем брат похож на зверя. - Я сделаю так, что ты станешь моей по закону… - уверенно говорит он, грубовато потираясь носом о ее щеку. - Но Эйгон… Его тихий смешок отдает безумием. Еще там, в Драконьем логове, ей показалось, что вовсе они не на коронации. На суде. И приговор давно вынесен. - Ты не посмеешь! - неуверенно шепчет Хелейна, вновь пытаясь оттолкнуть его. Брат ловит ее запястья, прочно прижимая к стене. - Посмею. Я заберу его корону. Также как забрал место в семье… и жену… Эймонд тяжело дышит ей в шею, опаляя горячим воздухом алебастровую кожу. Мурашки медленно ползут вниз. Иногда в голову заползает нехорошая мысль, что ни одно влечение не может жить годами, и все это только потому что она - чужая. Не его. И каждый раз - всего лишь способ самоутвердиться, убедить себя, что он имеет на нее хоть какое-то право. Кончик языка проходится по ее губам, пока Хелейна пытается осознать его слова. Наверняка, она неправильно понимает брата. Коронация сильно задела его гордость, и все это просто бред воспаленного самолюбия. Иначе просто невозможно. Она знает его слишком хорошо, чтобы допустить… - Закрой глаза. - приказывает брат, и Хелейна выныривает из неприятных раздумий, ощущая его злое возбуждение всей кожей. Язык влажно касается губ уже вовсе не кончиком. Мажет длинным протяжным движением. Губы девушки расступаются, выпуская наружу самый кончик языка, чтобы подарить брату желаемое - открытый поцелуй. Порочный, как их связь. Такой не увидишь даже на свадьбе. Ему нет места при свете солнца. Его дом - лунный свет, готовый скрыть своим сиянием любой грех. Эймонд наслаждается распутным видом сестры. Его королева прекрасна в ледяном свете луны с распущенными волосами, с распахнутым ртом и капельками слез, застывшими на длинных ресницах. Освободив запястье, юноша обхватывает лицо сестры, аккуратно лаская большим пальцем влажные губы и слегка надавливает на горячую мышцу языка, проверяя ее мягкость. Он обожает ее вкус. Легкий изысканный. Немного терпкий. Невозможно смотреть долго, и брат лижет ее, посасывает, заводясь все больше, от одной мысли, что теперь все это - преступление против короны и его брата.***
… Отец умер внезапно… Все давно привыкли к его тяжелому состоянию. Когда Визерис только слег, подсев на маковое молоко, все с замиранием сердца ждали конца. Но ничего не происходило. Королю было стабильно плохо. Недели складывались в месяцы. Месяцы - в годы. А он все мучился сам и мучил других. Никто не думал, что смерть придет за ним именно теперь. Тем более, что совсем недавно он каким-то чудом отыскал в себе силы восстать со смертного одра, чтобы позаботиться о подорванной репутации дочери и ее детей. Тем вечером Эймонд видел племянницу последний раз. Со времен их неловких «свиданий» прошло больше полутора лет, и Люцерис окончательно превратилась в утонченную девушку. Красота ее неприятно ранила сердце юного принца. Совершенная, здоровая, с румяными щечками и дерзкими глазами, Люцерис Велларион жила полной жизнью, окутанная теплом и любовью своей семьи. В то время, как он должен был вгрызаться в жизнь изо всех сил, чтобы не потерять своего места при дворе и в семье, чтобы не стать объектом жалости. Эймонд не рисковал приближаться к ней, зная - буре в душе утихнуть не суждено. Возможно, уже никогда. Принц даже не представлял, что один человек может спровоцировать его на целый спектр столь, казалось бы, несовместимых чувств и эмоций. Только однажды, после злополучного ужина с семьей сестры, он столкнулся с ней в полутемном коридоре замка. Эймонд горел от гнева, совершенно неудовлетворенный стычкой, завершившей ужин. Перед глазами стояла картина танца его Хелейны с грязным бастардом Рейниры. Ублюдок касался того, что принадлежит ему, Эймонду. Он устроил скандал сестре, хоть та и не была ни в чем виновата. Не могла же она отказать племяннику в любезности перед глазами доживающего последние дни отца? Беснующемуся брату было с*ать на ее оправдания. Робкие и жалкие. Руки сами тянулись к ее горлу в иррациональном желании причинить боль, и он ушел, испугавшись себя самого и того, что мог сделать с Хелейной. Бродил по саду, замку, пытаясь прийти в себя. Пока не столкнулся с племянницей. … Хотя теперь ему казалось, что он намеренно искал встречи… Такого подарка судьбы темная сторона его души никак не ожидала, и Эймонд даже задохнулся от неожиданности. Девчонка же перепугалась не на шутку и замерла не в силах пошевелиться или хотя бы отвести глаз от неспешно надвигающейся фигуры. За то время, что Люк не видела дядю, тот еще больше возмужал и раздался в плечах, не потеряв, однако, изящной утонченности тела. А еще… Стал ощутимо злее. - Помнится, я уже говорил, леди Стронг, что не следует бродить в одиночестве по логову дракона. Здесь может случиться всякое… - ехидно прошипел Эймонд, приближаясь к ней вплотную. - Мне следует бояться вас, дядя? - выдохнула племянница, отступая на шаг. Она по-прежнему источала аромат жасмина. Густой и стойкий. Навязчивый. Тягучий. Отупляющий. - Меня в том числе. Тем более после грязной выходки, что позволила за столом ваша семейка! - Эймонд раскачивал сам себя, желая оторваться на девчонке с максимальной жестокостью. - Моя? Это ты в очередной раз усомнился в нашей законнорожденности! Это ты при каждой встрече называешь нас бастардами! Мой отец, Лейнор Велларион, любил нас и признавал своими! Он признал нас! И дед тоже! Этого не можешь сделать только ты! Если бы я была мужчиной, то влепила бы тебе затрещину посильнее, чем Джейс! - слова слетали с губ с поспешностью, не оставляющей места для размышлений. Гнев бился под ее кожей так же сильно, как и под его. Похоже, сучка выросла. Даже глаза не прячет. А раньше и смотреть на него боялась… - Что же тебя останавливает теперь, сильная девочка? Тогда с ножом ты была более смелой. Может твоя шлюха-мать не велит связываться с одноглазым уродом? Также вы зовете меня за спиной? Дышать от гнева уже было нечем, перед глазами плыли красные пятна, когда юноша дернулся от резкой и довольно сильной пощечины, пришедшейся в основание шрама. Эймонд перехватил ее руки, стремящиеся вцепиться ему в лицо, одной ладонью, а второй сжал подбородок до синяков задирая ее лицо навстречу себе. - Отпусти! - злобно рычала девчонка, дергаясь в его руках. - Не так давно ты говорила другое… - почти задумчиво прошелестел его голос. - Помнишь? Люк разом обмякла в его руках, залившись краской, которую, к счастью, невозможно было рассмотреть в царящей полутьме. Она думала об этом слишком часто, оставаясь один на один с собой. А теперь… Он был так близко, что принцесса чувствовала его горячее дыхание на своей коже, и это делало ее слабой… Нуждающейся. - Конечно, помнишь… - знакомое голодное чувство выбиралось из мутных глубин существа вместе с потоком подавленных воспоминаний. Идеальное тело в каплях воды. Вкус вина на губах. Перепуганный взгляд. Сладость первого возбуждения на его языке. Боль в паху от несостоявшейся страсти. Пальцы в каштановых прядях. На спине. Груди. В жаркой влажности невинного лона. Ее первый оргазм. Мощный и сладкий. Аромат волос, впитавшийся в его сознание… Ничего не было. И все было. Или могло быть. Кровь медленно приливала вниз, и Эймонд тихо зверел, совершенно не желая это чувствовать. Боги! Какая грязь! Это болезненно. Неправильно. Омерзительно. Не ее… Только не ее! В огромных золотых глазах дрожало отражение его порочного желания. Племянница часто сладко дышала, лаская его взглядом, неосознанно проходясь языком по пересохшим губам, оставляя их влажными и дрожащими. Взгляд метался по его лицу. Губы-повязка-здоровый глаз. И еще. Еще. Снова… Словно ничего не было, и он может видеть ее двумя глазами… … Одноглазый урод… Вашей милостью, леди Стронг… Ярость победила все остальное, и Эймонд вернул ей пощечину, заставив девчонку упасть на пол скорее от неожиданности, чем от силы удара. Глаза заполнились слезами, пока Люцерис растерянно смотрела на него, зажимая щеку. - Ты - такая же похотливая шлюха, как твоя мать, племянница. - бросил он, пытаясь подавить желание ударить ее еще раз… Один или много. С тех пор прошло много дней, но избавиться от вернувшихся переживаний и бурной смеси чувств не удавалось. Племянница хотела его. Эймонд ясно прочел это на ее лице. От этого было тошно и сладко одновременно. Нехорошие жадные мысли нет-нет да и заполняли рассудок в самый неподходящий момент, заставляя думать о том, что было отвратительно… и желанно. Раз за разом он ловил себя на том, что взгляд сам собой останавливается на женщинах с каштановыми волосами. Не так давно он увидел, как горничная украдкой переплетала косу в коридоре, боязливо оглядываясь по сторонам. Густые каштановые пряди. Волнистые и блестящие. Как у племянницы… Красиво. Эймонд не мог отвести взгляд, пока волосы не превратились в тугой жгут и не спрятались под косынку. А после бесился до встречи с сестрой и детьми от мыслей о том, как было приятно распустить их, растрепать, а может намотать на кулак, потянуть вниз… Все прошло резко. Смерть отца перевела мысли в совершенно другое русло. Тем утром мать отправила его вместе сиром Кристоном на поиски первенца, вкушавшего пороки в самых грязных закоулках столицы. Эймонд лучше всех знал, где искать брата, но открывать их связь перед Колем желания не было. Часами кружили они по городу, бесконечно далекие от цели. Еще бы! Верный слуга его матери знал слишком мало о наследнике Железного трона. Только то, что королева позволяла ему знать. Пожалуй, лишь Эймонд был осведомлен обо всех увлечениях брата в полной мере, побывал едва ли не к каждой дыре Блошиного конца вслед за Эйгоном. Чем дольше блуждали они по самым грязным местечкам Королевской гавани, тем больше росло негодование в душе юноши. Да как такое вообще возможно?! Брат не желает быть королем! Не хочет власти! Не в состоянии нести ответственность! Ему не по плечам терновый венец короля Визериса… Он не смог управиться даже с собственной женой. О чем вообще может идти речь? - … Я – следующий в очереди на трон… Когда они будут искать меня, будь уверен, я найдусь. – бросил он Колю в сердцах, излишне открывшись. Да, гвардеец был его другом и наставником, и все же… Посвящать его в свои сокровенные мысли и желания не стоило. Эймонд не допускал подобной откровенности даже с сестрой и теперь слегка смутился под пристальным взглядом старого друга. Как было бы замечательно, не найдись Эйгон вовсе! На грани рассудка блуждала навязчивая мысль: он мог бы сделать так, чтобы брата не нашли. Никогда. Если бы он был один… то смог бы… смог… Что-нибудь придумать… что-нибудь… … Эйгон нашелся… Пьяный и разбитый цеплялся за руки брата в поисках поддержки, а тот не мог помочь. Ничем.***
- Хочу знать, что у тебя в голове. Уютно расположившись на ковре меж бедер брата, Хелейна откидывается спиной ему на грудь. Свечи не горят, и спальня погружена в бархатную полутьму, разгоняемую лишь всполохами пламени, что гудит в камине. Воздух за окном напитан холодным дыханием осени, и, хотя днем еще жарко, ночью приходится жаться ближе к огню. - Ммм? - задумчиво мычит Эймонд, позволяя сестре легко касаться губами кончиков его пальцев. После коронации они стараются встречаться реже. На том настаивает мать. Да и Эйгон недвусмысленно дал понять, что время игр закончилось. Они не выслали Эймонда только из-за Вхагар и призрака нависшей войны. Так что оба все время голодны. Тем мучительнее и сладостнее стали их редкие свидания. Оба стараются как можно дольше растянуть возбужденное напряжение близости, излишне мучая себя и партнера. - Ты стал другим. Я не узнаю тебя. С тех пор как Эйгон надел корону… … Мизинец… Безымянный… Средний… Указательный… Большой… Юноша не может оторваться от чарующего зрелища. Злая пустота за грудиной зарастает, наливается теплом. - Я тот же. - Неправда. Все хуже, чем, когда приезжала Рейнира… Хелейна лукавит. Она лучше всех знает, что чувствует брат… О чем думает. Это пугает. Может, если он скажет вслух, то поймет, насколько страшны его мысли. … Большой… Указательный… Средний… Безымянный… Мизинец… … Ладонь… … Губы всасывают тонкую кожу на запястье, под которой бьется венка… Брат выдыхает слишком шумно. С каждым разом играть в нежность все сложнее. Он остро нуждается в другом. Жесткости, граничащей с жестокостью. Грязи, недостойной ее. Сдерживаться все сложнее. Здесь, в спальне, и там, в тронном зале. Он приходит к подножию Железного трона почти каждую ночь. Смотрит. Касается оплавленных мечей, таящих злую ненависть побежденных врагов их предка. Такую же горячую как та, что течет в его венах. Однажды сестра застала его там. Полубезумный взгляд живо напомнил ей времена, когда он пристально наблюдал за ней. Резкостью черт и осанки брат походил на одно из лезвий, что украшали спинку трона. Оружие. Он всегда был оружием. А она столько лет была слепа. Мороз пробежал по коже, поднимая все волоски до последнего. Может это иллюзия? Здесь темно и неуютно. Страшно. - Эймонд… - ласково окликнула она брата, неслышно приблизившись и пробежавшись рукой по его плечу. Он вздрогнул всем телом, выпадая из горьких раздумий. Неподвижный взгляд остановился на ней, и Хелейне стало страшно. Да что с ним такое? Последние дни Эймонд пугал ее все чаще. - Что ты видишь? - тяжело прошептал он ей в ухо, развернув к трону и плотно прижав к себе. - Трон… - сдавленно выдохнула девушка. - Нет, милая… - руки аккуратно стянули с плечей сестры теплую шаль, оставив кожу незащищенной. - Ты не чувствуешь? Он живой… Ноги Хелейны подкосились от ужаса. Брат безумен. Окончательно сошел с ума. - И он будет убивать, пока его не займет достойный… - Ты? - она затаила дыхание, боясь сказать лишнее. - Мы. Ты и я. Он сильно впился губами и зубами в основание ее шеи, заставив громко всхлипнуть. Больное возбуждение, разгоравшееся под его бледной кожей пугало Хелейну, потому что его причиной была не она. Брат взял ее сзади на ступенях перед Железным троном, изогнув совершенно немыслимым образом, не желая расставаться с теплом ее шеи. - Ты и я… Слышишь? Мы вместе… - шептал он, грубо вколачиваясь в ее тело. Это было неприятно и жутко. Их могли застать в любой момент, а Эймонд не мог остановиться, окончательно потеряв связь с реальностью. С той ночи она стала наблюдать за ним более внимательно. Брат отлично скрывал чувства. Темные и злые. Она ощущала их едва ли не физически. Почти как боль, что он мог причинить в пылу страсти, все больше отдававшей безумной горчинкой из-за их несвободы. - Тебе так нужен трон? - едва слышно спрашивает Хелейна, с замиранием сердца ожидая реакции брата. - Давай не будем об этом… - Эймонд недовольно вздыхает. Все его желания сейчас в ее приоткрытых губах с изящно загнутыми уголками. Это, пожалуй, единственное, что есть общего в их внешности. Она должна касаться его дальше. Также мягко. Нежно. Везде. Хелейна откидывает голову на плечо брата, и теперь он может видеть напряженные соски под тонким белым шелком. Грудь Хелейны - его личный фетиш. Большая. Мягкая. С крупными розовыми сосками и обширными ареолами. Это давно уже не грудь девушки. Она словно создана кормить дитя. Его дитя. Эймонд помнит, как долго она была полна молока для их сына и… немного для него. Помнит, как любая ласка заставляла соски истекать жемчужными струйками и каплями. Противоречиво вкусными. С легким сладковатым привкусом огурца и карамели. Большие пальцы опускаются на соски, плавно поглаживая, и сестра тут же судорожно выдыхает. Чувствительна. Восприимчива. Идеальна. Брат знает, что от этого Хелейна способна даже кончить, если он приложит достаточно фантазии и подберет нужные слова. Раньше это были слова любви. Теперь оба избегают их… И от этого немного грустно. Ему нравилось, как она признавалась в чувствах перед самым концом, безбожно сокращая его имя. Теперь ему достаются только эти три буквы, которые имеет право говорить только она, и только, когда уже нет ничего, кроме удовольствия. «Эйм…» выстанывает она, прижимая его к себе, и ему срывает крышу… - Не пей больше траву… - робко просит он, наблюдая, как сестра дышит через рот, прикрыв веки. - Но как же… - голова запрокидывается все выше, и он знает, что ей нужны поцелуи. Жесткие. Влажные. От которых на шее расцветут фиолетовые цветы. - Подари мне еще одного ребенка, моя королева. Сестра резко поднимается, скидывая с себя его руки. - Они не простят нам еще одного бастарда. - горько бросает она ему в лицо, немного развернувшись. - Тем более сейчас, когда на пороге война. Лицо брата непроницаемо-задумчиво. Лишь кончик языка перекатывается за нижней губой. - Говоришь… Хочешь знать, что у меня в голове… Хммм… - тянет Эймонд, смещая взгляд на пламя. - Ты итак все знаешь… Я займу трон, сестра. И ты будешь моей королевой. Мои дети продолжат династию. Дети, вышедшие из твоего лона и вскормленные твоим молоком. Рука вновь опускается на грудь Хелейны, сжимая чуть сильнее положенного. - Ты хочешь его убить. - уверенно говорит девушка, заставляя брата скривиться и опустить взгляд. - Война и сама даст шанс ему сдохнуть! - злобно говорит Эймонд, раздувая ноздри. - А если нет? Ледяной взгляд поднимается к ней. В нем горит приговор. Да, она знает все. Даже то, что не хотела бы знать. Никогда. Он - оружие, а оружию нужна цель. - А мой сын? Что ты сделаешь с ним? - впервые в жизни ее голову посещает мысль, что прямой наследник Эйгона - не Эймонд, а ее малыш. Маленький и беззащитный. Страх в ее голосе смущает Эймонда. В своей слепой жажде власти он никогда не видел в Джейхейрисе конкурента на престол, сосредоточив все внимание на брате и старшей сестре. - Ты считаешь, что я могу?.. … Убить ребенка... Сказать это вслух невозможно. Кто бы ни был отец мальчишки, она - его мать. Он - ее кровь. Часть ее души. И Эймонд не готов причинить ей подобную боль. Хелейна - его сестра, его жена, его королева, его… - Я уже ничего не знаю, брат… - с горечью шепчет она. Может, если бы она знала, что брат любит ее, все было бы иначе. Но последнее время он все больше казался чужим. И Хелейна не знала к кому ревновать - к власти и проклятой железке или к женщине. Трон был более, чем вещественен. Величественный. Манящий. Чужой. А женщина… Единственный интерес в его взгляде, пойманный ею, был направлен на племянницу, давно покинувшую Королевскую гавань. Больше Хелейна ни разу не замечала ничего подобного. Ни до, ни после. Иногда, терзаемая больным чувством, она позволяла себе вскользь упомянуть имя девчонки, жадно впитывая его реакцию. Эймонд кривил губы в привычной гримасе, закрываясь от нее ледяной скорлупой. Но девушка могла бы поклясться, что давней жестокой ненависти в нем больше нет. А что есть?... Что у него в голове?.. - Иди ко мне… - просит Эймонд, скользя от лица вниз голодным взглядом, и по спине девушки бегут мурашки то ли страха, то ли отвращения. Брат даже не пытается развеять ее страхи, сомнения. Не дает ничего! Снова! Она рядом с ним не потому, что он хочет хоть как-то удержать ее, а потому что она сама отчаянно вцепилась в него, не в силах оторваться. Даже теперь… Когда так страшно, и будущее туманно как никогда. А он все больше становится закрытым и чужим. - Извини… Я не готова. - коротко бросает Хелейна, собираясь встать. Брат не дает. До боли сжав запястье сестры, он тянет ее к себе. - Хочешь шантажировать меня, оставляя голодным? Ммммм… - он втягивает тонкий аромат ее тела, дурея больше прежнего. – Ты - моя. Помнишь? Помнишь ведь? Она помнит. Сопротивляться ему - сопротивляться себе самой. Ломать себя. Девушка знает каково это - быть без него. Без него она пуста. - Твои губы… Такие нежные… Не надо говорить ими глупости. Сладкий влажный поцелуй разрушает все сомнения и страхи. Он же ее? Правда? Полностью. Весь. Она знает его всю жизнь. Каким бы вспыльчивым и резким брат ни был, он точно не способен на подлость. Эймонд встает перед ней, давая понять, чего именно жаждет его тело в этот момент. Он слишком долго ее желал, не имея возможности касаться. Даже свободное общение стало роскошью. А ведь она была по сути единственной его отдушиной в проклятом замке, единственным другом. - Сними рубашку. - приказывает он. От похоти голос звучит грубее, чем хотелось бы. Хелейна подчиняется. - Ты идеальна. - с восхищением выдыхает брат, смущая больше, чем она того желала бы. Она - мать троих детей и знает все свои недостатки, которые невозможно спрятать или исправить, но, похоже, эти мелочи лишь заводят его. Пальцы вновь находят соски. Ласкают. Дразнят. Заводят. Хочется прикрыть глаза. Раствориться в ощущениях. Он не разрешает. - Смотри на меня. - грубовато просит брат. И Хелейна смотрит, изучая знакомое каждой чертой лицо брата. Он похудел или так кажется? Скулы заострились. Это все нервы. Он все время точно сжатая пружина. Не расслабляется даже с ней. В сосках отдает болью, когда Эймонд оттягивает их, и девушка прогибается в пояснице ему навстречу, тихо хныкая. - Сделаешь это?.. Для меня… Она смущенно кивает, опуская глаза. Сама. Брат хочет, чтобы она сделала все сама. Завязки на бриджах сдаются мгновенно. Плотная ткань не спеша ползет вниз, обнажая золотую в дрожащем свете камина кожу. Эймонд смотрит ей в глаза, а видит только губы, касающиеся его пальцев. «Даже здесь он как сталь…» проносится мысль, когда рука мягко касается возбужденного члена. Оружие. Брат везде как меч… Теплый. Бархатный. Тяжелый. Ее рот слишком мал для него. Тем приятнее смотреть как губы растягиваются, в усилии принять его. Тут она тоже горячая. Такая же как внизу. А может даже больше… Он мигом плывет, раскаляясь до предела. Его королева делает ему невероятно приятно. Потому что… по-прежнему любит его. Он видит это в покорных ласковых глазах, чувствует в легких случайных прикосновениях и мимолетной заботе, находит в случайных фразах… Ему не нужны пустые слова, чтобы чувствовать ее горячую суть также болезненно-приятно, как сейчас он чувствует ее рот. Зачем все это женщинам? Разве он мало дает ей? Почему она ждёт признания, несмотря ни на что? Глупого и нелепого. Почти как клятва в септе… Слова ничего не стоят. Они пусты и пошловаты. Способны осквернить даже самое чистое чувство. Чистое… Как губы сжимающие пунцовую головку… Как глаза, блестящие соленой влагой, что выступила от стараний… Если бы ничего не было, обоим было бы омерзительно, почти как в борделе, касаться друг друга подобным образом. Но в душе нет ни грамма отвращения. Ручка Хелейны заползает меж бедер, окунаясь в собственную влагу, и девушка сдавленно мычит, даря брату приятные вибрации. Желание вцепиться в платиновые пряди и самому задать глубину и темп проникновения сводит с ума. Он точно не сможет быть мягким. Будь на ее месте любая другая, он не раздумывал ни секунды. Жестко взял желаемое, не заботясь о чужих ощущениях, а может даже находя определенное животное удовольствие в грубости, но Хелейна… Трепеща ноздрями, Эймонд жадно рассматривает ее лицо, немного покрасневшее от усилий и его величины. В уголках рта выступила слюна, и притягательно поблескивает, как и весь влажный член. Собрав капли, брат, немного склонившись, массирует напряженные бусинки сосков. Глаза сестры прикрываются, а челюсть заметно расслабляется, на выдохе пропуская глубже. С языка готовы сорваться грязные слова, наиболее подходящие для темного животного чувства, что владеет сейчас каждой клеточкой его тела. И Эймонд запрокидывает голову далеко назад и прячет руки за спину, пытаясь сдержаться и не взять ее слишком грубо. Такая горячая. Ласковая. Острые ноготки царапают его ягодицы, пока он неосознанно толкается бедрами ближе к ней. Пик стремительно приближается испепеляющей волной, заставляя оттолкнуть сестру, что немного пугает ее, отдавшуюся собственным ощущениям. - Мммм? - непонимающе мычит девушка, не переставая ласкать себя. Красива. Развратна. Перед ним на коленях. Влажно хлюпающая меж бедер пальчиками. С распухшими от усердия губами. И капельками слез на щеках. Юноша даже не знает какая Хелейна ему нравится больше: робкая, зажатая девочка, не дающая рассмотреть ее тело во всей красоте, избегающая лишнего света и новых поз, такая как была в самом начале. Он, сам еще мальчишка, очень старался, чтобы ей понравилось, и сестра сама захотела больше. Больше показать. Больше почувствовать. Старался, практически ничего не зная о женском теле. Наверное, Эймонд никогда не сможет забыть противоречивых эмоций их первых горячих свиданий. Безудержная похоть, копившаяся слишком долго. Стыд. Восхищение. Желание угодить сестре. Страх оказаться хуже Эйгона. Страх, что она уйдет, откажется от него, сочтет это все лишним и… неприятным. Теперь она такая, какую создал он. Свободная. Раскованная. Для него. А он - такой, каким она хотела видеть его. - Моя любимая примет в себя все мое семя до капли… - возбужденно шепчет Эймонд, усаживая сестру на письменный стол, заваленный бумагами. Мутные глаза впиваются в него горячо и осуждающе. … Не верит. Она никогда не верит… Плевать. - Любимая… - повторяет он снова и снова, проникая в тело сестры грубыми движениями.***
- Брат! - оживляясь, Эйгон салютует Эймонду полупустым кубком. - Ты заставил ждать своего короля. А меж тем, у десницы есть новости для тебя. Вопреки ожиданиям, похоже, он все же вошел в роль правителя. Прочувствовал власть. На лице деда и матери Эймонд все чаще стал замечать удивленно-вопросительное выражение, когда первенец выходил из подчинения, недвусмысленно указывая на их места в излюбленной прямолинейной манере. В этом было некое горькое возмездие: королева Алисента поставила выше себя того, кто всю жизнь считал себя ущемленным. Всеми. Нелюбимый сын короля, позор семьи для матери, недостойный муж для жены… Список можно продолжать бесконечно. Но теперь они все должны подчиниться ему. И Эйгон собирался испить весь объем власти до дна. Власть над королевством была менее привлекательна, чем власть над собственной семьей. Усаживаясь, принц бросает вопросительный взгляд на деда. Он действительно позволил себе опоздать на заседание Малого совета, находя свою роль в этом каждодневном мероприятии крайне унизительной. Права голоса у него было меньше, чем у захудалых лордов, давным-давно присосавшихся к щедротам десницы. Да что там! Меньше, чем у крысы в подземелье Красного замка. Юноше ясно дали понять: его дело – молчать и исполнять приказы. Его амбиции здесь и вовсе никого не занимали. Матушка, конечно, могла его выслушать, но в ее взгляде Эймонд ясно видел то снисходительное выражение, которое сильно уязвило его гордость в тот самый день, когда мальчишкой он осмелился просить руки сестры. - Сейчас мы обсуждаем другой вопрос. - недовольно цедит Отто, отдавая Эймонду шар. Идеально черный. Глянцевый. Принц сам выбрал его, посомневавшись мгновение над жемчужным мрамором. Таким же прекрасным как волосы сестры. - Давайте закончим, ваша милость, а после перейдем к поручению для принца Эймонда. - Сейчас! - требовательно говорит юный король, пряча за кубком лисью ухмылку. - Как пожелаете, ваше величество… - десница немного склоняет спину в манере, давно ставшей привычной за десятилетия службы при дворе. Эймонд всегда удивлялся сухой сдержанности деда. Может ли хоть что-то вывести из себя этого человека? Не похоже на то… Холодный разум, просчитывающий все на много шагов вперед. - Его милость король Эйгон, королева Алисента и весь Малый совет, посовещавшись, пришли к выводу, что нам необходимо заручиться поддержкой Штормового предела и лорда Бороса Баратеона… Как известно, мощь их рода неизмерима. Эймонд выжидательно крутит шар длинными пальцами, - Сам понимаешь, лорд Борос- человек крайне честолюбивый. И просто так едва ли преклонит колено перед новым королем. Нужны выгодные условия. Юноша смотрит сквозь деда, плотно сжав губы и стремительно бледнея. - Лорд Ланнистер считает, что нет ничего привлекательнее брачного союза… Тем более, что у лорда Бороса есть четыре незамужних дочери. Эймонд уже почти слышит, как рыдает сестра, оглушенная новой потерей. Самому ему с*ать на девчонок Баратеона, военный союз и перспективу привести в дом жену. Ясно, что из столицы его никто не вышлет в столь смутное время. Оставить город без Вхагар не рискнет даже матушка. А жена… Сегодня есть - завтра нет. Вот дядюшка Деймон отлично может подтвердить. Да и спать с ней не обязательно. Девчонка наверняка будет счастлива, что ее не станет касаться незнакомый мужчина. Но Хелейна… Для нее это будет слишком больно. Может она уже знает? Плечи сводит в нервном спазме. Юноша косится на довольную физиономию брата, исподтишка наблюдающего за его реакцией. Доставлять ему радость своей растерянностью Эймонд не намерен и тотчас прячется под привычным ледяным панцирем, скрывая все эмоции. - Завтра тебя ждут в Штормовом пределе с предложением истинного короля Эйгона укрепить оба ваших рода династическим браком. - тяжко вздохнув, заканчивает десница, тоже рассматривая внука. Согласится ли? Поймет ли всю важность возложенной миссии? Или вспыхнет и психанет, послав их всех в пекло? - Я понял вас, лорд десница. Прокола не будет. Завтра я получу девчонку, а Эйгон - Штормовой предел. - голос звучал уверенно и даже немного бодро, что придало юноше сил не проявить слабости, сбежав прямо сейчас. Дед одобрительно улыбнулся ему, а Эйгон разочаровано хмыкнул, опустошая до дна кубок.***
… Эймонд не сказал сестре ни слова ... По ее свободному поведению юноша понял, что Хелейна ничего не знает. И пусть себе… Он вернется и объяснит. Так будет проще обоим. Он допоздна играл с малышней, несмотря на недвусмысленный запрет матушки приближаться к детям Эйгона, часто поглядывая на сестру, трудившуюся над очередной вышивкой. Они выходили у нее просто чудно. Цветы, насекомые смотрели с лоскутков ткани точно живые. Это все ее чудесные руки. Ловкие и чуткие, таящие в себе столько заботы и нежности. Что она скажет, когда узнает? Да, так нужно, и он постарается избежать необходимости жениться прямо сейчас, ограничившись только договором. Говорят, девчонки Баратеона еще слишком юны для брака. А дальше… Война. Кто знает, что будет завтра? Никто. Может случиться что угодно. С любым из них. Даже с королем. В комнате они не одни. Кроме детей, здесь еще нянечка и прислуга, приставленные матерью… Блюсти честь королевы. … Несвободна … Хелейна никогда не была по-настоящему свободна. Может, лишь краткие мгновения на спине дракона да в объятиях брата. Ее взгляд нежный и теплый. Даже не касаясь, сестра может согреть, исцелить, заполнить собой… Хочется прижать ее к себе, чтобы не отпускать уже никогда. Это называют любовью? Эймонд смущенно моргает. Сестра ждёт, что когда- нибудь он признается ей, а скорее себе самому, в том, что именно она - та единственная, что нужна. Душой и телом. Но что значит любить женщину? Не сестру… Желать? Заботиться? Слушать? Хотеть касаться? Защищать? Что еще? Что из этого он делает по зову сердца, а что просто потому что знает ее с детства? Делал бы он то же самое будь на ее месте другая? … Что такое любовь? Импульс или сознательный выбор? Животное или рациональное?.. Эймонд помнит, как в начале ему рвало крышу от физической близости, и не хотелось покидать тело сестры. Уже не было сил, и внизу все ныло от трения… Сестра смеялась, называя его голодным мальчиком, а он все тянулся к ней, к алым припухший губам, как к источнику жизни. И желание вновь расцветало в паху. Острое и глубокое. Болезненное. Они не спали ночами. Утром тряслись ноги, а низ живота был расслаблен и пуст. А в груди было тепло. И оба чувствовали себя счастливыми. Теперь он знает, как реагирует каждый дюйм ее тела на ласку. Их близость больше не узнавание. В ней давно уже нет новизны и адреналина. Лишь тягучая нежность, позволяющая брать, отдавая. Сестра касается его, и он ощущает сперва тепло, ласку, заботу, а потом уже желание стать одним целым. Оно бьет под дых только после воздержания. Обычно же постепенно расцветая нежным цветком внизу живота. Он больше не берет ее по пять раз за ночь. В теле нет шторма при виде ее обнаженного тела. Он видел ее сотни раз. Как и она его… Да, сестра красива особенной холодной красотой их рода. Уникальной. Чувственной. Эймонд знает, что даже, если вывернуться наизнанку, во всем мире не сыщешь женщину, похожую на нее. Ни у одной не будет ее улыбки и теплого взгляда. При дворе сотни высокородных женщин и ни одна не зацепила его нутра… … Это любовь?.. Или любовь была, когда поцелуи заменили слова? Откровенность за откровенность. Когда они обнажали друг перед другом душу, насытившись телом. Он смотрел на сестру и думал, что ни один человек не чувствовал его так глубоко, как она. А может любовь в молчании? Теплом и уютном. Когда слова не нужны, потому что ты знаешь о другом все. Или любовь была в остром собственническом чувстве, родившемся в тот момент, когда Эймонд узнал, что сестра беременна? Трогать тугой живот, ощущая лёгкие шевеления новой жизни, которую они создали вдвоем. Переживать за их здоровье и жизни. Паниковать от собственного бессилия во время родов. … Это любовь?... Или может в желании убить каждого, кто прикоснулся к ее руке? Даже брата… Или в желании делиться всеми переживаниями, успехами, стараться быть лучше для нее… Даже на ежедневных тренировках у него точно вырастали крылья, если она смотрела на него. А может в тепле ее рук и глаз, когда она смотрит на него так, как сейчас? … Может ли он почувствовать все это к другой?.. Вот завтра он встретит девицу Баратеонов, назовет своей невестой и сердце оборвется при виде милого личика. Может так случиться? Он мог говорить о любви, касаясь желанного тела, когда оба знали, что это шепчет похоть. Но теперь сестра ждёт другого… Признания, что ему остро необходима она полностью. Вся. От и до. Снаружи и изнутри. Любая и навсегда. Но как? Как сказать ей это, если он смотрит на других? Видит других… Хочет других… Чаще это мерзко и недостойно того, кто он есть. Темное животное чувство, скручивающееся змеей в паху, в периоды длительного воздержания. В его роду мужчины не чтут верность, предпочитая быстрые чувственные удовольствия. Он так не может. Брезгливость, гордость, а может религия, впитанная с молоком матери, не дают пасть настолько низко, чтобы не выворачивало наизнанку после мимолетного контакта с чужим грязным телом. Даже если эта грязь кажется таковой только ему. Как с племянницей… Жадное животное внутри него остро желало впиться в нежную плоть девчонки, чтобы, насытившись, унизить ее физически, пока рассудок бился под сводами черепа, крича, что это невозможная невообразимая грязь. Хуже было только, когда он смотрел на сестру, а думал о том, как кровь бурлила в венах, пока девчонка дрожала в его руках, приближаясь к финишу. … Боги, это любовь?.. Нет! Конечно, нет. Или… Он сказал бы, что любовь - это выбор. Но получается, касаясь племянницы, он выбирал животное внутри себя. Нет. Он не будет ей ничего говорить. Это убьет ее, если он на ее глазах превратится в голодную алчущую тварь, вроде их брата… Тем более это неуместно теперь, когда любые слова будут выглядеть как оправдание за то, что придется совершить завтра. - Ты придешь? - шепчет Эймонд, целуя пальцы сестры на прощание, пока та нервно поглядывает на нянечку, собирающую детские вещи за его спиной. - Постараюсь… - Хелейна нежно сжимают его ладонь. Она слишком нервничает, и брат не уверен, что это только из-за лишних глаз. В конце концов, они всегда на виду. И давно привыкли к этому. Здесь что-то другое… - Что случилось? - в лоб спрашивает он, и девушка вздрагивает, резко возвращая к нему взгляд. - Ничего… Что могло случиться? - она слишком быстро отнимает у него руку. - Ты ждешь его? Лицо Эймонда превращается в ледяную маску, пока ее собственное загорается пламенем, давая ответ раньше, чем губы. Он уже допускал подобное, когда Хелейна не пришла в прошлый раз, а утром стыдливо прятала глаза. - Что я могу… - нервно выдыхает она, признаваясь. Она не может сказать «нет» мужу, как не может сказать «нет» королю. - Почему ты не сказала мне? - брат повышает голос, опасно сужая глаз. - Тише! Боги! Ты сошел с ума! – девушка нервничает все больше, понимая, что каждое слово, оброненное ими, мигом дойдет до чужих ушей. Сестра говорит, что любит его. А сама скрывает домогательства Эйгона. Это тоже любовь? Да что Хелейна вообще может знать о любви? Она и жизни-то толком не видела. Принцесса, запертая в замке, где весь выбор свелся к нему и Эйгону. Возможно, будь сестра свободна, то и не взглянула бы в его сторону. Это все привычка. Хоть Эймонд и был наполовину слеп, но не видеть, что именно толкнуло сестру в его постель, он определенно не мог. Это точно была не любовь. Обида. Одиночество. Все, что угодно, но не… Руки сами сжимаются в кулаки, когда он белый от бешенства вылетает из покоев сестры в давящую темноту коридора…