А вы, товарищ старший прапорщик, не промах

Прапорщик не совсем понимает, какой именно у них статус. Но это же отношения, верно? Вроде точно они. Правда, свидания не в парке или в ресторане, а в кабинете прапорщика. Но чем богаты. Увольнение удалось выбить только на середину мая, а пока, в середине тёплого апреля, нужно, как говорится, ценить то, что имеешь. А ещё чем теплее на улице, тем сильнее распаляется молодой, жадный организм, который издевается над Арсением. Антона хочется затащить в кабинет и не выпускать из него днями подряд. Рядовой, не стесняясь, кладёт ладони прапорщика себе на задницу, кусается, прижимается, тихо, протяжно стонет на ухо, если начать сминать его ягодицы. Он нетерпеливо требует, но прапорщик просит подождать. Они же в части. Ладно — целоваться, но остальное… Только вот Антона не остановить. Он не скрывает, что прапорщика хочет безумно. Намекает словами и действия, и с каждым днем его желание чувствуется всё ярче. Страстный, пленительный, восхитительный мальчишка. Утро начинается как обычно. Арсений поднимается с кровати рывком, надевает свою идеальную форму, добегает до казармы, смотрит на полуголого Шастуна в одних портках, встречается с его улыбкой и с досадой, присущей человеку, которому хочется и колется, быстро ретируется в свой кабинет. Но затем он возвращается, потому что рядовой какого-то чёрта не оделся так быстро, как следовало бы, а Арсений со своими внутренними эротическими воями столь важный момент упустил. — Шастун, я не понял, почему ещё в не форме? — Арсений пробирается сквозь двухэтажные кровати к своей бестии, сведя брови к переносице. Прапорщик он всё-таки отличный и знает, что такое правила и их соблюдение. — Проветриваюсь, товарищ старший прапорщик! — шутит Шастун и нагло наклоняется к тумбе с вещами, демонстрируя все свои изгибы. Играется, кошак такой. Кокетливо подмигивает и специально неторопливо начинает одеваться. И ведь всё при свидетелях. Благо они сейчас уйдут на завтрак. Дотерпеть до середины мая. Надо дотерпеть. — Сто отжиманий! Сейчас же, — чеканит Арсений и с полным обречённости видом отходит назад, складывая руки на груди и терпеливо выжидая, пока рядовой опустится на пол. Антон в удивлении приподнимает брови. Наверняка думает, мол, что ещё за фокусы прапорщик устроил. Отжимания какие-то. Смешно. — Опять падать к вашим ногам… Жаль, что только для отжиманий, — Шастун принимает упор лёжа и поднимает голову вверх, своими невозможными зелёными глазами устремляясь прямо на прапорщика, который уже с точностью знает, что же имеет в виду рядовой. Но он не может не спросить. Сам себя добивает и радуется этому. — А для чего не жаль? — Хм… — Шастун показательно медленно ведёт взгляд ниже, к шее, затем к груди и животу, и останавливается на пряжке ремня старшего по званию. — А вы сами не догадываетесь? Вы же такой… умный… и… — Так, сто пятьдесят отжиманий, — отрезает Арсений. Невозможно. Просто невозможно так. И прапорщика ведёт от контрастов. Потому что опять Антон — чудо-кошмар. Он так чудно и умилительно целовал его, когда встретил после госпиталя, а теперь пустил свои похотливые клешни, хватая Арсения прямо за яйца и не давая опомниться. — Вы знаете, меня это даже заводит. — Двести отжиманий. — Вы, товарищ старший прапорщик, Мистер Зануда. Ну конечно. Какой же чертёныш перед ним. Самый лучший. И спинка у него, как всегда, ровная, и лопатки остренькие, идеальные для укуса, и руки с подкаченными из-за постоянных тренировок мышцами остаются изящными, и они наверняка будут великолепно смотреться на спине прапорщика, пока он медленно, но глубоко будет входить в горячее тело. — Товарищ старший прапорщик, с вами всё в порядке? — Шастун хитро улыбается и прищуривается. — А что со мной может быть не в порядке? — Всë, товарищ прапорщик. Абсолютно всë, когда вы со мной разговариваете. Что там сегодня по расписанию нарядов? Дежурный по части — Серёга. Сам Антон сегодня не дежурит… Остальные точно будут дрыхнуть без задних лап. Рядовой смотрит испытующе. А потом улыбается хитро. Знает, чудо-кошмар, что прапорщик сдаётся. — Предлагаю ночью посмотреть «Горбатую гору». А это что ещё за новшества? — «Горбатую гору», вы что, не знаете этот фильм? Там ещё продолжение, — ухмыляется, — интересное такое. — Знаю я эти продолжения! — Замечательно. Жестом Арсений показывает Антону, чтобы он встал. Наконец-то перестал смотреть на него снизу вверх. Это же убийственно. — Настолько неймется? — Арсений близко-близко становится к Шастуну, и жар его обнажённой кожи греет через форму. — Настолько. — Ночью в моём кабинете. Я приду за тобой, — прапорщик мажет носом по гладковыбритой щеке и тут же отходит. Выдержка его на пределе. — Так точно, товарищ старший прапорщик. Днём Арсений переодевается в гражданскую одежду и выходит из части. Ему никто не задаёт вопросов, да и не обязан, а Попов только рад, что может спокойно отправиться по своим делам. А дела, конечно, очень важные. Путь его лежит до местного секс-шопа, и он искренне надеется, что в нём найдётся что-нибудь приличное. В магазине он понимает, что совсем расклеился, ведь смазку покупает со вкусом вишни, и такой выбор он делает далеко неспроста. Шастун любит пирожки именно с вишнёвой начинкой, ему их постоянно привозит мама, когда в армии посещения. Вызовет ли это приятные ассоциации у рядового? Арсений улыбается самому себе и своим демонам и оплачивает не только смазку, но и презервативы с анальной пробкой. Его даже стыд не пронзает. Слишком велико желание. Пирожки он тоже покупает, чтобы было, с чем кино смотреть. Ещё берёт, конечно, пряники и «Василек». Набор бессмертный и самый любимый у рядового. Арсений знает наверняка. Но при этом он ни за что не вспомнит, что же любят другие армейцы. Когда начинается отбой, Арсений ждёт тридцать минут и выходит из кабинета, медленными и тихими шагами направляясь в сторону казармы. Как только Попов приближается к первому ряду кроватей, раздаётся череда шорохов. Несколько человек только что спрятали телефоны. Негодники. Но прапорщику не до них. Ещё пара шагов, и Арсений оказывается у кровати Шастуна. Спит он на втором этаже. — Шастун, — Попов берёт его за плечо и мелко трясёт. Говорит шёпотом, чтобы не разбудить остальных. — Я не сплю, — тут же тихо отвечает рядовой, открывая глаза, в которых уже танцуют бесята. — Вас ждал. Кто бы сомневался. — Форму бери с собой, чтобы не возиться здесь. И быстро марш в мой кабинет. — А зачем форму? — искренне удивляется Шастун. — А как ты обратно вернёшься?! — Ну только ради этого. Попов звонко хмыкает и уходит к себе. Садится на кровать и включает фильм, чтобы пропустить первую рекламу. Букмекеры по обыкновению тычут в лицо ставками и горами денег, и Арсений с раздражением ждёт, когда же это закончится. Стук в дверь не громкий, но отчётливый. — Входи, — мыслей, что за дверью не Шастун, в голове прапорщика не возникает. И конечно, вот он — рядовой, который загубил всю армейскую выдержку, — стоит в одном нижнем белье. Антон закрывает за собой дверь, но не проходит дальше в помещение и внимательно изучает обстановку, а когда останавливается на ноутбуке, то начинает смеяться. — Вы серьёзно? Мы реально будем «Горбатую гору» смотреть? Повод для веселья отличный. Наверное, он думает, что прапорщик не понимает намёков. Но сразу бросаться на Шастуна тот не собирается. Как-то по-скотски получается, а он романтическая натура. — Да, будем, — уверенно говорит Арсений. — Садись рядом, — хлопает ладонью по матрасу, приглашая рядового. — И надень форму, кстати. — Хотите потом раздеть меня? Или у вас просто фетиш на военную форму? Или в ваших фантазиях я всегда был в ней? — Шастун быстро сыплет вопросами, но одеваться не спешит. С экрана смотрит заставка, в окне виднеются медпункт и одинокая берёза, а справа, возле двери, на Арсения смотрят два розовых аккуратных соска, мягкий живот, сохранившийся даже после скудного питания и бесконечных отжиманий, и зелёные, горящие глаза. — К чёрту форму, — Попов поднимается с кровати и почти вплотную подходит к Шастуну. — К чёрту фильм. Потом посмотрим. — Всю ночь не спать? — Шастун улыбается, бросает принесённые с собой вещи на стул рядом с входной дверью и тянется руками за спину прапорщика, чтобы обнять. — Погоди пока, — просит Арсений. — За час до подъёма вернёшься в казарму, а днём я лично отправлю тебя якобы разбираться со старым Уралом на складе. Там и поспишь, ясно? — Ясно, — Шастун кивает и опускает руки по швам, цепляясь большими пальцами за карманы белых панталон. — Целовать меня собираетесь? Или так и будете прижимать к двери? — Собираюсь. Но я в грязной форме, надо раздеться. Садись на кровать. — Какой вы заботливый, — рядовой целует прапорщика в кончик носа и протискивается вглубь кабинета. Арсений быстро закрывает дверь изнутри, зашторивает единственное окно, двигает табуретку с ноутбуком подальше, убирает все тарелки и термос и раздевается до нижнего белья. На Шастуна он почти не смотрит. Тот наверняка уже раздел его взглядом быстрее, чем это сделали руки прапорщика. — Залезай ко мне на колени, — Арсений садится на кровать, и на нём тут же оказывается рядовой, который тянется за поцелуем. — Погоди. — Товарищ старший прапорщик, вы специально тянете время? — шепчет Шастун, остановившись в паре сантиметров от губ Попова. Арсений чувствует его горячее влажное дыхание и сам приближается, задевая нежную кожу. — Нет. Мне просто хочется кое-что знать прежде, чем мы начнём, — прапорщик не удерживается и прихватывает нижнюю губу рядового, но тут же отстраняется, заглядывая в самую душу. — Ответишь мне, почему я? Арсения, несмотря на всё, что успело произойти между ними, мучает этот вопрос уже несколько месяцев. И если так рассудить, вокруг полно симпатичных, молодых армейцев, а Шастун обратил своё внимание именно на него, на раздающего приказы мужика с улыбкой только по праздникам и на уж очень смешных анекдотах. — Ну и вопросы у вас, конечно, — смеётся рядовой и оглаживает его плечи с бицепсами. — Отставить, Шастун, — Арсений мягко толкает подбородком пальцы солдата, умостившиеся уже на его ключице. — Сначала ответ. — Ладно, — сдаётся рядовой. — Знаете, это как с Парижем. Увидеть его и умереть. Я вас увидел и чуть не помер. — Чего?! — Понравились вы мне очень, — Шастун подбирается ближе на коленях, садясь прямо на пах прапорщика, и тот от неожиданности опускает ладони ему на бёдра. — С первого дня понравились. — И всё? — Арсений не верит. Всё должно быть закономерно. Как он может просто понравиться? — Да. Вы весь мне понравились. И с каждым днём всё больше и больше нравитесь, — Шастун толкается тазом и прикрывает глаза. Какой нетерпеливый. — Странный ты, — Арсений перемещает руки на поясницу рядового и прижимает его ближе к себе. — Очень странный. — Если хотите подробностей, то давайте сначала снимем сексуальное напряжение, — Шастун толкается ещё раз и возвращает пальцы на плечи. Арсений больше ни слова не говорит и впивается в мягкие губы жгучим поцелуем. Если подробности ждут его после сладкого стона рядового и прикосновений к горячей коже, то он готов ждать вечно. Чем дольше они целуются, тем ниже прапорщик скользит пальцами. Как только он обхватывает ими аккуратные ягодицы, Шастун чуть ли не дрожит, запуская свой язык глубже и оглаживая им рот Арсения так яростно, что тот за ним не успевает. Уставные зелёные семейники начинают жать в паху, и прапорщик хочет немедленно избавиться от них, но ткань спасает от чересчур сильного трения, которое создаёт рядовой, нетерпеливо ëрзая и толкаясь. Так без белья прапорщик долго не продержится. Губы саднит, и дыхания не хватает. Арсений целует Шастуна в подбородок и мокро скользит ртом по его шее, не забывая касаться и языком, как хотел уже несколько месяцев. Рядовой скулит и тяжело дышит, прижимаясь ближе и запуская пальцы под нижнее белье прапорщика, но к члену он прикасаться не спешит и останавливается на лобке. Попов кусает кожу на ключицах Шастуна, всасывает её в рот, но ненадолго, чтобы потом к рядовому не было вопросов о странных пятнах. — У меня съедобная смазка со вкусом вишни, — невпопад сообщает Арсений, целуя рядового в солнечное сплетение. Тот как раз отклонился назад, открывая больше доступа к своему телу. — Как мило, — на выдохе произносит Шастун, пропуская между пальцев короткие тёмные волосы прапорщика. — Пирожки тоже с вишней? — Да, с ней. И вот ещё одна вишенка, — Арсений сам не понимает, что несёт, и лижет сосок рядового, а когда слышит стон вперемешку с шипением, то проникает под панталоны Шастуна и касается его ягодиц уже без всякого препятствия в виде мешающей ткани. — Тихим надо быть. Очень. — Ага-ага, хорошо, — как в бреду говорит Шастун. — А сами сможете тихим быть? — Я в армии столько же, сколько ты в школе и универе учился. Я всë что угодно могу. Арсений снова впивается в губы рядового и встаёт с кровати, подхватывая Шастуна под бёдра. Тот мычит и чуть ли не падает, но прапорщик быстро ставит его на пол, разворачивает и мягко толкает к кровати, чтобы тот лёг на спину. — Зачем вставать надо было? — рядовой разводит ноги и будто по старой привычке проводит рукой по лбу, чтобы убрать давно постриженные волосы. — Ты сейчас хочешь от меня какой-то логики? — Арсений тоже ложится, накрывая собой чуть вспотевшего Шастуна, и гладит его рёбра, плечи и грудь. — У меня, если что, всё необходимое есть, — он сладко целует его в шею с характерным звонким звуком и обводит губами кадык. — Как вы успели? — рядовой чуть выгибается и откидывает голову. — Или у вас всегда всё на готове? — Краснел сегодня в секс-шопе, — прапорщик чмокает его в губы и кончик носа. Шастун вдруг упирается ладонями ему в плечи и отводит от себя, смотря немного неуверенно и даже с опаской. — Что такое? — озадаченно спрашивает Попов. — Я не думаю, что готов познать сегодня все прелести секса. И я не смог нормально подготовиться, — Шастун кусает губы и не моргает. Возбуждение немного отступает от головы, и теперь в ней не такой густой туман из самых разных непристойностей. На этаже, хоть и довольно далеко от кабинета, сидит дежурный по штабу. Конечно, вряд ли он подумает о порно в режиме реального времени, но как минимум может прибежать и спросить что-то вроде: «Товарищ старший прапорщик, вам плохо?». Да, очень плохо. От вида раскрасневшегося Антона Попову действительно нехорошо, а сердце бьётся как после пробежки. Но дежурный на этаже — ещё не вся проблема. Арсений не уверен, что сможет качественно растянуть мальчишку, так ещё и послезавтра у его роты тренировка по прыжкам с парашютом, и ему прямо на его красивую задницу будут надевать страховку… — Так, — прапорщик окутывает лицо рядового своими ладонями и большими пальцами гладит его скулы. — У тебя есть варианты? Я просто вообще не… Короче, Шастун… — Я понял, всё в порядке, — глаза рядового вновь загораются. — Шастун сейчас всё уладит, — и тянется за поцелуем. — Только давайте уже разденемся наконец! Попов не медлит и тянет панталоны Антона вниз, не дожидаясь, пока тот приподнимет бёдра. Член красивый, с аккуратной головкой, из которой сочится наверняка солоноватая смазка. Арсений уже позабыл этот вкус. — Бритвы плохие? Купить новые? — на лобке у мальчишки несколько небольших порезов и покраснений, и прапорщик наклоняется, целуя прямо в небольшую ранку. — Буду признателен, — Шастун шумно выдыхает от ласки и помогает старшему по званию избавить себя от одежды. Когда Арсений встаёт с кровати, чтобы раздеться самому, рядовой решает, что просто лежать и ждать он уже не может, поэтому встаёт на четвереньки и прогибается в спине. Попов даже дыхание задерживает, настолько его выбивает из пережитого прошлого, настоящего и будущего эта до умопомрачения соблазнительная картина. Прапорщик, отложив свои уставные трусы в сторону, видит, как Шастун внимательно и без стеснения изучает его член. — Ва-а-ау, — завороженно тянет, — вот теперь вы мне нравитесь даже больше положенного. По спине бежит крупная дрожь, и Арсений проводит одной рукой по своему члену, а второй гладит Шастуна по пояснице и ягодицам. Кожа нежная, бархатная, и об неё хочется потереться щекой. — Доставайте смазку, — рядовой прикрывает глаза и бёдрами повторяет движения ладони прапорщика. Попов наклоняется к тумбочке и вытаскивает из неё тюбик. Шастун, когда видит упаковку, приподнимает брови в удивлении. — Вы разбираетесь?! Фирма хорошая. — Это мне продавец посоветовал. Сказал ему, чтобы самое лучшее дал. — Вы мужчина мечты! Арсений тихо смеётся и передаёт смазку рядовому, который потянулся за ней. — Ложитесь подо мной. Попробуем с вами позу «Шестьдесят девять». Антон подбирается к изножью кровати, чтобы освободить место, а Попов как загипнотизированный смотрит ему между ягодиц и облизывает взглядом розовый вход. Хочется немедленно прикоснуться к нему языком и надавить, чтобы проникнуть внутрь. Когда прапорщик уже лежит на спине, то Шастун двигается обратно и чуть ли не садится ему на лицо. — Ой, простите, — хихикает рядовой, открывая баночку со смазкой и выдавливая её себе на руку. — Ничего, — отмахивается прапорщик и, чуть приподняв голову, мокро лижет мошонку. Когда смазанные пальцы рядового начинают ласкать чувствительную от возбуждения головку, а следом плотным кольцом опускаются вниз, то Попов шёпотом ругается и грубовато сминает кожу на бёдрах мальчишки от переизбытка чувств. — А сейчас пустите в ход свой прекрасный, отдающий приказы язык, — и двигается ещё ближе к лицу Арсения, вместе с тем опускаясь ниже и плотно беря головку в свой рот. — С-сука, — хрипит прапорщик, прижимаясь ртом ко входу и стараясь заглушить все вырывающиеся из него звуки. Арсений не знает, хорошо ли делает минет Шастун по общим стандартам, но рядовой давит кончиком языка ему на уздечку, и любые размышления, мешающие сосредоточиться на ощущениях, прощаются до лучших времён. — Как же я теперь буду мамины пирожки есть? — с придыханием говорит Антон. — Не смогу. — Да, Шастун, скажи маме, что в части ты повкуснее нашёл. И не можешь оторваться, — Арсений мнëт руками ягодицы и разводит их в стороны, тут же припадая языком ко входу и чуть надавливая, пропуская кончик внутрь. Рядовой стискивает зубы и шумно дышит, возвращаясь губами к члену, и проводит ими вверх-вниз, целуя у самого основания. — Дайте сюда руку. Попов протягивает раскрытую ладонь, и Шастун щедро выдавливает на неё смазку, размазывая жидкость с хлюпающими звуками. — А теперь подрочите мне. Очень хочется вашу руку на моём члене. Арсений проводит по всей длине, не забывая ласкать рядового языком сзади, и вся череда похоти, глухих звуков, которые они пытаются замаскировать далеко не ребром ладони или постельным бельем, распаляют прапорщика настолько, что каждое движение мальчишки приятным разрядом тока расходится по всему телу. Шастун ускоряет движения головой и начинает держать быстрый темп постоянно, от чего у Арсения подгибаются пальцы на ногах. Антон то привстает, то вновь опускается на лицо Попова, разводит и сводит ноги, не переставая толкаться в руку прапорщика, которая ему надрачивает в такт крышесносному минету. — Какой же вы горячий, м-ммм, — ноет рядовой, чистой рукой гладя внутреннюю сторону бёдер Арсения и нижнюю часть его живота. Попов в этот момент глубоко целует Шастуна сзади и ещё плотнее обхватывает его член, от чего ноги рядового дрожат, и сам он не находит себе места. — Арсений Сергеевич… — зовёт он, — товарищ… Ещё. Быстрее. Арсений прикусывает его за ягодицу и рукой старается довести Антона до разрядки, и спустя несколько движений на члене тот кончает ярко и много, опираясь рукой на стену, и сквозь сильно сжатые губы стонет и скулит, пачкая собой всё вокруг. Следом он обхватывает ладонью член Арсения и размазывает по нему не только свою слюну и смазку, но ещё и собственную сперму, которая на него попала. — О Господи, — взмаливается прапорщик. — Боже. Он представляет лицо кончающего Шастуна и заводится ещё сильнее. Наверняка тот прикрыл глаза с дрожащими ресницами, а его щёки вспыхнули алым цветом. Красивый, страстный, желанный. — Он тут не поможет, — Антон мнет в руках его мошонку и жарко дышит на головку, не замедляя темп. От напряжения Арсений сводит ягодицы вместе и часто-часто дышит. В горле сухо, а в животе настоящий пожар. — Антон, — только и успевает сказать прапорщик, прежде чем получить оргазм, не успев одуматься и внутренне подготовиться. Так ярко и сочно, что до искр перед глазами. О Господи. Боже. Пять минут они лежат в позе, в которой были последние пятнадцать минут, и даже не шевелятся. В комнате пахнет химозной вишней, пóтом, спермой и старой деревянной мебелью. Арсению даже не хочется открывать окно, чтобы проветрить кабинет. — Антон, ты прекрасен, — искренне говорит он, когда окончательно приходит в себя. Через время Арсений достаёт из шкафа пачку влажных салфеток и вытирает сначала рядового, а затем себя самого. Это, конечно, не душ, но всяко лучше, чем чувствовать на себе засохшую сперму. Когда Арсений убирает в ящик тюбик смазки, то натыкается взглядом на анальную пробку, о которой уже успел забыть. И теперь в его голове есть отличный план, который уж точно понравится Шастуну. Отжимания, подкачка пресса, тренировки для прыжков с парашютом, строевая подготовка… Как же горячо. А потом можно закрыться в кабинете и заменить пробку своим членом. Особенно удобно это будет, когда вся часть уедет мыться в баню, а старший прапорщик под видом наказания оставит рядового у себя. — Антон, что же ты со мной сделал? — мечтательно говорит Арсений, целуя рядового в губы. — А у меня к вам такой же вопрос! — Шастун улыбается в поцелуй, а когда они отстраняются друг от друга, то хитро смотрит в глаза прапорщику. — А вы, товарищ старший прапорщик, не… — Не промах? — довольно спрашивает Арсений. — Именно.