Сдувать с нее пылинки

      День выдался тяжёлый: растянувшаяся с раннего утра фотосессия у бассейна, который совсем не спасал от удушающей жары. Кондиционеры работали отчаянно, но безрезультатно, так что хотелось только одного — поскорей бы все кончилось, и домой.       На обратном пути в машине было прохладно, а ещё лучше было в ледяном душе. Закончив мыться, Фрин застала Бекки сосредоточенно клацающей по клавиатуре. Она застыла на стуле посреди комнаты: видимо, сгребла ноутбук и покатилась в сторону стола, забыв о цели на пол пути. С работы домой приехали вместе, только отдых тут ждёт лишь Фрин - у Бек на учёбе задания будто бы размножаются спорами, и сколько она их не делает, постоянно становится только больше.       Красивая. Очень, очень красивая. Хочется. Очень, очень хочется. Но она занята важными делами, так что разумнее всего найти, чем занять и себя. Нужно отвлечься хоть чем-то. Однако смотреть получается только на Бекки. В солнечном луче, приютившемся на её скуле, виднеется несколько пылинок, тихо кружащихся в воздухе. Гипнотизируют, дурманят голову. Точно нужно чем-то себя занять.       Пылинкам не место на этом лице, а значит и в доме, так что уборка становится естественным решением всех проблем.       Пропылесосить, аккуратно обходя по кругу студентку, замершую с её заданиями на стуле в центре комнаты; выбросить лишнее с холодильника, вытащить все с посудомойки, перестелить постель, закинуть стирку. Дел стремительно становится меньше, и кажется, что нужно скорее придумать что-то ещё, чтобы не сорваться к этому стулу и не унести с него брыкающуюся и недовольную любовь в кровать.       Спасение находится в шкафчике с бытовыми мелочами - все ещё запечатанная, нетронутая фланелевая салфетка. Фрин вытаскивает её и отправляется в комнату, чтобы вступить в неравный бой с любой притаившейся там пылью. Однако стоит пройти в дверь, как в памяти всплывают нахальные пылинки, кружившие вокруг лица Бекки всего час назад. Стоит лишь присмотреться - очень, очень внимательно присмотреться и слегка додумать, - и их становится видно: вот они лежат на её шее, покрытой тонким слоем испарины из-за жары. Фрин шире распахивает окна, впускает небольшой сквозняк, но это не помогает. Пылинки не улетают, не дают покоя. Да, будь она ими, тоже оставалась бы на этой коже так долго, как только могла. Вцепилась бы и не отпускала.       Ноги двигаются сами собой, и вот Фрин уже стоит за спиной Бекки. Та не замечает. Ничего не замечает вот уже час, утопая в своих делах, пока Фрин занимает себя всем на свете, лишь бы не утопать в ней. Рука двигается так же непроизвольно, как до этого ноги: аккуратно укладывает салфетку на оголенные плечи, ведёт косым движением вдоль ключиц и вверх, до уха. Пылинок больше нет. Или она их просто не видит? Может, они очень хорошо прячутся? Фрин проводит салфеткой снова. И снова. Медленно. Сверху вниз по шее, обводя по кругу за спиной, задевая основание собранных в пучок волос. Свободная рука впивается в спинку стула, голова склоняется ниже - просто хочется лично убедиться, что не осталось никакой пыли. Дело не в том, что тянет как магнитом и держаться просто нет никаких сил. Точно не в этом.       Бекки не шевелится. Совсем. Пальцы зависли над клавиатурой, дыхание сбилось. Но Фрин не замечает ничего, кроме оголенной кожи, и наклоняется ещё ближе. Снова ведёт салфеткой по ключице - широким полумесяцем по грудной клетке. Ещё раз - ниже. Ещё раз - под футболку. И время останавливается. Потому что никакая салфетка, отделяющая её руку от тела, не заглушит такой бешеный стук. Громкий, сильный стук прямиком из груди Бек. Колотит так, будто сердце вот-вот выскочит. И так же громко колотит у Фрин.       Бекки прикрывает крышку ноутбука, аккуратно опускает его на пол и медленно поворачивается. В глазах практически ничего, кроме зрачков: больших, подернутых дымкой. В них ни одного задания, ни одной контрольной или эссе, ничего - только Фрин, Фрин, Фрин. Там так глубоко, что утягивает, как в болото. Мир в нем вязнет, глохнет. Она хватает Фрин за шею, впивается поцелуем. Глубоким и жадным. Встает и толкает ее шаг за шагом к постели, заваливая под себя, придавливая всем телом сверху. Воздуха не хватает, пульс скачет как ненормальный, руки начинает бить мелкой дрожью. Футболки улетают почти сразу. Первое прикосновение кожи к коже – будто током прошивает от макушки до пяток.       Бекки отрывается от губ Фрин, чтобы глотнуть воздуха. Чтобы осыпать поцелуями все лицо, поглубже затянуться сводящим с ума запахом горячей кожи, пройтись языком по кромке уха и прикусить мочку, сгребая в кулак ее волосы. Чтобы ухватить обеими руками за талию, утягивая ближе к краю кровати, а самой спуститься на пол на колени. Избавить ее от остатков одежды. Оставить длинную дорожку из влажных поцелуев от колена до внутренней стороны бедра, мягко отодвигая его в сторону.       Фрин сбивчиво дышит, комкает руками постельное. Закрывает глаза, чтобы острее ощущать ласки. Чувствует, как вздымается грудь, как ноют от возбуждения затвердевшие соски, а мышцы живота и ног сокращаются. Глухой стон срывается, когда она чувствует горячее дыхание Бек над клитором. Чувствует, как та замирает, упиваясь теплом и запахом, но не касаясь. Томит, лишая терпения, сводит с ума этой близостью, вынуждает Фрин саму податься вперед.       Первое, нежное прикосновение языка - будто оголенные провода окатило водой. Искры, короткое замыкание, изгибающаяся дугой поясница, сжимающиеся на ногах пальцы. Ноги Фрин смыкаются кольцом за спиной у Бек, сильнее двигая на себя, а рука зарывается в волосы. Медленные, плавные, глубокие движения. Сначала каждое отдается ярким всполохом красок под плотно зажмуренными веками, постепенно собираясь в одну сплошную волну наслаждения. И тогда они становятся быстрее, сильнее, настойчивее. Фрин мечется по кровати, кричит, скользит ногами по спине и плечам Бекки, задавая ритм. Бек крепко держит ее одной рукой за талию, вжимает в кровать. Вторая рука бродит по всему, до чего может дотянуться, то сжимая ягодицы, то проходя короткими ногтями вдоль позвоночника. Придавливает низ живота, натягивает кожу, специально обдает холодным дыханием и отодвигается, чтобы Фрин встрепенулась, споткнулась о собственный стон и приподнялась на локтях, ища пьяными глазами Бекки, прося не останавливаться.       Бекки смотрит на нее, растекаясь в пошлой улыбке, и медленно вводит внутрь пальцы. Фрин судорожно глотает воздух, падает обратно на кровать, вжимаясь в нее, кусая губы, переставая слышать собственный голос, разносящийся по комнате. Полностью теряется в набирающих скорость движениях. Длинные, быстрые, резкие пальцы внутри – обжигающий, мягкий язык снаружи. Время ускоряется, скачет, теряется вместе с ними в потоке удовольствия, а затем взрывается, разлетаясь искрами и огненными всполохами по телам. Разливается тягучим, сладким, дурманящим теплом. Дыхание становится глубоким, ровным, а под веками текут молочные реки, заволакивая мир вокруг туманом.       Бекки постепенно приходит в себя, забираясь обратно на кровать, притягивая Фрин к себе на подушку, и обвивает ее руками и ногами. Утыкается в шею, дарит несколько осторожных поцелуев, гладит по предплечьям. Они лежат в тишине, ухватившись за ощущение эйфории, не давая ему уйти как можно дольше, растягивая. А потом Бек чувствует, что Фрин улыбнулась. Приподнимается, смотрит на нее и улыбается в ответ.       – Поцелуй, – Фрин тянет девушку на себя, тыкается в губы, просит.       Ее собственный вкус, отпечатавшийся на губах и языке Бекки, заставляет улыбаться еще шире: «Моя. Вся моя. А я вся ее».       – Много у тебя осталось дел? – шепчет на ухо и, не дожидаясь ответа, перекатывается, нависая над Бекки и медленно заводя руку под резинку домашних шорт.       – Не волнуйся, я все успею, – Бекки ухмыляется в ответ, приподнимая бедра и прижимаясь плотнее.