Маслобойня

Сказанные Гилбертом слова не были правдой. Вито не хотел трахать андроидов, дрочить, трогая металл и упиваться этим холодом, возбуждаясь, такого не было и он знал, но слова все равно сильно задели, потому что неким образом правду все же отражали. Элиас ведь был андроидом, верно? Он выглядел как человек, и вел себя как человек, он даже каким-то образом думал похоже как человек, помыкая собственным нелогичным желаниям. Расточительство, высокомерие, язвительность, Вито мог бы долго перечислять все те человеческие качества, которые Элиас смог в себя вшить каким-то образом. Элиас был человеком, поэтому Вито его захотел, а уже из-за того, что он оказался андроидом, он не мог позволить ничему между ними произойти, вот и все.

Вито просто не мог поддаться искушению и, да, конечно, это злило, особенно, когда это искушение в прямом смысле таскалось за ним, нетерпеливо, что тоже человеческое качество, совсем не присущее никакой машине.

— Тебе доказать, что ты ошибаешься? — Вито обернулся и Гилберт сделал осторожный шаг назад. — Как мне это сделать? Сказать, что я не хочу трахать роботов, ты поверишь? Нет наверное, слова не убедительны, — взмахнул руками, в левой до сих пор был нож. — Кто поверит словам? А мне ведь нужно это доказать, Гилберт, я вот сейчас понял, нужно доказать всем нам, понимаешь? И мне, и тебе, и кому бы еще ни было, кто эту голограмму посмотрит и решит еще, что я реально роботоеб, а я вот нет, понимаешь?

— Слушай, прости, — Гилберт сделал еще один трусливый шаг, отступая, когда Вито начал приближаться:

— Да нет, это ты меня прости.

Вито так и держал нож в руке, но даже не это заставило Гилберта встать на колени и руками взмолить, умолять не трогать его. Это был страх перед фигурой Вито, перед его авторитетом, после того, как выяснилось, что ему абсолютно похуй на наказание, что нет ничего, что может его остановить. Страх заставил Гилберта встать на колени и практически не оказывать сопротивления, а то хуже будет, и полицаи кажется совсем не спешили к ним. Помощи не было, заказчик молчал, и возможно он все же вообще не смотрел запись в этот раз.

— Пожалуйста, только не больно чтобы… — невнятно попросил Гилберт, понимая, к чему дело идет. — У меня конечно не первый раз, но я тоже, знаешь, давно не трахаюсь.

— Люди все уже в большинстве своем давно не трахаются, — рассудительно ответил Вито, — и я бы тоже не стал, но мне нужно доказать, верно?

И Гилберт закивал, все-все понимая и принимая, мечтая лишь пострадать как можно меньше, и чтобы это поскорее кончилось.

Он начал раздеваться сам, сверху, и Вито встал на колени напротив него, теперь ему было удобнее заглядывать в чужие глаза полные страха и прострации. Вито так внимательно смотрел в него, взглядывать, что Гилберт почувствовал прибывающий жар. Этот Фицич был приятным типом, тварью, выродком, социальным ничтожеством, но приятным и весьма привлекательным.

Гилберт нашел взглядом нож, кончик которого был чуть окрашен его собственной подсохшей кровью, сделал глубокий вдох и понял, что у него член наполнился желанием, заныл, Гилберту захотелось трахаться и он поднял взгляд, в котором больше не было ничего, кроме возбуждения и подчиненности. С похотью он ждал, что будет дальше и не думал больше ни о какой записи и ни о каких свидетелях.

Чего только с Гилбертом не происходило в столь долгой жизни, чего только не было, казалось, и вот только такого пожалуй и не было. Давно уже Гилберт не чувствовал жизнь так остро, как кончик ножа, и это опьянило так сильно, что даже Вито почувствовал.

— Знаешь, каких только я слабаков не видел, но чтобы не давать никакого отпора вообще, это конечно впечатляет, — усмехнулся Вито довольно, впрочем так как он уже получил деньги, доволен он был бы в любом случае, и если бы Гилберт дрался тоже. Наплевать.

— А ты что, уже насиловал? — с явным трепетом спросил и тяжко сглотнул.

— Да, но это не тот случай.

Гилберт разделся и теперь его налитый кровью член доказывал, что жертва хотела насильника больше, чем насильник жертву. Хотя с самого начала Вито не назвал бы себя насильником, ведь он сам лишь жертва обстоятельств.

— И что же ты во мне такого возбуждающего нашел? — Вито покачал головой, осуждая притворно, на самом деле ему было реально нереально похрен.

— Не знаю, — и Гилберту не стало стыдно, он вспомнил о заказчике, и сейчас, стоя на коленях, обнаженный, даже понял этого набитого кошелька, который что-то в Вито нашел. — Я таких как ты давно не встречал. Может, даже никогда.

Вито приблизился, медленно, и снова провел ножом по щеке, только уже по другой. Легкого нажатия хватило бы, чтобы пустить новую кровь, и Гилберт бы и слова против не сказал, только наверное мыкнул бы почти беззвучно и зажмурился. Но Вито не стал надавливать, вместо этого провел лезвием вниз по шее и дальше до самого соска, и остановился. Он даже подзабыл тоже, что идет запись, эти зеленые линии не перестали существовать нет, но они перестали быть заметными, Вито упустил цель, и решил, что в принципе правда можно трахнуться.

Насилием это уже не было, но и на акт любви безусловно не сходило. Добровольно-принудительное соитие, с текущей по бедрам кровью, с запахом этой самой крови и мерзким хлюпаньем. Как у Гилберта еще полустоял, для Вито было полной загадкой, как и то, почему стояло у него самого, и даже существовала примитивная жажда оттрахать этого придурка до самого конца, собственного конца, конечно, потому что порванный Гилберт явно не смог бы кончить при всем желании. Боль наверняка была в сотню раз сильнее, чем какое-либо психологическое удовольствие.

И все же это было добровольно, но стонал и выл Гилберт принудительно.

Когда все кончилось, Вито вытер член о рубашку Гилберта и использованную кинул в такого же использованного владельца.

Где-то в глубине непонятно чего, Вито почувствовал себя паршиво до пиздеца, почему-то после секса стало хуже, чем было до, и он вообще пожалел что этим всем занялся. «Умею же устраивать себе веселье и находить приключения.»

— На самом деле, — Вито заговорил, громко обращаясь в никуда, — не я здесь мудак. Не я.

Гилберт вздрогнул и чуть поднял голову, слушая.

— На самом деле, — вновь начал Вито немного тише, — для того, кто живет в вечности, ты слишком нетерпелив. Сидел бы себе, ждал бы, ходил по этим дебильным ток-шоу и прочей хрени и не действовал бы мне на нервы, но нет… и что из этого вышло? Ты получил удовольствие? Ты будешь заходить в эту голограмму и подставляться заместо Гилберта? Это удовлетворит? А если бы я сел и все-таки подрочил, ты бы тоже от этого кончил? — Вито взял несколько секунд на то, чтобы привести себя в порядочный вид и собраться с мыслью. — Ты же не мог надеяться, что я не пойму, что это ты… и я прекрасно знаю, что ты сейчас сидишь там и смотришь это все и улыбаешься, и эту чертову улыбку не сотрет ничего, чтобы я не сделал, но знай все-таки, что это ты мудак, а не я.

На этом бы Вито и ушел, если бы не понял, что ему еще есть что сказать, в нем кипело негодование после этого блядского секса и этих блядских двух сеансов, после этих двух попыток его подчинения. И блядской игры в дурака.

— Надеюсь, — и театрально положил руку на область сердца. — Надеюсь, ты все-таки осознал и смирился с тем, что я к тебе не приду, я не собирался, не было и минуты, чтобы я засомневался и начал склоняться к тому, что было бы неплохо и долг отдать. Я блядь не отдаю долги, никому и никогда, и не приду к тебе, слышишь, Элиас, не жди, я сдохну, но не приду, хотя, — Вито рассмеялся, — я теперь не сдохну, спасибо за пополнение счета, спиши и этот расход на благотворительность.

После произнесенной речи Вито наконец свалил, не собираясь больше со всем этим дерьмом иметь дело. Больше никаких голограмм, никаких Гилбертов, никаких андроидов. Он решил свалить с Юпитера в ближайшее время, и пока в памяти все не подсотрется, не возвращаться сюда, так же как и на Венеру не лететь.