Наглая морда

      Ночь своим вороновым крылом опустилась на Побережье мечей, ознаменовав временную победу богини утрат над владыкой рассвета, и это лучшее время для охоты. Ему даже не нужно забираться в дебри здешних мест, чтобы найти одного из последователей этого новоявленного культа Абсолютна. Однако его не интересуют пешки вроде гоблинов, багбиров и гноллов – они вязкие, густые, мутные и на зубах остаётся несмываемый даже полынью привкус гнили; его интересуют живые, такие редкие здесь гуманоидные последователи секты. В ночной безветренной тишине он слышит, приближаясь всё чётче и чётче чужое сердцебиение, этот звук одновременно и пьянит, и тревожит. Среди кромешной тьмы он различает едва содрогающейся от колебаний пламя задранного факела и скопление у него пульсирующих силуэтов; он всегда видит так, когда голоден и сузившиеся до алых точек от голода зрачки зыркают в поисках отбившегося ягнёнка от стада. Так и есть – один силуэт поодаль ото всех, ниже по склону, что-то рыщет в брошеном доме.       Ночной хищник забывает обо всём, стоит его острым клыкам впиться в шею, точно в артерию, разорвать с треском кожу и жилы и желанной жидкости потянуться в его пересохшую, болящую от недостатка чужой крови в ненасытную мёртвую утробу. Вампирское отродье выпивает свою жертву досуха, без остатка и возвращается в себя лишь когда от той остаётся безжизненная, сухая, полая оболочка; как от пустого кокона, из которого на свет вырвалась бабочка, ещё вчера бывшая гусеницей. Жажда уходит, пульсация медленно утихает вместо с грохотом рвущегося из груди мёртвого сердца и теперь только эльфийское зрение позволяет разглядеть – это был вовсе не сектант Абсолюта, а какой-то бедолага. Кажется, он видел его недавно в Приюте Вокин, объятом пламенем; испачканный золой и сажей, даже шрамы от ожогов кое-где остались, но живой и здоровый, полный надежд добраться до Врат Балдура, подальше от этой проклятой рощи.       А теперь он мёртвый.       - Какая досада...       Впрочем, конкретно само отнятие чужой жизни Астариона заботило в самую последнюю очередь, как и пол жертвы – еда не имеет значение. И вообще, что эти дурни сюда вдруг попёрли? Их не тронул горный перевал? Почему следовало переться на поиски своего долбанного счастья по этим проклятым землям? А вот то, что он оказался не сектантом, его крайне расстроило, впрочем, не из-за доброты душевной, а из-за возможного нагоняя от их так называемого как-то самим собой ставшим лидером банды смертников в извивающимися в башках паразитах. Его никоим разом нельзя было назвать дальновидным, прозорливым умудрённым, но иногда его простоватая ушастая голова могла разродиться на воистину гениальные мысли – такие, что если убивать кого попало, можно нарваться на охотников за головами и добавить к массе всех тех, что были у них, проблем. Особенно здесь, в этом проклятой Тенью месте. И теперь по пути обратно ему бы стоило придумать правдоподобную байку их рифмоплёту...              На входе в их импровизированный лагерь его уже ждала вечно бдительная, параноидальное недоверчивая, практически как Хельм, воительница из народа гитъянки.       - Кто? - безапелляционно потребовала ответа Лаэзель, словно каким-то внутренним чутьём предполагая, что жертвой его сегодняшней охоты стал кто-то невинный.       - Его чело, его душа, сама суть его была отравлена Абсолютом, - не моргнув глазом ответил неполноценный вампир и тут же попытался изобразить наигранную обиду, - ты не веришь мне? Разве я когда-нибудь обманывал вас всех?       - Мне все разы тебе перечислить? – ему было крайне непросто выдержать взгляд вертикальных карих зрачков.       - Не стану отрицать, я недоговаривал и не всегда был годов поделиться всей информацией, но я никогда не врал! – эльф годно вздёрнул подбородок, силясь корчить одновременно преисполненную гордостью, самолюбованием и обидой гримасу.       Под властным взглядом гитъянки давалось это нелегко.       Поэтому прежде, чем та успела открыть рот и начать свою очередную неприятную его длинным ушам тираду, глубоко вздохнул в попытке себя сдержать.       - У тебя есть целых два достоинства, благодаря которым ты всё ещё жив, - прохрипела она, хмуря свои густые брови.       - Польщён, что ты оценила ту нашу совместную ночёвку! – Астарион растянулся в лживой улыбке, не скрывая, впрочем, что удовольствие он тогда вполне себе получил. – А какое же второе?       На миг складки желто-зелёной кожи дёрнулись от натянувшихся в мимолётном оскале – только слепой мог не заметить как влечёт воительницу к их лидеру, несмотря на все её прямые заявления об обратном, в самый последний момент переведённые в разряд низменного плотского желания как попытки снять напряжение после тяжелого дня.       И это расстройство с ней вампирское отродье был готов с радостью разделить...       - Твои клыки способны быстро и действенно обрывать жизни наших врагов, - переборов расстройство выплюнула Лаэзель, - но ты – лишь инструмент...       Теперь ему потребовались усилия, чтобы перебороть желание врезать по этой наглой безносой морде – она говорит его слова, она так похожа на него – строгая, властная, беспощадная, неумолимая и целеустремлённая. Возможно поэтому он принялся искать утешения в её объятьях.       Каков бы ни был поводок, его длина всегда ограничивается ошейником...       Она вдруг резко замолчала, её зазубренные уши задёргались, заплетённые космы вслед за головой дёрнулись через плечо из её ярких губ вырвался стон, который эльф всегда мог опознать – тот вырывался в ситуациях, которые его обладательницу неимоверно раздражали, но изменить их у неё не было возможности.       Карлах, ручная воительница Зариэль, сбежавшая с войны крови, рассевшаяся на подстилке, сейчас как маленький ребёнок из трущоб, впервые в жизни увидевший и умудрившийся попробовать настоящего шоколадного квазита, с придыханием и круглыми как блюдца своими гнойно-жёлтыми глазами наблюдала и аккуратно гладила свернувшегося на её коленях клубочком частью своей туши кошкоподобного гуманоида по мохнатой рыжей в чёрные пятна шкуре.       Астарион мельком, самым краем уха слышал, и никогда до этого не наблюдал странных прямоходящих кошколюдей, а потому впервые столкнувшись на берегу крушения наутилоида с табакси – а именно им и оказался этот развалившийся на чужих коленях негодяй и оказался, за какого-то особого друида. И эльф был готов поклясться, что лучше бы это был занудный друид со своим непомерным фетишем на балансе и природе...       Наглая мохнатая морда был необычайно худощав и низкоросл для своего вида, да и ловко и проворно мог свернуться узлом или клубком без дискомфорта для себя. А ещё имел шило под хвостом, которое сначала делает, а потом пытается судорожно сообразить, как из заваренной каши выйти сухим и невредимым. Непостоянный, обменивающий одну навязчивую идею или увлечение на другую по мимолётной прихоти, его желания ярко вспахивали и тухли стремительно, замещаемые новой целью. Вампирскому отродью даже иногда казалось, что их мохнатый лидер забывал периодически про паразита в своей башке. Обезвреживая ловушку он мог отвлечься на пролетевшую мимо бабочку и напрочь забыть о прошлом занятии; мурлыча и наигрывая одну мелодию на своей скрипке он мог оборвать её на середине только пожеланию качающегося в такт музыке и резко утерянному интересу к произведению, доселе влекомому за длинные усы на морде чуть ли не силком.       А ещё после этого рыжего мерзавца нельзя было надевать сапоги – нижние когтистые лапы напрочь рвали подошву на носках...       И в тоже время он знал, за что был готов ценить и любить этого негодяя, не удосужившегося даже назвать своё настоящее имя – вряд ли родители назвали бы своё чадо Карамелькой; хотя если они такие же, как и он неусидчивые, живущие импульсивными порывами, вполне могли. В конце концов, их сынишка вышел действительно сладким и желанным, влекомым многими...       Потому что Гейл мог прятать за шутками и фальшивой улыбкой свою неуверенность и страх, и Уилл ему в подмётки не годился своими попытками кичиться как защитника фронтира от всевозможных напастей; Шадоухард может прятать за своей верой, служением, догматами боязливую опаску гнева своего божества, Лаэзель прятать за суровостью и стойкостью страх своего ничтожества в лице других сородичей, а ему неотвратимости неизбежного.       А Карамелька искренне, пусть и как-то по детски наивно, радуется каждому мгновению, каждому пробуждению, и отдаёт себя этой жизни без остатка, с головой до самого кончика пятнистого хвоста ныряя в любую проблему в попытке её разрешить и в не менее тяжелой для него попытке не потерять на этом деле концентрацию. Только этому чуду удалось предотвратить драку наёмников и тифлнигов, урегулировать насколько это было вообще возможно конфликт между беженцами и друидами. А потом заявиться в лагерь гоблинов и игрой на скрипке наклянчить денег больше, чем ему удалось наворовать за последние дни.       А уж какой танец устроили под его мелодию микониды...       Карлах успела несколько раз провести своей массивной ручищей от испещрённого чёрными пятнами лба до лопаток оголённого мохнатого торса мурчащего барда, когда тот потянулся, выпрямился, не поднимая век и потёрся лбом и мордой о массивной бок замершей в непонимании тифлингши; его повело к земле и он плюхнулся на спину, поджав к мохнатой груди передние лапки, замер и перестал мурчать.       - Э-э-э... народ. Я что-то нажала? Почему он не работает? – варваршу охватила паника, она завертела головой в попытке найти то, что может исправить эту оплошность, - я его сломала, да?       - Гладь пузо, - промурлыкал Карамелька, всё так же не поднимая век.       То, что бард табакси неровно дышит к пылающей бестии стало очевидно всем, кто был в момент её нахождения по поручению Клинка Фронтира и паладинов Тира.       - Вот это женщина... – Выдохнул он тогда с отвисшей челюстью, глядя на действительно впечатляющие габариты адской воительницы.       Может он был неусидчивым и невнимательным, но чуткая звериная проницательность, и, что тут скрывать, заклинание чтения мыслей помогли ему разоблачить лизоблюдов адской владычицы, посланных для поимки и возврата важного солдатика на поле боя. А уж когда паладин поверг пышущую адским пламенем фурию на колени, прыжком повалил израненного клятвопреступника и зубами перегрыз глотку, до хруста кадыка.       - Его ярость тогда была подобна ярости дикого зверя, защищающего своего детёныша, - подметила как бы между прочем Шадоухард на привале по возвращению их после того долго дня.       А когда кузнец-тифлинг, чьё имя Астарион даже не удосужился запомнить, "починил" Карлах, несколько остудив заменяющий её сердце движок, насколько позволяла его кошачья морда засосал ту в поцелуе похлеще, чем когда-то вампирское отродье кошачью же шею в желанном укусе. Он не был свидетелем самого действа, но с учётом сбивчивого, сумбурного описания залитой краской по самые кончики ушей жрицы это было нечто. В любом случае Карамелька преуспел, в отличие от их первой попытки, когда тот убедил варваршу облиться водой и попытался запечатать на её губах поцелуй, но вместо этого опалил себе астральным пламенем нос, морду и усы, но несмотря ни на что сиял, довольный собой, словно натёртый до блеска медный таз.       И на месте тифлингши, из категории "недоступной" перешедшей в "доступную", он хотел бы оказаться сам...       - Это высшая форма моего доверия к тебе, - заявил табакси замершей в непонимании беглянке, - наш животик – самое уязвимое место, и позволить ему коснуться кому-либо – значить полностью ему довериться; потому что любой, кто тронет пузико без разрешения – умрёт страшной, мучительной смертью...       - Что может быть хуже адских полей сражений? – нахмурилась рогатая.       - Поверь, может, - отрезал хвостатый и требовательно замурлыкал, - гладь, тебе понравится...       Мозолистая грубая рука провела по животу и из закрытой пасти донеслось громкое, утробное мурлыканье, почти в такт ревущего в её груди мотора, заставив женщину умилиться, впрочем, лишь на миг.       - Тебе больно? – охнула она, глядя, как из мохнатых сжимающихся-разживающихся в ладони пальчиков постоянно высовываются и засовываются обратно когти.       - Это рефлекс, - ответил Карамелька, не скрывая блаженства, - молочный шаг...       Он ещё какое-то время помурлыкал прежде, чем удосужился ответить непонимающей Карлах:       - Это память о детстве, когда мы ещё котятами сосали сиськи наших матерей, давя своими безкогтистыми лапами на её живот, чтобы молоко продолжало течь.       - А чего на живот? – не поняла та, на миг перестав гладить живот табакси и помяв свои груди, - сиськи-то на груди!       - У вас, гладкокожих – да, а у нас – на пузике...       - Да? – от искреннего удивления её пирсингованные брови поползли на лоб, - ой! А я думала, это рычажки: дёргаешь один – заводишь; дёргаешь другой – остужаешь!       Карамелька смешно задёргал передними лапами и забрыкался нижними, когда когтистые алокожие пальцы принялись безболезненно дёргать его за соски.       - Хватит, прекрати! – совладав с собой бард хлопнул лапкой по массивной руке Карлах, - а то вместо тебя я задымлюсь сейчас.       Тифлниг растянулась в белозубой улыбке и преисполненная радостью, перемежаемой с похотливым желанием, смогла выдать только:       - Хы...       - Это отвратительно! – неприминула прокомментировать всё это безобразие Лаэзель в плохо скрываемой душащей её ревности, выплюнув какие-то свои гитъянские слова.       - Отвратительно – это твой гладкий нос. – Не остался в долгу бард, частенько сначала чесавший языком, а затем получавший за свои слова по наглой усатой морде.       Астарион задохнулся от такой вульгарной вакханалии и посчитал своим священным долгом её прервать.       - Ты тоже хочешь почесать меня за ушком? – промурлыкал млеющий от удовольствия табакси, подёргивая проколотым ухом, слыша знакомую поступь.       - Хочу снова вонзить твои клыки в мохнатую шейку!       Едва эти слова сорвались с уст эльфа, как тяжелые веки моментально полегчали, и Карамелька вытаращился на всех лезущими из орбит не маленькими изумрудными глазами. Варварша интуитивно отпрянула, но это не помешало барду из лежачего положения меньше чем за мгновение запрыгнуть на её массивные руки, обхватив мозолистую крепкую шею, испуганно мяукнув; та только и охнула, глядя на вздыбившуюся шерсть её кавалера и рвущее из скалящейся пасти грозное шипение в сторону самодовольного эльфа.       - Не трогай меня – я целомудрен! – угрожающе прошипел жертва ночного визита, однако затем хитро сощурился, - кстати, всю шерсть мою из зубов да глотки выплевал?       - У меня уже был опыт поедания крыс, если ты забыл, - вампирское отродье действительно некоторое время отплёвывал и даже отрыгивал рыжие волосы, но сейчас он владел ситуацией, - маленький котик так боится злого страшного вампира, что заскочил большой сильной девочке на ручки?       Он ожидал какой угодно реакции, но не хитрющее, мерзейшего прищура со стороны своего собеседника.       - Полагаю, в этом идеально-неправильном мире сильных женщин и нежных мужчин кто-то предпочитает подчиняться командам сильных и независимых, не так ли?..       Улыбка сползла с физиономии Астариона так же медленно, как дождь смывает грязь с витражей.       - Знаешь, я не могу согласиться с нашей боевой подругой в ряде вопросов, но да, переступлю через свою гордость и признаю, что согласен – это отвратительно!       Бард уже было разинул пасть и назидательно поднял указательный пальчик, когда в поле зрения спорщиков неожиданно объявился приковылявший Иссохший, столь же неожиданно решивший в кой-то веки покинуть свой скромный угол, прервавший беседу ворчливым занудством:       - Теперь у тебя есть подруга, вы близки. Но берегись – не дай усладам плоти от цели главной тебе отклониться.       Карамелька в изумлении вытаращился на жреца Джергала, издал протяжный вопль и взгромоздился на плечи опешившей от всех этих странных действий кошкоподобного гуманоида, словно тот пытался скрыться на самой высокой башни от толпы зомби.       - ТРЕВОГА! НЕЖИТЬ! МЕРТВЕЦЫ ПОДНЯЛИСЬ ИЗ МОГИЛ!!! – возопил он дурным голосом, однако, осёкся и нервно дёрнулся, - а-а-а, это ты... Да ладно, не ворчи! Я просто пытаюсь сделать нас чуточку счастливыми!       - Не забывай – время всё обратит в прах и пепел, - ответив Иссохший уковылял в свой угол так же внезапно, как и появился, не проронив больше ни слова.        Табакси буквально стёк по Карлах вниз, словно жидкость.       - Я уверен – вы убьёте меня раньше, чем паразит сожрёт мозги и превратит в свою марионетку... – задыхаясь пропищал он, обвив мощную ногу тифлинга.       - Не самый хреновый, между прочим, вариант, - фыркнула та в ответ, подбоченившись, - а смерть в бою, так и вовсе, как по мне, достойная смерть!       - А смерть во время... – когтистый пальчик задумчиво коснулся нижней, тёмной губы, - услад плоти?       - Всяко лучше, чем от вил мальбранша в заднице...       - Справедливо... будь любезна, напомни, кто это?..       - Только я не рогатый демон, да и вил у меня нет, и вообще, - Карлах подхватила Карамельку на руки, словно пушинку и лицо её исказила тоска, - как я могу покалечить того, кто не поднял на меня оружие? Кто дал мне возможность снова касаться других... просто жить.       - Я полагаю, так бы на моём месте так поступил бы каждый... – Бард лукаво скосил блестящие в лунном свете изумрудные глаза на палатку Уилла, а затем потянулся передними лапами к мускулистой алокожей шее. – В конце концов, в идеально-задуманном мире нежных женщин и сильных мужчин иногда так хочется стержнем быть для себя и для нас, и не стесняться прерывистых фраз.       - Ни хрена не поняла, но звучит поэтично!       - Естественно – я же странствующий менестрель, поэт, бард и песенник! – Обвив её шею он потянулся и прошептал в самые губы, - а ты – муза, свет души моей, роза очей моих...       -...и вино печени твоей, - донеслось недовольное бурчание со стороны палатки Гейла, видевшего уже который сон и потревоженного воплями, парочкой, впрочем, полностью проигнорированное.       Астарион скорчил насколько смог недовольную мину и отвернулся, а уши его едва не свернулись в трубочку, не в силах слышать показавшиеся ему на миг мерзкими причмокивания, хихиканья и невероятно громкое мурлыканье. Он окинул взглядом округу и заметил, что жрица Шар хоть и замерла в медитативной позе, его мнения не разделяет – по крайней мере она силилась закрыть лицо ладонями, но через зазоры между пальцами, старательно оставленные полу-эльфийкой всё было прекрасно видно, в том числе и залитые румянцем её щёки.       - Наглая морда, - в бессильной злобе прошипел эльф и в попытке провалиться в забытье принялся шарить в поисках подходящей книги.       Как на зло, Карамелька выбрасывал всё что угодно, кроме дешёвых бульварных романов...